17.03, 4:18 пополудни.

Третий день кряду погода лучше любых ожиданий. Видимость -- без ограничений. Ветер SE, ровный, скорость до тридцати узлов.

Спал до полудня, несмотря на яркое солнце. Видел во сне Валлебург: архаический базальт старой крепости, университетский квартал, заросшую лишайником мощеную набережную. Ощущение тепла и покоя. Повсюду -- зеленоватая, неспешно текущая речная вода.

Команде (кроме непосредственно участвующих в навигации) предоставлен суточный отдых. Капитан доволен сверх меры. В лучших имперских традициях, на сегодня назначена благодарственная церемония Высшему Существу.

После завтрака проверил еще раз напряжение в главных узлах сети и разметил места для элементов оптической защиты. Мы приближаемся к цели с пугающей скоростью. "Архон" летит над волнами, как большая пестрая стрекоза, не оставляя времени на доводку и на внесение исправлений. Сеть держится. Натянутый витой шнур искрится золотом и звенит на ветру. Конфигурация экранирующего поля -- в пределах нормы.

Тот же день, 9.04 вечера.

Закончил астральные измерения; ориентируюсь теперь по Ковчегу и Малому Треугольнику. Удаление 215 миль. До границы аномального региона не более 50 миль -- иными словами, двое суток пути (если не подведет ветер). Свечение на горизонте усиливается и становится сравнимо по яркости с обычным закатом.

Капеллан проявил усердие и растянул благодарственную церемонию на три часа. К началу я опоздал. Стоял не по рангу -- рядом с третим помощником капитана по имени Р.Т. Нильс (приятный, несколько женоподобный молодой человек, по виду -- совершенный студент).

Прислуживал мой старый знакомый Карл Карлтон, с видом серьезным и строгим -- а Нильс тем временем пересказывал мне шепотом разные детали его биографии. Оказывается, Карлтон родом из Валлебурга и два года посещал тамошний университет, но покинул его при сомнительных обстоятельствах и без диплома. Как многие недоучки, прикрывает неуверенность высокомерием: замкнут и сух с равными по положению, с подчиненными абсурдно жесток.

Матросы, построенные в четыре ряда, слушали полуторачасовую проповедь с примерной выдержкой. Строй ни разу не был нарушен. Движения четкие, размеренные, натренированные до полного автоматизма. Согласно уставу, лица присутствующих сохраняют внимательное, нейтральное, торжественное выражение.

Собственно проповедь -- звучная, но бессвязная. Капеллан, облаченный в ритуальный расшитый плащ, рассказывал о предначертании, стойкости, и невнятных, но неблагоприятных пророчествах. Когда он переливает освященный нектар из темной бутыли в медную дароносицу, он до неприличия похож на знаменитого трактирщика Петра Вайса из питейного заведения "В далекий путь".

Тот же день, вечер, 11:21.

По настоянию старика Бернгардта, которого назначили главным в комиссию по расследованию, вся информация о судьбе эскадры адмирала Солвея засекречена по классу "0".

Между прочим, понятие "секретность" основано на недоразумении, которое полезно было бы разъяснить. Матросы военного флота, в силу профессиональной изоляции, образуют замкнутое сообщество, и его можно рассматривать как нацию или клан. По общей закономерности, информация распространяется в этом кругу как вертикально (по линиям от начальника к подчиненному -- т.е. под управлением), так и горизонтально, среди равных, неуправляемо и независимо в каждом из социальных слоев.

Ни один из этих каналов не свободен от искажений. При вертикальной передаче происходит фильтрация, при горизонтальной -- сдвиг смысла, своего рода семантический дрейф.

Об этом знает каждый, кому доводилось беседовать с публикой в портовых тавернах. Так, Измир, беглый каторжник, по дороге из Валлебурга в Карнгард превратился в пирата, вырос до семи футов росту и сменил цвет волос с льняного на рыжий -- а Файя Фиквейдо, основательница Первой Форт-е-вейской династии, почему-то в переводе с верхнешиннийского приобрела капюшон.

