:ЛЕНИН:
История о китайской царевне из книжки Льва Гумилева, "Древние Тюрки". Конец шестого века. Династия Суй установила единовластие в Китае методом аккуратного истребления конкурирующих царских фамилий. Все же одна царевна из дома Чжоу укрылась в кочевой орде и постепенно приобрела среди кочевников большое влияние, горюя о судьбе родственников, чьи тела истлели без погребения. Великий император Ян Цзянь меж тем покорил на юге последнее свободное царство. Желая убедить царевну в тщете ее мстительных устремлений, он прислал ей в подарок драгоценный дверной щит, принадлежавший императору дома Чэнь. Царевна, следуя китайскому обычаю, отблагодарила стихами:
Закат растекался у белого края созвездий.
Обзорная башня, по пояс высокие травы.
"Высокие травы растут на воде," --- говорили царевне
Белесоголовые духи, свистя в камышовую дудку.
Высокое небо созвездий смутилось зарницей.
Одеждой царевне лохмотья; разбитая лютня
Не вторит чужому наречью --- лишь бедное эхо,
Ничтожное, бродит по кругу в развалинах башни.
Вот так проклинают и славят законы земли бесприютные предки,
Законы земли и небес для высокой травы над водою:
"Беда говорит, угрожая, как громкая слава,
Высокие травы растут над неверной водою."
Царевна, кочуя с ордой, вспоминает их речи
Да гладь тишины у подножья разорванной лютни,
И знает: смеются у белого края созвездий
Белесоголовые духи, свистя в камышовую дудку.
Впрочем, переложение это несколько вольное, отчасти навеянное темой сегодняшней заметки. Сама же царевна избрала форму элегии, убедительнее всего повествующую о превратностях судьбы царских фамилий. "Император, --- пишет Л.Н. Гумилев, --- не без оснований отнесся к элегии изгнанницы с полной серьезностью." Правда, спешить было нельзя, и поначалу он смог только уменьшить число положенных царевне подарков, а также лишить ее титула под тем предлогом, что в орде у нее нашелся любовник. Немного позднее знаменитый китайский дипломат Чжан-Сунь Шэн, оклеветав царевну перед ханом, добился ее убийства; еще позднее мудрый и жестокий Ян Цзян, принявший титул Ян-ди, умер при сомнительных обстоятельствах. Сын его Ян Гуан, вступивший тогда на престол, проявил себя как трусливый, но тщеславный дурак, и вскоре империя, стоившая его отцу многих кровавых трудов, стояла в развалинах. Опираясь на кочевников, со всех концов Поднебесной поднимался мятеж --- неистребимый, зыбкий и едкий, как дым отечества.
"Мое (здесь: И.Ф. Летова --- Ю.Ф.) поражение, мое торжество," --- обыкновенная формула правды и ничего, кроме правды. Победа на физическом уровне исчерпывается завершенностью; с этих пор победа-поражение пишется через дефис. Но с поражением-победой дела обстоят иначе. Смертию смерть поправ, можно основать религию жестких клещей, уплотняющих верой и кровью громадные территории, и горячего уголья идейного фанатизма. Наполеон, именно после своего поражения, становится главной героической фигурой русской мессианской литературы прошлого века. Символом этой логики смертельного торжества следовало бы избрать самку паука-крестовика ("черная вдова"), пожирающую супруга с тем, чтобы лучше вырастить его семена --- или вернее самца, не успевшего убежать. В природе это случается сплошь и рядом.
Так, поражение немецко-фашистских захватчиков в сорок пятом обернулось грандиозным событием культурной и запредельной жизни в России, той, что отстоит в стороне от течения времени. Стихийность, не-книжность происхождения культа нацистской формы, обрядности, образа мыслей, немецкого языка, наконец --- очень показательна. Судите сами. Наполеон, в зените военной и царской славы (еще до своего триумфального поражения), заходил в чумные бараки, и никого это не удивляло. А что стало бы с больными французскими солдатами, явись к ним в палату вместо Наполеона крохотный, анекдотически подвижный, неопрятно усатый и чернявый, как клоп, Адольф Шикельгрубер? они тут же и перемерли бы со смеху. Это смешней Чарли Чаплина. Тем не менее,
--- цитируя песню Кооператива Ништяк (альбом "25 Джонов Леннонов").
В пятницу, 20 августа, в клубе "Край" состоялся концерт трех метафизически родственных коллективов, как-то: Ожог, Банда Четырех (московские группы) и только что помянутый Кооператив Ништяк (из легендарной Тюмени).
Клуб Край сам собою помещается на Спартаковской площади, неподалеку от театра Модернъ (с твердым знаком). Вход в арку, прямо на закрытые ворота с большими красными звездами, из-под которых торчат морды голодных собак и ужасно воют поближе к ночи. У "Края" как будто особенная репутация. (Друг мой Дима Толмацкий, приглашая на очередное мероприятие, говорил мне прошлым летом: "Да ведь это не то чтобы клуб как --- клуб. Чего ты боишься? Там будут все свои люди: фашисты, национал-большевики... и вообще все по-домашнему." Так оно и вышло. Клубная жизнь молодых фашистов оказалась полнокровная, бюргерская. Глубокой ночью, оставшись совершенно без девушек, они расслабились, включили "Modern Talking" и отплясывали под землей что-то детское, обнявшись тесным дружеским кругом.)
В этот раз ощущение от клуба --- обстановка буржуйского подвальчика, превращенного в бомбоубежище. Какие-то люди забрели сюда в похмельной надежде на воздушную тревогу; у входа их еще сортировали охранники. Воздуха не хватает на всех. Но это, в общем, и не беда.
Выступление группы "Ожог", по-видимому, проходило под лозунгом "Нацболы не пьют!" --- обозначенным на листовках со списком песен. И это правильно. (Одного заслуженного члена НБП даже исключили из партии по пьяному делу. Рассказывают, что Лимонов, держась на ногах, строго кричал ему: "Партбилет на стол!" Член же НБП от растерянности заплакал, потому что дело происходило на платформе Ленинградского вокзала, где стола он найти не мог.) Играли хорошо. За музыкально-текстовой образностью --- шелест увечных крыльев маленькой местной религии неподалеку от опыта смерти. Голографические накладки: готика мусорных окраин по развалинам романтики Цветов-Зла, неустойчиво мертвое дно погодных циклонов. "На полотне сумасшедших художников валяются трупы железнодорожников," --- бесконечность нагромождений и картина в картине. Барабанщик был отчаянно пьян, но это не мешало. Неожиданно ностальгическая, абсолютно из отошедших эпох интонация, "Open your heart, I'm coming home", ни с того ни с сего (когда расшифровались слова) оказалась рефреном: "Дай, (пауза) дай мне --- денег."
Ожог --- это проект гитариста группы Банда Четырех К.Мишина. И.Ф.Летов сказал: "Когда я умер, не было никого, кто бы это опроверг," --- и это справедливо только отчасти.
Из той же песни:
Образ лирического героя --- повешенный, который забрел в свой немного опустевший дом поговорить о веревке. Что же касается подтверждений и опровержений,
и странные умозрительные контакты возможны сквозь призму небытия.
Потом была Банда Четырех, почти с тем же составом. Банда, как и Ожог, сыграла всего несколько песен. Новых не было, но старые получились великолепно; в публике их знали и подпевали. Сантим с тросточкой пел-выговаривал: "Все дороги ведут на вокзал или к аэропорту!" --- и грань между надеждой, предчувствием трансцендентного выхода и обреченностью на страшный финал, высветившись ярко, становилась прозрачной и больше не нужной. Темнота над Москвой растворяла ее, превращая в необходимость, осознанную до полного исчезновения.
Рефрены --- "Только теперь --- ни хуя не осталось", "Ты понял теперь, что резервация --- здесь!" --- и проч. гремели несоразмерным счетом, оставляя ощущение триумфально заевшей пластинки. (В песне о том, что любовь это власть, предупреждение "Никогда не верь хиппи!" было повторено раз с двенадцать и разбудило в зале одного престарелого пацифиста. Этот большой, очень помятый человек встал и с ревом "Ну ты!.. блядь. Хиппи не трожь!!" --- двинулся было в направлении сцены, видимо, подраться, но две девушки его удержали.)
Закончив играть, музыканты почему-то извинились перед публикой за то, что "заняли время", и объявили "легендарную тюменскую группу Кооператив Ништяк, ради которой, собственно, все сегодня и собрались". (В афишах, кроме того, было отмечено, что группа играет музыку пост-апокалипсиса.) Публика в ответ выбрасывала вверх правые руки и согласно скандировала "Тю-мень! Тю-мень!"
Кирилл Рыбьяков, сочиняющий песни, автор многих хороших песен т.н. "Инструкции по выживанию", а также текста:
Зеленая кровь растений Блаватской дарила силы,
она выжигала руны на стареющем теле огнем,
обыденность отражений в неправильном зеркале мира
навсегда искажает нежность, живущую в сердце моем.
Носильщики носят вещи --- гробы, коляски и книги
к их помощи обратившись, Кандинский спалит свой дом
Блаватская пишет письма в Иерусалим Марии,
навсегда искажая нежность, живущую в сердце моем.
В письмах молоты Тора заменяют привычные буквы,
Кандинский вскрывает письма, на почте валандаясь днем
А ночью рисует тушью и алчно жует мякоть клюквы,
навсегда искажая нежность, живущую в сердце моем.
Пусть будет наш мир коробкой, в которую сложен пепел
Блаватская бьется о стенки когда-то красивым лицом,
Кандинский сегодня умер, он был перед смертью весел,
навсегда исказив твой образ, живущий в сердце моем.
--- вышел на сцену в черной майке с красными свастиками и стал здороваться с залом. Не помню, что он сказал, но ответили ему, как обычно, фашистским салютом. Александр Андрюшкин, играющий на всех инструментах, сел за барабаны. На басу был не менее знаменитый Жевтун. На второй гитаре играл Артур Струков, тюменский подельник Рыбьякова и начальник группы Культурная Революция. Концерт открывался песней про доктора Геббельса.
Что касается звучания --- оно было таким, как будто его нарочно производит, к восторгу московских фанатов, какая-нибудь легендарная рок-группа, то есть, чрезвычайно жестким и нимало не похожим на альбомные записи Кооператива; тяжелый панк. Рыбьяков на сцене совершенно исказился, как легендарный Кухулин в гневе: глядел дикими и какими-то множественными зрачками в зрительный зал, иногда обращаясь к слушателям с репликами в роде: "Белый танец, дамы приглашают кавалеров. Это будет надолго," --- или: "Что вы такие тихие, господа?" (На сцене музыка, видимо, звучала еще громче, чем в зале, заглушая громовой шорох сидящей толпы.) Наблюдалась магия странного свойства, как бы превращающая человека в скинхеда (присутствия настоящих скинов в целом удалось избежать благодаря хитрой политике организаторов концерта). Одна строчка, очень хорошая: "В Москве волосатые гадины боятся скинхедов с окраины," --- спетая сообразно, произвела в зале штук пять или шесть то скользящих по полу, то вдруг высоко подскакивающих товарищей. Почему-то почти у всех оказались длинные светлые волосы, курчавые, как руно диких плотоядных ягнят.
На-ура прошла песня "Плевать я хотел на российский рок!"
Текст песни "Космогония", во избежание разночтений, привожу целиком по материалам, любезно предоставленным К.Рыбьяковым и А.Андрюшкиным:
В морозной земле спят, как боги жуки
Им снится зеленый голландский табак.
Нас плотным кольцом обступают враги
Им невыносимо, что мы уже классики
Мы были с тобой в этом мире одни
И заблестят наши души, как свастики.
У нас нет капусты, у вас нет бобов
Архангелов головы крутятся в космосе
А прошлое --- только игра наших слов
И мы оживляем их силой галактики.
И разрезая гранит облаков
Закружатся наши души, как черные свастики.
Песня эта замечательно перекликается с советской героической и военной поэтикой (ср. "Мне кажется порою, что солдаты, с кровавых не пришедшие полей, не в нашу землю полегли когда-то, а превратились в белых журавлей"; "Туман, туман, на прошлом, на былом, далеко, далеко за туманами наш дом. Долго нас невестам ждать с чужедальней стороны, мы к земле прикованы туманом --- воздушные работники войны"), как бы переворачивая знаковые поля. В программу концерта песню, очевидно, включили за то, что слово "свастика" в ней много раз повторяется. Кирилл Рыбьяков, выпевая его, даже изгибался иногда и изображал руками две "птички", одна кверху, а другая книзу, и головки повернутые в разные стороны.
Завершался концерт опять песней про доктора Геббельса ("так полюбившейся всем," --- объяснил К. Рыбьяков).
Над Западным морем луна
восходит...
Ветер с границы сердце
волнует.
Свет переходит гор
границы ---
Вся необъятность меняет
облик!
Рвутся к просторам войска
Китая,
Конница варваров ищет бреши.
Вражеской флейты ночное
пенье
Нас отравляет тоской
по дому...
Юля Фридман