1. Лодка еще стояла на берегу. Молодой человек по имени Лапин ат-Хаттор, подойдя ближе, оглядел ее и поморщился: лодка была самая обыкновенная, для сезонных переездов. На фоне видавшей виды обшивки резко выделялась наскоро срубленная, задним числом вделанная в днище мачта с деревянным щитом. Всесильный Знак Умара, писанный маслом, с десяти шагов смотрелся гадальной картой. Лапин ат-Хаттор, сохраняя спину чуть согнутой и держа, по предписанию, правую ладонь на рукояти короткого посошка, вздохнул про себя, мысленно всплеснул руками. Веселые девушки медношеего Гайро, охотника-оборотня, засмеют его, закидают из-за кустов ореховыми хлопушками. А ведь все могло бы сложиться иначе: чего только не рассказывают, возвращаясь из долгих инспекций. Гребцы меж тем не спеша, подтягиваясь друг к другу, выстраивались рядком на берегу. Удивления на их лицах не замечалось: сразу ясно, что человеку в летах, в порядочном чине и лодку дадут солидную, из местных секретных, крошечных гаваней. А здесь, конечно, просто юноша, почти мальчик, и дело у него не важное. Вообще-то все и всегда в мире шло своим чередом; это одно и читалось на лицах --- распорядителя лодочной команды, чуть вытянутом, но с круглою бородой, его подчиненных, одетых по форме (с небольшими вольностями в виде пестрых нарукавных талисманов, лент, иногда парочки бесполезных пуговиц на рукаве), на приятном свеженьком личике девушки с крохотным веслом-знаком отличия, подвешенным к запястью на узком кольце... Молоденьких девушек нечасто встретишь в такой команде, а эту уже назначили рулевой. Ну и славно: плыть недалеко, бояться нечего, а все веселей. Лапин ат-Хаттор, судья и священник Умара Центрального, остановившись напротив старшего, выставил вперед посох, чтобы, опершись двумя руками и глядя прямо перед собой, принимать поклоны по предписанию. Кланялись неглубоко, считай, кивали головами. Когда очередь дошла до девушки, Лапин попробовал ей улыбнуться --- а она поклонилась, как другие, и скользнула по нему рассеянным взглядом. Быть может, в ее глазах промелькнуло лукавство, а скорее ничего такого и не было. "Могучая Лха, --- сказал Лапин в конце, --- не отврати от нас Твоего охранительного ока." --- "Мы чтим Тебя, не оставь нас Твоей милостью," --- отозвалась команда. Перекинули войлочные мостки и зашли в лодку по одному. Лодка слегка качалась, и это было приятно: создавало уютную иллюзию ненадежности. По воде, у обоих бортов, уже плыли берестяные суденышки с тонкими палками вместо весел. В каждом из них лежало красное сердце, сплетенное из подводной травы гакассия, бесполезной для лекарственных дел. Жертвенных лодочек было пять, по числу суеверных гребцов в команде. Считалось, что Лха Бодрствующая сохраняет в целости большие лодки с людьми в обмен на такие игрушки. Межостровные каналы были нешироки, и крупные волны не заходили в них даже в сильную бурю. Однако, крушения случались --- так редко, что о каждом помнили и говорили подолгу. Была еще одна важная причина для разговоров: если лодка, несмотря на все предосторожности, все же переворачивалась, тонули все: и команда, и пассажиры. И хотя Айтам да-Хель, судя по расхожей легенде, много поколений назад пережил такое крушение, все же он после этого совершенно переменился --- а попросту говоря, повредился в рассудке, как видно из тех же самых рассказов. Плетеные сердечки, означающие любовь и покорность, разбухая, увеличивались в размерах; лодочки необыкновенно быстро тонули в воде. В команде замечалось оживление по этому поводу. Сам распорядитель, чье место было на срединной скамье напротив почетного пассажира, обернулся к соседу, показал на большое сердце пальцем и рассмеялся. Лапин ат-Хаттор сидел прямо и не менялся в лице: это суеверие вызывало у него снисходительное чувство, по предписанию. Девушка стояла прямо; ее работа была на носу лодки, и назад она не оглядывалась. Волосы у нее были коротко остриженные, едва доходили до плеч, а спина, наверное, нежная, и фигура очень красивая. Интересно, давно ли она плавает с ними, и за какие заслуги ее поставили рулевой. Распорядитель поднял к губам свисток. Раздался "крик зеленой рыбы", и весла дружно вступили в воду. Лодка почти плавно тронулась с места; Лапин ат-Хаттор, нарушая предписание, шумно вздохнул. Ведь учеников и младших священников держат в черном теле на Огненосном Умаре, так что юноша до последней минуты не верил своему неожиданному поручению. Но путешествие началось, а это означало полную свободу на много дней вперед --- в рамках отпускной инструкции, разумеется. Вода за бортом была темноватая, но прозрачная. Королевская пойка взметнула хвостом; невозможно поверить, что блестящая семицветная мишура ее на берегу становится серой. На Тунге эту рыбу не ловят, а если попадется в сеть, выпускают сразу: серая пойка в руках --- к большой беде. Мальки, еще бесхвостые, но с глазами вполголовы, прячутся у этой рыбы во рту. У нее есть губы: узор серебром, треугольная графика. Все это было известно из книг, хранящихся на Умаре и по большей части недоступных обыкновенному населению. Это было известно из книг, и на глазах оборачивалось настоящей правдой. Лапин ат-Хаттор из последних сил держался за предписание. Он был совсем еще молодой человек. Погода, конечно, стояла превосходная. Берег Умара, остававшийся покамест недалеко позади, уже совершенно обволокло приятным глазу нежно-золотистым туманом. В лодке ему обрадовались: такой туман означал пристальное внимание могучей Лхи. Манускрипты, конфискованные у еретиков с Хаттора (откуда и сам Лапин был родом), называли его "атмосферным явлением", и подробно обсуждали его на своем безобразно обустроенном языке. Лапин потратил немало времени на разметку устоявшихся фраз. Их было очень много --- по сути, все позднейшие отчеты, составленные "учеными", опирались на набор жестких клише, склеенных случайными связками. Но упорядочению эти обороты не поддавались никак: иерархия, дающая ключ к шифру, решительно не выстраивалась. После двух-трех суток бесплодного труда Лапину явился бесенок и стал щекотать мозги крамольною мыслью, дескать, главная беда еретиков --- недостаток эстетического чувства, а в остальном они от людей не отличаются. Лапин ат-Хаттор выгнал мерзавца раскаленным железом, по предписанию, и пошел с повинной к наставнику. Семижды семь раз кряду он клал поклоны и читал очищающую молитву в горячей каменной келье, где стены покрыты сажей. В конце процедуры ему открылось, что бес не лгал, о чем он немедля доложил наставнику. Наставник похвалил Лапина и объяснил ему, что он нашел шестое по счету толкование пророчества о том, что мир будет спасен красотою, а когда обнаружит седьмое, будет переведен на следующий уровень. Вскоре Лапин нашел и седьмое. Гребцы аккуратно работали веслами и переговаривались между собой, и по-прежнему разговоры их заслуживали снисхождения. Лапин знал из учебной книги, что эпос этого цеха строится вокруг легенды Айтама да-Хеля, и очень хотел бы послушать, как она звучит по-настоящему. Но ему было известно и то, что команды не поминают Лхи всуе, находясь на открытых водах --- а без этого не выйдет рассказа. И Лапин вздыхал про себя, и глядел в прозрачную воду, где спутывались клубками длинные черные рыбы без плавников, и вспоминал старшего наставника, который на уроках естествоведения называл их за это развратными тварями. Золотистый туман меж тем сомкнулся в кольцо, и лодка плыла в самом центре, а туман (ведь туман был --- оптическая иллюзия) продвигался с нею к берегам Гриды. Гребцы словно бы прилагали усилия, чтобы сдержать лодку на месте, и все это вместе было очень красиво. Видя, что никто из команды давно уже не глядит в его сторону, Лапин ат-Хаттор запрокинул голову, вопреки предписанию, и тут же зажмурился. Лучи солнца ослепили его, и это тоже оказалось приятно. Черный огонь хорош в темной глубине Умарова жерла, и жирный горячий воздух, почти непригодный для дыхания, придает обрядам по-своему прекрасную, внерассудочную торжественность. Иное дело солнечный свет --- а впрочем, это ведь был не совсем солнечный свет: сверкающий туман затягивал небо и был весь, как удивительное пуховое одеяло! Младший священник Умара Центрального ни о чем подобном никогда не читал. Лапин ат-Хаттор покашлял для храбрости и решился потревожить вопросом сидевшего напротив распорядителя. "Господин, --- проговорил он и вдруг понял, что не запомнил имени этого человека, --- господин... э-э..." Но странный человек с круглой бородой не отозвался. Он не обратил на юношу ровным счетом никакого внимания. Он продолжал сидеть вполоборота и беседовать с ближайшим членом команды, разъясняя ему правила детской игры в черепки под названием "раз-два-семь". По инструкции, Лапин был вправе требовать смертной казни за подобное оскорбление, особенно если доказать, что вопрос был заготовлен не праздный, а нужный по службе. Лапин ат-Хаттор не успел по-настоящему рассердиться, как вдруг в его сознание пробилась, наконец, настойчивая мысль о том, что на судне что-то неладно. Он огляделся по сторонам. Впечатление полной неподвижности --- да, но это бы еще полбеды. Что-то случилось с командой. Так, из ближайших его соседей трое оставили весла и, взявшись за руки, нестройными голосами пели песню Великого Хоровода с праздника переезда. Никто и не думал сделать им замечание. Остальные, правда, гребли чрезвычайно усердно, не забывая болтать между собой, но --- эти пары и тройки собеседников вдруг стали неестественно замкнутыми: они не принимали в споры посторонних, не сливались друг с другом, а разговоры в них, если прислушаться, словно бы ходили по кругу. Лапин тронул за плечо соседа слева. Ничего не произошло: тот продолжал, глядя прямо перед собой, тянуть свою скрипучую ноту. Неожиданно с кормы раздались смешки. Лапин, удивляясь тому, насколько затрудненными стали его движения, повернулся, как смог, назад, так что ему удавалось следить краем глаза за парнишкой, вскочившим на квадратное возвышение. Делая руками непристойные жесты, приплясывая и давясь от смеха, кормчий рассказывал с середины, очевидно, балладу в стихах. Сосредоточиться на звуках было непросто, но младший священник пересилил себя с тем, чтобы убедиться --- речь шла о любви Лхи могучей к Айтаму да-Хелю, покинутому всеми и не исполнившему своего великого обещания. Любовь имела место, по-видимому, на берегу Кныра, и должна была вот-вот осуществиться