Дмитрий Лещинер
Фред Солянов
- У жаб есть свое благородство,
В виду это стоит иметь.
Тому, кто познает уродство,
Лишь ночью приходится петь.
Лишь ночью приходится петь.
Лишь ночью дозволено петь.
Ф. Солянов.
В день, когда я услышал его голос, ему было 45 лет и без одного дня месяц. По случаю, один из нас взял с собой эту запись. Поезд Москва-Феодосия.
Прическа у ней под мальчишкуПоезд Москва-Феодосия, Вербное воскресенье. Св. Мартына исповедника, папы Римского -- умершего в VII веке, в ссылке в Херсонесе. Впрочем, про церковные праздники я ничего не знал. Закатные тени Вербного воскресенья опускаются в гладь залива.
И челка-метелка.
Берет поцелуй со сберкнижки...
Если вам не поможет вдруг валокордин,Последний совет (вместе со всей ситуацией) был для меня тогда особенно интересен. На что, кстати, "моя милая" мне и не упустила тут же указать. Но, хорошим советам обычно мало кто следует. Увы.
Изучите закон эволюций
Беспредметной любви, беспредметных картин,
Беспредметных иллюзий.......................................
А когда ваша милая любит двоих
И томится в движениях странных,
Возлюбите всех женщин как ближних своих,
В равной мере желанных.
Колумб открыл пути для королевских каравелл,Это было поразительно. Это надо было слышать. Мелодию, и ритм, и особенно -- голос. Голос, интонацию и напор. Да эти кассеты сплошь -- одна часовая, две других на два часа с лишним вместе записи -- являли непривычное, явственное чудо. Часовая пленка была записана в 1965, ночью, тайком, на студийной аппаратуре в Радиокомите. Оригинал пришлось стереть -- но остались копии.
Блага находят на дорогах ада.
Мы викинги. В Ньюфаундленд ходили между дел,
Когда вам и не снилось Эльдорадо.Когда же гуманисты заселяли рай земной
Доносами, убийствами, изменой,
Мы клинописью майи застывали над волной,
Мы кровью не расписывали стены...
А в это время, на другом берегу континента поднимаются уже волны зари Страстной седмицы. Впрочем, про церковные праздники они ничего не знают. У берега, американские корабельные вертолеты начинают подготовку к вылетам. Завтра они спустятся на крышу сайгонского посольства, лихорадочно пытаясь вывезти... что еще можно вывезти? что еще можно успеть? -- да и почти ничего уже нельзя. С моря, с авианосцев, со стремительно уплывающего острова земного рая... туда, в стремительно ускользающий желанный земной рай. На вывоз американских граждан -- 18 часов. На рассвете последнего дня апреля, в среду, последний вертолет вырывает последних морских пехотинцев из посольских кварталов. Посольство затоплено ликующим народом. Танки Вьетнамской Народной армии накатятся и с грохотом вплывут в Сайгон.
А потом -- Страстной Четверг и Первомай. 1 мая 1975 года. День Победы. Мы празднуем у себя в Коктебеле. Празднуем не Победу, конечно -- мы даже не знаем про нее. Празднуем Первомай, Крым, весну, отдых, любовь. А мне-то лично -- кстати, -- 19 еще нет.
Разбухшие весенние дорогиПразднуем Крым, весну, любовь -- и ночами слушаем Фреда -- гипнотизирующий, завораживающий метр аккордов, плывущий на наши уши, как танковые траки по каткам. Семиструнка. Некто сказал однажды, что Фреду нужны на гитару не стальные, а титановые струны. Это и вправду так.
Взасос целуют нам босые ноги
И не пускают в надоевший дом.
Поставим мы вчерашнему гнездовью
Одетое черешнями надгробье
И вдаль уйдем.
Мадонна, мадонна, мадонна,Затем -- Пасха. Про нее мы, впрочем, тоже не знаем. Даже и Наташа Бабицкая, самая, наверное, среди нас наученная, вроде бы не вспомнила о ней. Нынче, бедная, замужем за французом, за миллионером, кажется. В том году Пасха была очень поздняя -- 4 мая. 1-го, 2-го были праздники. 3-го -- суббота -- выходной. Четвертый подряд день, воскресенье, отдыхать -- Советская власть решила, будет слишком жирно. Велели: день сделать рабочим, неиспользованный выходной "присоединить к очередному отпуску". Как говорили тогда --
Всю ночь про себя я твержу.
Тебя никогда я не трону,
Я богу другому служу.Но как в нашем северном крае
Две черные розы в глазах
Цветут до сих пор и карают
Любовью, похожей на страх?
Спасибо партии родной
За любовь и ласку --
Отобрали выходной,
Обосрали Пасху.
Ну, нам-то, в Крыму, было все равно. Как бы то ни было, мы отдыхали. Свои выходные мы выкроили. Мы и не знали про то.
И через неделю, в Светлую Пятницу -- День другой Победы. 30-летие Победы советского государства и народа в Великой Отечественной войне. Танки, танки, танки. Танки повсюду. На Красной Площади, в Сайгоне, в Адене, Аддис-Абебе, Луанде, Гаване, Лиссабоне. Наши танки. Наши!! Над ними, нашими -- не заходит солнце. В майские праздничные дни прилавки московских магазинов завалены марочным фирменным портвейном. Отмечаем первую годовщину победы португальской социалистической революции. Советская страна, закупая классический портвейн, протягивает руки молодому государству братской Португалии.
А на наших пленках -- чистая магия. Другого слова, пожалуй, и не найти. Да, ну и мелодия эта, тоже.
Ломаются игрушки у веселых добряков,Я с детства любил танки. У нас, на Серпуховке, мимо ехали танки первомайского парада. Выйдешь днем -- солнце, тепло, свобода, праздник: иди по мостовой -- машин нет. Только танки, один за одним, с грохотом идут с парада. Хорошо! Посторонишься немного. А бывает, и вовсе остановятся рядом. И красиво, красиво так -- траки ложатся на катки, со звоном укладываются, приминаются, подстилаются под танк. От гусениц следы такие белые, рубчики небольшие на асфальте.
И руки застывают от бессилья.
И влажный шепот полночи с незрячих чердаков
На старый город опускает крылья.Мигает, как бездарный шут, трехглазый светофор,
Под ним скрежещут танки, как скелеты,
И пики добрых ангелов нацелены в упор
В игрушечную голову планеты.
И правильно -- это ведь не что-то там такое. Это танк прошел. И шарики скачут на резинках. Продаются шарики, тещины языки со всех лотков. До революции их китайцы готовили к концу поста -- в четверг разворачивали торг. А в наше уж время -- на Первомай. Нет, танки в городе -- это хорошо. Это залог счастливой жизни. Свои, конечно, танки. А другие танки -- такие вообще не имеют право быть. Да и не будут -- коли есть свои.
Полтора года, как на Западе -- энергетический кризис. Нет бензина. Машины на приколе. Ну, и кризис валютный. Сейчас он в Азии и в России. Тогда он был в Европе. Через три месяца, в Хельсинки, они подпишут соглашения, отдавая нам, наконец, вполне официально пол-Европы -- и дозволяя пробовать забрать вторую половину.
Мы всю Европу ставим на кон, на кон, на кон,Это -- его любимая, гусарская тема. Et ce n'est-que ca! Применительно к гусарам 1812 года -- такие слова могли бы быть озорным хвастовством. Сегодня -- они звучат позорным издевательством. Когда же это было написано -- это было просто констатацией факта. Только потому оно и было смешно. Да, но вместе со смехом -- чистейший восторг переполнял душу. Ощущение безграничных возможностей. Весь мир -- наш.
А там и Африку, глядишь!!
Голубая пена неба.Да просто нельзя было, никто не мог иначе.
Злая радость без конца.
Здрасьте, здрасьте, товарищ Брежнев!Полугода не прошло с декабря 1974. Советско-американская встреча в верхах во Владивостоке. Вновь назначенный американский президент прибыл, как Рузвельт в Ялту или Тегеран, на прием -- в вотчину хозяина. Как Рузвельт, подслушиваемый, и пытаясь спрятаться от слежки, переминается по ночам на дворе у стенки на морозе с Киссинджером и свитой -- в своих дорогих пальто с поднятыми воротниками. Обсуждают завтрашние переговоры, чтобы русские не услышали. Русские слышат, разумеется.
Беспокоить я Вас не хочу.
Я генсека не путаю с сексом
И сексота от них отличу.Не люблю ни китайцев, ни чехов.
Власти нашей я предан навек.
Я черт знает с какого там года
Беспартийный, но свой человек.......................................................
Я письма не пошлю за границу,
Правды нашей врагам не продам.