Не исключаю, что историю погибшей эскадры рассказывают по всему городу -- да только нет среди слушателей эксперта, который мог бы произвести обратное преобразование и понять, о чем именно идет речь... Впрочем, что там Солвей! По возвращении в Форт-е-вей, ожидаю услышать новую сагу: повесть о безумном профессоре, что снарядил на свой страх и риск шхуну, намереваясь отыскать загадочную землю на северо-западе, да так и пропал без следа в недобрых, переменчивых заколдованных водах.

18.03, 8:46 утра.

Три Сестры в конъюнкции прямо по курсу. С поправкой на ветер, прошли от 230 до 235 миль. Ночь была тихая, видимость до самого горизонта. Северо-западная люминарность занимает половину обзора. Вблизи она флуктуирует и меняет цвет.

Воспользовавшись благоприятными обстоятельствами, провел спектрографическое исследование. Два резких зубца -- в точности там, где я и ожидал, -- кроме того, несколько размытых линий в правой части шкалы.

Если Гамильтон правильно установил соответствие между химическим составом люминисцента и его элементальным портретом, то это значит, что мое предположение начинает оправдываться.

Ночная вахта усилена: вместо трех человек бодрствуют по меньшей мере семь. По-видимому, в непосредственной близости от границ аномальной зоны капитан чувствует себя неуютно. Матросы передвигаются по палубе осторожно, остерегаясь констрикционных канатов и недоверчиво поглядывая на пурпурное зарево в пол-неба. Катапульту обходят за три сажени -- несмотря на то, что два дня назад сами участвовали в ее установке. Черный ее силуэт, в самом центре сети, двоится в плывущем воздухе и напоминает притаившегося до поры до времени мохнатого паука.

Тот же день, 5:17 пополудни.

Сегодня в полдень приступили к установке баллистических приспособлений и вспомогательных зеркал, и занимались этим вплоть до полной темноты. Продвижение удовлетворительное. Позволил себе отдохнуть и изучить малую колоду. Неожиданность: похоже, что Мария ожидает ребенка (прибавить жалование, спросить, кто отец).

Месяц назад Каспейрон предлагал совместный проект по изучению свойств lucas vermimorphus (в природном обличье); не следует ли обдумать импликации и составить на него, предосторожности ради, личную сетку?

NB: Последнее его предложение касалось флоры пограничного леса, которой он имеет откуда-то большой запас образцов. Lucas vermimorphus, среди прочего, запрещен к употреблению прошлогодним эдиктом о контроле. Возможные места распространения? Следует иметь в виду влияние Каспейрона на младший двор.

Тот же день, вечер, 11:52.

Неожиданно получил возможность наблюдать матросов команды в обстановке, для них естественной: без надзора и без навязчивых напоминаний об установленной иерархии. Вышло это почти случайно. Сплетник Нильс задержал меня на мостике, выкладывая подноготную всех известных ему офицеров. Никак не мог перестать говорить. Прошел за мной в мою каюту; в конце концов, необычайно смущаясь, попросил проверить по картам виды его на карьеру.

Я разложил метрическую колоду, но не преуспел: как назло, выпадала одна "Любовь", лишь иногда разбавленная "Преодолением" и "Покорностью".

Нильс ушел в десятом часу, весьма озадаченный. Проводив его наконец, я вернулся к себе и обнаружил в коридоре нового гостя. Это был корабельный юнга -- мальчишка по имени Йохан.

Судя по его затекшему виду, он провел по дверью не меньше часа, не давая о себе знать: боялся нарушить стуком беседу господ офицеров. Забился в простенок и сидел на корточках, сжавшись в комок и нахохлившись, как рассерженный воробей.

Открылось комичнейшее недоразумение. Матросы, у которых я два дня назад просил образцов выловленной морской фауны, честно выполнили наш уговор, но поняли его на свой лад. Теперь меня приглашают в кубрик отведать отличной рыбной похлебки, сваренной по специальному рецепту из вчерашней добычи.

Таким образом, я лишился анатомического материала -- и неожиданно приобрел массу материала этнографического.

Кубрик представляет собой квадратное помещение примерно три на три сажени. Кое-где в пол вбиты деревянные столбы с крючьями -- по-видимому, для гамаков. Откидные лавки по стенам, скамьи по всей комнате. К потолку подвешена жировая лампада. Освещение явно недостаточное; углы комнаты совершенно скрыты в тени.

Посреди помещения, на маленьком переносном столике, стоял огромный котел. Пахло всеми возможными пряностями одновременно. Мы сидели вокруг и по очереди хлебали дымящееся варево деревянными ложками.

Мое положение в корабельной иерархии -- двоякое: возглавляя экспедицию, я не имею ни звания, ни формальнык должностных обязательств. Полагаю, что матросы побаиваются меня в обстановке официальной, но без явного и заданного разграничения наших ролей никак не выделяют меня из своей среды.

Поэтому я держался по возможности тихо: помалкивал и следил за беседой. Говорили о вещах тривиальных, но отнюдь не безинтересных -- обыденная реальность, как видят ее низшие чины. Надо сказать, что видят они в основном разнарядки, дневные нормы работы, питание на борту и прочие подробности материального быта. Все это, разумеется, сравнивается с условиями на других кораблях, воспоминаниями о других плаваниях, и т.д. и т.п.

В репликах наблюдается неявная, но строгая очередность, связанная со старшинством. Сначала дают высказаться молодым, только потом в разговор вступают старики. Когда трапеза закончилась, и все раскурили трубки, настал черед говорить самому пожилому и самому опытному из присутствующих -- каковым оказался некий матрос Антон, лет пятидесяти на вид и совершенно седой.

Добрый час после ужина он рассказывал, и довольно связно, о плавании в здешних водах, в которое ходил в прошлом году. Транскрипт -- в архиве. Должен признаться, что я слушал не очень внимательно. С самого начала автоматически положил, что речь идет о каком-то из бесчисленных локальных походов за контрабандой (в основном потому, что Антон постоянно упоминал бочонки рома и тюки черного табака, которыми был забит трюм).

Но теперь, сделав транскрипт рассказа, я вижу возможность другой интерпретации -- несомненно, более интригующей. А именно: если забыть про запрещенный груз, то все детали повествования (время выхода в море, количество и описание кораблей и пр.) однозначно указывают не на безымянных контрабандистов, а на адмиралтейскую экспедицию, погибшую в прошлом году.

Поневоле ищу связь со вчерашними моими размышлениями о портовом фольклоре. Настораживает слишком точное попадание. Либо чутье мое ни с того, ни с сего резко усилилось -- либо, что более вероятно, атональная неопределенность постепенно вступает в права. Отныне следует учитывать тончайшие колебания. Самое малое действие может вызвать к жизни глобальный, катастрофический результат.

Тот же день, ночью, 1:14.

Выходил, чтобы сделать основные замеры. На палубе встретил несчастного Нильса -- взбудораженный предсказаниями, он не может заснуть, и ходит взад-вперед, пытаясь совместить в голове "Любовь" и "Покорность". По моему описанию немедленно опознал матроса Антона. Полное имя Антон Сельберг, пятьдесят два года, из них тридцать на флоте; нанят на полную ставку за неделю до выхода в плавание. Лучшие рекомендации. Не замечен ни в чем предосудительном с точки зрения морского кодекса.

Небо по-прежнему ясное. Ветер усилился до 40 узлов.

Полный транксрипт истории, рассказанной Сельбергом, см. в упакованном виде на катушке 1d. Здесь я ограничу себя изложением сокращенным. Поначалу описывались, во всех утомительных подробностях, корабли эскадры, офицеры, кормежка и условия быта. Цель похода Антон обозначает весьма туманно: поиск обычных в таких историях "северо-западных земель". Капитана он именует не иначе, как "его светлость".

Теоретически подобная аттрибуция может указывать на вожака из тщеславных, но обедневших аристократов -- эта публика всегда завышает свои титулы. Однако разумнее находить здесь еще одно подтверждение моей гипотезы. Военное звание адмирала Солвея, и в самом деле, эквивалентно герцогскому по гражданскому списку.

Кто бы ни был "его светлость", он исполнял в рассказе подчиненную роль. Имени главного своего героя Антон не сообщил вообще; называл его исключительно "колдуном", и каждый раз складывал пальцы в оградительный знак.

Полагая в дальнейшем, что речь -- именно о пропавшей эскадре, не могу не отметить в этом месте удивительной иронии. Судя по всему, имеется в виду не кто иной, как студент третьего года Ф. Готован -- изрядный лоботряс, которого навязали Солвею Альбрехт и Салливан в качестве астронома-практиканта! Жаль, что Готован пропал без вести вместе со своими товарищами по команде. Такое почтение вдохновило бы его -- и скрасило бы неизбежное в этом семестре отчисление из университета за полную некомпетентность. (Кто знает? Возможно, он обрел бы вторую жизнь и некую завершенность в качестве инвокатора, в каком-нибудь кабаке или цирке рангом пониже.)

С самого отплытия "Св. Ираклиона" студент-колдун вызывал подозрения -- своим нелюдским распорядком дня, чудными манерами и привычкой ночами расхаживать по палубе с ведьмаческими инструментами, разглядывая мерцающий горизонт в большую трубу. Хуже того, он отказывался от рома и табака.

Всю первую неделю плавания, к вящему удовольствию команды и капитана, стояла погода самая благоприятная. Люди пребывали в благодушном состоянии, подкрепляя его время от времени визитами в нижнюю часть трюма, где еще на второй день какой-то умелец пристроил к ромовому бочонку небольшой кран. Капитан, довольный удачным плаванием, решительно ничего не замечал.

За неделю ровного сильного ветра эскадра, держа курс строго на NW, удалилась от берега на двести миль. Зловещее свечение неба стало заметно теперь даже днем, и колдун приступил к действиям.

Сперва он якобы напустил туман. Туман стоял трое суток. В этом тумане была потеряна связь с "Аннетой" и "Черной Девой".

Люди несколько приуныли и все чаще навещали заветный бочонок. Все это время колдун не показывался, проводя дни и ночи взаперти в своей каюте, на самой корме. По-видимому, он был чем-то занят. Чем именно, никто знать не мог, ибо иллюминатор его был завешен наглухо; однако многие видели выбивающийся из-под двери искусственный свет.

Почти сразу колдовство начало давать результаты.

Постепенно, один за другим, матросы как будто пропадали из виду на несколько часов. Когда они появлялись вновь, решительно говорит Сельберг, то были не люди, а бесы. Внешние признаки подмены таковы: особого рода недобрый взгляд и необъяснимая, почти магнетическая привязанность к рассеянному фиолетовому свечению на горизонте.

Превращенные переставали узнавать старых знакомых, передвигались замедленно, и все время смотрели, как завороженные, в морскую даль прямо по курсу.

Особый взгляд Сельберг тут же продемонстрировал на себе, и я не берусь описать его адекватно. Напоминает питона, только что проснувшегося от зимней спячки. Зрелище не для впечатлительных (и не для тех, кто умеет видеть разные страхи, что таятся по самому краю зрительного поля).

Трансформация человеческой природы в бесовскую имела один побочный эффект -- подобно породившему их колдуну, преображенные оказывались совершенно равнодушны и к содержимому бочонка, укрытого в трюме, и к доступному на борту черному табаку. Более того, если емкость с напитком попадала случайно в бесовские руки, тот сразу же становился негоден к употреблению. Добротный ром полностью терял крепость, и горчил, как соленая морская вода.

Сам Антон Сельберг избежал бедствия в силу собственной предусмотрительности: он вовремя распознал колдовской замысел, и ни под каким видом не заходил на корму.

Когда туман рассеялся, Солвей обратил внимание на эпидемию и принял меры. К тому времени бесы составляли в команде большинство -- однако, вялые после превращения, они не представляли еще особой опасности. Решительные действия (судя по выражению лица Сельберга, фатальные для заподозренного колдуна) могли бы остановить распространение заразы и спасти судно. Но "его светлость", к несчастью, не понял истинной причины бедствия. Приписав болезнь недостатку свежего воздуха, он ограничился тем, что отвел под карантин участок палубы в носовой части судна, согнал туда околдованных и велел отгородить его канатами в три ряда.

Там они и стояли, почти не двигаясь, и все высматривали в фиолетовом мерцании на горизонте свою бесовскую землю. А колдун тем временем продолжал на корме свои черные махинации.

Поскольку бесы к навигации неспособны, он оставил матросов в покое, сведя их число к необходимому минимуму, и принялся за крыс и прочую наличную живность. Из трюма постоянно доносился назойливый писк. Ром, к ужасу выживших, стал недосягаем для них как воды забвения для наказанного Аримана. Колдун же понемногу усовершенствовал свою методу и научился производить бесов, вообще не используя предварительной формы -- прямо из ничего. Теперь они получались невидимыми (хотя и отбрасывали нечеткую тень). Не вполне подвластные воле создателя, бесы-невидимки шатались по всему кораблю, отлавливали поодиночке необработанных еще членов команды и сбрасывали их за борт, прикрываясь ночной темнотой.

За первую ночь погибло трое. За вторую -- еще пятеро (включая двух вахтенных и корабельного кока). Колдун, кажется, тоже куда-то исчез, но это было уже не важно: однажды запущенное, колдовство его действовало само по себе, не нуждаясь в направлении и поддержке.

Его светлость учредил круглосуточное дежурство, и расставил вдоль по бортам людей с факелами (тем самым придав кораблю сходство с поминальной лодочкой, какие пускают в дельте Вейанно). Пришлось, разумеется, до предела уплотнить расписание вахт. Все оставшиеся нетронутыми матросы недосыпали и понемногу теряли соображение. Они переставали узнавать знакомых, передвигались замедленно, и все время с проклятиями обращали взор на фиолетовое свечение прямо по курсу.

Сельберг в это время перебрался из общего помещения и жил в каюте вдвоем с одним своим другом -- на борту уже образовался заметный избыток спального места. Он очень живо описывает, как в одну из ночей открыл дверь на стук, ожидая увидеть вернувшегося с вахты приятеля -- и не нашел за дверью вообще никого. К счастью, Антон Сельберг вовремя заметил на стене напротив колеблющийся силуэт, и успел захлопнуть дверь перед самым носом у коварного невидимки. Тень была продолговатой человекообразной формы, но с хвостом как у ящерицы и с жабьими рогами на голове.

Наконец Сельберг и его друг решили, что пора идти к его светлости, обьяснить ему, пока не поздно, в чем причина всех бед. Посовещавшись, они выбрали время перед самым рассветом, когда свечение на горизонте ослабевало, и колдовское влияние должно было быть не так разрушительно. Друг, захватив для храбрости кувшин с ромом из последних запасов, отправился вверх, на мостик. Антон остался сторожить каюту от незванных гостей.

Но, едва выйдя за дверь, товарищ Антона вернулся -- без рома, но мертвенно бледный. До мостика он не добрался. Творилось неладное. Вопреки обыкновению, зловещее мерцание не ослабло с рассветом -- наоборот, разгорелось заревом на пол-неба.

На борту произошли перемены: бесы, собранные на носу корабля, как будто очнулись от сна. Они плясали кругом, как пьяные парни на свадьбе, и дружно бились в ограничительные канаты -- один из которых уже лопнул, не выдержав напряжения. Танец сопровождался согласным радостным пением на каком-то отвратительном черепашьем наречии (которое Сельберг не может воспроизвести).

Самое неприятное -- то, что прямо по курсу, посреди пурпурного пламени, можно было ясно различить три или четыре темных, неподвижных, притягивающих взгляд силуэта.

На этом рассказ обрывается, ибо ни Сельберг, ни несчастный его товарищ не решились испытывать далее свое счастье (и, хотя это решение останавливает историю на самом интригующем месте, я не могу не признать его мудрость). Они спустились вниз, не привлекая внимания, отцепили спасательную шлюпку по левому борту и отчалили, имея смутное представление о направлении и припасов на неделю пути.

Последние фразы повествования достойны того, чтобы привести их здесь целиком. Полагаю, что к этому моменту Сельберг настолько воодушевился, что поневоле заимствовал стиль и характерные интонации из вчерашней проповеди достопочтенного нашего капеллана. "Отойдя на пол-мили," -- говорит Сельберг, -- "Я обернулся и глянул в последний раз на сию Обитель Греха, -- и проклял ее во имя Всевышнего, и трех Сыновей его, и наложил запрет на сию скверну данной мне от Господа Силой и Словом. И зарево Ада разгорелось Сильнее, и потом утихло; и Ветер взвыл на Севере, подобно Морской Змее. И плoвучий сей Гроб, пораженный молнией Гнева Господня, воспламенился и сгорел на ходу, как орех, и скрылся в Бесчестии Своем под гладью всепоглощающих Вод."

19.03, 10:14 вечера.

Прошли 265 миль. На горизонте -- легкая облачность; видимость пока что без ограничений. Капитан с самого утра удалился в свою каюту вместе со старшим помощником (адъюнкт 2-го ранга Г.П. Йогансен). Карлтон замещает его на мостике. Рефлекторы установили за два часа вместо пяти. Проверил конфигурацию сетевых полостей; все в допустимых пределах.

В первый раз не смог отправить депешу на берег. Птицы отказываются брать направление. Сделав два круга, голубь возращается в недоумении на борт корабля.

Решил продолжать. Теперешний проект более важен, чем полагают затворник Салливан и погрязший в университетских дрязгах старик Бернгардт. Его удача сократит предначертанную программу не на один, а сразу на три пункта, и полностью перекроет дурное влияние в правой части схемы.

В три часа дня расположил активаторы и расставил резервные и дополнительные узлы. Основной расклад -- без изменений. "Обратный ход" возле "Рыцаря" сменился на "Циклическое движение". Для точной интерпретации опять не хватает данных.

Пересказал Карлтону историю, слышанную от Сельберга вчера вечером. Возможно, зря. Боюсь, что Нильс правильно описал его отношение к низшим по чину. Все, что Карл Карлтон вывел из моего рассказа -- это "пораженческие настроения" команды, о которых он намеревается теперь говорить с капитаном.

Обедал с Нильсом и Карлтоном, а также и прочими младшими офицерами (капитан и помощник Йогансен отсутствовали, занятые навигационными рассчетами). Разговор по большей части бессодержательный. Близость цели способствует мистическим настроениям; религиозная мания поражает отдающих приказы в такой же степени, как и подневольное матросское племя. Капеллан завладел беседой и снова в течение трех часов читал проповедь. Освободился только после наступления темноты.

Начинаю жалеть о том, что не взял с собой Хармонта. Что ни говори, а его дурацкое счастье помогает прояснять противоречивые комбинации. Впрочем, он слишком трясется над манускриптами и чрезмерно доверяет словам. Надо выспаться. По всем расчетам, мы входим в область неопределенности завтра, в интервале от полудня до 9 часов.