в подробностях. Юбка, сшитая из ветна, Вся прилипшая к ногам, --- выкрикивал кормчий, кидая вверх то руку, то ногу; его движения казались неправдоподобно быстрыми. "Ветно --- прочная ткань, изготовляемая из двух видов водорослей," --- уныло подумал по-писаному Лапин ат-Хаттор и, не находя больше смысла в представлении на корме, повернулся лицом вперед. Это вышло сравнительно легко, и тут взгляд его упал на девушку. Молоденькая рулевая стояла прямо. Ее длинные волосы развевались на совершенно незаметном ветру. Она выросла примерно втрое, а весло, прежде висевшее побрякушкой на тонком запястье, увеличилось в размерах безо всякого соблюдения пропорций. Под новой тяжестью лодка слегка наклонилась вперед --- меньше, впрочем, чем можно было бы ожидать. Впереди, сквозь нежно-золотистый и даже чуть розоватый туман, просвечивал камень. Девушка держала курс прямо на него. Камень был --- огромная черная скала, из тех, что обозначают на карте знаком мертвого тела. Лапин ат-Хаттор хотел закричать. Ни один мускул не слушался его, как во сне. Издать звук голосом тоже не удавалось. Туман подступил ближе, обвился кругом, как пышная вата, сквозь которую можно смотреть. Команда не оставляла своих странных занятий; никто не обращал внимания ни на непомерно огромную девушку с ее веслом, ни на стремительно приближающуюся скалу. Словно две парсинафельки, Круглы, с голову быка --- завизжал, голосом прорывая туман, обезумевший кормчий. В ответ ему раздался оглушительный треск и грохот; страшный удар подкинул вверх тело Лапина. Перед падением в воду он не успел закрыть глаза и видел, как кольцо тумана растворяется в сером воздухе. Солнце было закрыто тучами, и так основательно, что не нашлось за короткий взгляд. 2. Лапин ат-Хаттор очнулся на побережье. Он посмотрел на свои руки и увидел, что с тыльной стороны кисти рук покрылись мелкими чешуйками, как у крошечной скользкой ядвиги без ножек. Шевелиться было больно и вообще непросто: затекшие мышцы отвыкли работать, и требовалось почти сознательное умственное усилие, чтобы заставить их повиноваться. Солнце садилось; Вурл уже заметно отливал синеватым металлом, а вечерняя заря бежала по нему красными отблесками. Удалось, однако ж, рассмотреть, что чешуйки --- никакие не чешуйки, а следы маленьких белых камней, россыпью лежавших на берегу. На чьей же негостеприимной спине так невовремя уснул Лапин ат-Хаттор, младший священник огненосного Умара? Умар-дюлюнг теплый в любое время суток, и все белое на нем тронуто сажей... А это были, видно, совсем чужие края, и если хочешь что-то понять, придется вспоминать карту нижнего мира в подробностях. Посох лежал рядом. Странное дело: лак был попорчен, как будто изъеден солью. Лапин машинально протянул к нему руку и, еще не дотронувшись, застонал: кольнуло в плечо. В глазах помутилось, но сознание не ушло, а нырнув куда-то, вытащило наружу огромную волну недавней памяти, жгучей и вязкой. И Лапин ат-Хаттор застонал снова: на сей раз оттого, что ему не удался вопль ужаса, животный, жалкий и совсем не достойный священника. Кадры сменяли друг друга, словно в магических картинках, подлежащих изъятию вместе с аппаратом смотрения и оборота. Надвигающаяся скала, грохот и треск, солнце, неуловимое глазом, мутная пена над головой и сейчас же --- прозрачное зеркало вод... Крушение лодки! Крушение лодки! ...При этой, благодарение могучей Лхе, редчайшей оказии по неизвестной причине не выживает ни один человек, будь то пассажир или член команды... ...Суеверие, упоминающее "бродячий водоворот" и "Гридин коготь", следует оформить как 1) развращающее в тех вариантах повествования, где разрушительной причине приписывается способность говорения или молчаливого рассуждения; 2) опасное в случае содержания неразумных вопросов и/или поношений в адрес Высшего Существа; 3) литературно обработанное по предъявлении записи Сказания о Затонувшем Искателе с печатью цензуры, и при наличии не менее двух свидетельств в пользу того, что устное повествование ведется обладателем одобренной законом копии с соблюдением точной дословности... ...Огромные синие глаза с вертикальным зрачком, ничего не выражающее, страшно-красивое лицо, правильные черты, нимало не оживленные мыслью... Колоссальное бутафорское --- каменное! --- весло, занесенное над головой. Лапин ат-Хаттор нырнул тогда, потому что он не умел плавать и не знал, что делает. Волна протащила его под водой вдоль скалы и подкинула голову в воздух, и тут ему как раз повезло вдохнуть. Здесь отчего-то было мелко, и он встал на ноги. Поскорее ухватившись за скользкий каменный выступ, он задрожал мелкой дрожью, совсем не чувствуя холода. Красный закатный отсвет падал на воду. Солнце высоко стояло за тучами. Буро-красный отсвет падал на белую пену. Весло мерно ходило вверх и вниз: за лодочкой пена тянется полосой и исчезает, а здесь мелкая заводь бурлит, как большой котел, так что в ней могла бы свариться рыба. Вынырнула, с разинутой пастью, мокрая голова. Совсем большая рыба --- распорядитель лодочной команды, бьется на полумели, ловит воздух ртом. Удар весла, нацелившись, застиг его промеж глаз, и белая пена вокруг покраснела еще сильней. Огромная статуя в три с половиной человеческих роста разила без промаха, с неженски педантичною аккуратностью. В силу причин, по сей день не доложенных в Высшую канцелярию, ни один человек, будь то член команды или... или... Лапин, распластавшись стоймя по скользкой стенке плоского камня, закрыл глаза. ...