I. Как Мадими родилась. 1. Хель был из народа Фрейи, фрагонаров. Сейчас их нет; никто о них и не помнит. А когда-то фрагонары были родом сильным и уважаемым, жили по всему свету, участвовали во всех делах. Почитай в каждом большом селении был фрагонарский дом. Они любили мать свою, Фрейю, и верили, что та помогла Братьям-Дюлюнгам победить Врага и заключить его в клетку из ивовых прутьев. Было это так: когда братья теснили Врага со всех сторон, но никак не могли загнать его в предназначенное узилище, Фрейя поймала луч Солнца в зеркало, и бросила его Врагу прямо в глаза. Враг ослеп, братья легко смогли его победить. За это дюлюнги якобы обещали всячески помогать ее роду, так что если бы они не заснули, поев мертвой рыбы, то сейчас фрагонары были бы главными среди людей. Впрочем, они и так считали себя самыми главными. Фрейя-родительница -- как учили Хеля, пока он был мал -- не умерла, а удалилась из мира в особый мир, и живет теперь по ту сторону Вурла во дворце, сложенном из живого камня. Время там течет не так, как у нас: пока там проходит день, в мире людей сменяется сотня лет. Попасть туда можно; надо найти место, где радуга упирается в землю, и пройти по ней из начала в конец -- с другой стороны как раз и будет Фрейин дом. Но делать это надо осторожно. За гранью Вурла радуга очень тонкая, и если не удержать равновесие, то ветер из Вурловой трубки снесет тебя Врагу прямо в пасть. Еще Хеля учили, что каждый дюлюнг подарил Фрейе особый подарок, чтобы дети ее помнили обещание, а дюлюнги с первого взгляда могли отличить фрагонаров от прочих людей. Хаттор Многознающий подарил изумруд с восемью гранями, который отражает свет с семи сторон горизонта. Ианго подарила семя масличного куста, что даже на голом камне приносит плоды. Гайро подарил манок для Белой Чайки Галь-га, Тунга -- сеть, в которую раз в году можно поймать Морского Змея. Всего не упомнишь. Учитель Генно ходил по кругу, раскачивая головой, как болотная цапля, и заставлял Хеля заучивать этот список наизусть, но никогда не показывал магические предметы. Ведь на самом деле их давно потеряли: до рождения Хеля, и до рождения его матери, и до рождения ее матери, так давно, что никто не может сказать, когда. Да и слава фрагонарская за долгие годы рассеялась, и остались от нее только закорючки на истлевшей бумаге, которые никто не мог прочитать, потому что фрагонары много веков назад забыли очертания своих собственных букв. Теперь, вот, забыли и самих фрагонаров. И поделом. 2. Когда родился Хель, от всего народа Зеркальной Фрейи оставалось десятка полтора человек, но спеси у них было, как у целого выводка жрецов Умара Великого с дьяконом во главе. Как прежде, они носили радужные ожерелья в знак особой дружбы с дюлюнгами, и как прежде считали себя главными, самыми важными среди людей. Это их и сгубило. Семья фрагонаров проводила последнюю свою осень в деревне Хайтта, на берегу лесного озера Айн, которое еще зовут А-йиан -- Грудь Ианго. Лес в этом месте совсем близко подходит к морскому берегу, задами деревня упирается в пролив. С другой стороны пролива -- Хаттор. Известно, что Хаттор и Ианго не очень-то ладят между собой. Поэтому пролив между ними небезопасен, даже в обычные дни требует от рулевых самого большого внимания. А в неделю перед днем Умара -- когда меняются очертания берегов, морское дно дает трещину, и мертвый Грида насылает водовороты -- только совсем глупый или совсем безумный отважится править в этом проливе лодкой. Оказалось, что фрагонарский старейшина и безумный, и глупый. Как раз за три дня до Умарова праздника он вдруг обьявил, что видел в Рависсмаре Ианго и Кныра, которые обошлись с ним невежливо, а раз так, то Умаров день община встретит вместе с Хаттором. И хоть кол на голове теши -- вместе с Хаттором, и все. Снарядили большую тростниковую лодку, отправились. Был уже вечер. Жители деревни смотрели с берега на спесивцев и бились об заклад, что выйдет -- треснет ли лодка, ударит ли молния, поднимется ли из волн зубастая рыбья пасть. Но ничего этого не потребовалось. Посреди протока рулевой засмотрелся на что-то, лодка попала в водоворот, перевернулась и затонула. А ведь других лодок поблизости не было -- некому было подобрать тех, кого сразу не затянуло на дно. Всю ночь люди на берегу жгли костры, надеялись, что кто-нибудь выплывет. На рассвете вдалеке над водой заметили черную точку -- как будто кто-то плывет к берегу, выбиваясь из сил. Но когда черное пятно приблизилось, все увидели, что это облако, какое бывает перед большой бурей, и от страха разбежались кто куда. Два дня и две ночи бушевал ураган, так, что никто и носу не мог высунуть. Говорили, что Лха и Ианго что-то делят между собой. На третий день буря утихла, и на берегу нашли Хеля. Он был голый и весь в тине, а в левой руке крепко сжимал зеленую бусинку -- все, что осталось от семицветного фрагонарского ожерелья. Только по этой бусинке его и признали. Хеля отнесли в деревню, к ведунье, завернули в шерстистое покрывало, осторожно влили ему в рот пол-чашки теплого козьего молока и оставили приходить в себя. К вечеру он очнулся. Некоторое время он бредил, рассказывал невесть что про подводные дворцы из розовых ракушек и про веревки из тины. Но потом, вроде, поправился, и больше ничего не рассказывал. За время болезни Хель поседел и спал с лица, так что теперь его считали за старика. Каждый день на рассвете он уходил на берег и до вечера копался в морском мусоре вместе с маленькими детьми, как будто что-то искал. Потом Хель построил себе хижину на опушке леса, и совсем перестал заходить в деревню -- но по-прежнему каждый день появлялся на берегу. 3. Почти целый год Хель провел, перебирая с утра до вечера липкую тину и вонючие водоросли; в деревне все плюнули на него и решили, что от пережитого он повредился в уме. Взрослые не обращали на него никакого внимания. Нарядная Фарида, дочка старосты, завидев Хеля, гордо зажимала нос и переходила на другую сторону улицы. Мальчишки бегали следом за Хелем и кричали: -- Руки в тине, лоб в гнилье, а невеста в чешуе! Вонючка, вонючка! Отдай бусинку! Но Хель совсем ничего не замечал. Вскоре всем надоело. Один Аввила, сын деревенского кузнеца, никак не мог успокоиться. Сперва он болтал, что дескать Хель нанялся к Могучей Лхе в услужение и каждый день находит у моря большой бриллиант -- это она ему посылает в награду. А в хижине у него, якобы, этих бриллиантов уже целая куча. Никто особо в это не верил, но слушали тихо -- опасались, что Аввила рассердится и надает тумаков. Потом он совсем заврался. Собирал всех в кучу в потаенном углу под крышей дровяного сарая, или на площадке возле заброшенной пастушьей хижины, и рассказывал, что Хель на самом деле колдун -- ворует маленьких и относит их Лхе на пропитание; пока не отнесет, держит несколько дней у себя. И ничем не кормит. Они, бедные, вопят на весь лес. Один раз это услышала Фарида, очень разозлилась и выпалила: "Сам ты колдун! И отец твой колдун! Все вы кузнецы такие -- вруны и колдуны!" -- потом сердито топнула каблучком и убежала. Тут в Аввилу как будто вселился злобный огневик, из тех, что живут в печке, до поры до времени прячутся за прогоревшими углями, растут, надуваются горячим воздухом, потом выскальзывают и поджигают весь дом. Аввила что-то задумал. Два дня он ходил