Даже нашу советскую скуку
Предпочту буржуазным благам.Потому что зачем же тревожить
Государственно-строгий покой.
В моих мыслях и мыслях партийных
Просто разницы нет никакой.
С тех переговоров Леонид Ильич привез в Москву полностью согласованный проект договора СНВ-2. Нет, нет, не нынешнего, недочеловеческого -- но того, Изначального и Истинного, потом из наших рук утянутого, ухваченного где-то там, в крепостных перепончатых льдах геенны поднебесной, переметчивыми бледными хорьками. Того, въяве обещавшего нам близкую досягаемость нашего господства. На обратном пути, в Монголии, внезапно хватил Леонида Ильича удар. С той поры будучи нездоров -- так и не смог он уже пожать для нас достойных плодов Победы.
Фред никогда не был за границей.
Плотней прихлопни двери там,Это уже, впрочем -- 1983. "Закрытое письмо" (Брежневу) -- в 1968. А пока что, в Крыму, в 1975 -- нас переполняет безумство. Восторг и -- нестерпимое желание совершать серьезнейшие и непоправимейшие просчеты. Что я, кстати, тут же и проделал (да нет, не в любви... не только в ней, точнее). Но это уже -- совсем другая история.
А баб с пытливым передом
Пошли ко всем Америкам,
По-нашему к чертям.
Так вот, мой кореш бдительный,
Был случай удивительный,
Как я открыл Америку,
По-ихнему -- бедлам....................................
С родными негритятами,
"Пантерами" патлатыми,
Расистам и погромщикам
Ну сладу просто нет.
Все рвутся миллионами
В столицу эшелонами.
Вот почему жрать нечего
Тем янкам двести лет.
-- Двести лет! Бедолаги...
-- Поехали.........................................
Даются индульгенции
Гнилой интеллигенции,
Ей рот гнилой картошкою
Попробуй замуруй.
По-нашему -- спивается,
Промеж двух партий мается...
-- С чего это у тебя двоиться рано стало?
-- Ей-Богу, промеж двух партий мается,
Как тот, что промеж яйцами,
По-ихнему -- буржуй........................................
Теперь и я моментами
Воюю с диссидентами,
Да время все не выкрою,
А надо бы всерьез.
Хотят ведь гниды страшные,
Чтоб жил я не по-нашему,
А только бы по-ихнему,
Не выйдет! Хрен под нос.
-- Точно, Вань. Не выйдет.
Я думаю, что эти две седмицы 25 лет назад, в начале мая 1975 года --
от Вербной недели до Фоминой -- они и были высшей точкой 20 века. Мы знаем
-- мы созерцали это. Мы жили уже там -- в пространстве сбывшейся
несбыточной надежды.
2. Смерть
Альфред Михайлович Солянов родился 28 марта 1930 г. (это, наверное, многие уже сообразили и так). В Пятигорске. Рос в Москве. (Об этом он написал -- и даже издал (в 1974!!) -- повесть "Федька с бывшей Воздвиженки".) Семья его - родом из Астрахани.
Мой дед был спор на верфи и в кружале,Век мой, зверь мой.
В искусство претворяя ремесло.
Великие его не замечали,
И слава Богу -- здесь хоть пронесло.
В полночь 31 января 1900 года (так мы, кажется, должны считать?) какой-то григорианский тролль где-то на гринвичском меридиане (наверное, даже в пригородах Кембриджа), нажал зелено-черную кнопку, и для нас, согласных заранее на этот дурацкий опыт, отсчет времени пошел. Календарный двадцатый век: он родился, и век его был -- как человеческий век.
Блаженное детство, детские шалости -- от "двух до пяти". Война в Африке, падение Порт-Артура, мятежи в России.
В 10 лет - первые признаки характера мужчины. Революция в Китае, революция в Мексике. Балканская война.
13 лет. Первое, мусульманское совершеннолетие. Сараево.
16 лет. Возмужание. И гадство, не без этого тоже. Ополчение. Красный петух. 18 -- Республика Советов. 20 -- Муссолини. 21 -- СССР.
Молодость, расцвет свершений. 28 -- Великая депрессия. 32 -- Великий перелом. Третий Рейх.
Зрелость. 38 -- Молотов-Риббентроп. 40 -- Nel mezzo del cammino di nostra vita...
...Дние лет наших, в них же седмьдесят лет, аще же
в силах, осьмдесят лет, и множае их - труд и болезнь.
Начинал Фред свои песни в 1962-63. Вместе с Визбором выступали в кафе "Романтик" на Комсомольском -- у кинотеатра "Горизонт". Большинство своих песен -- он сочинил в последующие три года.
Прохожие бегут от улиц беспокойныхПро эту песню, "Соловья-разбойника", его преподаватель в музыкальной школе для взрослых сказала: "удивительно, как Вы смогли запомнить такую сложную мелодию". Не такая уж она и сложная, впрочем. Он слегка хвалится этим. Да есть чем -- но не сложностью. Время было -- становиться проще.
В уютное тепло тоскующих квартир.
А рядом мой двойник, мой соловей-разбойник
Задумчиво шагает, как верный конвоир.
Когда гуманитариямВеселый сказочник, творец придуманных чудес.
Починят полушария,
Начнут они, бездельники,
Быстрей соображать.
Заводы полимерами,
Народы полумерами
Начнет интеллигенция
Снабжать и ублажать.................................
И от зари невидимой,
Зари полупредвиденной
На землю полутонные
Легли полутона.
Больную прячет голову
Душонка полуголая,
Одною половинкою
Давно болит она.Зачем вам полурваная
Земля обетованная?..
УселсяВ 1968 году ему пришлось скрыться из столицы. Он сбежал на север, провел там порядка года. Печора, Мурманск.
месяц на порог.
Повисла ночь на паутинке.
И золотистый
носорог
Тихонько снял свои ботинки...
От волны и до волныОн, кстати, философ. По профессии. Окончил философский факультет МГУ, в 1954. И даже поступил в аспирантуру. Но не судьба была. И вот почти всю жизнь -- как вернулся с Севера -- проработал он сторожем, электриком, грузчиком. Тоже занятие для философа.
Перезвоны затаились.
И на сопках валуны
Белым ягелем покрылись.Белой ночи ветерок
Бродит вкрадчиво и робко.
И бездомных недотрог
Моряки уводят в сопки.
И в растерянности страннойAmor condusse noi ad una morte.
Отчего-то станет жаль,
Что закутана в туманы
Неулыбчивая даль.Где плывет в звериной пляске
Белым лебедем медведь --
Жизнь рождается из сказки,
Чтобы в сказке умереть.
Любовь вела обоих нас на смерть.
Чужая нежность тяжела,Фантазер и провидец.
Когда в глазах чужих таится.
Она случайно в них вошла,
Чтоб никогда не повториться.И в невесомости ресниц
Мы тяжесть эту ощущаем.
Она как небо без границ,
Когда мы небо замечаем............................................
Ее мы всюду гоним прочь,
В проклятьях от нее таимся,
Но эту тяжесть превозмочь
Мы даже в смертный час боимся.
Летучие жабы рыдаютВлюбленный наблюдатель.
И крыльями мокрыми бьют,
В тумане, как голуби, тают,
Как райские птицы, поют.И ворон, усевшийся на кол,
У дьявола сердце лизал.
И дьявол впервые заплакал
И что-то в тетрадь записал.Нечесаный гордый старатель,
Он понял, зачем каждый год
Печали веселый ваятель
Печально веселье печет.
Шагают ночью башмакиЛюбовь. И трезвая честность песни.
Со свадьб и похорон.
Со всех сторон,
Со всех сторон
Унылых истин звон.Но в темноте, как светляки,
Глаза глухонемых --
Вся ночь для них,
Детей ночных,
Счастливых горемык.Под ними плещется трава,
Как синий океан...
Я найду себе планету,И главное -- то, что он -- знал. Так, по профессии. По необходимости. По уважению к себе.
Имя нежное ей дам.
Улечу на струйке света,
Не вернусь обратно к вам..........................................
Одиночество вселенной,
Словно люстры звезд костры.
И у каждой есть свой пленный
И над каждой -- топоры.Я найду свою планету,
Имя нежное ей дам.
Улечу на струйке света
И вернусь обратно к вам.
Стороной нас люди обойдут,Он -- знал, что он -- знал.
Чтоб забыть, как страшное сказанье.
И у нашей славы украдут
Траурные ленты под глазами.
3. Распад
...Дние лет наших, в них же седмьдесят лет, аще же в силах, осьмдесят лет, и множае их - труд и болезнь.
40 -- Nel mezzo del cammino di nostra vita.
44. 52. Чем дальше, тем тяжелее ноша. Жизнь - под уклон, жизнь по инерции. 75 - конец. Начало умирания века. Мы, пойманные в янтарь календаря, не имели выбора. Должны умирать вместе с ним. Превращаясь в бессмыслицу, предательство и смрад.
Аника дышитКак молоды мы были. Как хотелось всего. Как думали о "сопротивлении системе". Оказалось, что система -- не вечна, а вот сопротивление -- долговечней ее. Вечное сопротивление. Непривычное сопротивление. Сопротивление, которого нет.
И глас громовый слышит,
Лишь конь дрожа ступил
Последних три шага:
-- Ты, едучи на рать,
Забыл отца и мать,
Ни Господу ты свечка,
Ни черту кочерга!Смерть водит злою
Невидимой пилою,
На жилах, на костях
Все точит сталь свою.
Аника пал без сил,
Никто не схоронил,
Тут по Анике слава,
И я о нем пою.
Когда пора отчаятьсяФред моложе века - на 29 лет. Что ж. Для нашего с вами возраста - это разница совершенно не принципиальная.
Наедине с собой,
Идет он, где качается
Фонарик голубой...............................
Его наутро заново
Под мороком ночей
Шатает, будто пьяного,
От голубых лучей.И будут кони-окуни
Рыдать наперебой.
Качается под окнами
Фонарик голубой.
В 1978 он крестился. Крестили "тайком", на старомосковской квартире. Как он потом говорил -- "тогда еще наши руководители свечей в храме не держали". Крестил ныне покойный о. Владимир Степанович Рожков, тогдашний настоятель церкви "Нечаянныя Радости" в Марьиной Роще, выпускник Академии Ватикана. Еще про о. Владимира рассказывали, что он носил демонстративно значок почетного чекиста. Врут, небось. Я не замечал, во всяком случае. Кто помнит, он был потом, в середине 80-х, настоятелем Николо-Кузнецкого храма, после кончины о. Всеволода Шпиллера, с 1984. Между прочим, в том же 1978 -- и так же "на дому" (но не в Москве, а за городом) -- крестился и я.
Ах, Ты, Господи Христе,В то время мы еще с Фредом не виделись. Встретиться удалось лишь через пару лет, в 1980. Он работал тогда грузчиком в булочной на Солянке -- в той из двух, что подальше и поменьше. Сутки работал, трое отдыхал. Получал 100 р. в месяц. Пил, но старался сдерживаться. Я помню, когда приходил к нему на работу, он сидел обычно, подобрав ноги, с похоронным видом, на грузовом люке во дворе -- своем основном рабочем месте. Как раз недавно ушел к третьей жене. Через несколько лет, впрочем, ушел и от нее.
Спас Ты вора на кресте.
Отведи другое горе
И спаси Ты крест на воре!
Христос, с Тобою, Господи,И трезвая честность песни.
Как с песнею цыган.
Христос, с Тобою, Господи,
Как с правдою обман...
Пускай Господь тебя хранитЕдинственный сборник его песен -- выпущен, наконец, к 65-летию, подаянием бизнесмена -- называется "Серега-неудачник". Так же, как и первая песня в нем. Он слегка хвалится этим. Песни же его -- пленки, записи -- до сих пор не изданы. Негде взять вообще. Нет, но у кого-то же они хранятся.
От жен чужих в чужой постели,
Где за стеною тонкой спит
Чужой ребенок в колыбели.Где даже правда тихо лжет,
Мерцая чистыми глазами.
Пускай Господь тебя ведет
Куда угодно -- только б
с нами.
Стороной нас люди обойдут,Давний друг его, Рудик Новоселов, проработавший всю жизнь в "ящике", трудясь над ракетно-лазерным щитом -- сохранял бобины оригиналов ранних записей Фреда в железных коробках. Называлось это "железный Фред". Да лет десять с лишним назад уплыл как-то "железный Фред" в Сибирь, Бог весть, приплыл ли наконец обратно. Сам же Фред все свои пленки раздал еще раньше -- да и не было их, как правило, с самого начала у него. Не раз делали записи, в конце 1980-х даже студийную, обещали дать копию, да так ничего и не отдали (не говоря уже -- не издали).
Чтоб забыть, как страшное сказанье.
И у нашей славы украдут
Траурные ленты под глазами.
Сопротивление, которого нет. Что ж, на том и спасибо. Кем удавалось быть и кем хотелось быть. Нужно учиться жить. На сто лет вперед следует учиться жить.
Через сотни катаклизмовБросал жен. Женой прельщался. Жил в нищете. Ссорился с детьми, со внуками. Пил. Жил у матери. Тосковал. Друг его старый, Юрий Александрович Романюк, нарисовал ему на компьютере грушевидную мятую глазастую гитару для обложки книги "Серега-неудачник". Ушло на это полтора месяца. Не в одиночку - с дочкой Фреда на пару. Так они с ней и поженились.
Таракан усы пронес.
И наука с укоризной
От него воротит нос...............................
Изменяется природа,
Изменился человек,
Но в семье не без урода
Даже в наш красивый век."Панта реи" -- эллин скажет,
Это значит -- все течет.
Гений путь вперед укажет,
Превратит позор в почет.Но чихали тараканы
На естественный отбор:
Можно жить под каблуками
И позором звать позор.................................
Стать, конечно, дураками
Не позволит нам никто.
Приползайте, тараканы,
К нам еще лет через сто.
Была у него (Романюка) подборочка стихов машинописная -- "Веселый Бармалей".
Летит, летит по небу
Веселый Бармалей.
Он пропил все на свете
И растерял друзей.
Летит он и смеется,
Не зная, почему.
И маленькие дети
Завидуют ему.
А вот еще:
Я детсадовец-злодей,
Убиваю я людей.
Как приду я в детский сад,
Воспитатели дрожат.
А недавно в нашей группе
Приключилася беда:
Из подушки выпал трупик.
Это я его туда!
Жил в нищете. Пил. Пьянствовал. Болел. Сильно болел -- тяжко. Бывает уходил и в запой. Был при смерти не раз, и долго -- в разное время. Чудом спасся -- видимо, молитвами жены. В последней болезни, принимал пять микстур за раз. Лечился фитотерапией. Чагой, прополисом, молоком пчелиной матки. Вроде, выкарабкался -- молитвами и усердием жены.
Она к нему неравнодушна. Она, кстати, неравнодушна и взаправду. Он начинает за ней ухаживать опять.
Я грешник. Не мудрец и не герой,Что возразить.
Но говорю с улыбкою смиренно,
Что верность равнодушию сестрой
В любви бывает чаще, чем измена.
4. Любовь
Прирабатывал он в свое время сторожем на виноградниках, в Крыму. Люди были под сильным впечатлением. После его отъезда уже, как-то прибыл большой начальник, попросил показать ему агитбригаду -- местную самодеятельность. Один приятель начал петь и показывать начальству так, как делают обычно певцы в электричках:
В нашем городе, где уборная,Начальник был в восхищении: "Вот какие у нас песни народ поет."
В петлю бросился человек.
Брови черные, губы черные,
Руки белые точно снег.
Мой друг, выросший в рабочей слободе в Перово, вспоминает, что во дворе у них парни пели (1960-е) "Цыганочку" Фреда как "народную" -- хоть, честно говоря, на народную она нисколько не похожа, удивительно даже.
От голых плеч и от зеркалПервая любовь... старина. Гусары. Лермонтов. Пьеса о Лермонтове. Чаадаев. Поразительная поэма о Чаадаеве, зеркально-самосимметричная. О Чаадаеве и о Бенкендорфе -- и о Лермонтове. К счастью, она напечатана в книге.
Лоснился бар и весь сверкал,
Привык он белым запахом слепить.
Бледна девчонка, смущена,
Не может, бедная, она
"Цыганочку" от твиста отличить.Не отличить коньяк и чай,
Не различить где ад, где рай,
Здесь молча все расселись по углам.
Здесь модницы коктейли пьют,
Через соломинку сосут
Любовь и скуку с горем пополам.
"Есть сладость в том, что не сбылось..."Великолепная поэма о картошке -- "Солянум туберозум" (1982). Ну, не только о картошке, конечно. Первая любовь. И в ней -- невыносимое переживание злости бытия. Любовь и злость.
Идею страстью повершили.
Конек на крыше смотрит вкось.
Мы рабство наше заслужили.
И не спастись от жабьих губ
Душе под пенье судных труб....А был тот сон на смерть похожий.
Вершит слепую круговерть,...Дние лет наших, в них же седмьдесят лет, аще же в силах, осьмдесят лет, и множае их - труд и болезнь.
Сама без радости и смысла.
И вся галактика, как смерть,
На красной ниточке повисла.Господь послал нам эту нить,
Чтоб жизнь и смерть соединить.
Он дарил мелодии, рифмы, строчки. Кое-что отдал Высоцкому. Галичу подарил рифму.
Ну, так хватит о женах законных.Между прочим, известный хит "Какая чудная земля кругом залива Коктебля" -- это на музыку Фреда. Он в свое время предложил для сего мелодию своей песни (1963) про Иверскую гору. Так и осталось. А песню ту прежнюю он не поет.
Им ли наши печали понять.
Только посвиста вьюг заоконных
Не унять, не унять, не унять.
Подарил целую песню, одну из лучших своих песен -- другу-режиссеру. Фильму его, который ее не взял -- но на дыхании которой, взял "Оскара". Песню не пустило начальство. "И мне еще легко так верится, что к сорока все перемелется..." В фильм пошли песни Никитиных. Впрочем, за невзятую песню режиссер ему заплатил -- по своему обещанию, всего лишь. По высшей ставке, и с потиражными: вышло 600 рублей! Полугодовая его зарплата грузчика. И лишь лицо Фреда осталось в кадре. Кто помнит -- "Москва слезам не верит", финальные кадры, пикник: Его, Гошины, друзья, Его компания -- и секундный кадр -- тщедушный веселый бородатый философ играет на гитаре. Это Фред.
Песнями он тоже пытался зарабатывать. Можно было писать песни к кинофильмам. Платили по-разному -- в кино, например, по целым трем было ставкам, по высшей ставке -- 90 руб. за песню, по низшей -- 30. А на телевидении -- платили 150. В начале 70-х было два заказа на работу -- совместно с композитором Николаем Каретниковым. Одну песню -- в один фильм (да результат -- ни песни в фильме, ни 150-ти обещанных), а в другой фильм -- четыре целых. И заплатили -- за четыре -- 240 (две по высшей, две по низшей), спасибо режиссеру. Единственно вот, песни в фильм, не попали опять, а автор не попал в титры. Одна все же песня, впрочем, про ивушку стоящую у камня, уцелела чудом, безымянная. Фред фильм смотреть не стал -- не смог. Рудик Новоселов посмотрел. Когда Фред стал его допрашивать -- как, мол, там моя песня? -- он сказал: никаких там твоих песен не было. -- Как так, не было? ну, а какие-то хоть песни были? Ну да, была одна, народная. Про ивушку там, стоящую у камня.
Давал концерты, да, давал концерты. Часто без денег, иногда без сбора. Когда мог физически, когда находились устроители, когда как-то добывался зал -- редко больше, чем на 40 человек. Раз в полтора-два года получался концерт, не чаще (если везло). А вот что он сказал на юбилейном концерте в день своего 50-летия -- первом, наверное, где слушателей было порядка 100:
"Таких вечеров в моей жизни, в общем-то -- не было. Но все-таки вот, до 50-летия дожил -- такой вечер я получил. Вместе с футляром [для гитары], о котором я тоже, давно уже мечтал. Вот; ну хорошо, когда мечты сбываются. Ну я тогда начну сразу -- петь, без всяких предисловий..."
Был потом еще вечер в ФИАНе, в большом зале, в 1983. А добрался как-то раз и в космос -- был концерт в Звездном городке, и с прямой трансляцией на орбиту. Говорит, космонавтам понравилось. Это был один из немногих случаев, когда он был после концерта доволен сделанным. А вообще, рассказывали, что его "Песня о космонавтах" (1963) нравилась когда-то в свое время -- они ее пели -- Гагарину и Комарову.
И в небе и домаКак положено опальному поэту -- да, это уж если он поднимается к статусу поэта от статуса грузчика -- занялся переводами. Была в Москве такая организация (а может, и сейчас есть?) -- Профком литераторов. В Союз Писателей, конечно, вступить, об этом и думать было нечего, а вот в Профком литераторов -- по чьей-то дружбе удалось. Требовалось там, кажется, чтобы состоять в членах, доказать, что ты зарабатываешь литературным трудом. Вроде, 80 рублей в год, была норма (а может, и чуть больше, не уверен). Немного подмухлевал и доказал. Зато, можно было (для родичей) путевки в пансионаты получать со скидкой, и еще, помощь с нахождением переводов. На 80 рублей в год хватало обычно. Перевел вот заново Майнринка, "Голема" -- и даже напечатал, в библиотечке "Иностранной литературы" (помнит еще кто-нибудь такой журнал?). Это уже в горбачевское время, когда попроще стало. За "Голема"-то получил аж, кажется, 300, за весь роман. (Впрочем, я не помню точно.)
Душа невесома,
Под тяжестью мира кривиться не ей.
Но в небо кривое,
Торжественно воя,
Ракеты уходят, как в царство теней.
Ага. Еще переводил 'стихи' американского президента, Картера. Это совсем недавно было. Тяжко, однако, пришлось. Ну, и заплатили, кажется, неплохо.
Сопротивление, которого нет. Что ж, на том и спасибо. Кем удавалось быть и кем хотелось быть. Нужно учиться жить. На сто лет вперед следует учиться жить.
Наверное, (D6) нет правды на земле, (C#7)
Наверное, (A7) ее нет и на небе. (D6)
Мчит наша правда, как пастух в седле, (C#7)
Меж небом (A7) и землею. Га (H7) гиждеби. *..................................................
Молчит священный колокол не зря.
Жив Агнец Божий в солнечном вертепе.
Помолимся ни с кем не говоря,
И нам воздастся так, что гагиждеби.Как солнце, (D7) преломи, мой друг, лаваш. (G)
Крупинки (H7) соли во вселенском хлебе, (Em)
Мы выстояли (A7) в царстве вечных краж. (D6)
Наш дух (B/E) блажен и нищ. (A7/5+) О, гагиждеби. (D6)______________
(*) С ума сойти (груз.)
Amor condusse noi ad una morte.
Любовь вела нас и дарила смерть.
5. Война в своем
Печатается нынче, как говорят в народе, "на Новом Мире". Не столь, конечно, престижно, как напечататься "в Новом Мире" лет двадцать назад. Да зато печатают. Напечатали вот повесть о "бесовском самокипе и персиянских слонах" в 1997, через десять лет. Хорошо. Отличная повесть. Напечатали повесть о Варшавском восстании (в разделе "из редакционной почты") -- не саму повесть, повесть о повести -- в 1995, через 20 лет. Тоже неплохо. Жаль только, дядька его, участник этого восстания, с которым писали повесть, не дожил до того. А уж "житие колокольного литца" напечатали промежду этих двух -- так и вовсе здорово.
Повести-то, о восстании, самой уже не существует -- есть не то четыре, не то пять редакций, исковерканных заказным авторедактированием до того, что ни одной и печатать нельзя, даже самой первой. И сил переписать нет.
А недавно приняли в Союз Писателей!! Да-да-да. В один из двух -- в "демократический". Позвали сами -- он и не просил.
Позвонили в самом конце 1998 года, чуть ли не 31 декабря. "Вы не возражаете, если мы Вам дадим рекомендацию?" Он спросил: "Откуда вы про меня знаете?" -- "Альфред Михайлович, мы давно следим за Вашим творчеством". Нехватало им к концу года поэтов до какой-то квоты, фонды обеспечить. И членский билет дали. Я сам видел. Да.
А последняя песня была -- задолго до этого. До союза, до "Нового Мира", до второго Белого Дома, до первой Чечни. До всего, чего вдруг внезапно оказалось слишком много -- не в подъем. Казалось бы, чего еще не видели. Ан, нет.
Твое, брат, время не пришлоНе смог перетерпеть войну в Чечне. Он-то не воевал, и дети не воевали. Чего там.
И не придет...
-- Как не придет?
-- Ты шут безродный
И свободный
Как юрод...
-- Какой юрод?......................
И вновь тот клык рассек навек
Седой Севан,
Седой Казбек...
-- Что слышно про святой ковчег?
-- Да ждут набег...Ты не горюй, настанет время и твое...
-- Вот е-мое...
-- Тебя ворье, брат,
Не поставит под ружье...
-- Ведь мы старье...
-- Я на тебя, на босяка,
Смотрю, завидуя слегка...
Да -- что бы ни делал и что ни думал (и глупость, да) великий человек -- он, в последнем счету, имеет на это должную причину.
Как еще про одного политика совсем недавно говорилось -- по сходному, кстати, поводу: метафизический гений часто бывает в практической жизни... как бы это сказать...
А проще и легче еще -- словами другого автора (но не ручаюсь за точность цитаты):
"Врете: он и жалок и ничтожен не так, как вы -- иначе!"
После 1993 песен больше нет.
