Психоделическая революция прошла под лозунгом тотального расчленения общественных связей. Tune in, turn on, drop out -- лозунг теоретика наркотиков Тимоти Лири. Эмансипированной молодежи предлагалось, причастившись рок-н-роллу секса и наркомании, бросить общество с его традиционным распределением ролей и иерархией ценностей -- во имя чего? Во имя Консервативной Революции.
Консервативная революция есть революция во имя возвращения к аутентичности существования -- революция здесь и сейчас. Революция социальная есть революция в общественном устройстве -- консервативная революция есть революция в отношениях между индивидом и общественным устройством. Консервативная революция опаснее.
Набор консервативно-революционных общественных отношений невероятно широк -- от анархической вольницы до комунн до строгих кастовых иерархий. Консервативной Революцией исключается лишь либерализм, во всех его формах и проявлениях -- тотальность аутентичного бытия несовместима с отчуждением труда и мысли, практикуемым в либеральных общественных структурах. Поэтому весь спектр общества консервативной революции уместно называть "тоталитаризм" -- как в ознаменование полного отказа от либеральных форм правления, так и для обозначения тотальности аутентичного бытия.
Теоретики психоделии не владели теоретическим аппаратом Консервативной Революции, решая вопросы явочным порядком. Их программа не продвинулась дальше триады S. M. I.2 L. E. -- колонизации пространства, продления жизни и увеличения интеллекта методами оккультного и научного знания; недосказанным осталось многое. Недосказанным осталось практически все.
Следует сказать о страхе. Страх съедает душу, гласит мантра, изобретенная Фрэнком Хербертом, автором Дюны. Ни один из мэтров психоделии, даже сам Херберт, не смог принять целиком то, что она несет. Революция социальная знаменует смерть общества -- революция консервативная знаменует смерть индивида. Действительно, ключевым моментом психоделической теории была "ego-death" (смерть Эго) -- Эго рассматривалось как барьер на пути к работе духа. Но смириться со смертью индивида и индивидуальности человек эпохи психоделии не смог. Многие понимали, что культ прав человека, воспевание ценности личности лежит в основе анонимизации (попперизации) масс, то есть индивид -- основа всего самого омерзительного в современном мире. Тем не менее, страх перед потерей индивидуальности пересилил -- ни один из теоретиков психоделии не выдвинул последовательно тоталитарной программы общественного устройства.
В соответствии с утопическим проектом психоделии (SMI2LE), научная фантастика была философским и идеологическим авангардом психоделического мироощущения. Если мы хотим проследить тоталитарные тенденции в психоделике, то надо изучить современную эпохе научную фантастику.
Одним из наиболее откровенных свидетельств эпохи мне видится книга The Santaroga Barrier Фрэнка Херберта. Херберт интересен тем, что (в отличие, скажем, от автора философских трактатов и гностических откровений Филипа Дика) он никогда не демонстрировал знакомства с традиционалистским подтекстом психоделического движения. Его свидетельство демонстрирует взаимпопроникновение этих дискурсов не на поверхностном уровне, а на уровне архетипов коллективного бессознательного.
Главный герой Барьера, психоаналитик с хайдеггеровской фамилией Дазайн (Dasein), служит в компании по маркетингу. Коллеги Дазайна -- молодые бизнесмены и чиновники корпораций -- ведут постоянную необъявленную войну против остального населения
Это было очевидно из всего, что они делали, и из их слов не меньше, чем из их действий. Они говорили об "уровне захватываемости пакета", "времени запечатления упаковки", "пределе раздутия" и "пороге приемлемости" -- технический сленг военных маневров и стычек. Они знали, на какой полке лучше всего положить пакет, в который вцепится покупатель. Они знали, сколько воздуха можно вдуть в полупустой пакет, чтобы он казался дешевле. Они знали, сколько манипуляций над пакетом и продуктом стерпят покупатели, прежде чем наступит "модель отторжения".
[...] Он ощущал широкие маневры этих армий, заговор по приведению "ВРАГА" в сонное, бессознательное состояние. Что бы ни делали между собой, какие бы войны не вели они друг с другом -- всегда соблюдался секретный код чести. Никто из них не заикался о единственной настоящей войне.
Психолог Дазайн отправляется с секретной миссией в долину Сантароги, жители которой отказываются допускать в долину корпорации, покупать сигареты и привозные продукты питания. В долине он случайно обнаруживает газету с адекватным анализом американских событий -- он начинает подозревать, что жители долины скрытые коммунисты, поскольку подобной подрывной пропаганды Дазайн не читал никогда (хотя и согласен со всем, что там написано). В прочем, в сантарогцах ничего не выдает коммунистов, единственное, что отличает их от остальных калифорнийцев -- это радикальный консерватизм. В долине нет телевизоров, все магазины и мастерские принадлежат местным мелким собственникам -- словом, в долине имеет место не коммунизм, а скорее идеал американской традиции.
Дазайн обнаруживает, что жители долины -- аддикты неизвестного науке психоделического вещества Джасперс, увеличивающего интеллект, оздоровляющего физиологические процессы и дающего жителям долины телепатические способности -- до такой степени, что их идентичность почти теряется в коммунальном сознании. В качестве побочного эффекта Джасперс превращает небольшой процент жителей в овощеподобных идиотов, и пробуждает хищные инстинкты в детях, делая их социально опасными.
Тут начинается самое интересное: обладая такими знаниями, Дазайн может упечь за решетку всех граждан Сантароги до последнего. Их коммунальный интеллект подсознательно борется с Дазайном, устраивая ему постоянные покушения. Одновременно с этим, Дазайн сам превращается в аддикта -- сантарогяне желают заполучить себе еще одного психолога для работы с овощами жертвами Джесперса и кормят его снадобьем. Все предыдущие исследователи долины (их было 9) погибли в сомнительных "несчастных случаях", и теперь такие же несчастные случаи ежедневно подстерегают Дазайна. Сантарогцы искренне отрицают свою причастность к инцидентам, поскольку и близко не осознают степени влияния коллективного бессознательного на их повседневный быт.
Дазайн ненавидит и боится жителей Сантароги -- страх его несомненно разделяет Херберт. Несмотря на тотальную ненависть и презрение, испытываемое Хербертом к современности, он не может переступить барьер, отделяющий его от психоделической утопии. Формальной причиной ненависти Дазайна к Сантароге являются (естественно) покушения, но на самом деле все обстоит гораздо серьезнее -- он знает, что ему предстоит превратиться в одного из обитателей Сантароги, и ненавидит в Сантароге утрату своей идентичности. Сознание жителей Сантароги коммунально -- они сопереживают эмоциям любого аддикта Джесперса -- и, на коммунальном уровне, сознание никак не контролируется эго аддикта. По сути, то, что переживает аддикт, есть ego-death, много раз описанная исследователями ЛСД -- смерть эго, но не одномоментная, а постоянная. Именно этим объясняются покушения на Дазайна -- его пытаются убить не индивиды, а коллективное сознание жителей Сантароги.
Пародийно-оптимистический хэппи-энд Барьера Сантароги параллелен окончанию романа Оруэлла ``1984'' -- Дазайн (приняв почти смертельную дозу эссенции Джесперса) становится адептом Сантароги, частью коллективного сознания, и по бессознательному импульсу убивает своего работодателя, друга и учителя, декана кафедры, приехавшего посмотреть, как идет расследование -- опасного для Сантароги человека.
Филипп Дик рассматривал психоделическую субстанцию как метафору для Тела Христова, которым причащались апостолы. Действительно, ощущение коммунальности и единства всех в одном есть один из самых распространенных симптомов измененного сознания (особенно при употреблении пейота) -- неудивительно, что многие американские индейцы используют пейот во всех почти религиозных церемониях. Дик считал, что Истинное Знание гностиков и ранних христиан было утеряно с исчезновением секретного гриба, который назывался Христос. Такое прочтение христианства позволяет интерпретировать Барьер Сантароги как гностическую притчу об обретении Истинной Церкви в результате самопожертвования и опасных приключений. Разумеется, сам Херберт ничего такого не имел в виду -- архетипы психоделической революции оказались гораздо эффективнее ее отдельных представителей.
Барьер Сантароги -- это скорее антиутопия, чем утопия: Херберт был убежден, что современный мир идет к уничтожению себя и хабитата. В Барьере Сантароги Херберт пытается описать альтернативу этому разрушению -- и обнаруживает, что психоделика ведет к тоталитаризму не лучше (а может, и хуже), чем коммунистический.
Действительно, Консервативная Революция -- куда опаснее коммунизма.
Неудача психоделической эпохи не в неправильной системе ценностей и даже не в недостатке революционности и радикализма. Радикализма было более чем достаточно, но "революционеры" психоделической эпохи были такими же рабами отчуждения, как и те, кто ее раздавил. Психоделию погубили не танки и не ФБР, а неспособность и нежелание принять смерть эго во имя благодатной тотальности бытия. Психоделию погубило отсутствие адекватной теории Спектакля, примиренческое отношение к масс-медиа и частному предпринимательству, и главное, нежелание добиться принудительной наркотизации поголовно населения Соединенных Штатов. А счастье было так близко...
Консервативную Революцию следует понимать как возвращение к аутентичности бытия. Необходимо искать небывалые, неповторимые формы жизни и быта -- все пережитое человечеством затерто до неузнаваемости молохом Спектакля и более неинтересно. Sex, drugs and rock-n-roll были для 1960-х знаком тотально нового быта, таким же символом, каким был Ленин для 1920-х.
...But, what remains, when the symbols shatter?...
Что-то осталось. Можно называть это Ленин, можно Революция,
можно sex-drugs-rock'n'roll. Бабалон, Мао, Христос, Конфуций.
Название не важно. Важно не название -- важен вкус крови на губах,
ледяная рука на сердце, железная клетка чужого тела и гудение
ненависти в трубе небесного элеватора.