мрачный и злой, ничего не говорил, только раздавал затрещины чаще обыкновенного. А через два дня заявил, что проберется ночью в Хижину Хеля и все высмотрит. Кто хочет и не боится, может идти вместе с ним. Вызвались трое. Первый был толстый Ингвар, сын пасечника, потом Дрогго Дайтиме, и еще высокий, молчаливый парень из племени Лайны -- он приехал недавно, так что никто не запомнил, как его звать. Вышли тайком, поздно ночью. Было совсем темно. Только смотрел с неба тысячеглазый Отец Умара, и полыхал на горизонте пурпурный Вурл. Аввила раздвигал руками колючие заросли цепкого моршенника и прокладывал путь. Когда подходили -- так, что уже был заметен вдалеке огонек в окошке -- все услышали протяжный, тоскливый стон. Страшный был стон. Как будто воет раненый дикий зверь, или проголодавшийся дух попал в хитроумный дайсацкий капкан. Аввила остановился на секунду, но потом только усмехнулся и пошел дальше еще быстрее. Ничего не оставалось делать -- пришлось идти вслед за ним. Вой не прекращался: иногда становился совсем громким и отчаянным, иногда наоборот затихал, превращался в тоненькое повизгивание. Подошли совсем близко, видно было окошко из темной пленки, а в нем свечу. Зверь явно сидел в самой хижине. Будь Аввила один, он наверняка давно испугался бы, но теперь не мог: шел вперед все быстрее, и вполголоса бормотал себе под нос что-то недоброе. Подкрались вплотную к деревянной стене. Дрогго Дайтиме подставил спину, Аввила взобрался к нему на плечи и осторожно заглянул внутрь. Можно было разглядеть только те места комнаты, куда падал свет: плоский деревянный стол и маленький кусок пола. На столе горела свеча. Хель сидел за столом, рассеянно катал свою зеленую бусинку туда-сюда по неструганной поверхности и безнадежно, надрывно стонал. В глазах его блестели крупные слезы. Аввила как будто осекся. Ему вдруг стало не по себе. Когда он спрыгнул на землю, Дрогго Дайтиме выпрямился и посмотрел на него вопросительно. Но Аввила ничего не сказал, как-то неопределенно отвел глаза и отошел в сторону. Можно было подумать, что он смущен. Все по очереди заглянули внутрь хижины, но никто так ничего и не сказал. Молча развернулись, молча пошли домой. Возвращались по старым следам, Аввила теперь шел в хвосте. Было тихо. Когда отошли от хижины шагов на двести, безымянный парень из людей Лайны вдруг пробормотал со своим странным чужим выговором: "а в углу у него висит на веревке плетеная клетка и раскачивается. Клетка, да. Как у Врага." Пока добрались до деревни, Аввила начал было снова рассказывать небылицы про Хеля, хотя и не так уверенно, как раньше. А ночью он увидел сон, про который не рассказывал никому. Сон был жуткий. За Аввилой гнался огромный волк, высотой в два человеческих роста. Шерсть его была черная и приглаженная, а глаза светились зеленым огнем. Аввила во сне был совсем маленький и почти не умел ходить. В конце концов волк загнал его на скалу, Аввила оступился и упал прямо в темную воду. Сон оказался вещий. Через неделю деревенский кузнец с семьей вдруг снялся с места и покинул Ианго, чтобы делить теперь хлеб с Гайро или с Лекарственной Кселой. Но по пути лодка перевернулась, и Аввила утонул. Все лето Хеля никто не трогал. Началась осень. Как-то вечером деревенский трактирщик Рагберд, родом из людей Рах-Маттора, обходил свое заведение, проверяя, все ли в порядке, можно ли закрывать ставни и запирать на ночь дверь. Только вышел он на задний двор, как сразу же почуял неладное. Сильно пахло морской солью. --Эй, хозяйка! -- закричал Рагберд, -- Опять, что ли, бочку с огурцами забыла закрыть? Никто ему не ответил -- было поздно, и его жена его уже ушла спать. Вообще-то в запахе не было ничего необычного: например, ветер мог принести его с моря. Но ветра-то не было! Рагберд почесал в затылке, принюхался, и пошел на запах, как сторожевой пес. Не прошло и минуты, как он, к немалому своему удивлению, набрел на Хеля. Тот по-воровски тихо сидел, прижимаясь спиной к столбу у ворот, и прячась в тень. И во весь рот улыбался -- точь-в-точь как младенец, которого досыта напоили теплым молоком. В руке у него была большая корзина. Когда Хеля вытащили на свет, то оказалось, что в корзине не ворованные остатки обеда, и не тряпки, а спит там маленькая девочка, совсем голая -- только завернутая в лист береговой осоки. Рядом с девочкой лежало золотое кольцо. Стали спрашивать, что да как. На все вопросы Хель отвечал, что корзину с ребенком нашел на берегу, кольцо так и было в корзине, а в трактир он забрался, чтобы украсть для девочки одеяльце и какой-нибудь одежды. И все так же бессмысленно улыбался. Трактирщик Рагберд было не поверил, и хотел его до утра запереть в холодный подвал. Но на шум вышла жена его Клара (которая, по правде, и заправляла всеми делами). Она обозвала Рагберда старым дурнем и велела Хеля немедленно отпустить. Ведь Клара, настоящая дочь Рах-Маттора Хитрющего, понимала толк в воровстве, и знала, чему верить, а чему нет. Курам на смех: Хель -- коварный грабитель, в драных штанах и с блаженной улыбкой от уха до уха. Клара провела Хеля в дом, посадила за стол и первым делом поставила перед ним миску с теплой похлебкой. Потом посмотрела на него жалеючи и сказала: -- Эх, бедолага... Ты хоть пеленать-то ребенка умеешь? Хель оробел, даже перестал есть -- но не перестал улыбаться и ничего не ответил. Клара пожала плечами и ушла в заднюю комнату, чтобы собрать детское приданое. Потом вернулась, показала Хелю, как пеленать девочку и как греть для нее молоко, бросила в угол соломы, сказала: -- Вот, прямо здесь и ложись. А сама пошла спать. А Хель всю ночь не спал, только улыбался от счастья и смотрел на девочку. Наутро он позавтракал остывшими остатками вчерашнего ужина, надел на плечи собранный Кларой мешок, взял в руки корзину и тихо, чтобы никого не разбудить, ушел в лес. Добрался до хижины, постелил в давно приготовленню колыбельку новое одеяльце, аккуратно положил в нее девочку и со всех сторон укутал ее; потом завалился в другой угол на лавку и тогда уже спокойно заснул. Так Хель обзавелся семьей. 4. С тех пор Хель жил с девочкой в своей лесной хижине, и только изредка появлялся в деревне. С годами люди забыли, откуда он взялся. В деревне рассказывали про седого старика, который живет с дочкой в лесу, знает все деревья наперечет, и никогда не выходит к морю. Лес за несколько лет так разросся, что, не зная тропок, в хижину к Хелю пришлось бы пробираться много часов. Все, кто когда-то помогал искать Хеля в морской пене и выхаживать его, давно уехали. Фарида выросла и вышла замуж. Старостой теперь был ее муж. И трактрищик теперь был другой. Впрочем, он тоже был из людей Рах-Маттора, и тоже позволял жене заправлять всеми делами. Люди в деревне считали, что Ианго благоволит Хелю и выполняет все его просьбы. Деревенские дети его очень боялись, но взрослые, иногда, обращались к нему за помощью -- особенно весной, перед новым урожаем. Дочку его звали Мадими. Ее никто никогда не видел - когда в хижину приходили чужие люди, она убегала в лес и пряталась за деревьями. Говорили про нее разное. Дескать, она человеческого языка не знает, а разговаривает с птицами и змеями, каждое лето меняет кожу, а когда проголодается, то лесные звери приходят к ней и приносят лучшую часть добычи. Кое-кто рассказывал даже, что сама Ианго подарила ей волшебный кристалл, а в том кристалле можно видеть и слышать все, что происходит на свете, и управлять погодой. Если польешь его водой - пойдет дождь, подуешь - будет буря, а если по нему постучать костяной палочкой, то небо обвалится на землю и всех раздавит. В этот кристалл мало кто верил, но на всякий случай каждый, кто приходил к Хелю в лес, приносил для его дочки особый подарок, и прятал его или под порог, или в дупло дерева, которое росло перед входом. Когда люди уходили восвояси, Мадими возвращалась домой и первым делом бежала проверять тайники -- ямку, выкопанную в земле под порогом, и дупло. Вытащив новые подарки, она рассматривала их очень внимательно, а потом убирала в специальный сундучок, который стоял у нее под кроватью -- чтобы иногда доставать самые приглянувшиеся и играть с ними, как другие дети играют с куклами и раскрашенными фигурками умаровых стражников. У Мадими вместо кукол были фигурки из темного воска, а вместо стражника -- большой, гладкий панцирь берегового краба. Все подарки Мадими аккуратно заворачивала в разноцветные лоскутки и укладывала по порядку в сундучок, а сундучок запирала на ключ. На самом дне лежала зеленая бусинка из фрагонарского ожерелья и золотое кольцо. Мадими не знала, откуда взялись эти вещи, и думала, что они были всегда. В лесу жилось хорошо. У Мадими было много знакомых, ее часто звали на праздники. К некоторым она даже немного устала ходить. Бездумные белки устраивают праздники по любому поводу, чуть не каждый день, но не могут придумать лучшего развлечения, чем скакать с дерева на дерево как заведенные и повторять одну и ту же считалку -- не очень-то это умно. Гораздо интереснее смотреть на черно-синих ящериц с сухой кожей и слушать медленные беседы холодных, таинственных змей. Один раз она даже была гостьей на празднике змеиного нового года, видела, как новорожденные змееныши выползают из норы в песчаном холме на теплый солнечный свет. Про эту нору никому нельзя было говорить. Но больше всего Мадими любила и уважала саму Ианго, Ианго Плодоносящую. Хотя они ни разу не разговаривали, Мадими знала, что Ианго заботливая и добрая. Пока она была совсем маленькая, она часто звала Ианго, удивлялась, почему та ничего не отвечает. Потом Хель объяснил, что Ианго спит крепким сном и не надо ее будить. С тех пор Мадими старалась не тревожить ее по пустякам. Если очень было нужно, то можно было ее пощекотать или громко позвать внутри головы. От этого она не просыпалась, но шевелилась во сне. Особенно хорошо это получалось, если держать в кулаке зеленую бусинку. Иногда Ианго шевелилась во сне просто так, сама по себе. Тогда наутро появлялась новая роща, или новый проток, а то и целое озеро с теплой водой. Людей же Мадими не очень любила -- они ходили шумно, говорили глупости, и в них не было ничего интересного. Разве что интересно было водить их за нос и сбивать с толку. Однажды Мадими провела за этим занятием целых два дня. Люди попались особенно назойливые -- наверное, оттого, что их было много. Целый десяток, или даже еще больше. Мадими заметила, как они ломятся сквозь лес, и подошла поближе, чтобы послушать и посмотреть. Люди были одеты в чудные наряды из медной проволоки и подпоясаны трехцветными поясами -- зеленая полоска, синяя полоска, оранжевая полоска. Те четверо, что шли в середине, тащили очень странное приспобление. Что-то вроде носилок -- два шеста, и между ними прибита клетка из прочных березовых брусьев, для ребенка или для невысокого человека. Клетка была пуста. Один из подпоясанных людей шел чуть впереди и все время говорил плаксивым голосом: -- Да, господин архидиакон, я точно все помню; надо идти прямо и чуть направо, там и будет его дом. Я когда был мальчишкой, мы ходили туда. Я все точно запомнил, господин архидиакон! Все как вы говорите -- вражье дело. У него дом, в углу клеть, на столе свечка, под столом дудка; и он все время воет, врага зовет. Еще немного совсем пройти, прямо, там будет его дом. Иногда он оборачивался и смотрел по-заячьи на толстого надутого мужика, что шел посреди группы и не обращал на провожатого никакого внимания. Мадими некоторое время слушала, потом ей надоело: она сжала в кулаке бусинку и чуть-чуть потерла ее. От этого тропинка взяла и исчезла, а перед болтливым человеком вдруг оказались густые крапивные заросли. А он так увлекся своей болтовней, что ничего не заметил, пока его не начало прижигать со всех сторон. Тогда уж он взвыл, как будто его режут, стал выбираться. Все подпоясанные остановились и смешались в кучу. Толстый мужик очень рассердился -- подождал, пока провожатый выберется на свободное пространство, и ударил его по шее. Потом все они очень долго между собой спорили. Только через полчаса начали снова искать тропинку, пробираться к ней через колючие заросли. Мадими подождала, пока они опять выстроятся в цепочку, снова потерла бусинку и стала смотреть, что выйдет. Так она их водила кругами до самого вечера. Когда стемнело, она вывела подпоясанных людей к лесному озеру и оставила на ночь на берегу, на съедение комарам. Сама она заночевала чуть в стороне, между корней большого дуба. Подпоясанные сначала пытались разжечь костер, но у них ничего не вышло. Так и заснули холодные и голодные. А Мадими среди ночи проснулась и видела, как из Рависсмара прилетают светящиеся мотыльки и танцуют над вязкой поверхностью озера, в фиолетовых сполохах от Вурлова огня. Утром, когда Мадими вернулась домой, ей здорово влетело от Хеля -- он вообще-то уходил по делам, но вечером почему-то вернулся, не застал дочку дома и очень перепугался. Мадими обещала никогда больше не ночевать в лесу. Подпоясанные к этому времени давно ушли. Клетку свою они забрали с собой. 5. Как-то раз -- Мадими тогда было пять лет -- Хель ушел куда-то на весь день, а дочку оставил одну. Мадими не хотелось идти в лес. Она открыла свой сундучок и достала новые подарки -- ракушки, которые вчера принесла жена деревенского старосты. Ракушки были большие, размером с ладонь. Они загибались спиралью, а снаружи были шершавые и будто покрытые мелкой сеточкой, чем ближе с центру, тем мельче ячейки. Если потрясти такую ракушку, то слышно, как внутри что-то гремит, но непонятно, что. Можно еще приставить ракушку к уху и слушать, как шумит море. Но это не очень интересно, потому что на самом деле все знают, что это шумит кровь в ушах. А моря Мадими никогда не видела, и считала, что его нет. Когда Мадими разложила ракушки на покрывале, оказалось, что в середине осталось пустое место. Вздохнув, Мадими принялась искать в сундучке что-нибудь, чем можно было бы заполнить пустоту. Вдруг скрипнула дверь. Мадими сперва подумала, это вернулся Хель. Но Хель никогда не крадется неслышно, всегда, прежде чем войти в дом, громко здоровается: "Привет, хозяюшка, а вот и я". А тут даже шагов не различить. Может быть, это ветер распахнул дверь? Мадими обернулась и увидела, что в двух шагах от нее стоит незнакомая женщина в черном платье, с длинными черными волосами, и смотрит ей прямо в глаза. И глаза у нее тоже черные-черные, такие глубокие, что не видно дна. Женщина улыбнулась и сказала: -- Приве-ет... Так ты, ста-ало быть, Мадими -- Хелева дочка? А самого его, ста-ало быть, нет? Потом подошла совсем близко и спросила: -- А что это у тебя? Женщина говорила громко и странно. Она растягивала слова, как будто не очень хорошо умеет их выговаривать. Чтобы не бояться, Мадими стала показывать гостье свою коллекцию: вынимала по очереди вещицы из сундучка и рассказывала, какие у них привычки и кто с кем любит стоять. --- Вот, -- говорила Мадими, -- это водяной лис. Он вообще-то живет в озере, а теперь живет у нас. У меня их три. Только один куда-то спрятался, а другой сейчас спит. Этот самый маленький. Я его обычно заворачиваю в шкурку от болотного духа, это мне Хель принес. Очень даже хорошая шкурка. Я думаю, что ему нравится, потому что она мягкая. А вот это корень от ползучего папоротника. Видишь у него шишки? Это потому, что он много лет растет. Каждый год вырастает по шишке. А на праздник Ианго они цветут. А вот это я сама не знаю что. Гостья слушала очень внимательно, смотрела во все глаза. Вещицы, которые ей особенно нравились, она брала в руки, вертела так и сяк, выспрашивала у Мадими подробно, что это такое и какой у него нрав. Так прошел и час, и другой. Наконец, остались только самые старые вещи -- те, что лежали на самом дне: золотое кольцо с черным камнем, и зеленая бусинка. Заметив кольцо, незнакомая женщина почему-то очень обрадовалась, взяла его и попробовала надеть Мадими на указательный палец. Да только ничего у нее не вышло: кольцо было сделано для взрослого и соскальзывало. Потом гостья увидела бусинку. Тут она отшатнулась, как если бы наступила в лесу на гадюку. Ее лицо дернулось и как будто треснуло. Мадими очень перепугалась и от испуга спросила на "Вы": -- Что с Вами? Гостья предостерегающе подняла руку --- не подходи! -- и покачнулась, но сразу же снова выпрямилась. Лицо ее стало такое же, как раньше, только серьезнее и чуть-чуть бледнее. Потом гостья собралась уходить. На прощанье она взяла Мадими за плечи, посмотрела на нее пристально своими бездонными чернющими глазами, и проговорила: -- Ты сейчас ма-аленькая... Ле-ет через семь...через восемь... Лет через восемь я тебя заберу. Будешь жить у меня во дворце. Там и ракушки, и всего вдо-оволь...тебе понра-авится... Потом женщина повернулась и пошла к выходу. У самой двери снова обернулась и сказала строго: -- Только Хелю ничего не говори! Ни к чему ему про это знать, -- и тогда уже переступила через порог и ушла. Мадими собрала свои драгоценности, обернула каждую в свой лоскуток, заперла сундук на ключ и стала ждать Хеля. Сначала она вспоминала слова странной гостьи, чтобы понять, что же та имела в виду. Но почему-то никак не могла вспомнить. Потом и лицо ее как-то забылось. Оно будто подернулось мелкой рябью -- сначала стерлись мелкие черты, потом и совсем ничего нельзя было вспомнить, кроме черных глаз и черного платья. Так бывает, если смотреть на облака в небе или на озеро, в котором отражаются облака. Иногда облако похоже на зверя или на дом. Можно сосредоточиться и очень долго разглядывать этот дом: окна, двери, крышу, крыльцо; потом что-то сдвигается, и никакого дома уже нет. Не видно, где были окна, где двери -- только белые облака, кучей накиданные друг на друга. И не вспомнишь, было ли что-то вообще. Так и с женщиной. Сперва Мадими забыла, как та выглядела. Потом ей стало казаться, что все это она придумала или увидела во сне. Потом и про сон она тоже забыла. А женщина в черном платье в точности выполнила свое обещание: не появлялась вновь почти восемь лет. И Хель так никогда и не услышал про то, кто однажды приходил к нему в дом. 6. За восемь лет Мадими выросла -- из девочки превратилась в девушку, да такую красивую, что глаз нельзя было отвести. Хель по прежнему в дочке души не чаял. Он путешествовал по всем лесам Ианго, изо всех деревень приносил для нее платья и украшения. Больше всего она любила черные платья и тонкие нити из тяжелого золота. В деревнях говорили про нее редко и шепотом -- как будто она и не человек вовсе, а нездешний дух из какого-то другого мира и времени. Пастух Ханила из деревни Хай-Харритта, заблудившись в лесу, увидел издалека, краешком глаза, как Мадими проходит по сонному берегу медленного ручья Ак-Там, укрытая сосновыми иглами от слепящего света, и, увидев, влюбился в нее без памяти -- когда его нашли, он два слова не мог связать, и все время думал про темноволосую волшебницу, которая живет в самой середине глухого леса и прогуливается на закате вдоль по солнечному лучу. Но Мадими ничего об этом не знала, и не могла знать. Люди по-прежнему ее почти не интересовали. Она не знала даже, как и зачем люди разделяются на племена. Если бы кто-то спросил у нее, чьего она рода и какого происхождения, она задумалась бы, и сказала бы, скорее всего, что она из людей Благословенной Ианго. И некому было объяснить ей, как рискованно и непочтительно говорить такие слова. Ведь в те времена считалось, что засиживаться в гостях у одного из дюлюнгов больше, чем на год -- недостойно, невежливо: братья и сестры любят друг друга, выделять из них одного, обходя других своим вниманием -- большой грех. Все в это верили, все так себя и вели. Даже пропахшие морем рыбаки Тунги, которые пол-жизни проводят в соленой воде внешнего пролива, наблюдая за братьями со стороны -- и те раз в год свертывали свои сети, пересаживались в обычные хрупкие лодочки и плыли от дюлюнга к дюлюнгу, чтобы оказать уважение и поделиться добычей. Хель, как все, знал о правилах и обычаях. Но что ему было делать? Он по-прежнему и близко не мог подойти к морю. А том, чтобы доверить дочку непостоянной текучей воде, он не мог даже подумать. Ему становилось так страшно, что колени у него подгибались, почва уходила из-под ног, голова кружилась, и не хватало воздуха -- как будто он тонет, а в рот ему набился тягучий ил. Чтобы не обижать дюлюнгов, Хель надумал собрать для дочки фрагонарское ожерелье и обучить ее обычаям рода, тем, каким его самого успели обучить в детстве. Но гадалка в деревне строго-настрого запретила ему говорить с дочкой о Большой Битве, поминать имя Врага, а пуще всего запретила рассказывать о радуге и о зеркалах. Хель пытался было расспросить ее поподробнее. Никакого ответа он не получил -- женщина только повторила предупреждение и погрозила ему пальцем: "и думать не смей". Потом она все-таки сжалилась над Хелем. Сожгла корень травы-платяницы, подышала отравленным воздухом и заглянула в будущее, чтобы увидеть все, что получится, и обо всем рассказать. Но тут пена пошла у нее изо рта, и она потеряла соображение на целый час. Очнувшись, она посмотрела на Хеля неодобрительно и наотрез отказалась рассказывать о том, что увидела. Пробормотала только: "опасайся отражений!", и вытолкала его вон. Хель оставил ей, как договаривались, полную корзинку лесных орехов, и ушел опечаленный. Вот и еще забота прибавилась. Раньше были только завистливые и злые деревенские жители, вражьи ветры и умаровы стражники, что рыщут повсюду непонятно зачем. Не то записывают всех людей на таблички из серой глины, не то и вправду втайне собирают красивых девочек и отвозят их на вечное заточение, на суровый Умар. Теперь надо еще не упоминать Вражье имя и бояться отражений. Кто знает, почему их над бояться? Понятно одно -- обучить Мадими фрагонарским обычаям, передать ей родовое благословение и думать нельзя. Что же, пусть будет, как будет. Хель решил охранять дочку изо всех сил, и надеяться на судьбу.