Тот год, когда Мадими пришла жить в прибрежную деревню Хайтта, многим запомнился. Происходили события важные и необычайные, одно страннее другого. Когда год закончился, и старый Ганда, провожая его, записывал все существенное в календарную книгу, то потребовалось столько места, что в книге не хватило листов; пришлось закрывать старый том и раньше времени начинать новый.

В самый жаркий летний месяц того достопамятного года откуда-то прилетел сильный ветер. Ветер дул не переставая, с рассвета и до заката, семь дней кряду. На ночь он стихал, утром начинался опять. Все это время люди сидели по домам и боялись лишний раз выйти на улицу.

Когда ветер кончился, выяснилось, что куда-то исчезла жена деревенского старосты Фарида.

В первый день осени Фарида вернулась, располневшая, похорошевшая и очень довольная. На все вопросы она ничего не отвечала, только улыбалась загадочно -- как будто она знает важную тайну, но такую, которую все равно никому нельзя рассказать. А через год у старосты родился сын. Еще через год -- дочка. И с тех пор каждый год в семействе было прибавление.

Медник Варага, тот самый, что весной отважно поборол черную рыбу, летом того года копал землю на заднем дворе и обнаружил зеленый от времени бронзовый котел. Котел попробовали вытащить на свет, но он только ушел в землю на полвершка; потом еще. Варага был человеком упорным, хотя и недалеким. Он собрал семью и друзей, и все вместе они тянули котел из земли целых два часа. Наконец в глубине земли что-то лопнуло. Все с шумом повалились друг на друга, а в доме у Вараги упала крыша. Котел взвизгнул, будто кошка, которой наступили на хвост, выскочил из земли, и стало видно, что от днища отходит вниз какой-то отросток, вроде как оборванная пуповина. Самое же обидное было то, что крышка приросла к котлу намертво, -- открыть его не смогли.

Линия берега весь год меняла очертания, иногда приближаясь к домам на два десятка саженей за один день. У старой Маланьи на огороде выросла тыква, имевшая вид маленького двухголового человечка; говорят, что две ее головы по ночам безобразно бранились между собой. Пьяницу Агафона, любителя вещей таинственных и загадочных, однажды утром нашли утонувшим в пивной бочке. Собирались отправить к Подводному Гриде, но посреди обряда он вскочил, перевернул похоронную лодочку, схватил свечу и два часа бегал по деревне как полоумный, кричал, что ловит нечистую силу. Потом он вырвал с корнем из земли болтливую тыкву, сьел ее, и три дня подряд спал богатырским сном. Когда снова открыл глаза, ничего не помнил. Зимой, на празднике Умара, приезжий жрец перепутал слова, и вместо "смиренно бдящих" пропел "бдительно смердящих". Многие этого не заметили. Другие подумали, что таков новый чин.

Мадими смотрела на все это с любопытством, но как бы со стороны -- как будто на кукольное представление, или на мельтешение потешных фигурок в ярмарочной палатке. Она все время помнила, что она здесь в гостях, до тех пор, пока не придет Хель и не заберет ее домой.

В самом конце лета, когда Мадими поджидала Хеля со дня на день и собирала вещи, в деревне вдруг обьявилась загадочная старуха -- та самая, которая первая встретила их с Хелем на пустынной улице три месяца назад. Старуха эта была бродячая колдунья. Ее звали Гарги.

Колдунья пришла в деревню еще ночью, как именно и откуда -- никто не видел. Только рассвело, она как ни в чем не бывало вошла в трактирную дверь. Мадими, которая тогда как раз подметала пол в общей зале, поразилась тому, какой цепкий и зоркий у нее взгляд. Как у ворона, который сидит на дубовой ветке и видит все, что творится кругом -- и в небе, и на земле, и под землей. Этим своим проникающим насквозь взглядом Гарги сразу же высмотрела Мадими в дальнем углу.

-- А-а... лесная гостья... -- сказала она, -- ну что ж, заходи ко мне в дом... погадаем тебе на судьбу.