Это, к сожалению, был не сон. Короткий прогулочный балахон, шальвары, все промокло до нитки; пояс и ботинки исчезли. Тело, ушибленное со всех сторон, ощущалось как тяжелый мешок с золой и песком; горло горело и требовало напитка, по действию противоположного соленой воде. Лапин ат-Хаттор видел крушение лодки, остался в живых и был теперь один на безлюдном пляже. Солнце садилось. Вдоль Вурла шел холодный воздух, как по трубе; к ночи его течение неминуемо будет меняться, так что закатные берега лесистого Гайро на час или два попадут в этот поток. Молодой священник, найдя в себе силы приподнять голову, невольно взглянул в сторону солнца. Воздушные потоки волновали зеркало вод; волна уверенным горбом продвигалась вперед вдоль так называемой вурловой трубки, а по бокам расходилась кругами, и эти круги постепенно разглаживались, совсем теряясь в немногих шагах. Воздух темнел, и в нем, над самой водою, носились тени. Лапин ат-Хаттор вздрогнул и неожиданно для себя резким, болезненным усилием поднялся на ноги. Человеческая фигура непомерно высокого роста составилась из серебряных отсветов --- обычной предзакатной игры так называемой атмосферы. Лапин хотел было наклониться за посохом, но тут мелкие камни поползли из-под ног; он неуклюже взмахнул руками и, кой-как удержав равновесие, повернулся спиной к воде и зашагал вверх, на потемневший восход. Сердце билось отчаянно; токи страха, разливаясь в крови, заглушали боль, точнее, помогали ее не замечать. Ходить без посоха оказалось легко, а бежать --- удобнее. Когда наступит настоящая темнота, вдруг подумалось Лапину, ждать помощи будет неоткуда. И тогда стало ясно, зачем он спешит вверх по склону: вовсе не страх гонит его, младшего священника Умара Центрального, а естественное и разумное желание незамедлительно отыскать ближайшее поселение. Посох, правда, остался на берегу, но это не беда. Посох неплохо бы заказать новый. Что же до происшествия с лодкой, то оно требует срочного, до мельчайших подробностей продуманного доклада. Когда получатся ответные инструкции, станет ясно, как следует подавать это в устном рассказе, для успокоения обывателя. А до тех пор... Лапин, не умеряя шага, нащупал у себя на груди, во внутреннем кармане промокшего балахона, Всесильный Знак Умара. Знак был сделан из нержавеющего железа и покрыт красивыми красками; был он невелик, но его можно было и показать, и разглядеть издалека. Всякий житель периферии обязан содействовать по предъявлении. А вот на распросы его, всякого то есть жителя, отвечать не только незачем, но и вредно. В особенности, пока инструкции не пришли. Сверху, --- сказано в простейшем пособии по ориентированию в дикой местности, --- сверху виден дым, исходящий из труб... Ложные образы, как всем известно, возникают только на заре, и резвятся над водой, а над телом любого дюлюнга в это время воздух спокойный. Если, конечно, Некто, чьего проклятого Имени произносить не рекомендуется предписанием, не впадет в нечестивый раж, не завопит страшными голосами, сгоняя тучи, не потянется рвать свои путы, гоняя по ним смертельное электричество, занося над головами и хребтами перепуганной живности свое кривое копье... Некто лишенный ног качается в корзине, подвешенной там, где в блистающий Вурл вбили гвоздь братья-дюлюнги --- большим каменным молотом, под руководством Умара-старшего. Если ему в самом деле удастся порвать золотое вервие, поддерживающее корзину, то вся конструкция рухнет прямо в воду, откуда Насылающий Ветер, действуя одними руками, вполне может не выплыть. Но бессмысленный гнев застилает Ему очи, мешая отличить достижимое от возможного... А ведь это упражнение легко выполняет любой небезнадежный ученик Умара на уроках риторического мастерства. Скалистая почва, уходя вглубь Гайро-дюлюнга, вверх поднималась складчато; очередной хребет оказался на поверку всего лишь ступенькой наклонной лестницы. Лапин остановился передохнуть. Сумерки стали гуще, по воде разбегались последние красноватые отблески. Глядя на них, молодой человек вдруг покачнулся и поспешно оборотился спиной к заводи. Деревья и скалы наверху уже сделались силуэтами, а между ними хорошо просматривался большой белый камень алтарной формы. Он находился почти на том же уровне, что и край хребта: можно было надеяться, что на нем и завершится подъем. Надежда придает силы, как сказано в примечании к Инструкции#1 по изъятию рукописей, излишних в культурном обиходе. Лапин ат-Хаттор зашагал вперед и вверх, чувствуя, как в сердце растет уверенность. Рядом с алтарем, пускай и покинутым, священника Умара никакая опасность не устрашит. Это почти не зависит от ранга в жреческой иерархии. На этом коротком участке пути под ноги лезли сухие отростки ползучего кустарника. Они были колкие, норовили зацепиться и удержать. Лапин вспоминал истории о мертвецах, по тем или иным причинам не удостоившихся захоронения на груди у покойного Гриды между струями тихих вод, и, несмотря на помехи, ускорял шаг. Теперь уже темнело совсем быстро, и можно было радоваться, что наверху дорогу отмечал белый семиугольный камень --- такой удачный ориентир. Некоторые источники указывали на то, что будто бы еще двенадцать-пятнадцать поколений назад охотники Гайро кланялись своему дюлюнгу человеческими жертвами, предназначенными, правда, не столько ему, сколько его дикой клыкастой свите. Помнится, хаживала в списках шаловливая песенка о молодой племяннице охотничьего вождя, которую отнесли в лес, на алтарь, по навету его жены, да в суматохе забыли связать... Это внеклассификационное суеверие; его не принято обсуждать вслух. Последний красный луч уже закатившегося солнца, неровно отраженный с небесных высот (ведь стена блистающего Вурла достает до самого неба), скользнул по гладкой поверхности белого камня. Лапин, уже одолевший последнюю ступеньку естественной лестницы, склонился низко, затем сжал пальцы щепотью и поднял руку вверх знаком Горы. На мгновенье по белому фону промелькнул образ волка, преследуемого копьем. Молодой священник понял, что бесстрашный Гайро приветствует законного и вместе с тем нечаянного посетителя. Как, однако, следовало вести себя дальше? Лапин обратился к собственной памяти, не ожидая на сей раз от нее многого. Предписание безмолвствовало; перечень прецедентов не предлагал ничего сколько-нибудь соответствующего. ...Дополнить перечень новым описанием с рекомендациями --- большая честь; но получить право внести пункт в свод основных инструкций... Гайро самолично приветствовал Лапина, в этом никакого сомнения быть не могло. И это было не что иное, как знак судьбы. Столь же надежный, как личный росчерк почетного наставника под разделом предписания --- несмываемой огненно-красной краской по белому... Лапин понял, что имя его вскоре покроется славой, и что он здесь отныне почетный гость. Вероятнее всего, он прибыл сюда с важной миссией, смысл которой еще не открылся ему самому. Пророков давно не слыхали на Семи Дюлюнгах; последний был священник Орила, и его называли еще --- Попирающий Алтари. Орила плавал по межостровным каналам на крошечном челноке, сам правил веслом, а весь необходимый для ночного ориентирования свет исходил от его бороды. Орила предсказывал скорый конец света и утверждал, что в преддверии этого события Враг, лежа в своей корзине, с помощью бесовских лечебных травок вновь отращивает себе ноги, и отрастил уже почти до колен. Пророк и жрец, Орила своим авторитетом изгонял цеховых врачей отовсюду, где появлялся, а больных и в особенности калек лечил сам --- наложением бороды. Судя по документации тех времен, это давало превосходные результаты. Однажды Орила, добравшись до Кселы, взошел на ее алтарь и провел на нем ровно половину суток. Он стоял, высоко подняв Знак Умара, а у ног его, подобно змеям, шевелились сонные маки. Неканоническая эта служба началась на восходе, а с вечерней зарей старейшины Цеха Врачей собрались у своего камня и, посовещавшись, вручили Ориле пучок утешительной травы под названием "Глаз Смотрящего", чего упрямый пророк и добивался. Тогда Орила согласился сойти с алтаря, покинул Кселу на своем челноке и вскоре исчез. Призрак его иногда будто бы встречают на водах: со светящейся бородой, в челноке и с веслом в руке. Завидя команду, призрак бросает весло, грубо дразнится и кричит гребцам непристойности. Предписание рекомендует относить подобные оказии к иллюзорным явлениям так называемой атмосферы. Лапин вдруг понял, что ему неспроста пришел на ум перечень прецедентов, в самом начале. Это было прозрение классификационного значения. Лапин ат-Хаттор отдал приказ своим еще непослушным суставам, и они покорились резко брошенной мысли. Молодой священник поднял правую ногу, согнув в колене, секунду подержал ее на весу в воздухе и --- ступил на алтарь. Ничего не произошло. На закате медленно вырастала луна. Лапин огляделся вокруг и встал на камень обеими ногами. Он увидел, что поднялся довольно высоко по складчатому прибрежному склону, что по темной воде побежала белая ночная дорожка и что холодный воздушный поток, судя по всему, доберется сюда нескоро. Повернувшись в сторону леса, молодой человек явственно различил тонкую струйку дыма, у самого неба над древесными кронами. В той стороне находилось человеческое жилье. 3. ...Бабушка в длинном черном платье со спины похожа на летучую мышь с крыльями. Мать вернется вот-вот, ее нет уже второй день, но она придет непременно, так бабушка говорит, и сестра тоже говорит так. Мать уехала с чужими людьми на большой остров, который плюется огнем. "Остров", это слово нельзя при посторонних, оно грубое. Так бабушка говорит. Настой Мельника на Воде горький, но полезный. Его пьют взрослые. Когда лихорадка, дети пьют тоже. ...Светильники прочистили, наверное: пламя стоит высоко. Высокое, хорошее пламя... Жаль, Юлиан с Аланом разошлись по домам, а то можно было бы здорово повеселиться. Это известно как делается: светильник ставят на пол, потом все берут палки и отступают назад, до первого же препятствия, причем оглядываться ни в коем случае нельзя. Кто водит, подает знак: два пальца вверх. После этого все подкрадываются к огню, медленно-медленно, с занесенными кверху палками, а когда дойдут, то и стоят так. Ведущий начинает: "Ходит рыба по дорогам Под водой дрожит немного: Страшно рыбе молодой Повстречаться с бородой." Все подхватывают: "Камень-камень борода, Погляди-ка ты сюда!" Ведущий встряхивает палкой, а потом сразу продолжает: "Угла деточку качала, Страшно сказками пугала: Попадешься в Рависсмаре В лапы мине-ральной твари!" Все хором: "Мине-ральная запруда На волнах лежит покуда!" Ведущий еще раз трясет палкой и продолжает: "Вышла утречком Ладима, Глядь --- Хаттор шагает мимо, Сам хвостатый, бородатый..." Все хором: "Между глаз ему лопатой!" Последнюю строчку выкрикивают громко и, главное, спешно. На слове "лопатой" все со стуком опускают палки на пол и разбегаются как можно скорей, потому что Хаттор как раз в этот момент должен выглянуть из Рависсмара, ясное дело, очень сердитый. Так вот, в последний раз никто не успел убежать: чужие люди ждали в дверях. ...Говорят, чужие люди еще вернутся... Сестра спрячется внизу, в ущелье с потолком, а бабушка не спрячется, и маленькому Лани тоже нельзя, потому что у него не кончается лихорадка. Ущелье с потолком --- сырое и черное. Бабушка наклоняется, губами трогает лоб. "Жар не спал еще..." --- задумчиво говорит она, расправляет в воздухе черные рукава и начинает кружить по комнате. Черная фигурка, взмывая под потолок, стремительно уменьшается в размерах... ...Полнолуние? А впрочем, ведь так оно и должно быть. И точь-в-точь как на гравюре в классной комнате, огромные черные крылья на мгновенье закрыли луну. Неясыти в последнее время растут крупные, но это мог быть и нетопырь из подземных лабораторий. Последнего дикого нетопыря изловили четыре сезона назад, но с тех пор и сбежали трое: Кузьма, Акимуш и Ефросиния. Беглых нетопырей приманивают цветом моковника, но перед тем придется надеть маску, если не хочешь три дня кряду ходить, хватаясь за стены. ...А вдруг --- орифия? Лапин ат-Хаттор вздрогнул и огляделся кругом, с трудом отрывая взгляд от ночного светила. Но нет, как будто все было спокойно, и ничто не предвещало скорой грозы. Лапин неловко переступил с ноги на ногу и едва не поскользнулся на ровном месте. Чрезвычайно, можно сказать --- подозрительно ровном. Но ведь это же --- белый камень! Да, он и есть, алтарь бесстрашного Гайро, судя по всему, из заброшенных. Именно; солнце садилось, и Лапин как раз понял, что должен взойти на семиугольный алтарь. Но... с тех пор, кажется, прошел не один час. Неужели человек способен заснуть стоя, без специальной тренировки? Да еще в такой холод. Молодой священник поежился вопреки предписанию, здесь никто не мог его за этим застать. И ведь все равно посоха не было: посох остался на берегу. Воздушный поток леденил, окружая тело холодной тканью. Лапин ат-Хаттор вспомнил, что накануне, при очень странных обстоятельствах, промочил насквозь свой дорожный костюм. К счастью, теперь он высох, но сделался жестким от морской соли. ...Помнится, где-то за деревьями замечался дым --- в какой стороне? Лапин беспокойно пошевелился и собрался сойти, наконец, с бесполезного, если не опасного камня: чего только не случается по ночам с заброшенными алтарями! Лучше всего поспешить; формой пренебрегать, однако ж, не следовало, и Лапин начал скороговоркой: "Великодушный Гайро, да не оскудеют Твои меха, да не затупятся клыки и коренные у Твоей верной свиты, посмотри, стою здесь пред отдохнувшим оком Твоим и говорю Тебе как гость Хозяину: вот я, покорный..." Эхо оглушило его тысячью резких, пронзительных звуков. Словно все бесы, когда-либо томившие его и его наставников в темных кельях огненосного Умара, где самые стены покрыты сажей, слетелись сюда разом, и выставили навстречу его словам свои усилительные зеркала. Лапин ат-Хаттор прижал ладони к ушам, но легче не стало. Он увидел, что под луной между темных стволов то и дело мелькают неправдоподобно черные тени, огромные, как волны в открытом море, с красными и зелеными огоньками глаз. Рядом с алтарем на землю хлынула и опустилась волна. Вблизи света было достаточно, чтобы разглядеть изящную длинную черно-белую мордочку --- размером, впрочем, с две-три человеческих головы, --- изогнутую пушистую спину и на ней, по высокому белому меху, узор черных пятен. Зверь имел умный вид. Лапин непроизвольно сделал шаг назад, поскользнулся и упал на одно колено. Зверь же ухмыльнулся совсем по-человечески, словно в ответ, оскалил белые зубы и одним легчайшим движением сделал полоборота вокруг алтарного камня --- с ослепительной грацией. За ним, в неполной темноте прибрежного леса, уже просматривались дугообразные ряды маленьких голодных огней. Свита великодушного Гайро приходит к алтарю строем, это отражено в некоторых источниках... Всхлипывая и обливаясь потом на пронизывающем ветру, Лапин, сам не зная, для чего и зачем, достал из потайного кармана разноцветный Знак Умара и поднял его высоко кверху на вытянутой руке. Луч луны сошел вниз и, коснувшись металлической поверхности, окрасился огненно-красным. Красный свет неожиданно оказался жгучим: как только, оттолкнувшись от Знака, свет упал наземь, Лапин почувствовал в стопе ужасную боль --- и это было, ни много ни мало, ощущение рваной раны. Но он даже не вскрикнул, не потянулся к больному месту: теперь он стоял подобно неподвижному изваянию, не шевелясь и не опуская руки. Между тем, гигантский зверь, уже ставший было на алтарь передними лапами, негромко зарычал и резко отпрыгнул назад. И тогда, с последних рядов по законам горного эха перекатываясь вперед, окрестности огласила звериная перекличка. Волчий вой, хохот гиены, немыслимая горловая музыка иглокожей охоты, перетекая друг в друга, наполнили собою холодный трескучий воздух. Вурлова трубка далеко разнесет эти звуки, ударяясь о скалы и тревожа темное зеркало вод... Лапин ат-Хаттор, застывший в неловкой позе, неподвижно, сквозь слезы, смотрел прямо перед собой. Неизвестный черно-белый зверь с куньей мордочкой исчез так же полузаметно, как появился, а море красных и зеленых огней быстрыми волнами растекалось в разные стороны. Между стволами мелькали черные тени. Когда все кончилось, Лапин застонал от пережитого ужаса и скатился вниз с алтаря. Поднявшись на ноги, он несколько раз прижал к губам небольшую металлическую бляшку, символизирующую огонь из центральной горы, вернул ее в потайной карман и, пошатываясь, двинулся вдоль обрыва. А пройдя несколько шагов, побежал. 4. Сильная боль в стопе мешала ему. Подобно ползучим усам берегового кустарника, движению спасительной мысли препятствовали выраставшие внутри головы, то там, то здесь, обрывки инструкций. "Оказавшись перед лицом безусловно вскрытой и выявленной ереси, следует обличить ее носителей незамедлительно и по пунктам (смотри на две строки ниже), во всеуслышание, так как..." Лапин ат-Хаттор поморщился и решительно повернул вглубь леса, прочь от побережья, тем более, что под ноги легла невесть откуда взявшаяся утоптанная тропа. Лапин ат-Хаттор снова шел шагом, все труднее превозмогая боль. Звезды, бледные со стороны Вурла, от заката светили ярко. Звезды проглядывали сквозь высокие ветки, как бы себе на уме, и напоминали крошечных светящихся мух. Воздух вокруг слегка гудел, как всегда на границе Вурловой трубки. Молодой человек никак не мог вспомнить до конца правила техники ментального управления последствиями телесного повреждения , и думал о том, что ему надлежит подготовить большой и серьезный доклад. Божественная сущность дароносных дюлюнгов, спокон веку щедро наделявших человечество кровом и пищей, предстала ему сегодня... в несколько необычном свете, как ни крути. Это требовало серьезного рассмотрения. Начинать нужно было прямо сейчас: на рассвете исчерпается всяческая возможность отличить нечто в самом деле имевшее место от бесовского наваждения. Но что делать, никак не давала сосредоточиться боль, бывшая последствием телесного... ведь это должна быть иллюзия? Магия красного света... Тропа давно превратилась в дорожку, мощеную камнем, и луна хорошо освещала ее. Лапин ат-Хаттор увидел, что его правая нога оставляет на камнях красный след. Оглянувшись, он обнаружил, что за ним по дороге тянется, пятнами, длинная красная полоса. Лапин сел на землю и попробовал снять башмак. Но это ему не удалось, потому что у него закружилась голова, а к горлу подступила голодная тошнота. На больной ноге, как оказалось, недоставало большого пальца. Как это могло случится? Совершенно неясно. На месте пальца оставался не обрубок даже, а огрызок, крайне неаппетитного вида, и из него обильно сочилась кровь. И это был не сон, а также не наваждение. Лапин огляделся вокруг и вдруг ясно понял, что он один посреди, быть может, непроходимого леса, в котором водятся необычайно дикие звери. Он сильно, непоправимо ранен и уже потерял много крови. За весь день он всего лишь два или три раза пренебрег мелкой буквой инструкции; между тем, наказания обрушивались на него одно за другим, и жестокость их нельзя было измерить виной. Молодой священник был в самом деле один под огромным небом, под маленькими несочувственными взглядами ясных звезд, а большие деревья тянули к нему из леса длинные сухие когти. Лапин ат-Хаттор горестно вздохнул, поднял к Небу широко раскрытые глаза и, не имея сил встать на колени, принялся сидя, как был, читать по памяти многосложную кровоостанавливающую молитву. ... О том, как действует заклинание, Лапин представления не имел. И потому он нимало не удивился, когда его тронул за плечо небольшой старичок в шляпе с полями, с клюкой, в странной белой одежде. За ним как будто тянулись огромные крылья, слегка шевелимые на ленивом ветру. А сам старичок был почти карлик, вроде господина Бурья, наставника в старших классах, по медицинской части. Лапин чуть было не вскочил, чтобы приветствовать старичка по всей форме, но сильная боль в ноге и тягучая --- по позвоночнику вдоль спины, помешала ему. --- А ведь ты чужой, --- сказал ему крылатый двойник господина Бурья, глядя юноше прямо в глаза. Лунный свет ложился на старческие морщины короткими полосами. --- Я прибыл... --- почему-то Лапин не окончил рапорта. --- Я... я... меня у вас в лесу ранили, --- неловко прибавил он, и вдруг почувствовал, что боль совсем прошла, а слова его прозвучали как-то неубедительно. И неправдоподобная картина кругом: обыкновенная садовая дорожка, вправо-влево глухой лес, луна --- а он, младший священник Умара, на этой картине особенно ни к чему. Лапин уронил глаза вниз, ожидая, что башмаки окажутся целыми и палец на месте, но пальца не было. История не просто глупая, но и невероятная. Старичок оглядел Лапина с ног до головы и, кажется, на что-то решился. Из складок своего балахона, который и назвать так было непросто, он достал байдековую трубочку, коротковатую для крамольной излишне сотрясающей воздух дудки, но чересчур длинную для свистка. Лапин предупреждающе взмахнул рукой, а вдруг это запрещенный инструмент, так при нем не нужно, ему как-никак придется в отчетах указывать. Но господин Бурья, а впрочем нет, всего лишь напоминающий его господин, не обратил на этот жест никакого внимания. Свист получился, пожалуй, немелодичный, но и непохожий на свист. В ответ со стороны глубокой суши раздался уж вовсе негармоничный звон, а точнее сказать --- скрипучее дребезжание, и его следовало классифицировать в лучшем случае как сигнальное, но уж никак не услаждающее слух. Хорошо бы взглянуть поближе на самое звуковое устройство, не годится ли оно для изгнания бесов, а в этом случае --- нельзя ли его запатентовать. Инструмент объявился, лих на помине, и Лапин, не удержавшись, принялся было чертить рукой в воздухе оградительный Знак Огня. Инструмент был --- не инструмент, а деревянная громыхающая повозка, выкатившаяся на дорогу, между прочим, со стороны побережья. Ни мула влекущего, ни бронеструга толкающего при повозке не оказалось: она продвигалась словно по волшебству. Впрочем, она сама, скорее, напоминала пародию на нескладного зверя, уродливую диковину с ежегодного маскарада. По бокам у нее были приделаны два больших колеса с загнутыми круглыми лопастями; из двух металлических трубок на каждое из них выходила струя чем-то ускоренного воздуха. Колеса крутились, как на схеме запрещенного водного двигателя, а вся тележка шевелилась поступательно, покачивалась и подрагивала на дорожных камнях; ходильные колеса при этом неприятно скрипели. Вслед за повозкой из-за поворота на дорогу выступил погонщик, не менее несуразный на вид. Живот у него был толстый, как бы надутый воздухом, а за спиной стелились, точь-в-точь как у старичка, белые крылья, числом шесть или восемь. В левой руке он нес длинную струнную бадабу; Лапин взмолился про себя, чтобы ему не пришло в голову на ней заиграть. Да и то сказать --- какой погонщик без вьючного животного? Несчастный шут, одно слово, и все это невсерьез. --- Что, хитроумный дьякви, --- спросил многокрылый толстяк, приблизившись вместе со своим неуклюжим механическим насекомым, --- чужого поймали? --- Не поймал, --- отвечал ему небольшой старичок, --- а нашел на дороге. Такой не побежит. --- Побежит --- не побежит, --- с идиотской рассудительностью возразил погонщик-без-мула, --- а надо бы его к дереву привязать. А можно еще --- время, небось, ночное?.. без шума так, раз! в мешочек и в воду. Вы скажете, конечно, охота ль тащиться всю дорогу назад... --- Нет, --- решительно прервал старик дурачка-переростка, --- здесь не то. Вы посмотрите только, сосед, на это чудесное явление... Из складок своего просторного, и все же пренелепого одеяния полукарлик, напоминающий господина Бурья, достал восколепный фонарь и ловко зажег его свободной рукой. Круглое пятно света упало на покалеченную стопу Лапина, о которой тот, надо признать с удивлением, успел позабыть. Погонщик поглядел и всплеснул руками: --- Вы подумайте!.. --- Прелестное, значительное совпадение, вы не находите, --- поддержал его старичок. Положительно, все эти люди были не в своем уме, так громко гудели вслух их перепорченные мозги... Кто же они? Труппа карнавальных юродивых? Больные приютчанцы с лекарственной Кселы, обманом сбежавшие от ответственного врача? Во всяком случае, атмосферной иллюзии они не могли собой представлять: слишком высоко в лесу проходила дорожка, слишком далеко от воды. ...Но как же быть, в какой манере должен держать себя священник Умара Центрального с бедными выродками? Ведь их безумие --- несчастье, но не вина... --- Добрые люди, --- начал было Лапин голосом, исполненным мягкого снисхождения. Старичок покачал головой: --- Покамест надо бы его усыпить. --- Вы правы, дьякви, --- подхватил сумасшедший погонщик, --- вот тут вы правы так правы. Потому что, как с ним сейчас разговаривать? Да я не знаю, я б и не взялся. Как он есть, он еще ни на что не годится! Усыпить, это вы верно сказали --- усыпить, и все хлопоты. --- Добрые люди, --- повторил Лапин ат-Хаттор, гораздо тише и безо всякой уверенности. Старичок улыбнулся и, шепнув почти что одними губами странное слово, направил Лапину прямо в глаза свет восколепного фонаря. В головах у тележки находилась деревянная резная фигура. Блестящая --- видно, покрытая лаком. Была у нее плоская зубастая рожа, и ухмылка до ушей вульгарная, неприятная. Круглые выпученные рыбьи глаза-полусферы таращились глупо и жадно. Лапин смотрел-смотрел и вдруг узнал в этой роже своего родного бесенка из темных домашних келий. Бесенок тоже узнал его, засмеялся и подмигнул большим деревянным глазом. В тот же момент наверху закатилась луна, и темень случилась --- полная, непроглядная.