:ЛЕНИН:
Армия шла, кажется, на восток.
Впрочем, с некоторым уклоном на север, чтобы дать возможность, когда-то в немыслимо отдаленном будущем, завершиться спирали. На деле ведь никогда не удается соблюсти направление: нарисуй нарочно на карте дорогу, а она уйдет не туда. Так, в нашем лесу путника водит леший, а в пустыне семиглазые дэвы, забавляясь преломлением света в нагретом воздухе, для всех жаждущих устраивают мираж.
Но для проводника это вопрос внутренней честности: исходное направление должно быть отчетливо оговорено, и за потерю воли к соблюдению, как во всем --- смерть без права реинкарнации.
День был трудный. Еще вчера, когда шли через пустыню, началась песчаная буря. Ее пришлось переждать в постыдном бездействии, по горло в горячем песке, потеряв при том немало солдатских душ. Съестных припасов, правда, только прибавилось, не говоря уже о воде --- но вот вечером, во время проповеди старшего офицера, оставшиеся в живых солдаты не в меру воодушевились, а у четы вьючных дромадеров прорезались странные перепончатые крылья. Чтобы не обращаться более к этой неловкой истории, достаточно сказать, что пришлось кардинальным образом, на месте и сразу, менять маршрут.
Путеводная интуиция возвратилась не вдруг. Гибельно прозрачная вода сибирского "моря", глубина измеряется в бесконечных километрах парения, мертвым как труп человеческим лотом, никогда не достигающим дна. Старший офицер в первый момент взял на себя труд обустройства водного зеркала для шагающих ног, но скоро пришел к выводу, что так дальше продолжаться не может. Забота превращает мир в госпиталь. В госпитале плодятся ламарковские антисептические тараканы и имбецилы. Дорожа произволом неба --- вон из головы насекомые усики. Рядовому и командному составу, по воде аки посуху марш! (Бабочки-однодневки белыми генералами еще роятся где-то на берегу.)
Но иерархия, чем жестче, тем более зыбкая; потоки личной воли подчиняются окрикам неслышных в космосе блуждающих звезд. Что есть рядовой, и что --- командный состав? Какие-то числа и величины, переменчивые, как водная рябь.
Словом, издержки не замедлили себя проявить. Байкал покрылся мозаикой идиотского желтого льда, словно бы испорченного отходами не осознающих себя организмов. Узкая береговая коса удлиннилась, достигла другого берега и образовала "озеро"; на границе его с морем сейчас же появилось многорукое карликовое дерево, выросшее когда-то давно, успевшее и засохнуть, и немного загнить. На восточный берег --- к счастью, он был еще далеко --- вышли медведи. Мало того: на грязных, но (как на подбор) совершенно квадратных кусочках льда, прочных и презрительно чуждых природе, появились медвежьи следы.
Старший офицер увидел, что путь будет долгим и однообразно-тяжким. Что же, делать нечего; одной помехой меньше. Старший офицер разделился на части, оставил впереди бездумную оболочку --- в руководящем ритме ступать по льду (пусть все же старается, чтобы этот лед был попрозрачнее), и отправился исследовать дорогу вдоль берегов.
Возможно ли научиться управлять волей постепенно и шаг за шагом? Да, учения --- это необходимая практика, а прозрения, конечно, возникают при том как бы случайно, и поначалу всегда в обход прямого взгляда. Проводник же просто обязан предпочитать в своих подопечных фантазии дисциплину. По глазам видно, готов ли солдат учиться. По тому, как надежда за его спиной, скукоживаясь, роняет крыло, заключаешь и остальное. Однако, оборотная сторона дисциплины --- безоговорочная ответственность старших по рангу.
* * *
Тропа вдоль берега явно используется не слишком часто. Заваленная буреломными баррикадами, пересеченная лосем и медведями без ботинок, для быстрого путешествия она не годится. Правда, вот она неожиданно переходит в настоящую дорогу, проезжую для машин --- и тут же, вместо бурелома, на ней насыпаны горы неопрятных булыжников.
Высокие безголовые поленья украшены пестрыми тряпочками; ощущается ворчливое, неприрученное, нечеловеческое присутствие. Это разноцветно наряженные идолы (чтобы стоять на виду им было неоскорбительно), а где-то поблизости должно быть бурятское поселение. Русский мотоциклист, нагнавший на дороге, подтвердил, что село впереди, хоть и не так близко, что буряты там живут добрые, спокойные, что с распадом советской государственности колхозная мысль в них истощилась, зато они разводят много скота.
Мотоциклист предложил подвезти, и ландшафты потянулись пестровато-монотонной повязкой по скалистой почве, неглубокой, неплодородной. Карликовые маммалии --- крошечные грызуны в пятнах, наверное, заранее разбегались от шума, прячась в холмах повыше; карликовые кедры с настоящими, но покамест зелеными шишками росли у самой воды. Стали показываться Столбы: нерукотворные, внушительные, как ряды зубов великолепно хищной --- а впрочем, что в том --- когда-то дикой природы. Одиночные Столбы, напротив, по контрасту высокие над травяным ковром, фаллоподобны до полной самодостаточности. Кстати, вот они тоже украшены лентами.
Русский мотоциклист делает здесь странную вещь: тормозит, достает сигарету с фильтром из фирменной коробочки, половину табака выкрашивает на землю у подножья Столба, закуривает оставшиеся полсигареты и едет дальше, пояснив сквозь зубы: "Бурятский божок..." Жест пренебрежения? Неразумно... Но нет, то же повторяется у другого Столба, у третьего; мотоциклист говорит опять, почти извиняясь: "Дорога трудная..." Дорога и впрямь крутая, то вверх, то вниз, с неожиданно возникающими каменными завалами; очень опасно для мотоцикла. Но местные кумиры принимают жертвы, и это правильно.
Буряты гостеприимны, угощают хорошей едой и делятся ритуалами. Оказывается, нужно всем вместе --- даже непьющим --- пить водку, а перед тем набрать каплю на палец и брызнуть на стол. Спать в избе тепло, сны видишь местные, неотчетливо-древние; в них улыбка плоского чуть квадратного солнца --- длинная, деревянная.
Но по местному времени --- там, на море --- краснеет закат и приближается полнолуние. Значит, пора возвращаться, и в эту ночь стоять лагерем.
А в лагере, пока старший офицер не слышит, вот какие идут разговоры.
Рядовой Виктор Регис, до обращения в армию астроном:
--- ...есть на небеси пять звезд заблудных, еже именуются луны. Сии луны Бог положил не в пределех, яко же и прочие звезды, но обтекают по всему небу, знамение творя или во гнев или в милость, по обычаю текуще. Егде заблудная звезда, еже есть луна, подтечет под солнце от запада и закроет свет солнечный, то солнечное затмение за гнев людям бывает. Егда ж бывает, от востока луна подтекает, то по обычаю шествие творяще закрывает солнце.
Рядовой Паклин, до обращения подающий надежды ученый химик:
--- Только нус существует сам по себе, без смешения с чем-либо другим; он существует сам по себе, а в смеси с чем-либо другим он входил бы во все вещи, составляя во всем часть всего, как я уже говорил... Из всех вещей он самая тонкая и чистая; нус обладает полным знанием всего и у него самая большая сила. Все одушевленные существа, большие и малые, приводятся им в действие.
Рядовой Цикорин, до обращения сомнительный тип, видимо, литератор:
--- Князь Цицианов, известный поэзиею рассказов, говорил, что в деревне его одна крестьянка разрешилась от бремени семилетним мальчиком, и первое слово его, в час рождения, было: "Дай мне водки!"
Унтер-офицерство пьянствует горькую и решает национальный вопрос. Должен ли первочеловек в космосе носить бороду? Анатомия у него --- сложная, недоступная разуму.Рядовой Буравчик, мясистый и влажный, нарядился в женское платье. Жестокая Луна опаляет его отраженным светом, но он знает правду и думает о своем. Вот его убежденно-женская сумасшедшая песня:
Простираясь, матушка, туманами по холмам,
Вся тоска про тебя моя, лимфа с желчью напополам.
Недостойные твоей мести, малый город и пыльный вздох,
Воркотня неземных предместий, полушубок на мне продрог.
Нависая грозою, матушка, темной дрожью под облака,
Погляди, как трепещет ставнями, пожалей его дурака.
Пощади, набухая милостью, хоть случайного отпусти:
Путеводным свеченьем гнилостным, вдольболотные все пути.
Разливаясь водами, матушка, по-над гладью живых времен,
Распотешь свое тело хилое, дай услышать твой жадный стон,
Посмотри, как цветы порочные этой осенью все в цвету,
Телеграфны столбы научные хуем трогают пустоту.
Никогда не молю у господа, он все сделает без того,
Но без окрика и без ропота нам сдаются рабы его.
Чинно звезды в ночи немотствуют, огоньки неслышно горят.
Обрати, небесная матушка, мертвый взгляд на своих солдат.
Птички вороны и животное лось подобрались поближе взглянуть, как короткий призыв к порядку собирает бродячие облачка терпкого солдатского духа в единую волю над головой.
* * *
Оля была толстенькая, и она сказала: залезьте в свои кровати, накройтесь одеялом до подбородка, я вам буду рассказывать. Надо потушить свет. Все так и сделали. Оля расшнуровала корсет. Страшная история тогда сразу же началась.
"В некоем царстве, в некоем государстве жило-было две принцессы. Они были сестры-близняшки, беленькая и черненькая, похожие, как в зеркале. Они делили горе и радости и никогда не ссорились между собой. Звали их по паспорту Дуняшей и Глашей.
Глаша значит Глафира, а Дуняша, то есть можно еще сказать Дуня --- Авдотья или Евдокия. Папа звал ее по-одному, а мама звала по-другому. Вскоре мама, королева-мать, умерла, и все женщины в доме надели траур. Зеркала также завесили черным балдахином. Если Глаша или Дуняша, все заплаканные, хотели посмотреться в зеркало или поправить прическу, они просто становились рядом и смотрели друг другу в глаза. Они были ужасно похожи между собой и все делали одинаково, даже плакали.
И вот в один прекрасный день случилось непоправимое. Под тем предлогом, что траур во дворце был черного цвета, туда незаметно проникли прислужницы Сатаны. Сама Сатана тоже постепенно проникла вовнутрь, приняла красивый королевский вид, поднялась по высоким ступенькам и уселась на трон. Когда король увидел ее, он сразу влюбился без задних ног, и ни о чем больше не помышлял.
Так в черном королевстве (оно стало черным теперь) началось владычество Сатаны. По столичному городу ходили женщины, закутанные в черное с ног до головы, и толкали перед собой что-то похожее на тележки. Но это были не тележки, а толстые черви на колесах, и они незаметно пожирали людей. Женщины эти тоже ели людей, разрывая их на части кровавыми крючьями, которые были у них приделаны вместо рук. Наступил хаос. Люди, ничего не подозревая, выходили на улицы и исчезали.
Принцессы Глаша и Дуняша догадались, что происходит неладное. Они решили бежать. Но сначала они решили поговорить со своим отцом, королем черного королевства. Подошли к нему и робко позвали: "Папа! Ваше Величество!" Он обернулся к ним, и они увидели, что это не живой король сидит на троне, а заводная кукла. Точнее, это была кукла, составленная из частей. Принцессы поняли, что Сатана под видом королевской ласки отгрызла королю руки и ноги, а чтобы подданные ничего не заметили, быстро приделала ему взамен все железное. Потом, наверное, она отгрызла ему и голову.
Так вот, эта кукла взглянула на них и сказала: "Доченьки, почему вы такие бледные? Не хотите ли кушать." А девочки правда были голодные и со страху сказали: "Да, папа, очень хотим." --- "Тогда постойте тут, --- сказала кукла, --- а я схожу в кухню, велю принести человечины." --- "Папа, папа! --- ужаснулись девочки. --- Разве ты кушаешь человечину?!" --- "Нет, --- отвечала кукла, --- раньше я могла есть мясо, а теперь я ем только ржавое железо с могил. Но это железо уже кончается." (Кукла говорила про кладбищенскую ограду. Памятники тоже некоторые из железа, но куклы уже действительно погрызли все памятники.)
Кукла ушла, а девочки переглянулись и сказали друг другу: "Если мы останемся, тоже станем такими." Они без лишних слов взялись за руки и бросились прочь.
Сатана, узнав об этом, озверела от злости и послала погоню по их следам.
* * *
Молокаев, в дареной тюбетеечке, сидел у стола и гнусно посвистывал. Гриша Тютькин пришел к нему, надеясь спросить денег на водку, да так и остался полудремать в кошачьем кресле (а кот ушел орать под одним балконом, куда его вместе с другими мужскими котами привлек половой гормон). Молокаев закончил свистеть и пожаловался на профессиональные трудности:
--- Я так не могу.
--- А что такое? --- сонно спросил Гриша Тютькин.
--- Не могу, и все, --- сказал, нервно кусая ус, Молокаев. --- Там теперь все меняется.
--- Ну и что? --- все никак не понимал его Гриша Тютькин.
--- Ты, --- объяснил ему Молокаев, --- не понимаешь меня никак.
--- Займи мне на поллитру, --- огорченно вздохнул Гриша Тютькин.
Но тут вошла полненькая Клавдия Анатольевна и невзначай задела его бедром. Разговор не задержался на предмете, затронутом мимоходом, а вернулся к профессиональным трудностям Молокаева. Клавдия Анатольевна принесла чай.
Ветер шевелил шторы. Душу щемил аромат акаций. Но, глубокой осенью, это могло быть только воспоминание внезапно потревоженного сердца. Уходя, чтобы не помешать разговору, Клавдия Ивановна еще раз зацепила Гришу бедром.
(В ответ на возможные возражения вынуждены признать: да, нам неизвестно, как звали родителя этой глубоко уважаемой нами женщины, если он у нее и был. По ней не скажешь. Она вызывает совсем другие мысли: о спелых фруктах и обо всем, что имеет съедобный вид.)
--- Я, --- давно уже продолжал Молокаев, --- аппетит потерял даже. Можно сказать, я потерял все.
--- Жена у тебя красивая, --- задумчиво возразил Гриша Тютькин, --- зрелая. Привлекательная то есть дама, как некоторые... могли бы сказать.
--- Да, --- отмахнулся Молокаев, --- я иной раз и не вспомню, как ее звать. Сейчас как-то уже не до этого.
--- Так а что? --- спросил Гриша, помешивая чай ложечкой. --- Ты говорил.
--- В моей области случилось вторжение.
--- Что?! --- изумился совсем Гриша Тютькин --- до того, что ему пришлось привстать с кресла.
--- То, что слышал, --- приглушенно осадил его Молокаев. --- В моей области случилось вторжение. Кто-то туда проник.
--- Ты о чем? --- осторожно спросил Гриша, водворяя в кресло филейные части и остальное.
--- Гриша, извини меня, но ты сущий кретин, --- Молокаев, нервничая, жалел, что не кот, а Гриша уже давно сидит в кресле. --- Ты хоть знаешь, кем я работаю?
Гриша молчал, про себя отмахиваясь от аппетитных мыслей, которые мешали ему сосредоточиться.
--- Я писатель. Как Пушкин, Достоевский, Мережковский...
Гриша Тютькин по-прежнему молчал, ужасно страдая от предчувствия, что на поллитру ему теперь не достать.
--- Так вот, --- успокоившись немного, продолжал Молокаев, --- раньше у нас как было? Ты царь, живи один. Ну я и жил.
Гриша Тютькин решил не возражать, рассудив, что так оно, может, и лучше в чем-то, потом-то оно, мало ли что.
--- А теперь приходишь, --- продолжал Молокаев, --- а оно занято. Не то, что занято. Приходишь не как царь, а как кот. Все помечено. То не бери, это нельзя. Разные вещи тоже --- ты их сам придумал давно и облюбовал, а они, ты их узнаешь, но они как чужие. У них дух чужой, незнакомый. Ты их выдумал, но ты их не трожь: их и без тебя выдумали уже. Вернее, они были всегда. Вернее, ты и знал, что они были всегда, но раньше туда никто не умел ходить, бери --- не хочу. Раньше надо было брать. А теперь нельзя. Вроде как твоя свобода была до поры до времени, а на самом деле, --- Молокаев разволновался, --- на самом деле за тобой следили с самого начала! Из вышки, сквозь телескоп.
--- А чего же, --- Гриша подумал, --- с чего это они к тебе пришли? Ну, типа, --- чай был допит.
--- Они пришли ко всем, --- угрюмо сказал Молокаев.
--- А они... кто это? --- Грише вдруг стало страшно.
--- А это, --- все пуще мрачнея, отвечал Молокаев, --- зависит от того, куда ты ходил.
--- Я помню прекрасные стихи Блока о встрече в Соловьином Саду, --- смущенно, просунув пухлую голову в дверь, вмешалась Клавдия Дмитриевна.
--- Ага, --- зло буркнул Молокаев, не поднимая головы, --- ну а теперь вообрази себе, что все сады захвачены отрядами соловьиных повстанцев, потому что на той стороне революция. Ну или, наоборот, скуплены. А та баба, которая там сидит --- агентша и половая террористка из специально обученных единиц. Лучше уж тот старый осел... я извиняюсь. Хотя, --- почему-то добавил он, --- вам что. Небось не привыкать.
--- Как в воду глядишь, --- улыбнулась Клавдия, направляя на него маленький солнечный пистолет.
Федор Тютькин, получив документы, встал, распахнул окно и с карниза обратился к прохожим:
В борьбе вы, о други, похерите право.
Планета восстанет звездою кровавой,
И яростный холод космических хижин,
И скрежет времен, навсегда обездвижен.
Вам скажут: "Уроды, борьба безнадежна!!"
И все же, уроды, боритесь прилежно:
Куда отступать-то? Внизу только гробы
Да адских жуков огневые утробы.
Кто-то из жалости его пристрелил --- а может быть, он сам сорвался с карниза, или взял да и прыгнул.
Юля Фридман.