Маша Нестерова
Dreamtime
Андрею и Полине
22 апреля 1770 года Кук увидел первых австралийцев.
Он смотрел с борта "Endeavour", издалека - и они показались ему чернокожими,
но точно сказать было нельзя. После Таити и Новой Зеландии берега выглядели
бедными - "похоже на хребет худой коровы, с длинной, редкой шерстью и проплешинами
там, где выпирают кости". В заливе они увидели аборигенов в каноэ из коры,
удивших рыбу. "Эндевуар" был самым большим артефактом, появившимся когда-либо
в этих водах, - и таитяне выплывали навстречу ему с венками из цветов,
а маорийцы встретили пришельцев "хакой" и градом камней. Аборигены-же
продолжили удить рыбу. Корабль не ассоциировался у них ни с чем из виденного
ранее, и они его, таким образом, не заметили.
"Endeavour" встал
на якорь, и Кук, Бэнкс и Тупайа, который, как надеялись, станет переводчиком,
пересели в маленькую лодку и двинулись к рыбакам - и те немедленно отреагировали.
Приближение маленьких плавучих средств с незнакомыми существами в них могло
значить только одно - нашествие.
На первом году жизни в Перте со мной произошел
случай. В автобусе, возле Сайенс Скул, ко мне подсел человек в бизнес-костюме
и с портфелем. Я ему понравилась, мы учились в одном университете, и он
хотел поговорить. Новогвинеец. Папуас. Папа послал его учиться в Бизнес
Скул. Узнав, что я русская - он тут-же сказал "О! Найди мне подружку в
России. Похожую на тебя. Про русских женщин говорят, что они очень
привлекательны. У меня есть друг, который спит с русской. Он очень доволен".
Это был год, когда город Екатеринбург наладил
дело по поставке русских жен западно-австралийским фермерам и ответные
дружеские визиты австралийских мужчин, которые еще не приняли решения,
но хотят провести 2 недели с любыми понравившимися им женщинами из
каталога невест.
Мой папуас говорил, смотрел мне в лицо
и с удовольствием улыбался, так, что видны были коренные зубы, и
я на секунду отчетливо увидела траву, застрявшую в этих зубах, и слюну,
окрашенную в зеленый цвет. Мне стало ясно, что его дедушка ел людей. Так
я стала расистом.
На борту "Endeavour"
имелись несколько таитян, представителей породы Благородных Дикарей, модных
в ту пору в руссоистски ориентированных георгианских лондонских гостинных.
Переводческую миссию таитяне провалили, поскольку никто не смог разобраться
в сотнях аборигенских диалектов. Но был описан момент встречи таитян
и аборигенов - последние вызвали у таитян сильнейшее, инстинктивное отвращение,
исключившее дальнейшие контакты. Англичанам-же таитяне попытались
объяснить, что аборигены принадлежат к "таата ено", "тити" - наиболее презираемому
типу существ, годных лишь для жертвоприношений.
У аборигенов-же белая
кожа пришельцев с Севера ассоциировалась со смертью, потому, что кожа мертвого
аборигена приобретает бледный, пепельный оттенок. Один из миссионеров пытался
разобраться, есть ли у аборигенов религия, и задал определяющий вопрос
"Куда вы идете, когда умираете?", - на что абориген ответил вопросом: "А
откуда появился ты"? "Из Лондона",- сообщил служитель церкви. "Ну,
значит туда я и отправлюсь, когда умру" - последовал ответ.
Я смотрю на карту
Австралазии - перенаселенную под завязку Юго-Восточную Азию, Индонезию,
тихоокеанские архипелаги и саму Австралию, - и не могу понять, почему только
в Австралии люди встроились в биоценоз? Кто провел черту по рогу Квинсленда
и остановился? Что такое есть в этой земле, что положило конец истории?
Расе аборигенов - 400 000 лет, судя по генетическим исследованиям. Косвенные
данные говорят, что за 100 тыс. лет их численность и образ жизни не изменились.
Доказано, что они не имеют отношения ко всем другим, ныне существующим
расам, появившимся около 40 тыс. лет назад. Параллельная ветка. Почему
они не смешались с более свежими расами? Несмотря на то, что аборигенские
гены - всегда рецессивны. Второе поколение мулатов - не очень-то и аборигенское
уже, в третьем же - следов почти нет.
Если человечество
появилось здесь, на Южном континенте Гондваны, как считают, то может -
это просто выглядело, как мешок, который развязался, и из него
сыпалось, и сыпалось, толчками, - извергались волны людей, как круги
от камня, брошенного в воду. А что там может остаться, на дне мешка,
после того, как выбралось все, что могло передвигаться? Они все стремились
прочь отсюда.
Метаболизм Земли состоит
в том, что Северный полюс поглощает космическую энергию, поток которой
извергается затем из Южного полюса и опять поглощается Северным.
Северное полушарие Земли, как и левое пролушарие мозга, стимулирует в людях
все, связанное с логической и осознанной деятельностью в ущерб биохимическому
метаболизму и инстинктивной деятельности. Cущество-же, находящееся
в потоке энергий Южного полюса, наоборот, демонстрирует усиленный физический
рост, ускоренный метаболизм с большим количеством выделяемого тепла, повышенное
производство сахаров и масел и резкий скачок либидо и функции воспроизведения
рода. Следует, стало быть, ожидать, что живущие
в Северном полушарии станут лежать на диване, плохо расти, уважать
образование и демонстрировать лишнюю способность задумываться. А проживающие
в Южном - акселерированный рост, любовь к сексу и спорту и здоровый
похуизм. Самое забавное, что так оно, в общем, и есть. Классическое
столкновение урбанистической (Северное полушарие) и пасторальной (Южное)
ментальностей.
Увы, организм колеблется вдоль существующих
силовых линий пассивно. Окончательным результатом проживания в поле
чистых энергий Северного полюса является появление механицистского, сверхупрощенного,
прямолинейного, аналитического и утилитарного - появление эволюционирующей
Цивилизации. Результатом проживания в поле энергий Южного полюса
- является подавление механизмов аналитического и логического мышления
в угоду сорвавшимся с цепи инстинктам размножения и жажде стабильности.
Можно представить себе, какому разорению подвергается
человек, внезапно сменивший полюс обитания. Кровь, представляющая собою
поток маленьких ориентированных магнитов, впадает в истерику. И можно только
вообразить, какие биохимические химеры рождаются в его голове и воплощаются
им в жизнь.
Я уезжаю из Австралии,
все, кончилось. Предыдущий чемодан собирался семь лет назад, с косяком
в зубах - три книжки, австралийская виза и двести долларов. Друзья
снимали фильм, трамвай шел от дома к вокзалу, и они, один за другим, выходили.
Мне было очень хорошо, и в Москве тоже ждали друзья. И это было последнее,
что я помню, косяк в Шереметьево, по колено в снегу, и Шура, засунувший
мне кусок гашиша в бумажке в карман, на дорогу. На таможне меня обыскала
офицерша-таможенница, провела рукой по ноге, наткнулась на комок в кармане,
спросила - "Что это?". "Туалетная бумага", - ответила я и поехала, в Сингапур.
Я была неуязвима.
Собственно, мне казалось тогда, что я просто
меняю одни квартиры на другие. Что, вот сейчас - я сижу и курю траву на
одной кухне, ну а максимум через пол-года - буду сидеть на другой, только
говорить по-английски. Кому, кому, кому могло придти в голову, что это
были - последние лица, и последние эмоции, и последнее чувство, что "все
правильно" - на семь лет вперед? Что появится такая дыра, такая дыра
- на месте того, где правильно? А из дыры этой так станет сквозить?
Реже всего, почему-то, людям, живущим, как
говорит мой папа, "на чужбине", дается способность принять смену
реалий как рейс, как видеоряд, как Сновидение. При том, что это совершенно
необходимо, если хочешь сохранить хоть что-нибудь из себя для себя, не
раствориться. Есть в таком растворении что-то от женщин, чисто вымытых
хозяйственным мылом, от запаха хлорки, от неудержимого мастурбирования,
ставшего второй натурой, от реалий фильма "Париж, Техас" - короче, всего
того, что названо было одним классиком - "матерной руганью женскими голосами
в темноте".
Неизвестно, откуда они, аборигены, здесь появились.
Утверждается, что из того же источника, что и все остальное - Земля, небо,
звезды, камни, звери. Что все это приснилось Создателям до того,
как началось время. Сон внутри Сновидения, Dreamtime. Ни один из аборигенских
языков не содержит понятия "времени". В отсутствие "когда" определяющим
является "где", а в этом месте "где" - нету перехода из прошлого
к будущему, но есть переход из субъективного состояния в объективное существование.
Если попадаешь в незнакомое "место" и не знаешь, Кому Это Приснилось, верили
аборигены - очень скоро заболеешь и умрешь. Поэтому аборигены не воевали
за чужую территорию, но зато сильно обороняли свою, ибо с потерей земли
- терялась единственная координата "где", и племя как часть Сновидения
исчезало.
По закону Dreamtime, жизнь австралийца является
частью Всего Уже Существующего, в котором такие вещи, как психологическая
поддержка и пропитание имеются изначально и объективно, наряду с имеющимися
субъектами-аборигенами. То есть - если человек уже существует и племени
принадлежит, то как-нибудь уж оно и устроится. "She'll be right", - соответствует
этому современная австралийская идиома, - в смысле, машина починится, работа
найдется, долг выплатится и бог спасет, и нечего "worry too much". Отсюда
существующая в австралийских семьях практика иметь много детей. Абсолютно
искренняя, неотъемлемая уверенность, что окружающий мир как-нибудь позаботится
о них. Детей жаль ужасно - потому, что ничего им не светит по нынешним
апокалиптическим временам, ничего. "You could be heroes..."
"все будет, как будет,
ведь как-нибудь да будет,
Ведь никогда-же не было,
чтобы никак не было", -
пел кто? - Швейк? трактирщик Паливец?
Не помню...
А Шура, который мне гашишу в карман сунул?
В Москве?
Шурик - а вот читала я книжку "Генерация
П" - а там, за Че Геварой, на обложке - поля кока-колы и пепси-колы. Как
инь и ян. Шурик, помнишь - ты рассказывал историю, как в Израиле евреи
кока-колу пьют, а арабы - пепси-колу? И ни в коем случае ни наоборот?
И я подумала - а ведь имя оформителя книжки
пелевинской - А.Холоденко.
И твоя была - А.Холоденко.
И был ты художник-рекламщик.
Шура, это ты??
А в Австралии тоже такое - одни аборигенские
племена пиво "Фостер" пьют, в синих банках, а другие - "Виктория Биттер",
в зеленых.
Банки являются тотемами.
И широко известно, что пьющим "Фостер" "синим"
от "Виктории Биттер" нехорошо.
А "зеленые" могут умереть от "Фостера".
До 60-х годов - в австралийских школах НЕ учили
историю Австралии. Вместо этого учили историю европейскую, пересказывали
события при дворе короля Артура, запоминали даты битв и имена европейских
долин, в которых они произошли, заучивали династические последовательности.
Короче - все то, чего никто из них никогда, скорее всего, не увидит. В
самой Австралии не было ничего - кроме тюрем, церквей и ферм. История не
только закончилась, она не наступила, потому, что времени не было. Но они
хотели быть англичанами, частью великой империи, причастными - причастными!
Английскость - ценилась превыше всего.
Первый удар этому
чувству identity был, по-видимому, нанесен в 1915 году, когда Австралия
мобилизовала в помощь Англии очень существенное количество лучших своих
мужчин - и многих потеряла в Галлиполи. Английские генералы отправляли
их в самые безнадежные места, как убойный скот. То-же самое происходило
в бурскую войну, и во Вторую Мировую тоже. Об этом редко говорят, но из
стран, воевавших на втором фронте, в пересчете на все население - потери
Австралии в той войне были исключительно высокими, - на втором месте. На
первом - были сербы.
Когда японцы начали
бомбить Дарвин и северное побережье, кошмар привиделся 8 миллионам австралийцев,
всему тогдашнему населению континента. Мужчин не было, женщины стояли за
станками, электроэнергию включали на несколько часов в день - и угроза
завоевания континента и превращения его в единый японский концлагерь, как
случилось на соседней Яве, - была реальностью. Смотрели "Доброго Рождества,
мистер Лоуренс", Ошимы?
Австралия в ужасе
воззвала к Англии. Но Англия недвусмысленно отказала, Англии было
не до того. В стране повис ужас, и на помощь пришли американцы. С тех пор
- американцев в Австралии не любят. Я однажды поинтересовалась, а почему,
собственно, - защитники, ведь? А мне и ответили: "А вас, что-ль, поляки
любят?"
Второй удар старая
добрая Англия нанесла своим вступлением в европейский рынок, в 60-е. На
этом - Австралии было отказано в единственной оставшейся ей привилегии
- снабжать англичан дешевыми мясом, шерстью и хлебом. Дешевле стало покупать
у французов. Тут и закончился сон, приснившийся колониальной Австралии.
И началось - Dreamtime.
* * * *
В 1787 году, на 28 году правления короля Георга
III, английское правительство отправило в Австралию флот. Английские составители
законов желали избавиться от целого "криминального класса" путем создания
клоаки, невидимой, с грязным неименуемым содержанием.
"...О, это был эксперимент, конечно!... но,
на этот раз, экперимент особого толка, любопытный эксперимент - собрать
грязных животных, экскрементные массы, которые можно извергнуть - и которые
были извергнуты, причем сознательно - как можно дальше, с глаз долой."
Джереми Бентам, аболиционист.
В одном Лондоне, в 1777 году, каждый восьмой
житель - всего 115 тыс. человек, - так или иначе существовал за счет совершения
преступлений. Такова была цена промышленной революции. Один кабак - на
каждые 120 человек лондонцев. Георгианский уголовный кодекс, в основном,
описывал простую последовательность проступков, наказываемых казнью через
повешение, без милости церковного покаяния - вешали за все, начиная от
убийства новорожденного до "имперсонифицирования Египтян - переодевания
в Цыган". Особенно жестоко наказывались преступления против собственности
- подделка бумаг, например, - что естественно для времени зарождения акций
и прочих ценных бумаг, - или насилие над наследницей состояния, - не за
изнасилование, как таковое, но за покушение на аккумулированное ценности
семьи. Тем не менее, криминальная прослойка росла и росла, и не было особой
разницы между тюрьмами и трущобами, из которых Лондон в основном тогда
и состоял. Заезжие французы не могли понять, почему бы англичанам не создать
регулярную полицию, для борьбы с бандитами - но тут все было просто: пусть
лучше перережут горло десятку людей, периодически - чем дом перестанет
быть крепостью. Англичане насмотрелись через Канал на то, что произошло
во время французской революции, со всеми их лягушечьими выдумками, проверками
на дому и шпионами. На виселицу, зато, англичане попадали с исключительной
легкостью, но такой непереносимой, нищей и безнадежной была жизнь - что
из факта насильственной смерти устраивался последний, исключительный личный
спектакль, - и висельник уходил в небо, как комета. Молодые мужчины и женщины
садились в телегу смертников и позировали, разряженные в белые одеяния,
означавшие невинность, с лентами, развевающимися на шляпах, отдавая честь
толпе, - и толпа эта приветствовала их не гнилой капустой и дохлыми крысами
- но фруктами и цветами. "Они путешествуют по Пути Стыда, будто это - Парад
Цезаря"!