Гадать на судьбу Мадими было неинтересно, но была одна вещь, которую она узнать очень хотела. Поэтому тем же вечером она надела черное платье и пошла на дальний конец деревни -- туда, где у колдуньи Гарги был свой дом.

Дом был низкий, темный и видно, что очень старый. Крыша просела. Окна стояли слепые, затянутые плотной синей бумагой. Дверь была закрыта снаружи деревянным брусом и заперта на засов, а в дужке болтался тяжелый медный замок. Мадими подошла к дому и собиралась постучаться, но тут засов приподнялся сам собой. Дверь отворилась. В проеме, опираясь на клюку, стояла старая Гарги.

-- Ну что, пришла? -- сказала она, будто каркнула, -- Ну, проходи.

Внутри было тесно и зябко, пахло мышиными шкурками и сухой травой. В углу горел очаг. На столе стоял круглый таз с горячей водой.

Старуха усадила Мадими на табуретку и велела молчать, смотреть в таз, положив руки на край стола, и думать о том, что она загадала. Сама она села напротив, опустила в таз маленький кругляшок из долбленого дерева и принялась дуть на воду, наблюдая, как светлая лодочка плавает туда-сюда, отражаясь от стенок. В тазу был почти кипяток. Над поверхностью стлался горячий пар, и ничего не было видно.

Старуха недовольно поморщилась, вынула лодочку и кинула в очаг какой-то травы. От этого по комнате пополз сладкий запах. Старуха взяла в руку ковшик, зачерпнула воды и наклонила ковшик над тазом, над самой его серединой. Вода начала стекать в таз, по капле -- кап, кап. По поверхности таза пошли круги. Старуха зашептала:

-- Кап, кап, кровь на кровь, течения водные, бури подводные, темная земля, черное небо... кап, кап, вихрем закрутись, облаком встань... капля камень точит, капля море переполняет...

Вода в тазу забурлила, как будто вскипела. Потом она выплеснулась через край. Мадими подняла голову и увидела, что вместо старухи перед ней сидит черная женщина.

Женщина казалась нечеткой. Мадими будто бы смотрела на нее через туман или мутное стекло. Видно было, что ей трудно удержать себя в воздухе и не рассыпаться, растечься мелкими струями.

-- Зачем звала? --

спросила она как будто издалека, сквозь шум водопада.

Мадими набрала в грудь воздуха и проговорила:

-- Ты меня обманула! Нет никакого у тебя дома! Привела меня в чужой дворец, пока хозяева спят. Зачем обманула? И раньше ты меня всегда обманывала. А до того -- Хеля. Оставь Хеля в покое!

Женщина смотрела прямо перед собой и молчала. Мадими добавила:

-- Уходи! Навсегда уходи! Я ведь тебя один раз уже прогнала. Всей деревней целую неделю твои кости глодали. В другой раз и костей не останется!

Еще секунду или две лицо женщины было неподвижно. Потом оно изогнулось в злобной гримасе, как у злого Гаральда из ярмарочного представления, и еще через секунду донеслись слова:

-- Глупая девочка! Кольцо мое потеряла... Планы мои порушила... Такое убежище уничтожила, такого обличья меня лишила! И что же ты думаешь -- навсегда меня прогнала? Как бы не так! Ты мне только помогла! Как рыба в сети -- сколько ни бейся, мне только лучше!

Мадими показалось, что в закрытой комнате подул сильный ветер. Она зажмурилась и крепко схватилась за край стола. Порыв ветра унес несколько слов. Потом ветер стих. Женщина грозила Мадими пальцем:

-- Глупая девчонка! Не нравится тебе, что хозяев нет дома? Хорошо же! Все хозяину расскажу! то-то обрадуешься... Ослепнешь, оглохнешь, волосы вылезут, глаза вытекут, замуж тебя никто не возьмет! Так и будешь -- бездомная, безмужняя! Гридина невеста!

Лицо женщины теряло четкость, уносилось куда-то, как щепка в водовороте, а последние ее слова звучали, как будто совсем издалека, так что и разобрать их было нелегко. Больше ничего она сказать не успела. Очаг вдруг вспыхнул ярким пламенем, Мадими на секунду ослепла и потеряла сознание.

Очнувшись, Мадими первым делом повела рукой по глазам. Все было в порядке. Она встала, подошла к старой Гарги, которая лежала на деревянной лавке в глубоком обмороке, поправила ей руку, положила голову поудобнее, и вышла за дверь.

Видать, черная женщина зря ругалась -- только себя распаляла. Сил у нее оказалось слишком мало, чтобы причинить Мадими вред.

Когда Мадими возвращалась от колдуньи по узкой улице, злобные пророчества вертелись у нее в голове, но было не страшно, а непонятно. Что это еще за "хозяин"? И что именно хотят ему рассказать? А дома у Мадими и так нет, живет она в гостях. Да и замуж не собирается. Последние слова были и вовсе странные -- "Гридина невеста". Ясно, что женщина хотела ее напугать -- только разве пугают такими загадочными словами? Потом Мадими вспомнила мертвого человека с копьем в груди, которого видела во сне, и подумала: получше жених будет, чем деревенские парни. Но мысль эта была такая непочтительная, что Мадими ее тут же забыла.

На следующий день, после обеда, Мадими раньше обычного сделала все, что нужно было по хозяйству, села на крыльцо и стала вспоминать разные вещи, которые остались в лесной хижине. Шишковатый корень, шкурку болотного духа. Золотое ожерелье, которое Хель принес в прошлом году. Кольцо с черным камнем. Зеленую бусинку. Вдруг она поняла, что соскучилась так, что сил никаких нет. Она отпросилась у Клары, взяла котомку и быстро-быстро побежала в лес.

В лесу было прохладно и сухо. Кое-где листья на деревьях уже пожелтели и собрались опадать. Но трава была по-прежнему густая, сочная, в ней прятались большие бледные грибы и горели ярко-красные ягоды тысячелистника. Знакомая тропинка как будто сама по себе вилась под ногами. Мадими бежала вперед, не глядя по сторонам, и думала о том, что расскажет Хелю про свою деревенскую жизнь. Интересного было много, всего сразу и не упомнишь. Вдруг тропинка кончилась. Дальше были только кусты -- цепкие, колючие, высотой в человеческий рост. Мадими очень удивилась, но делать было нечего. Она возвратилась к последней развилке и свернула не влево, а вправо.

Это не помогло -- новая тропинка тоже совсем скоро потерялась в кустах.

Так она билась и час, и другой, -- и все без толку. Везде был только бурелом и кусты моршенника. Ветки мельтешили перед глазами и били в лицо, кусты цеплялись за подол платья, сбивали с дороги. И все, что встречала она по пути, было незнакомо и непривычно.

Постепенно стемнело. Красные ягоды потускнели и слились с окружающей листвой. Смотреть под ноги стало бессмысленно. Дорога совсем пропала, ничего нельзя было различить.

Когда было уже совсем темно, и за деревьями вовсю сверкал фиолетовый Вурл, Мадими крепко закрыла глаза и беззвучно позвала Ианго Благословенную -- попросила, чтобы та сдвинула вековые деревья, развела кусты и пропустила домой. Потом Мадими открыла глаза и увидела впереди знакомый силуэт. Задыхаясь, она выбежала на поляну. Но хижины не было. Посреди поляны росла большая лиственница; под деревом на задних лапах стоял знакомый ей старый лис.

Несколько секунд лис смотрел ей прямо в глаза. Потом, так ничего и не сказав, сверкнул желтым глазом, встал на все четыре лапы, вильнул хвостом и исчез в темной листве.

Тогда Мадими повернулась и пошла обратно. Она поняла, что превратилась в обычную деревенскую жительницу.

