:ЛЕНИН:
"И поскольку дамы такой он действительно не мог найти, то и задумал ее сам для себя создать".
Бертран де Борн ранее других все осознал и стал делать трубадурский клип: у одной позаимствовал белые руки, у другой красные как рана губы, у третьей -- роскошный таз, у четвертой -- непослушную гриву.
Почему Бертран де Борн так хотел войны? Так изворачивался и настаивал на ней? Так хитрил, чтобы она, наконец, сбылась?
Он любил размыкание. Когда нечто (по видимости цельное) раскрывается и обнажает свою боль, свою кровь, свою сокрытую трагичную незаконченность, сквозь проступает иной мир, иная тишина, трансцендентальное миротворчество.
Конечно, мы читали Дени де Ружмона и знакомы с его тезисом о сектантских истоках поэзии провансальских трубадуров (труверов). Конечно, здесь не обошлось без катаров, дуалистов, богомилов из родной Византии. А от Генона (и Эволы) мы знаем, что Составная Дама есть гностическая доктрина. Но этот удивительный человек, изображенный Данте адским ацефалом, видимо, привносил в безусловную торжественность адептата что-то свое, что-то пронзительно современное...
Как думают сердцем? Как думают в центре ада? Как разнится мысль головы во аде от мысли всего остального? Не праздные вопросы, вопросы для товарищей с билетами. Им двигало индивидуализированное безумие, и спросив, какой он расы, вы получили бы не ответ, а по затылку. Бертран де Борн по ту сторону нации.
Не так важно, кто сражается с кем, не так важно, кто любит кого и какая Дама предстает обнаженной перед чьими не очень целомудренными очами... Важен порыв... Там внутри шевелится субъект, смутно, невнятно, не совпадая ни с чем, понуждая лишь к размыканию Он выходит через верхнее отверстие в шее. Объявляет о себе, брызжет световой волной вверх... Ему тесны любые пределы, но особенно он негодует на коварную замкнутую диалектику того, как пары сердца движутся вверх, копятся под сводом черепа, и снова вбрасываются в вены. Этот бесконечный цикл одно и того же следует разъять. Однажды -- раз и навсегда -- поднявшаяся упругая волна должна не встретить черепной границы (понятно, что ранее для этого в черепе проделывали специальное отверстие, память о котором сохранилась в ритуальном выстрижении цезуры, но это было до рождения Бертрана де Борна), не встретить ее и двинуться к большому куполу ада.
Есть ли у ада голова? Или чей-то обоюдоострый язык снес ее напрочь? Раз и навсегда? Кто-то вывел из ада безголовых праотцев, кто-то показал нам Путь...
За подобные подозрения досталось великому Оригену, так что passons, passons... No апокатастасис, мы этого не говорили.
Лишь о человеческом факторе речь. Как тесно ему было жить.
Феодализм привлекает осатанелой субъектностью протагонистов и отталкивает ограниченностью масштабов. Но в нем есть сектора, где проступает стремление преодолеть масштабы, навязанные упаднической декадентской теологией. Это уже по-евразийски, это интересно. Это ведет к небанальным выводам.
"Трувер" -- это по-каталански "искатель". "Искать" значит быть не удовлетворенным насущным, стремиться к трансценденции. Дама считалась выходом. Но что это была за Дама... Чем абстрактней была Дама, тем конкретней чувство к ней. Некоторые труверы влюблялись в героинь романов и отдавали реальную кровь и шершавую жизнь свою за чернильные фигуры чьей-то второсортной фантазии. Традиционалисты сказали бы: явно речь идет о Доктрине-Софии. Да, но не совсем. Была и Дама, печать войны, магнит крови, толчок к тому, чтобы падать, чтобы валиться всерьез. Эвола чувствовал, что здесь что-то не то, что есть тонкая инстанция -- Эверстовская женщина-паук, выкачивающая кровь влюбленных постояльцев (через провоцированное самоубийство) -- которая вовлечена в дело, и которая как-то связанна с таинством отрубленной головы. Она сидит за тонкой перегородкой сна и тянет. Давай, мол, давай, убей ради меня, раскрась венозными цветами, получишь поцелуй. Лия? Ее звали Лия?
Любой, даже самый полноценный мужчина, перебывает под доминацией очень Высокой (гигантской) Женщины, с зубами-лезвиями и улыбкой, гасящей Луну. Он выигрывает и буянит, улыбается и складывает стихи, изредка смотря через плечо в ту ночь, которую прячет в глубине себя. Она и бьет странным светом, когда артерии открывают себя Небу. Как же Она визжит на свету... "Дама, я было размяк...."
Интересен и сладостен миф об Андрогине (спросите скопцов), но где место мифу о Мужчине, о мужчине в аду, не сломленном и не успокоенном, так и освещающим себе путь глазницами ненужной более головы? Это беспокоило Батайя. Это беспокоит нас. Письма -- Головину.
А.Дугин