Еще просят рассказать, "что было дальше", или "хоть что-нибудь". Странно мне, что за люди о таких вещах просят. То, что дальше, для этого в самом большом словаре нету ни слов, ни "погрешностей". А "хоть что-нибудь", это вам зачем? Как дети малые... Ладно, расскажу я вам сказку, как у нас в лагере девчонки на ночь рассказывали. Особенно одна у нас этим славилась, рыжая такая, по имени Лина: она знала много ночных историй. Ее звали из других палат в гости, конфетами заманивали, любили послушать. Была у нее странность: если она соглашалась рассказывать, требовала, чтобы девчонки все снимали, и ночнушки, и трусики, и так без ничего ложились под простыни. Зачем ей это было нужно, не знаю, все равно свет мы выключали и под простынями не видно. Но она всегда настаивала и даже ходила проверять... что, уже интересно?
Ну так вот. Кое-что, может, и по правде было, а может, и не было. Только трусы не могут обойтись без вранья.
В стране Фелиссия, расположенной на острове в море, королевский флаг был черного цвета. В этой стране, по словам Лины, раньше жили пираты, вернее, у них там просто был лагерь. Они наворовали много богатой добычи и привезли на остров самых красивых женщин, с которыми и днем, и ночью превесело развлекались. А там была интересная растительность: невысокие кустики, похожие на заматерелую землянику, приносили удивительные плоды. Стоило женщине их попробовать, она уже не вспоминала о родном доме, даже если у нее остались там дети или семья. Некоторые женщины сразу после этого становились пиратками, делали себе повязку на глаз и отправлялись грабить корабли, да так храбро и бесшабашно, как будто всю жизнь только этим и занимались. А другие отращивали длинные ногти и волосы, красили себе глаза агатовой краской и гуляли по острову, поджидая пиратов с новой добычей. Под вечер они собирались у огня и пели очень нежными голосами, и постепенно делались до того похожими друг на друга, что никто не мог их различить, как сестер-близняшек. Хотя на лицо они были не так уж похожи: просто очень красивые.
Но вскоре охотники за пиратами из других стран построили очень быстрые военные корабли из стали, которой не было у пиратов. Разбойничать на море после этого стало неинтересно, потому что время честной битвы закончилось. Новые военные корабли даже не пробовали взять пиратов на абордаж, а просто бомбили издалека, и все пираты сгорали живыми или тонули в море.
Тогда пираты, оставшиеся в живых, стали держать совет. Спорили-спорили и решили, что придется им -- до лучших времен -- осесть на острове. Построить крепость, приручить животных, добыть минералов и научиться всяким премудростям. Если приедут охотники за пиратами, притвориться мирными жителями: пираты, мол, стояли здесь лагерем, грабили нас, да все потонули. И самое главное: там, за городскими стенами, нарисовать чертежи и по ним построить новый корабль.
На том и порешили. Пиратский капитан был коронован самой большой золотой короной, какая только нашлась среди прежних сокровищ. Страну назвали Фелиссия, по имени самой красивой женщины на острове. А столицу назвали Фелис, по имени ее младшей сестры. И другим городам тоже дали причудливые женские имена. И стали строить себе дома, крепости и мосты, как у обычных людей, которые живут на обычных островах и не промышляют морским разбоем.
Но все, что уже рассказано, случилось в стародавние времена. Много лет спустя Фелиссия стала большой и красивой страной. Чужие моряки про нее не знали, и самый остров не был обозначен у них на карте. О прошлом напоминал только черный пиратский флаг, развевавшийся на башнях столицы.
(Правда, кое-какие старые морские волки с седой бородой, в Европе и в Азии, рассказывали, будто есть в море смертельный остров, где полуобнаженные женщины поют так сладко, что все корабли сами к ним поворачивают -- а женщины только того и ждут, потому что они хватают и пожирают матросов. Но на самом деле когда-то, в прошлом, женщины пели, а матросов убивали пираты; хотя это было так давно, что правду уже трудно узнать.)