Презрение к смерти, свойственное английским
преступникам, с восхищением отмечалось европейскими путешественниками,
чьи собственные нарушители умоляли, либо скулили, либо впадали в тупую,
пассивную неподвижность, и палачи волокли их в последнюю дорогу, как мешки.
"...как будто идут к брачному венцу, с тишайшим безразличием...", - с обожанием
описывали итальянцы английские казни.
Повесить всех не получалось, и тюрьмы стали
республиками сублимированного криминального класса - они принадлежали "антиподам
преступления", а не ясному миру правосудия. Такова была неотчетливая логика,
приведшая к транспортации каторжников в Австралию, Системе - как назвали
ее в правительстве. Транспортация сделала сублимацию буквальной - зло переносилось
в другой мир. И вместо того, чтобы повиснуть - они поплыли.
Транспортация каторжников,
"государственных людей" (Government men), представлялась как Высочайшее
помилование. Есть в этом что-то до тошноты английское - такое демонстрирование
милости, власти над жизнью-смертью. Не следование законам во имя справедливости,
но балансирование, внесение постоянного страха, и неуверенности, и элемента
случайности - помилуют? нет? - и собачья благодарность руке, дающей жизнь,
руке Суверена, Провидения, - неизбежно ожесточающая сердца и рождающая
болезненный, невротический фатализм.
Чтобы понять непостижимость такого
австралийского изгнания, нужно помнить, что в конце 18 века мир был невелик,
а 7 человек из 10 англичан всю жизнь жили в одной и той-же деревне. Обитаемая
белыми Америка сводилась к тонким полоскам вдоль восточных побережий, белый
человек никогда не спускался к верховьям Нила, а контуры Антарктиды и Австралии
едва были нанесены на карту - и главное, там, на югах - простирался дикий,
невообразимый океанический ад, такой же непредставимый после смерти капитана
Кука, как и до его рождения. Лучше бы их отправили на Луну - ее, по крайней
мере, видно из Англии.
Их путь лежал в обход
- через Канары, Бразилию и Кейптаун. На подходе к экватору стало невыносимо
жарко и влажно, и из трюмов кораблей полезли крысы, блохи, тараканы и клопы
- а в трюмах "по колено стоял слой морской воды и фементирующихся мочи,
блевотины, дерьма, гниющей дряни, дохлых крыс и сотен иных составляющих
Великой Эпохи Мореплавания, и испарения и эманации этого были так сильны,
что панели кают и пуговицы на кителях офицеров из охраны почернели". Когда
тропические дожди обрушились на флот, каторжники вымокли до нитки и лежали
в трюмах, а жара была такой невыносимой, что одолела женщин-каторжниц,
и те часто падали в обморок, а обмороки эти заканчивались сильнейшими эпилептическими
припадками. "Но, невзирая на нервирующее влияние такой атмосферической
жары, столь воспламеняющейся была конституция этих созданий и развращенность
их сердец, что узницы... не могли заснуть без незамедлительного коитуса
между ними и моряками... Это желание женщин быть с мужчинами стало столь
неконтролируемым, что ни стыд (который, естественно, давно был ими утерян),
ни страх возмездия не могли удержать их от попыток пробраться через палубу
в каюты, отведенные матросам..."
Они плыли 252 дня.
736 каторжников и около 400 солдат и офицеров выгрузились на берег Сиднейской
бухты 6 февраля 1788; стоял шквальный ветер, и грозовые облака горами громоздились
на горизонте, наступили сумерки, и небо взорвалось. Палатки сорвало, и
вся стоянка немедленно превратилась в грязное болото, а женщины, вымокшие,
в глине, метались по нему, спасаясь от насилия, преследуемые мужчинами-каторжниками.
Одна из молний подожгла дерево посреди лагеря и убила нескольких овец и
свинью. А в это время, большая часть моряков с корабля "Леди Пенрин", везшего
каторжниц, потребовала добавки к рациону рома, "чтобы повеселиться в женщинами,
покидающими корабль". Вытащены были жестяные кружки, ром пролился в горло,
и пьяные матросики незамедлительно присоединились к каторжникам-преследователям
на берегу. "И это выше моих возможностей описать сцены дебоша и бунта,
царившие на берегу в ту ночь". Это - была первая "bush-party" в Австралии,
где кто-то пел, а кто-то дрался, а кто-то сквернословил - и все это под
завывания бури, сотрясавшей корабли. Парочки, с кишками, горящими от бразильской
огненной воды, забивались в щели между камнями, скользкие от красной
глины, и можно честно сказать, что сексуальная история Австралии на этом
началась.
Невыразимо жалкими, голодными, безутешными
были первые годы существования пенитенциарной колонии. Меланхолия буша,
постоянный грохот прибоя, изматывающий вой ветра, страшная сушь и жара,
бесплодная земля и тупой труд, легкость получения вторичного смертельного
приговора - а главное, какая-то... нечеловечность, что-ли, австралийской
земли, вселяющая безумие, быстро ожесточали, разбивали сердце и превращали
каторжников в нелюдей. И как это бывает- dog needs underdog to feel canine.
Из каторжников, транспортированных в Антиподы с 1788 по 1852 - было 24
тысячи женщин - одна на семерых мужчин:
"А по четвергам, в солдатском клубе колонии
на Норфолке, все местные женщины-каторжницы участвовали в Танце Сирен -
раздетые догола, с номерами, намалеванными на спинах, чтобы их обожатели
могли опознать их, и, хлопая в ладоши, радостно приветствовать особенно
гротескные танцевальные па... таким развлечением это было, что весь остаток
недели посвящался в тюремной казарме обсуждению подробностей вечеринки...".
Можно предположить также, что на столь удаленном
континете, где женщин было мало, гомосексуализм процветал. Так оно и было.
В 1832 году, на одном из первых австралийских судебных процессов, рассматривающих
buggering - свидетель присягнул, что "около 50-60 случаев содомии случается
в день в колонии Норфолка (население - несколько сотен человек), - настоящая
сексуальная эпидемия, предпочтительно вовлекавшая также насилие и мучения
- как часть получаемого удовлетворения. Это сделало человеческие
условия невыносимо жалкими...".
В Англии Австралию не считали местом
для житья. Все австралийские колонии несли исключительно пенитенциарные
и устрашительные функции на протяжении 90 лет. Нагромождение последовательности
социопатических генералов-губернаторов, садистов-офицеров и аккумуляция
160 тыс. ожесточенных и озверевших от отчуждения, голода и дикого
бессмысленного труда заключенных тоже добавили к приобретенной Австралией
исключительно адской репутации наихудшей из британских колоний.
"Глаз Божий глядит на людей, каковых не бывало
со времен потопа. Здесь они вступают в брак поспешно, без влечения, здесь
живут, как сложится, в одиночестве. Общество без признаков общества, чьи
мужчины очень ожесточены, чьи женщины - очень бесстыдны, и чьи дети очень
непочтительны... Нагой дикарь, пробирающийся сквозь здешние бесконечные
леса, не знал никаких страшных преступлений, кроме каннибализма, пока
Англия не показала ему настоящий Ужас, воплощенный в ее заключенных..."
"Бухта Маквайри лежит на 42 градусах южной
широты и 145 восточной долготы, на западном побережьи Тасмании. Приближаясь,
видишь, как скалы расходятся и пропускают тебя, молча смыкаясь за спиной.
Земля исчезает в белесом, дрожащем мареве, стеклянном свете, сочащемся
через стену морской водной пыли от волн, колотящихся о берег. Здесь никто
никогда не жил. И никогда не будет. Вода в приливы принимает масляный,
набухший, блестящий вид - которого до смерти боятся суеверные моряки. Туда
отправляли тех, кто нуждался в "выпрямлении и упорядочивании".
За входом в бухту виден остров, и конец бухты
невидим и теряется в сером мареве, а вода - табачного, жирного цвета, густая,
с запахом мочи, крашеная корой и илом, принесенными туда с тасманийских
гор. На дне, в иле - живут метровые крабы. Небо - серое, и холмы - серые,
исчезающие друг за другом, плоские, будто вырезаны из бумаги, и световое
дрожание и мерцание разбавляется бесконечными дождями с низкого
неба, постоянно капающей водой - архаическая, постоянно расползающаяся
на глазах картина мироздания до начала истории".
Конечно, они пытались бежать. Особенно
настойчиво валили ирландцы, придумавшие легенду о "там, далеко, на севере
- есть большая река, отделяющая Австралию от южной части Китая, и если
переплыть ее - тебя встретят меднокожие приветливые женщины". Очетливое
чувство возникло у меня, когда я пришла в старую тюрьму, которая
так и функционировала пенитенциарно до 1995 года, 150 лет - а потом стала
музеем. А еще тоже - до последнего времени вешали там на балке над ямой,
сооруженной в прошлом веке. В таком каменном пенале метр на два - сидевший
кто-то, рисовал свинцовым карандашом греческие фризы, по всей камере -
в стиле Брюллова, классическом, то есть - а это было запрещено, и он, сидевший,
овсянкой, что-ли, все новые картинки замазывал. Герои, лошадки, женщины
- много женщин в одеждах, все больше грацию и мудрость знаменующих - а
в самом дальнем углу, там где света нет, и дальше уже некуда прятаться
- там одной Афине-Палладе, на троне сидящей - та-же рука пририсовала соски,
тем-же карандашем свинцовым - без всякого соблюдения анатомии на этот раз
- жирная точка в центре окружности, как бойскауты рисуют. И стали у Афины
- сиськи. Как надо, то есть.
Ирландцы Сканлан и Бронвен и англичанин Лемон
- свалили в районе Устричного Залива, в 1832. Англичанина раздражало, что
ирландцы говорят между собой на гэльском, которого тот не понимал, поэтому
однажды, возле костра, Лемон достал пистолет и выстрелил Сканлану в голову.
Подоспевшему с вопросами Бронвену брит сообщил, что "поскольку нас теперь
осталось двое, в будущем, я надеюсь, мы станем понимать друг друга лучше".
Они стали отвязываться в буше вместе, убив четверых белых и неисчислимое
количество черных, и через какое-то время их словили, застрелив Бронвена
в стычке. Лемону было приказано отрезать голову приятеля и принести ее
в тюрьму, вместо повинной. Что он и сделал. В награду, его пригласили в
Дом Правительства, на прием, где и помиловали.
Укравший 6 пар ботинок Александр Пирс получил
7 лет Транспортации - и удрал из Маквайри Харбор с семью приятелями в те
места, где нет ничего, кроме хаоса, и где никто не жил. То, что должно
было стать простой, дохлой попыткой и медленным умиранием - стало карнальным
таким актом, посюсторонним углублением в смутные области Сновидения, где
семеро мужчин были медленно и ритуально как-то съедены, а продвинувшийся
в немыслимые кармические области Пирс с куском мяса в кармане выплыл на
поверхность в другом конце Тасмании, где никто не верил его ненастойчивым
попыткам описать пережитое. Его словили на чем-то другом, отправили
в Маквайри опять - и он тут-же смылся, прихватив приятеля - которого завалил
и стал поедать, отойдя от каторги километров на десять. Он уже слышал звуки
другой музыки.
160 тысяч каторжников Системы за 100 лет.
И еще 160 тысяч - после войны, в течение 5 лет, перемещенных лиц,
солдат, просто персонажей, озверевших от ужаса, осколков аристократических
семей несуществующих итальянских, болгарских, венгерских династий.
Австралия, видимо, приобрела вкус к решению проблем колонизации -
путем привоза рабов. Так образовалась нация.
На знаменитом корабле, приплывшем в западно-австралийский
Албани в 1952 году, плыли красивые, породистые как лошадки, сероглазые
красавчики-венгры, все - вуманайзеры и великие Гэтсби, получившие образование
в Вене, последние гусары, наверное... "Боже, спаси нас от венгерских стрел
и сабель!" - говорили в Европе. Они пили паленку и шампанское, дрались
из-за женщин, вспоминали английские штудии, зверели от жары и говорили
друг другу, кивая головами и гладя женщин по шелковым ногам: "Для
нас, аристократов - есть путь, ведущий в высшее австралийское общество,
которому мы принадлежим по праву - и путь этот: КАРТЫ И ЛОШАДИ. Заброшенные
жестяные военные бараки на 50-градусной жаре, где нет покоя и нельзя заснуть
- приняли и их, и в буш они пошли, взрывать скалы, рыть золото, пить лагер
и копить деньги.
Плыли сицилийские крестьяне мафиозных корней,
сильно покоцаные Муссолини и дружественными режимами, смурные, корявые,
пропотевшие, целыми деревнями - их австралийцы ненавидели и презирали.
Мой русский дядя, красавчик, пока не разбился на мотоцикле в Виктории -
рассказывал, как в китайском квартале Перта итальянцы устроили пиццерию,
первую в Западной Австралии, и там играли первые рокенрольные пластинки,
и австралийские мальчики-фермеры ходили туда бить морду вонючим "майгрантс",
за неслыханную вонючую еду - пиццу и общее блядство облика. А они
отбивались, венгры, украинцы, поляки, итальянцы. "Bloody migrants". А было
это - в одна тысяча девятьсот пятьдесят девятом году... А еще, потом -
приехал самолет с заказанными невестами для западноавстралийцев - тех-же
рокенрольных мальчиков из пиццерии. И сошли на берег 300 испанок, напуганных
и черноглазых. А было это в 1965 году... Как вы говорите? Новый французский
роман? Годар? "Имя - Кармен"?
Stain, каторжное пятно, нация преступников,
генетическая клоака Англии, европейская сирота, Земля Изгнания и Бегства,
амнезия, забывчивость, желание начать с начала - повисшие в
дрожащем стеклянном австралийском воздухе невидимой пылью, от которой
тело высыхает - как сапог. Конец времени. Dreamtime.
* * * *
Одна русская геологиня жаловалась, как, будучи
в Казахстане переводчицей в группе австралийско-английских геологов, она
страдала от привычки тех мочиться прямо во время деловых совещаний в поле,
почти не отворачиваясь и продолжая разговор, который она должна была переводить.
В принципе, аборигенок готовят к тому, что жизнь мужчины не имеет прямой,
понятной женщинам, органической связи с предметами реального мира, но скорее,
с их источниками в Dreamtime. Женщины, таким образом, поддерживают, придают
смысл и участвуют в драматизации кодов, запретов и секретов мужских ритуалов.
Стараются, как умеют. Австралиец-антрополог Берндт рассказал поучительную
историю о том, как он сидел однажды возле костра с аборигенами, а старец
аборигенский излагал какую-то длинную песню про Красные камни, и белых
попугаев, и про женщину, жаловавшуюся своим братьям на то, как ее обидел
"этот, шутник Нараманганим, со своим длинным членом...", - и старец этот
несколько раз произнес слово, которого антрополог Берндт не знал. И тот
спросил у одной из женщин, что это слово значит. Женщина визуально обиделась
и громко сказала, что слово это - имеет сакральный смысл в мужских ритуалах,
и ей, женщине, произносить его запрещено. Старец посмотрел на нее с видимым
одобрением и важно кивнул. Через два дня антрополог Берндт сопровождал
в буше компанию аборигенок, ищущих еду. И упустив уже было пойманную ящерицу
- та самая, законопослушная аборигенка разразилась потоком брани, каждым
третьим словом которой было сакральное, запрещенное.
Соблюдение ритуалов делит пространство вокруг
костра на части - мужскую и женскую. Это было одно из моих
больших откровений - граница, которая разделяет австралийских мужчин и
женщин. На одной из первых партий в комнату, где я пила пиво, ворвалась
хозяйка-голландка, которая чуть не плакала - и стала жаловаться, что вот,
опять, австралийская история - мальчики говорят о машинах в одной комнате,
девочки о шопинге - в другой. Не хотят танцевать. И совсем не разговаривают
друг с другом. Голландка ужасно расстраивалась. Она все старалась тогда
начать здесь новую жизнь, ей было 28 лет, и у нее была любовь. Ее
бойфрэнд, украинец-австралиец во втором поколении, был полицейским, и с
ним произошла обычная история - его жена-англичанка, прожившая с ним лет
семь, совершенно внезапно от него ушла, забрав детей и подав на него в
суд. Адвокаты встретились, и оказалось, что эта девица собирала и копила
чеки на семейные покупки, выписывая их на свое имя. Западно-австралийские
законы об охране женских и детских прав - совершенно драконовские - последствие
времен золотой лихорадки, когда женщин здесь почти не было, и потому, что
логично, с ними плохо обращались. Украинец лишился дома, денег, машины.
Через какое-то время он встретил свою голландку, влюбился - и тут открылась
еще одна подробность. Приблизительно 40% женатых австралийцев-мужчин, имеющих
детей, берут на себя ответственность за предохранение женщин от беременности.
Они делают несложную операцию, после которой становятся стерильными. Украинец
к ним принадлежал. Голландка очень расстраивалась. Но они все-таки поженились.
И опять построили дом.
Потом я потеряла их из виду, а недавно они
нашлись. Конец истории тоже был обычный. Голландская и славянская
ментальности не ужились, и голландка с трудом вернулась домой. А украинец
живет один, стал очень неприхотлив в быту, мало кого видит, купил компьютер,
провайдера, нашел в Америке русскую подругу и говорит с ней по Сети, камерами
обложился. Его социальные ценности изменились.
Собственно, эта история и есть квинтэссенция
западно-австралийской жизни, какой я ее увидела. В ней есть все - и два
дома, и жена-англичанка, и жена-голландка, и секс, и дети, и одиночество,
и Интернет, и адвокаты, и русская любовница, и Индийский океан, и Красная
пустыня - которых в историю эту никто специально не привносил, зато они
были частью Сновидения с самого начала. Такая или подобная история случается
с половиной австралийцев. Они называют это австралийской мечтой.
Между полами тут идет что-то вроде необъявленной,
вялотекущей войны, и в нее вовлекаешься непроизвольно. Считается, что это
- тоже последствия каторжной системы, когда соотношение женщин и мужчин
- было один к четырем в районе Сиднея и один к двадцати - в пустыне. Исторически
сложившийся, общепринятый тип австралийца - молчаливый, каменный, сам-себе-хозяин,
недалекий и усматривающий свою выгоду. Исторически сложившийся тип австралийской
женщины - полу-bird, полу-gal - "шила" - как они говорят, туповатое, услужливое
сексуальное существо с манерами леди полусвета, довольно независимое, хотя.
Ролевая дифференциация - железная, до сих
пор, и наиболее четко различается в маргинальных формированиях - типа "байкис"
или новой породе "серферов" - совершенном австралийском феномене. Обитаемая
Австралия - это периметр белых, пустынных пляжей и полупустынной прибрежной
полосы. Еда и жилье дешевые. Одежды нужен минимум. Работы почти нет. Зато
на пособие по безработице, "дол" - вполне можно жить. И появилась новая
порода людей - которые покупают старый автобус, разрисовывают его в меррипранкстерском
стиле, грузят на крышу доски для серфинга - и пускаются в объезд Австралии
по периметру, - и в конце концов исчезают из социального контекста, выныривая
из своего призрачного, пустынного и номадического существования только
для получения очередного пособия или, там, пива купить. О них ходят легенды,
говорят - они и не люди уже вовсе - так, человеческие Летучие Голландцы.
Я видела документальный фильм про таких - расслабленный дилинквент лет
тридцати, с косяком в зубах и банкой пива, сидел в тени автобуса с розовым
кривым пенисом, нарисованным на борту - и рассказывал истории о "пацанах",
- а к твердому и горячему его плечу жалось существо лет шестнадцати, со
спутанными волосами, и чувствовалось, что ей очень нравится, что "ее хорошо
натягивают и немножко унижают". Чувствовалось также, что ее и прибить могут
немного иногда.
Этика существования, кстати, в таких "серферских
гангах" - страшно интересная. Например, они прикалываются на серфинге в
тех местах, где много акул - как сообщил в фильме дилинквент с косяком
- "а не суйся, если не можешь - не можешь, бля - проваливай наххуй
- ищи, где есть такие же, как ты, пидоры...". Буквально.
Слова дилинквента получают развитие по ходу
дела - фильм начинается с интервью с новичком - мальчиком лет 20 из мельбурнского
университета, - который присоединяется к "ганг" на пару месяцев и принимает
личный вызов серфинга в акульих водах. Это очень понятно. В конце
фильма он уже лежит в отдельной комнате, с ногами в потолок, руками на
веревочках, как мумия, признаков не подает, а в вены его вливается
прозрачная жидкость, и чувствуется, что скоро, очень скоро, из него и выливаться
станет прозрачная. То, что его не убило, определенно сделало его сильнее.
Роли, роли - детерминированая жизнь, кому такое
могло придти в голову? Австралийское "Руководство по Домоводству",
изданное в 60-х годах. По нему учили девочек в хай скул:
"Вы должны помнить, что к приходу мужа со службы
- нужно готовиться ежедневно. Подготовьте детей, умойте их, причешите и
переоденьте в чистую, нарядную одежду. Они должны построиться и приветствовать
отца, когда он войдет в двери. Для такого случая, сами наденьте чистый
передник и постарайтесь себя украсить - например, повяжите в волосы бант.
В разговоры с мужем не вступайте, помните,
как сильно он устал, и на что ему приходится идти каждодневно на службе,
ради вас - молча накормите его, и, лишь после того, как он прочитает газету,
вы можете попытаться с ним заговорить".
И оттуда же, из части "Советов для мужчин":
"После совершения интимного акта с женой, вы
должны позволить ей пойти в ванную, но следовать за ней не нужно, дайте
ей побыть одной. Возможно, она захочет поплакать".
Остается добавить только, что восточноевропейскому
человеку в зоне таких традиций - чаще всего наступает полная труба. Его
контакты с лицами противоположного пола довольно быстро перемещаются на
генитальный и прогенитальный уровень, отчего остается отвратительное послевкусие,
похожее на чудовищную, гипертрофированную, как выросший в тропическом климате
огурец, посткоитальную депрессию.
* * * *
"Сложная внутриклановая градация аборигенов
позволяет выходить на интимный уровень коммуникаций только в определенном
кругу. Избегая любых контактов с тещей, например, или сводя к формальным
- контакты со старшими братьями, кузенами и отцовской родней, человек может
отвязаться в общении с женой, племянниками, дедушкой и внучками. А уж тут
разрешены грязные шутки, сплетни, саркастические замечания (в особенности,
по поводу тещи), жалобы, жалость к себе, стычки, ржанье и все прочие проявления
полной расслабленности", - это из толстой антропологической книжки
про обычаи австралийских аборигенов.
Видимо, это проклятье места, потому, что к
этому свелись человеческие отношения в здешней русской компании, которую
я знаю. Семь лет назад нас было здесь 8 человек - русских, из четвертой
волны эмиграции - и мы жались друг к другу, как собачки, на веранде в Свонборне,
у приятелей, и не то, чтобы додумались там до смысла всего, но мы были
привязаны друг к другу. Наверное, история моей русской компании, "гарнизона"
- это чистый пример того, как эта красная земля под ногами, на которой
чувствуешь себя, как вошь, как блоха на раскаленной чугунной плите, стиснутая
меж двух стихий - океана и ветра, разогнавшегося от Южной Америки, и красной,
убийственной пустыни,- перетирает, приземляет, утилизирует попавших на
нее. Так и кажется, что вот-вот - и выдавит тебя из реальности куда-то,
в какой-то аппендикс, - что и произошло с русской компанией, превратившейся
в группу неартикулированных, энтропийных employees депрессивного вида,
способных на короткую сплетню о конкретных вещах.
"В аборигенском языке нет категорий или слов
для чего-то, находящегося между архетипами эпохи Dreamtime и собственно
физическим миром. Не существует концепции фикции, личного воображения,
фантазии и художественного рассказа. Все, что не происходит в реальности,
не описано в легендах и то, что нельзя потрогать - объявляется простым
и чистым враньем", - это тоже из книжки по антропологии австралийцев.
"Абсолютно исключительным отличием интеллекта аборигенов является их полная
неспособность к обобщениям и индуктивному мышлению".
* * * *
"В декабре 1850 года, через 20 лет после появления
первого поселения возле реки Свон, в колонии Западной Австралии было всего
5,886 колонистов, две третьих из которых, согласно губернатору Фитцджеральду
- "убежали бы отсюда завтра". Все, что было - это "депрессия, стагнация
и - я могу сказать это, - отчаяние". Единственно источник рабочей силы
мог спасти их - рабы".
Роберт Хьюз, "The Fatal Shore"
Маша Нестерова
:ЛЕНИН: