Взято из
гостевой книги Антона Борисовича Носика.
Запись оставил(а) Валерий
Минск, Беларусь - Tuesday, April 21, 1998 at 05:30:56 (MSD)
Акт второй.
Отсутствие Паравозова и молчание Носика.
...Довольно вытянутое помещение с окнами вдоль одной
стены и дверью -- с противоположной.
Длинный стол с аккуратно приставленными спинками
стульев, зеленая скатерть, графин с водой. На столе стоит
также ведерко с надписью Painter. Из ведра выпирает
горка красной икры.
В один из углов свалены раздавленные рунеты с маком,
сплющенные ведра, видавшие виды кастрюля, несколько
шляп и разбитый вдребезги компьютер Макинтош в
моноблоке. Из этого угла доносится слабый запах винила,
мексиканской травы, ацетона.
На стене лозунг: "Отречемся от старого мира!"
Дверь открывается, и в комнату входит некоторое
количество лиц обоего пола в зеленых фартуках. Более
ничего на входящих нет, но каждый несет с собой
некоторое количество предметов. Особое внимание
привлекают крупный мужчина с проницательным
взглядом и золотой ручкой Parker и юное создание с
несколько уставшими глазами. Издалека можно
обознаться и принять ее за Мисс Интернет с обложки
известного журнала. Но едва ли это так, поскольку зовут
ее Раиса Семеновна и здесь она находится по весьма
важному делу.
Помещение заполняется и вошедшие начинают
рассаживаться, при этом, естественно, лица мужского
пола садятся по левую сторону стола, а женского -- по
правую. Одно место остается свободным, стул в этом месте
отодвинут, а на столе лежит табличка с надписью "Здесь
был Паравозов". С правой стороны стола доносится
отчетливый запах одеколона "Шипр", волны которого
примерно в центральной части стола начинают
смешиваться с запахом "Тройного одеколона". Один из
углов комнаты занимает большой, выкрашенный под
дубовый шпон сейф, на котором имеется надпись
"Партийная касса". На сейфе лежит несколько книг;
верхняя -- "Об интернизации и ренегатстве", автора из-за
расстояния не удается разглядеть.
Бородатый мужчина Председатель, назовем его Ревкин,
осматривает присутствующих и кивает Раисе Семеновне.
Раиса Семеновна достает чернильный карандаш,
слюнявит его и начинает записывать что-то на листах
желтой бумаги, периодически поднимая взгляд и снова
что-то записывая. Попытка заглянуть из-за плеча дает
возможность выхватить название "Протокол" и список
фамилий, в числе которых можно видеть фамилии
Житинский, Шахиджанян, Пригов, Кузьмин, Ковалева,
Кононов, Троицкий, Соколова, Галковский-Одиноков,
Делюсина, Достоевский (Федор), Михаил Армалинский,
Наталья Королева -- и ряд других.
Раиса Семеновна периодически бросает взгляд и за окно.
На некотором расстоянии виднеется ряд трамвайных
вагонов, прицепленных к питерскому паровозу. Возле
вагонов много красивых женщин и крепких мужчин в
ватниках и телогрейках. Раиса Семеновна старательно
пишет: "Отсутствовали: Герман Шпигель, Фродо, Андрей
Чернов, Дмитрий Уманцев, Кирилл Готовцев, Лиза,
Михаил Вербицкий, Юлия Фридман, Винни Иуда Лужин,
Мистер Паркер, Максим Кононенко, Боян и Баян
Ширяновы, ВадВад, Вадим Гущин, Вадим Эпштейн,
Артемий Лебедев, Оля Лялина, Алексей Соловьев, Мурена,
Аллена Пономарева, Ася Патрышева, Дмитрий
Завалишин, Дмитрий Манин, Роман Лейбов, Май Мухин,
Евгений Горный, Настик, Вилли П., Леонид Делицин,
Алексей Андреев, Норвежский Лесной, Рома
Воронежский, Дмитрий Вернер, Александр Гагин,
Дмитрий Алтухов, Александр Малюков, Александр
Ромаданов, Алексрома, САМ, Борис Бердичевский, Раффи
Асланбеков, Великий Дядя, Александр Локшин, Олег
Овчинников, Влад Федюшин, Валерий Колпаков, Евгения
Курц, Алекс Птица, Серж Петров, Маша Школьникова,
Дмитрий Крюков, Дмитрий Коваленин, Бук". После
фамилии Школьниковой Раиса Семеновна зачем-то
записывает в скобках (БССР) и жирно подчеркивает это
слово.
Все предметы в помещении сопровождаются маленькими
табличками: "Дверь Житинского", "Стул Житинского",
"Сейф Житинского", "Монитор Житинского", "Голубь
Житинского" и т.п. На зеленом покрывале стола в каждом
углу можно обнаружить небольшое отверстие в виде
звезды и вензель, в котором угадывается почерк
Житинского.
На улице между тем начинается некоторое движение.
А.Левина грубо заталкивают прикладами игрушечных
автоматов в вагончик с надписью "Для обозревателей".
Левин заходится немым криком: "За что!?"
У Миши Вербицкого вырывают из рук украинскую
торбочку с черно-белым монитором и припрятанную на
груди клавиатуру с французскими наклейками. Затем
вырывают из рук большую папку с коллекцией картин
известных японских художников. "У-у-у звери, -- кричит
им Вербицкий. -- Ненавижу!"
У Макса Смолева вырывают и разбивают об утренний
асфальт отечественную видеокамеру "Зоркий". Некто
Лиза бросается было на грудь к высокому плечистому
белокурому блондину, но, взглянув на него, медленно
отступает. Гримаса боли искажает ее прекрасное лицо, ее
толкают, она падает в грязь будничных улиц, белокурый
поэт переступает через нее, чтобы войти в вагон. Он уже
там, он выше бедной Лизы, поэт вообще выше других, а
поэт-секретарь -- в особенности.
Бородатый Председатель накладывает себе на черствый
сухарь горку икры из ведерка и запивает ее водой из
графина. Затем он поднимает голову, -- и присутствующие
видят, как движется кадык и икра втягивается внутрь его
мощного тела. Затем он прокашливается, -- и заседание
начинается.
Все смотрят на стоящий в стороне от стола стул -- на
человека в обтягивающем фигуру черном трико. Правая
сторона лица его выкрашена в совершенно белый цвет,
половина губ ярко пылает, волосы слегка взъерошены. С
правой стороны волос также виден громадный розовый
бант, правую же руку украшает крупный серебряный
браслет. Левая часть лица выглядит печально,
торжественно, но благородно. Человек смотрит на
крупного бородатого мужчину в цветастой майке с
надписью "Набережная...", ведущего заседание. Тот, в свою
очередь, пристально смотрит на человека и говорит: "А мы
ведь вам верили, Антон Борисович". На что человек в
трико только еще выше подымает голову и молчит.
Периодически фигуру на стуле объезжает совершенно
бесполое создание на роликовых коньках. На ходу
создание промакивает фигуре крупные капли пота
снежно-белым платочком, от которого доносится сильный
уксусный запах, посылает воздушный поцелуй Раисе
Семеновне и исчезает.
Еще один угол комнаты занимает небольшой столик, на
котором от пишущей машинки "Украина" тянутся два
оголенных медных провода. Они присоединяются где-то
сзади к портативному телевизору "Юность". Под столиком
виден довольно измочаленный конец
трансатлантического кабеля.
Здесь же имеется крупный лозунг: "Интер -- Нет!".
В следующем углу комнаты закреплены качели, на
которых качается упитанный ребенок, держащий руку в
штанах. На нем также уже знакомая маечка с лозунгом
"Интернет -- это ..." Он периодически что-то сосет, глаза
его в этом момент соловеют, веки закрываются, а на лице
разливается неописуемое блаженство. Здесь же на стене
висит портрет румяного молодого мужчины в возрасте;
лицо сразу пропадает из памяти, но остается впечатление
кого-то очень знакомого.
В следующем углу комнаты выгорожен колючей
проволокой "Живой уголок", где скорбная черепаха,
раскрашенная юными пионерами под земной шар,
периодически открывает морщинистые пепельные глаза.
С ее глаз время от времени скатывается скупая
безутешная слеза. На черепахе восседает громадная,
размером с кулацкую лошадь птица. Человек знающий
угадывает в ней сильно вылинявшего Голубя Мира
невероятных размеров и опускает глаза, другие делают
вид, что восхищены успехами селекционной работы и не
могут оторвать взгляда от подрагивающей гладкой
розоватой кожи чудовищной птицы.
Неподалеку выцвевшая акварель изображает
разбросанных взрывом юных героев Машу и Дашу,
соединяющих концы поврежденного враждебными к
новой власти кулаками волоконного кабеля. Имеется
также подпись в виде лозунга: "Ненависть".
Под потолком машет неустанно натруженными крыльями
летучая мышка Bat, которая явно тоже кого-то
напоминает. Ей явно недостает неких благородных черт
лучших селекционных пород, что, впрочем, не мешает
присутствующим любить ее необъяснимой любовью и
непрерывно требовать того же и от других. Неподалеку
виртуальная кошка играет с виртуальной мышкой,
пытаясь набросить на нее глобальную же виртуальную
сеть.
"Что можете вы сказать в свое оправдание, оправдание,
оправдание", -- стучит в перепонки голос.
Ревкин говорит уже что-то очень давно и
присутствующие дремлют с открытыми глазами., делая
вид, что слушают очень внимательно.
Некто крупнолобый читает тайно под столом:
"Поэту, который возьмется всесторонне воспеть нашу
действительность, никак нельзя пройти мимо темы
ПЕРСОНАЛЬНОЕ ДЕЛО. Персональное дело -- это такое
дело, когда большой коллектив людей собирается в кучу,
чтоб в порядке внутривидовой борьбы удушить одного из
себе подобных сдуру, по злобе или просто так.
Персональное дело -- это как каменная лавина: если уж
она на вас валится, вы можете объяснять ей все, что
хотите, она пришибет".
Время от времени он с умным видом делает огрызком
карандаша выписки в толстенную амбарную книгу и
продолжает чтение.
Периодически Бородатый Председатель стучит золотым
Паркером по столу, и до присутствующим доносятся слова
и даже отдельные фразы.
"Преступный сговор... пользуясь попустительством...
посягнул на святое ... предал революционное дело..
продался классово чуждым элементам... лил воду на
мельницу... компетентные органы разберутся... пел под
чужую дудку... распахнул дверь врагам народа.. гнать из
рядов... наводит тень на плетень... скрытно умалчивал...
допускал высказывания.... вопрос предполагает ответ..
низко поклонялся... смотрел аморальные фильмы...
намеренно провокационный характер... политически
незрелые мысли... якшался с отщепенцами... надругался
над традициями..."
Председатель переходит вдруг на фальцет: "Мы все тут все
стреляные воробьи!" Заседающие от этого просыпаются и
слышат конец фразы: "...братскими странами и товарищем
Биллом Гейтсом! Допускал высказывания по адресу
товарищ Дергуновой! Клеветал на календарные числа!
Революционным террором!"
Внезапно звонит отключенный телефон. Наступает
полная тишина. Все смотрят на телефон и бледнеют.
После некоторой паузы бородатый человек бросает
многозначительный взгляд на Раису Семеновну и кивает
на телефон.
Раиса Семеновна берет трубку, облизывает губы и сходу
жарко и громко шепчет: "Дорогой, этой ночью я позволю
тебе все! Абсолютно все!" Внезапно Семеновна-Л
заливается краской, затем становится бледной, как
полотно, закрывает трубку ладонью и говорит испуганно:
"Здесь товарищ Паравозов!"
Виртуальная кошка таки набрасывает сеть на мышку,
мышка делает хвостиком, издает негодующий писк,
бросается в сторону колючей проволоки, в складках
черепашьего глаза рождается движение, голубь
вздрагивает и шумно испражняется, бородатый человек
облегчено икает, хватает трубку и говорит что-то
неслышное присутствующим, поскольку голубь еще не
закончил.
За столом раздаются аплодисменты, после чего все
угрожающе поворачиваются к фигуре на стуле. Лик
фигуры становится еще более мученическим, у банта
опускаются крылышки, пот льется градом, доброе
бородатое лицо Председателя внезапно нависает совсем
близко и от того становится еще более страшным.
Между тем пошли выписки из совсем другой книги:
"...все валились по коридору по коридору толпой и громко
хохотали. Что-то ужасное, поджидавшее его в будущем,
ему удалось проскочить, и оно не сбылось. Все было
хорошо, не стало боли, каждая подробность его жизни
обнажилась, объяснилась, была прощена".
Бант сбился в сторону, руки были покрыты чем-то
липким, коленки саднило, ныла разбитая губа.
Слышались голоса, пустое помещение заполнялось
звуками, пением, сердце сжималось, пытаясь попасть в
потерянный ритм. И голос, голос, прыгающий по
верхушкам разных тональностей. Но не теряющийся в
памяти... "...именно этот голос сказал ему семь лет назад, в
другом сне: мы встретимся там, где нет темноты".
Сон откатывается в сторону, бородатый Председатель
трясет перед лицом спаленной рукописью, открывается
дверь, въезжает мальчик-девочка на роликовых коньках.
Лицо ее расцарапано, коленки у него разбиты, оно
истошно вопит: "Леха-а-а!" Но присутствующие не слышат
этого вовсе, а фигуре на стуле не до того.
Когда Председатель наклоняется низко, низко, на
внутренней стороне фартука виден подшитый белый
конверт с надписью "Письмо Биллу Гейтсу от дорогого
друга Житинского". Председатель, сжимая зубы, шепчет:
"Мы вам покажем Кузькину мать", но что-то в его взгляде
подсказывает, что вовсе не кузькину мать собирается он
показать.
Две волны отечественного одеколона смешиваются
наконец в невообразимом букете и уносятся сквозняком.
На телеге за окном с гиканьем несется Зак Май, помахивая
концом трансатлантического кабеля, пульс сидящего
учащается: "Фродо, Фродо, Фродо", тело начинает
дрожать, покрывается нежной весенней зеленью,
листочками, мелкими ветками, пальцы удлиняются и с
них начинает капать зеленая кровь. Наконец, тело тихо
сползает на пол. Слышен шелест.
Стена с легким хрустом прорывается, и поперек комнаты
проползает улитка с процессором на спине, оставляя
белесый след и запах спермы и сырости. Раиса Семеновна
роняет карандаш и сует руку под юбку, улитка исчезает в
противоположной стене, присутствующие размашисто
крестят друг друга, целуются взасос и говорят: "Пронес
Провайдер!". После чего снова засыпают.
Бородатый Председатель испуганно смотрит на
раскинувшее руки-ветви весеннее тело и оглядывается.
Некто в крупных линзах-очках снова читает под столом
затертый журнал:
"-- Кто-нибудь из медиков есть среди нас? -- растерянно
спросил Ревкин. -- Раиса Семеновна!
Раиса Семеновна наклонилась над телом, и стоявшим
сзади стали видны ее толстые ляжки, туго обтянутые
резинками голубых трикотажных рейтуз.
-- Пульса нет, -- сказала Раиса Семеновна, с трудом
разгибаясь".
"Жалко, -- думал про себя Антон, попутно сквозь
приплющенные глаза оценив глубокий вырез блузки
интернетовской леди. -- Очень жалко. Столько всего было
задумано". И он стал надрывно думать, думать, думать,
сколько же всего было именно.
А задумано и, следовательно, не успето, было немало.
Первая -- самая обидная вещь -- новая тенетская гостевая
книга. За семью печатями. За паролем и никами, чтоб им
эти ники икались троекратно, врагам свободы и
демократии. Не успел Антон сказать, что же он думает по
этому поводу, поводу, поводу. А жаль. Затем -- Вербицкий.
За Word ответить бы не мешало. Дальше. Offline, online и
Гостевая Книга. Совсем там гости от рук отбились. Не
гестбук, а Книга Наездов.
Порядок. Железной. Рукой. Установить.
Потом, потом -- главное. Надо бы поставить на место
книжечку одну гостевую.... И Антон стал с удовольствием
перебирать любимые цитаты из собственного текста,
смакуя особо ценные места.
"На чем держится Интернет в целом и в частности"? --
задавался вопросом Антон в некоей Гостевой книге под
загадочным ником "Вечерний Странник".
-- На коде. Точнее -- на двоичном коде. А что есть
двоичный код? А? -- бросал он в притихшую толпу
почитателей. -- Что есть двоичный код, что есть, другими
словами, единица и ноль, палочка и кружочек, если
называть вещи своими именами? Притихшая толпа
читателей восхищенно следила за смелым ходом мысли
Антона.
-- Но что первично? -- продолжал он уже на более
спокойной ноте. С чего чего сссс начинаетсяначинается,
чтоЧто начинаетсятся после некоторого сбоя продолжил
илдолжилпр...
-- И каково распределение палочек и нулей? В начале
строк, в конце, в середине? В авторской речи, в диалогах, в
конце концов?
"Но вот же, -- задумался он на минуту, ≈ некоторые авторы
Главного Пенисного Слова не употребляют. Что это --
наглый вызов настоящим писателям, стилевой прием, или
же просто вульгарный почерк дилетантов? Бросают все
же, видимо, вызов. Третьего не надо.
"Жаль, вельмi жаль... Гэта ж колькi усяго было задумана!"
-- думает про себя наш герой словами покинутой родины.
Одна рукопись "О природе вещей" чего стоит? В которой
автор в свойственной ему скромной манере излагает
собственную гипотезу об устройстве Вселенной. "Природа
состоит из того, из чего она состоит", -- смело заявляет он.
А состоит она из специфичных, особенных и
неповторимммых слов. Минимммальную составляющую
всего сущего он иммменует "частично цельным
обозначающим иммманентным".
Имеются слова первичные, слова измененные, слова,
дающее цельность первобытному хаосу. Само же слово, по
мнению автора, состоит из цельных или
модифицированных единиц и нулей, т.е. из неразрывной
связи бинарных начал. По-другому, бинарный код
находит себя в слове, локализуется, развивается и еще раз
противоречиво развивается в собственном непрерывном
движении к идеалу. И это, по мысли автора, просто,
логично и прекрасно.
В качестве доказательства автор представлял толстенный
сборник стихов, где апофеоз творения -- человек доказывал
собой все положения смелой гипотезы с почти
математической точностью.
Книга, собственно, состояла из довольно большого числа
стихотворений, которые автор называл гомускулами.
Стихотворение "Ухо" состояло из множества слов "ухо".
Само собой, стихотворение "Нос" состояло из многих слов
"нос"; отдельно, тем не менее, давалось изящное
стихотворение "Носик", написанное легким ямбическим
амфибрахием.
Голове и рукам были посвящены венки сонетов. "Грудь"
занимала целую главу. Здесь страницы были заметно
истерты. Затем шел ряд очевидно быстро
пролистываемых разделов, вплоть до выпадающих и
очень замусоленных страниц сразу нескольких глав. Тут,
чисто внешне, возникали ассоциации со старым изданием
словаря Даля. Или, скажем, оригинальной версией
Фасмера. Классика, одним словом.
Особенно любимой неизвестными читателями, судя по
всему, была страничка с Шедевром русского Интернета,
густо заполненная любимым словом нетленных
тетенетовских конкурсантов. Жили, надо сказать, они
этим делом, творили под ним, радовались...
И все им было по этому делу. Радовались также и
множились критики этого дела.
И то правда -- что это за литература, если там нет основы,
бинарной первичности бытия!? На чем это все тогда стоять
будет, держаться по делу, а?
Шедевр был посвящен именно им, литераторам и
критикам, взывал к ним, безвестным, в темноту словесного
ужаса и выводил на выпуклую дорогу признания.
Заканчивалась книга любовно составленным указателем.
Жаль, тысячу и один раз жаль. Уже и речь шла об ее
издании. А тут такая нелепица.
"А как жалко, -- думал про себя Антон, -- уже законченной
рукописи "Членство русского Интернета". В ней он
собирался одним махом разделаться со всей сворой
бездарных тенетовских критиков, предложив собственный
Безусловный Критерий и Абсолютный Приз.
Под которыми понимал количество употребленных По
Делу Слов, деленное на тайный условный коэффициент и
переведенное затем в визуальную форму. Гениально до
простоты. Или наоборот.
Самый большой фаллос, соответственно, доставался и
самому большому писателю. Кое что перепадало и
деятелям средней руки. Пижоны и отщепенцы отдыхали,
-- им нечем было меряться и нечем похвалиться перед
знакомыми девушками, поскольку (по условиям конкурса)
вскоре после решения жюри с участниками происходила
внезапная и скорая перемена. Если говорить точнее, то
происходила субституция Абсолютной Наградой
известного хорошо самому автору, жюри и большинству
посвященных критиков органа.
Некоторые сложности возникали, правда, с
награжденными победительницами, но многих это не
останавливало -- любовь к искусству была сильнее всяких
там предрассудков. В рукописи Антона они были
изображены все со своими наградами. С подлинно
прекрасным по откровенности реализмом.
Еще вспоминалась Антону тщательно укрытая от чужого
глаза маленькая оранжерейка с орхидеями. В деревянных
ящичках и затхлой атмосфере на подмосковной дачке
водились дивной красоты редкостные экземпляры. С
поздней осени, позабыв обо всем, отдался Антон безумной
страсти селекции этих растений, поскольку угадывал в
форме лепестков и причудливых узорах цветов нечто
большее. Установив под крышей теплицы
параболическую антенну и самодельный, любовно
спаянный излучатель, Антон начинает эксперимент,
равного которому еще не было в Интернете.
И вот, в выходные дни, забросив все, дрожащими от
нетерпения руками он отпирает дверь и бросается к
заветным ящичкам и корзинкам. Набрякшие цветы
орхидей округляются, меняют окраску на телесную... В
некоторых уже угадываются... ну совершенно
человеческие лица.
Антон радуется, выпалывает случайные ростки зелени,
подкармливает одно, второе растение, зловеще улыбается
третьему, пристально всматривается в четвертое, уже
предвкушая, как он...
Дверь Житинского распахивается, вбегает плохо
упитанная деревенская девушка Маша, за которой гонится
прыщавый мальчишка с калькулятором в одной руке и
геологическим молотком -- в другой. Маша одета в
скромное деревенское платьице: многочисленные
лоскутки и заплаточки скреплены булавочками. Что
говорит о презрении к условностям и привеженности
структурализму. Ну, и цыпки там у Маши, щечки
бурачные, значок университетский и все такое для
автохтонности.
Девушка Маша останавливается, закрывает глаза и поет:
"Як цЁпками залЁзними,
Мозок плута╨ думками".
Вьезжает на самокате довольно пожилой юноша с
большой красной книжкой под Мышкой. На книжке
имеется крупное заглавие "Word-дилетант" и
размашистая надпись: "Нет Web-Борда безу Ворда".
Периодически, на крутых поворотах вокруг стола,
юноша-мужчина угрожает наездом на сидящих
гортанным криком: "По Вордамммм!".
Внезапно наш герой замечает интернетовского Голубя
Мира. Он останавливается, он изумлен, восхищен, слезы
радости текут по его небритым щекам... Он салютует,
трубит в горн, псдкатывает на самомокате, тянет из-за
спины Бубен Мира, достает из него семя разума,
пригорошнями сыплет его Голубю, разбрасывает его, сеет.
Сеет разумное на сегодня, на завтра, на послезавтра,
Сеятель наш безусловный.
"URL, URL, URL", -- начинает ворковать Голубь, переходя
затем вдруг на посконное "УЛР" и жадно набрасывается
на семена. Склевывает упругое, набухшее семя. Доволен.
"Радость, радость-то какая!" -- шепчет Раиса Семеновна и
начинает расстегивать блузку. "Радость, радость-то какая,
Сам появился!" -- пропевают присутствующие и тоже
начинают расстегиваться.
Встают с акварели разбросанные взрывом юные
интернетчики, сводящие концы волоконного кабеля ради
будущего всего человечества...
Подымается в углу призрачная фигура с ножом в спине и
начинает увлеченно набирать на клавиатуре слово
"Вечность".
Появляется благородная фигура в белом.
Вьезжает Мак на колесиках.
Голубь взмахивает крыльями, железный занавес падает,
вбегают школьницы с букетами, кто-то начинает истошно
голосить, окно распахивается, свежий весенний воздух
врывается в комнату, вагончики трогаются, а молодой
ветер начинает кружить в бесконечном пространстве
обросших густым белым пухом нежных и голых девушек --
всю тысячу листов избранной вербицкой графики.
Удовлетворенный Председатель проглатывает очередной
рунет с маком, вытирает жирные пальцы зеленой
скатертью, перелистывет страницу большой красной
рукописи и говорит Раисе Семеновне: "Зовите
следующего. Пора".