И подобно тому как страна Фелиссия была скрыта от постороннего взгляда, где-то на востоке, у нее внутри, находился Спрятанный Город. Сейчас я расскажу о том, как проистекала в нем жизнь.
Дело в том, что его никто не видел, кроме королей той страны,
точнее, наследнику престола, достигшему совершеннолетия,
королева-мать давала секретную карту, и по этой карте принц сам,
без какой бы то ни было свиты, был обязан его найти. Но кроме
этого, девочки той страны, когда они начинали взрослеть, каждую
ночь видели во сне Спрятанный Город. И вот из тех слов, которыми
они поверяли друг другу свои сны, про жизнь в городе и стало
известно всем любопытным.
Жители Спрятанного Города обитали в больших каменных домах и поклонялись статуям. Ходили они по длинным, освещенным электрическими огнями подземным туннелям, а на улицу по закону могли выходить только на рассвете и на закате. Солнце они рисовали красным. Улицы были украшены большими фонтанами, из которых била мертвая вода: каждый, кто хотел, мог напиться той воды и умереть. Из мертвой воды можно было делать живую, но почти никто не знал, как -- в школах учили, что для этого нужна сперма младенца, слеза отпетого негодяя и кровь ни в чем не повинного человека. Мостовые были уложены гладким розовым камнем (а может, он только казался розовым в лучах утренней или вечерней зари), и сквозь щели пробивалась мягкая фиолетовая трава, где целебная, а где ядовитая.
Статуи стояли на всех перекрестках и медленно поворачивались вокруг себя, следуя движению солнца. Когда на них падали закатные лучи, они звенели, как фарфоровые стаканы, и скрежетали. То же самое они делали на рассвете. Статуи были разные и казались похожими на звероподобных голых людей, готовых вот-вот потерять человеческий облик и превратиться кто в волка, кто в рыбу, кто в обезьяну. Но никто не видел, чтобы они превращались.
Жители Спрятанного Города жили обыкновенно. Вышивали шелком, готовили пищу, ловили подземную дичь, справляли свадьбы, рождали детей, приносили жертвы своим богам и кумирам. Они жили себе, как живется, и совсем не думали о стране Фелиссии, о столице Фелис и о других городах на открытой земле. Это и понятно. Вы все тоже видите сны и наверное заметили, что (до тех пор, пока вам везет) обитателям ваших грез и кошмаров до вашей повседневной, так сказать, бодрствующей жизни нет никакого дела.
В Спрятанном Городе сезоны по прихоти календаря сменялись часто,
и были непохожи друг на друга. Но был один день, посвященный
всем сезонам сразу. Это был день, когда на улицах зажигались
фонари, и после наступления темноты молоденьким девушкам
разрешалось выйти из дома. Девушки выходили и ждали, а остальные
домочадцы глядели из окон.
Что касается одежды, то все девушки были одеты в тот вечер, можно сказать, по форме: в мягкие, стелющиеся по телу складками, легко расстегивающиеся ткани. Они выходили на перекрестки, стояли там впятером-вшестером близко друг к другу и ждали, повернув лица в сторону замка.
А замок находился в самом сердце Спрятанного Города, и подвалы его уходили вниз на невообразимую глубину, а верхние этажи и крыша -- может быть, купол, а может быть, вроде башни -- всегда были укрыты туманом. Большая дорога, покидая ворота, ветвилась на много поблескивающих в сумерках каменных лент, и по ним уже текли огоньки, за которыми девичьи глаза следили с надеждой и страхом.
"Идет серебряная паутина", "идут пауки", или просто: "ловцы идут" -- перешептывались люди в домах и девушки на перекрестках. (Потом, когда Спрятанный Город превратился в руины, а в его подвалах поселились летучие мыши, "серебряная паутина", которая будто бы охотится за девушками по ночам, попала в легенды, а еще позднее -- в страшные сказки, которые дети рассказывают друг другу в пионерлагерях. Но это обычная история, и мы на ней задерживаться не станем.)
По мере того как "пауки" приближались к жилой части города, становилась слышна тихая музыка, и правда похожая на перезвон тонких серебряных нитей. Всякий раз, когда расходились дороги, делились поровну и огоньки из замка, и в конце концов к каждому перекрестку подходили две-три женщины в прозрачных черных одеждах, одинаково красивые, с ярко-красными губами и изогнутыми бровями, щедро подведенными черным. На них были браслеты, серьги, бусы, диадемы и всевозможные украшения; они-то и издавали тот мелодичный звон, который был слышен издалека. С женщинами шел голый по пояс, мускулистый, высокий мужчина, который нес пылающий факел. Этот мужчина всегда молчал.
Когда они подходили, каждая девушка чувствовала холод, бегущий вниз по спинному хребту быстрой змеей. Что-то будет... И никто не знал: правда, что будет? Заберут ли в замок -- а там, говорят, в подвалах-лабиринтах бродят на свободе дикие звери, привыкшие к нежной добыче... а у стен обнаженные девушки, прикованные цепями, учатся играть на лютне, до тех пор, пока хищник вслепую, не зная дороги, не доберется на звук... и еще девушек раздевают догола и связывают ремнями попарно, и заставляют танцевать лицом друг к другу, зеркально отражая сложные движения, а если кто-то из двоих ошибется, до крови стягивают ремни... а еще девушкам приходится целовать в губы глиняную статую, похожую на козла, и у этой статуи от поцелуя рот раскаляется докрасна, она начинает двигать руками и не пускает девушку, и становится сама мужчиной или женщиной, кому как выпадет, а до того у нее между ногами было гладко, и предается с этой девушкой оргии до утра, все время обжигая ее губами, даже оставляя на ее теле особые следы... Заберут -- или просто оставят вышивать, скучать да молиться? Почти все девушки были влюблены в каких-нибудь парней, своих женихов, но после ухода "пауков" с небольшим (всегда небольшим) уловом самая горячая любовь казалась им остывшей мечтой.
Паутинная музыка между тем звенела, "пауки" подходили все ближе. Женщины и правда двигались очень похоже друг на друга, с нечеловеческой грацией -- как будто воздух был плотный, как вода, или они ходили во сне. Огромный мужчина с факелом в руке останавливался так, чтобы свет падал на девушек, а свет был мягкий, хоть и неяркий, и каждая деталь была в нем хорошо различима. На лице у мужчины играли отблески пламени, а так он был почти что в тени, и только видно было, что он нисколько не смотрит на девушек: взгляд его был устремлен вверх, к яркой Корабельной Звезде (а это была неподвижная звезда в небе той страны, по ней моряки находили свой путь) -- и его широко раскрытые глаза полны животного вожделения.
Женщины оглядывали девушек с головы до ног, легко и внимательно; девушки трепетали под этими взглядами, как будто ощущая прикосновения, хотя никто еще не касался их плотных и жарких тел. Оттого, что прямо напротив них стоял взрослый мужчина с факелом, то, что их ожидало, казалось им еще страшнее и слаще, и в душе никто из девушек не верил, что ему нет до них никакого дела. Даже не так важно, чем все это закончится (конечная цель быстро забывалась) -- каждая хотела привлечь его первой, поразить его, наверняка видавшего виды, своей только расцветшей девичьей красотой... а то, что он будто бы и не смотрит, это, наверное, просто игра огня.
Небо было темное. Луна в это время пряталась за облаками, а звезды, которые еще оставались, не могли его осветить. Факелы на перекрестках не обращались к небу, но они говорили между собой. Первое прикосновение мягких пушистых кисточек -- наверное, женщины были в перчатках, хотя обычно рассказывали, что меховые кисточки росли у них из кончиков пальцев -- первое прикосновение всегда было неожиданным, посылало мурашки по всему телу и расслабляло колени. Застежки уступали дорогу пальцам, обнажая шею и грудь девушки. Никакого белья, ни лифчика, ни трусов, ничего этого не разрешалось. Девушка подавалась вперед, и в этот момент ей можно было закрыть глаза -- перед глазами возникали светящиеся треугольники и круги. Грудь вздымалась сама собой, как бы отталкивая все еще прикрывающий ее расстегнутый ворот. Розовые соски, только что они были теплые и нежнее цыплячьего пуха, становились твердыми и просили прикосновений. Девушка знала, что нельзя поднять руку и пальцами сжать сосок: все это находилось сейчас в распоряжении пауков, а ей самой можно только мечтать, но ни в коем случае не словами. Только горячими волнами, которые возникают то тут, то там, разбегаясь по округлостям тела.
Меховые кисточки проходят между грудей и идут немного вниз; еще одна застежка, и ткани спадают, держась на бедрах. Девушка теперь обнажена до пояса, только кисти рук запутались в рукавах. Она дрожит всем телом и чуть выгибается. Мягкое, еле слышное прикосновение к левому соску (правый тем временем обводится по окружности) -- и девушка, слабо вскрикнув, падает на колени. Ее тело сотрясает судорога. Круги и треугольники перед глазами, наверное, налились светом, ослепили вспышкой и рассыпались на тысячу искр.
Женщины-"пауки" переглядываются. Эту девушку освобождают от одежды (она все еще всхлипывает, укрыв лицо руками), помечают ее крест накрест, по груди и вдоль середины тела, светящейся краской. Ее "выбрали", она пойдет в замок за огнем факела. Таким же манером отберут еще двух-трех девушек. А те, чье тело оказалось недостаточно чутким (даже если ему просто помешали неповоротливые мысли из головы), останутся дома. На это есть утешительная фраза, "каждому свое", и девушке, которая в тот же вечер приведет в порядок одежду и вернется к родным, обязательно ее скажут.
В этом месте Лина переходила на шепот, как будто знала заранее, что сейчас воровато скрипнут перед самой дверью некрепкие половицы и войдет наша вожатая Тася, ужасная дура, даже в темноте видно какая накрашенная. Иногда она ходит с Костиком, хотя ему нечего делать на нашей половине в такое время. Он идет за Тасей на полшага сзади и пожирает взглядом ее круглые ягодицы, которые натягивают складками Тасин сарафан и зажимают его в ложбинке, когда она делает шаг. На нас он тоже не забывает смотреть, а мы (совсем голые, как велела нам Лина) прячемся под простыни. Сарафан у Таси на завязочках и все время сбивается, а Костик, глупо хихикая, предлагает "давай помогу поправить". Кстати, все видели, как он в кустах, на зарядке, запускает ей руки и под лиф сарафана и под юбку снизу, а потом выходит со следами помады по мордатой роже и весь в пудре. Говорят, что Костик учился в специальной школе для дебилов, но поварихи очень любят его и всегда к себе зазывают, а Тася не велит к ним ходить.
Они проходят между кроватями и пристально оглядывают наши фигуры. Они ждут, что кто-нибудь из девчонок не выдержит, прыснет и зашевелится. Тогда Тася скажет: "Ага! Я слышала, как ты шепчешься!" -- и потянет нарушительницу за руку, а девчонка будет храпеть и в простыню заворачиваться. Костик захочет помочь Тасе, но она посмотрит на него сердито. И хрипло скажет пойманной: "К мальчикам в палату! До утра в одной ночнушке стоять! Живо-быстро!"
Я не знаю, что тогда будет. Наверное, мы вылезем, как та девчонка, все голые, и пойдем лупить их подушками. Потому что надоела, дура, со своим жирным ослом.
Но Тася с Костиком, так никого и не поймав, уходят "пить чай" в вожатую комнату, а мы засыпаем. Мы думаем про Спрятанный Город и глиняную статую, у которой докрасна раскаляются губы, и знаем, что завтра Лина доскажет продолжение. Если ее очень долго упрашивать.
Надежда Нащокина
При перепечатке рассказон Надежды Нащокиной просьба ссылаться на еженедельник :ЛЕНИН: