АЦЕФАЛ
обозрение Александра Дугина

РУССКИЙ МАРШРУТ

Хаос интернешнл

Однажды я листал материалы "Ордена Иллюминатов Танатероса" ("Хаос Интернэшнл", Кэролл и т.д.) и мое внимание привлекло описание "пилигримажа хаоса". В нем излагалась техника существования хаота-иллюмината, который проводит дни с шатаниях по знакомым, выпиваниях спиртного и (если удастся) в неприличных контактах с дамами, принадлежащими к "ордену". Все это описывалось в нарочитых "готических" тонах, было снабжено подробными инструкциями, что надо действовать как можно более спонтанно, иногда выходить не на той станции, останавливаться по дороге, чтобы выпить из горла, и вести себя как подобает "настоящему сатанисту" -- т.е. не считать деньги, не выискивать самого короткого пути, не звонить перед визитом к товарищам, а валиться как снег на голову, опаздывать на работу, кривляться и делать глупости. Это называлось "черной инициацией". Если это "черная инициация", то все население СССР и даже сегодняшние россияне, кроме менеджеров, поголовно "посвященные". "Черные иллюминаты", чье становление, шокирующее воображение западного человека, было описано в руководстве по пилигримажу хаоса, на самом деле, воспроизводили простое и совершенно профаническое существование обычного советско-российского евроазиата. Вот, оказывается, кто мы. Мы -- хаос интернешнл.

Открыте и закрыте храмы (парентезис)

На Западе меня заинтересовало странное ощущение, что внутри священных мест -- соборов, церквей и т.д. -- возникает то же чувство, что в самых открытых и несакральных местах России. В московском метро или на пригородной помойке царит та же атмосфера, что под торжесвтенными сводами Кельнского собора. Это очень сходные пространства. С чем же тогда сравнить пребывание на французском лугу или среди камней Пиреней? Я думаю, с могилой. А русские храмы, святыни? Возможно, с какой-то еще более тонкой и возвышенной сакральностью... Но возможно, и нет. Беспоповская или клюевско-хлыстовская оптика предолжила бы парадоксальное соотнесение святынь Европы с русской природой, а ложных псевдо-святынь России с чем-то еще. Но уже конечно не с французской поляной. Гроб гробу рознь. Наши гробы живее ихних младенцев.

Между странами могут существовать онтологические различия. Евразия живет в одном пространстве и законы физики здесь одни, в Европе и в США другие. Это знает история религий. Когда-то шаманы путешествовали на небо в теле. Позднее стали оставлять его на земле, поднимаясь в духе. Но в определенных местах и у определенных племен золотая нить не перерезана, и тело таких "беловодских" шаманов совершенней духа шаманов простых и унылых. Тело России духовнее духа Запада. Русское тело. Для современного европейского схоласта, будь он честен (вы встречали когда-то честного схоласта? -- вообще, вы встречали когда-то честного и полноценного западного человека?), российский мусор должен был бы поставлен выше ватиканских реликвий. Один дебил-кюре показывал мне, что рядом с алтарем у него хранится пакетик с камешками из Берлинской стены. Сволочь. Истинный алтарь Европы, если она хотела бы действительно встать на путь спасения, должен был бы быть увенчан пустой бутылкой от Бадаевского пива и окурком "Явы". К этому, кстати, постепенно приходит Гийом Фай, антипапа "новых правых".

Задача из мирового учебника

Из пункта А в пункт Б можно добраться по разному. Рука атлантиста хватает линейку и чертит прямую, далее, послав все (т.е. нас) ко всем чертям, методично следует начертанию. И плевать атлантисту, что прочерчено по живому, что пространство между А и Б волнится, вихрится, бушует, плачет, хохочет и страдает. Плевать ему, -- нечерному и неиллюминату -- что одно и то же существо, пребывающее в А и в Б -- это два разных существа, и между ними не только количественное, но и качественное различие, поскольку за плечами у одного магическая ткань пути, а у другого лишь ее предвкушение.

Технология связи и транспорта основана на этом атлантистском принципе -- пройти как можно больше, и измениться как можно меньше. Нет ничего более закрытого, чем базовые предпосылки "открытого общества". Оно "открыто" в какую угодно сторону, только не внутрь. А то, что не движется внутрь, остается на месте. Точнее, становится декорацией для чего-то иного, что движется сквозь или посредством его.

Евгений Всеволодович приводит в таких случаях хрестоматийный пример о "Будоевицком анабазисе Швейка". "Черный иллюминат" Швейк уверен, что в город Будоевицы можно попасть, двигаясь в любом направлении. Он совершенно прав. Есть не одни Будоевицы, но множество. Реальное пространство имеет более сложную конфигурацию, нежели иллюзорные вселенные Минковского атлантистов. Рассудок -- не более, чем скверный анекдот. Он столь же плосок, как шутки студентов технических вузов.

Из пункта А. в пункт Б. вышел человек. Какой класс! Пункт А. Смазанная буфетчица на зеленом вокзале, облупленная стена дома, бывшего когда-то оранжевым, но выцветшего до невообразимого сочетания солнца и грязи, синкопический ритм двигающихся ломанных веток под порывами душного ветерка, баба средних лет с сумкой и эрото-летальным недоумением в глазах, идущая "по делу" (как интересно было бы узнать подробнее о ее делах...), мальчик на велосипеде с легкой восьмеркой и судьбой непреднамеренного убийцы за ухом (через пять лет он пырнет вилкой своего товарища, надвигавшись бензином) и небо, такое разное в каждой точке живого мира, небо пункта А. Из всего этого изобилия, роскоши, чрезмерности фигур и смыслов, ускользающих намеков и засасывающих страстей плоти выходит человек. В принципе. он мог бы не выходить. Он мог бы сесть здесь на лавочке на центральной площади и сидеть так до вечера, пока не стемнеет и пьяные подростки не начнут угрожающе и возбужденно (полные веснушчатого, бродящего семени) собираться по углам и конспиративно переговариваться с молодым ментом, и тогда уколы ночи заставили бы его отправиться куда-то, например в тот же пункт Б (но совсем не обязательно) или искать укрытия в загаженной гостинице (гостиницы всего мира -- в том числе и 5-и звездочные -- имеют характерный запах, это -- запах тления материального существования, напоминающего туристу о финитности его тура) или у вороватой бабки, продающей на станции порченные огурцы. Но он не стал дожидаться, а как гласит задачка, взял и вышел. Заранее избрав иную долю, иное страдание, иное наслаждение, иной вид смерти. Ах, если бы только он остался....

Пункт Б.

Теперь пункт Б. Возможно это лишь магическая редупликация пункта А. Тоже самое, но на велосипеде едет девчонка, которая только что чуть не упала, засмотревшись на распахнутого алкаша в канаве, около воказальной буфетчици отирается зоркий добродушный армянин, и в ветерке угадываются какие-то стальные очень тонкие иголки, отсутствовавшие в пункте А. и АБСОЛЮТНО ИНОЕ НЕБО.

Без человека (вне человека, до человека), вышедшего из пункта А. (и пока не дошедшего до цели), пункта Б. не существует. Не то чтобы вообще. Нет, он есть в мерцающем замысле. Он тяжело рвется к существованию, пытаясь продавить сгущенную пелену возможного, выпростаться острым углом плоти из тумана предположительности, его завязь, зародыши его взрослых обитателей и мягкие скелеты малышей уже шевелятся, но это процесс... Это будущее. Это полурукотворный, полупредестинированный объект, который еще может отклониться, сместиться, а то вовсе обрушиться внутрь себя, так и не став твердой лавой фиксируемого атлантистской картографией присутствия. Пункт Б. Проект Омега. Что мы знаем об этом, в конце концов? Много было предчувствий и пророчеств. Лучшие сердца человечества описывали архитектонику этого небесного пункта Б. Но то, что отделяет нас от него (весь этот иллюминизм пути), столь насыщено отвлекающими моментами, сбивает и приближает, уводит в сторону и открывает, обнажает и насылает чары гипноза, что не может не влиять на окончательную иерофанию пункта Б. Пункт Б. Пункт прибытия человека. Finis gloria mundi. Последний (не существующий) трактат Фулканелли.

Путь по обочине

Он находится в пути. И на каждом шагу окутывает его магия бифуркаций. Пейзажи меняют свои очертания так причудливо, что порой человеку кажется, будто определенный ритм движений и траектория взгляда могут остановить шевеления знойной влажной плоти окружающего, превратить непроницаемую ткань вещества в хрустальное море. Найди поворот головы... Схвати ускользающее чувство, едва заметное на фоне потеющей работы сухожилий и мышц... Сверни в сторону -- там на поляне сидит шофер и трет масляную крыльчатку... Может быть -- это и есть тот самый, который едет в правильном направлении, а совсем не в этот идиотский пункт Б. Пары рассудка утверждают: не может быть -- это просто шофер. Пары контррассудка -- капилляры великого евроазиатского мыслительного органа, смущающие чары Большой Души -- опровергают, точнее сбивают с толка: а ты уверен? Хрен с ним с шофером. По обочине идет девица. Специально не смотрит на человека. Но не смотрит столь нарочито, столь исполнено скрытым значением, что теплая подушечная волна зреет в животе, под ребрами. Когда-то человеку, идущему из пункта А. в пункт Б., было 13 лет. И в эти 13 лет любой женский образ -- страшный, косой, полураздетый, усохший, с обтянутыми бедрами или морщинистым локтем вызывал возбуждающую и унизительную дрожь. Так бьется карась, которого суют глазами в мутную стеклянную банку. Сейчас ему в целом все равно, все прохладно и отсрочено, но 13 лет -- принадлежащие иному пункту и иному пейзажу -- никуда не делись Как никуда не делось вообще ничто. Все есть и все в нас, все в нем. Так и этот шофер и девица -- раз попавшись на глаза -- никуда не денутся больше. Им некуда деваться, чья-то сила выкинула их на берег внимания, и нет пасти, способной заглотить эту роскошь назад. У бытия есть предбытийная матричная причина, но у него нет послебытийного могильного вместилища. Нет успокоения раз изрыгнутому из небытия. К бытию примешана Большая Мысль, оживляющая Большую Душу. И девать Ее некуда. Человек сворачивает (или не сворачивает), бредет в лес, подходит к ларьку, тыкается ликом в землю, подставляя затылок небесам.

НАТО

"Слишком хорошо вы, ребята, живете -- скажет тот проницательный натовский тип, который способен схватить содержание русского маршрута. -- Для этого мы вас (вместе с такими же как вы балканскими путниками из пункта А в пункт Б. по картам Милорада Павича или Милоча Мачванского) и будем бомбить".

Ясно, что если так двигаться всегда и во всех ситуациях, то нас завоюют. Поэтому на русском маршруте периодически возникают тени с линейкой и угольником, а также с циркулем, чертящим не произвольные овалы (как мы и солнце), а корректные картезианские кружки. И гонят нас из пункта А. в пункт Б. без бифуркаций, девиц и шоферов, без армян и буфетчиц, без велосипедистов и ветерка. Строем, унылой нерусской колонной, по гадким ненавистным рельсам, которые, увы, тщетно пытаются покорежить и разъесть наши национальные почвы, расовые зубастые травы и соки Евразии...

Что делать? Что же делать?

А.Дугин


:ЛЕНИН: