Это анонс поэтической антологии из 13-го номера "Удода".

Отрывок:

П.Брайль, Э.Дацевич

3. "ЖЫДОЕДСТВО".

После того, как мы наехали на Ломоносова, призывавшего бороться с "академической жыдомордией и управленческими шишигами", стоит, на наш взгляд, немедленно отхлебнуть из едва ли не самого живоносного источника русской скоморошеской поэзии. Нужно приступить к теме Жыда и всего, что с ним связано. Крупнейшим специалистом по этой странной мифологической фигуре был, конечно, покойный В.В. Кожинов, умудрившийся построить на теме противостояния Жыда и Русского целую "Историю Руси и русского слова". Но он все ж относился к объекту своего исследования слишком серьезно. Мы же считаем все эти перезрелые трюфеля достоянием фабрики рециклинга и беремся за дело смело.
Еврейская проблема на Руси всерьез обрисовалась после реформы 1861 г. До того еврей был риторической фигурой, образом из серии "люди с песьими головами", "самоеды" и "амазонки", воспринимался в основном по евангельским переложениям для неграмотных. Но вот начался "капитализм", и с опытным в торговых делах евреем столкнулись по-настоящему. Тут, понимаете ли, речь зашла "об очень больших деньгах", зазвучали выстрелы, и, конечно, эти вооруженные разборки породили свою особую и неповторимую культуру. Странно, что ничего подобного не пишут сейчас о каких-нибудь мифических Чеченах (а почему?).
Тогда, в конце 19 в., стало очевидно, что внутри русского сознания происходит какое-то "страшное беспокойство". Что-то вдруг стало не так, появились какие-то предчувствия и признаки, совершенно непонятные и чуждые русскому миру. Проницательный Валерий Брюсов в 1899 г. выразил это настроение так:

В нашем доме мыши поселились
И живут, живут!
К нам привыкли, ходят, расхрабрились,
Видны там и тут.

То клубком катаются пред нами,
То сидят, глядят;
Возятся безжалостно ночами,
По углам пищат.

Утром выйдешь в зал, - свечу объели,
Масло в кладовой,
Что поменьше, утащили в щели...
Караул! Разбой!

Свалят банку, след оставят в тесте,
Их проказ не счесть...
Но так мило знать, что с нами вместе
Жизнь другая есть.

(Сборник "Третья стража (Tertia Vigilia)", 1898-1901)

Брюсов в данном случае был честен и прям. Он понимал, что такое странное ощущение "другой жизни" вполне комфортно для русского культурного сознания, и бояться его не следует. Свои "мыши" или, если угодно, "тараканы" должны быть у каждой цивилизации. Но общий "дискурсивный поток", выплеснувшийся через некоторое время, оказался менее разумным и немедленно соорудил приемлемый сказочный образ, назвав его, естественно, Жыдом. А как же еще-то?
Так или иначе, Жыд стал исключительно литературным образом. Подчеркиваю, Жыды не имеют к евреям никакого отношения, кроме случайного звукового совпадения названий, как американский космонавт-турист Тито не имеет отношения к диктатору Югославии. Тут русская маргинальная культура поработала на славу и сотворила образ Абсолютного Врага, который всюду проникает, подкапывает и крадет, все разъедает, отравляет и уничтожает. Думается, немало настоящих евреев с удовольствием почувствовали бы в себе все те способности, которые русская поэзия приписала Жыду. Но чего нет, того нет – не дано. Как, впрочем, среди тех же евреев нашлась бы и масса "антисемитов", которые такого вот Жыда безоговорочно бы осудили. Посему всюду мы пишем именно "Жыд", чтобы подчеркнуть мифологичность образа.
Отрывки, которые мы приводим ниже, больше всего поражают своей наивностью. Но, на наш взгляд, упустить такое разнообразие было бы непростительно. Все-таки поэтическая маргинальность отличается от скоморошества только одним – серьезным настроением.
Вот они, наши пациенты. Во-первых, некто, подписывавшийся псевдонимом Укол Ядовитый. Ничего о нем мы не знаем, знаем только, что он писал вот такие, к примеру, вирши:

Жыд

Есть пейсатая тварь,
Что козлом отдает,
Что заразу, угар
Революции льет,
Что обманом живет
На том теле страны,
Из которого пьет
Соки сын сатаны.
Эта тварь – Горбонос,
Жыд – пейсатый паук,
У которого нос,
Что клюв хищника – крюк.

(Журнал «Паук». 1912. № 6, с.7.)

В том же благостном санатории побывал даже весьма известный поэт, фашист и футурист Николай Олейников, ни с того ни с сего сочинивший такое:

Жук-антисемит

Ножками мотает,
Рожками бодает,
Крылышком жужжит:
Жы-Жы-Жы-Жы-Жыд!
Жук-антисемит!

(Цит. по: «Пучина страстей». Л., 1990)

Но самым большим приколом прошедшего столетия оказалось то, что маргинализм повел наступление на "классику", начав выдергивать оттуда целые куски и превращая их в агитки о Пришествии Жыда. Особенно почему-то не повезло Некрасову, народному поэту, мечтавшему накопить миллион (о нем мы расскажем отдельно). Например, стихоплет, прикрывшийся псевдонимом Запасный унтер, совершенно спокойно приватизировал кусок "Парадного подъезда":

Укажи мне такую обитель,
Я такого угла не видал,
Где бы Жыд – вековечный грабитель
Христианскую кровь не сосал.

(Из стихотворения «Русским орлам». «Вече». 1907. 16 янв.)

Уходил в небытие "век высокой литературы". Кончался великий балаган. Декорации, к счастью, начали растаскивать. Мужик понес с базара Белинского и Гоголя, научился читать и вспомнил об Абсолютном Денотате Патриотического Дискурса (термин К.Крылова), то есть о Жыде. Зазвучал утробный, низкий и клокочущий глас народа. Вообще, стало казаться, что вся идиотская "русская классика" существовала только ради того, чтобы послужить основой для жыдоедских упражнений. Баррикады антисемитизма строились с помощью обломков "Задушевного слова" и "Родной речи". Поэт по кличке С.К. (не путать с современным писателем-фантастом и директором школы Сергеем Красиковым, который ныне так подписывается на разных форумах) тоже написал поэму, и назвал ее – угадайте, как? – хе-хе, "Кому на Руси жить хорошо":

Живет вошь и на поясе,
Живет вошь и на волосе,
Живет и на головушке,
Живет и на портах,
Так и Жыдок парахатенький,
Везде живет
И всех сосет

(Из поэмы «Кому на Руси жить хорошо» (!!!). Казань, 1906)

Вполне веселые стишки сочинил некто по имени Нигречок, явно думавший о песенной основе стихсложения.

У нас, на Матшуке Руси,
Куда ни оглянись –
Жыды, ну точно, как клопы
Повсюду развелись.
Вонюч и клоп, вонюч и Жыд –
Ведь это не секрет…
Клоп кровь сосет, сосет и Жыд –
То знает целый свет.

(Из стихотворения «Клопы и Жыды». «Вече». 1907. 19 июня)

А после того, как сам "народ" пробубнил о своем насущном, в дело бросились и более крутые личности, в частности, депутат Думы Пуришкевич, от упражнений которого на сей счет веет даже некоторой образованностью (сразу видно, что Ницше он читал):

Им нет конца, они снуют без счета:
В лесах заглохшая тропа,
Степь, выси гор, зеленый низ болота
Хранят следы еврейского клопа!

(Из стихотворения «Жыды». «Вече». 1909. 28 июля)

Процесс маргинализации дискурса и общей шизоредукции языка шел весьма быстро. Стало ясно, что не за горами и Великая Черносотенная Революция. Горожанин, наконец, просёк, что творится за окном, наточил топор и смазал салом воскресные сапоги. Уже к началу мировой войны русская народная толща культурно была готова к тому, чтобы отвоевать источники капиталистического дохода как у вяло-тухлого романовского государства, так и у традиционных рыночных конкурентов. Будем честными, созданный пиитами образ Жыда очень-очень возвышал русского человека, создавая иллюзию, что противостоит он, русский, не недалекому греховоднику Фроиму Грачу или суетливому Абрашке Кукольнику, который успел перекупить акциз раньше Ваньки, а некоей ужасной и заоблачной фигуре, причем даже с хвостом и рогами. Тем временем языково-литературный Жыд совершенно потерял национальный облик (в сущности, шизоредукция вступила во вторую фазу, вышла на круг более высокого порядка, расширив круг своего главного понятия), и теперь какой-нибудь Г-в мог спокойно писать такое:

В нашей Матушке Руси
Множество Жыдов –
Мерзких паразитов,
Пьющих нашу кровь

(Из стихотворения «Паразиты». «Гроза». 1912. 25 янв.)

И все уже всё прекрасно понимали – что речь не о евреях, а просто о "мерзких паразитах", в число коих каждый заносил своих личных врагов. Однако у "черносотенной волны" не было своего философа, и построить минимально приемлемую политическую программу не удалось. Результат оказался печален: во-первых, настоящие евреи сильно испугались и в конечном счете поддержали большевиков, как спасителей от погромов (и, как обычно, просчитались), а, во-вторых, к моменту падения романовского государства народ был полностью дезориентирован. Он понимал, что надо идти бить Глобального Жыда, но все "вожди" показывали в разные стороны. Эталонный Жыд для Бития при ближайшем рассмотрении (в 1917 г.) обнаружен не был, и растерявшаяся нация в один прекрасный день в полных непонятках обнаружила у себя на шее Ленина со товарищи. Жалкие попытки провозгласить именно его Главным Жыдом успехом не увенчались. Потом ленинцы, отточившие свой специфический язык в газетных дискуссиях, дали возможность новому литературному ядру сложиться (под дулами чекистских револьверов, разумеется), но при этом они черпали многое у "черносотенной волны". Где-то к 1929 г. новая парадигма русской литературы и русского языка окончательно окостенела. А сам Жыд, как мифологическая фигура, оказался заперт в подвал на долгие годы. Ныне эксклюзивным держателем прав на него мы считаем Юдика Шермана, сумевшего вывести образ Жыда из унылого гетто серьезности. Все остальные попытки писать на эту тему отдают пошлостью и эпигонством.