Как только Мадими скрылась из виду, снизу, от земли начал подниматься белесый туман, и скоро вся поляна утонула в густой взвеси молочного цвета. Ничего не было видно. От вещей остались только нечеткие тени, которые колебались и подрагивали вместе с движениями холодного воздуха. Потом туман рассеялся. Посреди поляны стояла хижина Хеля, но она была пуста -- хозяин уже несколько дней странствовал где-то далеко, у внешнего берега.

Возле хижины, почти сливаясь со стеной, виднелась одна высокая тень -- не то резной деревянный столб, не то человек, который внимательно смотрит куда-то вдаль поверх белой дымки. Вот только для человека у тени было слишком много рук и ног.

Когда туман полностью исчез, тень разделилась на две, уже совсем человеческие: один стоял на плечах у другого. Увидев, что дорога свободна, он спрыгнул на землю. Медленно, не торопясь, повернул голову вправо, потом влево, потом хлопнул товарища по плечу. Оба пошли к краю поляны, туда, куда ушла Мадими. Шли они странно, размеренными, механическими движениями. Если смотреть издалека, можно было подумать, что это вовсе не люди, а деревянные куклы, которыми сверху управляет, дергая за специальную нитку, искусный мастер. Ни тот, ни другой ничего не говорили. На траве за ними оставался мокрый след.

Несмотря на странную свою походку, два человека перемещались тихо, неслышно, не задевая ни за невидимые в темноте хлесткие ветки, ни за цепкие кусты. И хотя шли они медленно, но почему-то вскоре оказались у Мадими почти за спиной, шагах, может быть, в двадцати.

Так они и следовали за ней по лесу, в двадцати шагах, не опережая, но и не отставая. И только когда Мадими поднялась на холм, за которым были видны огни деревни, тени остановились, повернули вспять и растворились в ночном лесу.

Теперь, когда Мадими жила в деревне, а волшебная бусинка осталась в лесной хижине, разговаривать с Ианго не получалось. Когда Мадими закрывала глаза, то по-прежнему чувствовала ее -- вот она, совсем рядом, -- но как будто скрыта за мягкой шелковой пеленой, сквозь которую не проходит ни голос, ни звук. Зато Мадими научилась чувствовать и остальных дюлюнгов, и даже ощущать немного их настроение. Только мертвый Грида всегда был нем и глух, как пустой изнутри камень. Еще Мадими подружилась с деревенской колдуньей Гарги. Когда та возвращалась из очередного путешествия в свой дом на дальнем конце деревни, Мадими ходила к ней в гости, училась варить травяные отвары, делать настойки, жечь в огне благовония, чтобы получать предсказательный дым. Старая колдунья хвалила Мадими и говорила, что у нее есть колдовской дар. Скоро она выучится волшебным искусствам. Тогда она тоже сможет гадать на судьбу.

Месяца через два на третий в деревню приходил Хель: навещал Мадими, гостил пару дней, приносил ей подарок, потом снова уходил в лес. К зиме Мадими совсем привыкла к деревенскому житью. Все как будто поблекло. Дома и люди, кукольные и неправильные, казались ей теперь естественными, такими, как и должно. Наоборот, то, как она жила раньше, и то, как провела в деревне первые дни, вспоминалось с трудом и было ненастоящим -- как будто все это ей приснилось в длинном, сложном и запутанном сне.

Началась зима. На праздник Умара трактирщик запер трактир и отправился с семьей на неделю в плавание, -- посетить всех дюлюнгов, всем засвидетельствовать свое уважение. Мадими на это время переехала жить к колдунье Гарги. На шестой день, когда колдунья стояла спиной к очагу и тянула руку за каким-то снадобьем на верхней полке, Мадими, которая сидела на лавке, вспомнила об осеннем гадании и спросила ее: "а что такое Гридина невеста"? Колдунья вдруг поскользнулась на ровном месте; банка со снадобьем выскочила у нее из руки, упала на пол и разбилась. В комнате запахло протухшей рыбой.

-- Ишь чего надумала! Разве можно так говорить! --

в сердцах сказала она.

-- Вот теперь бери тряпку и помогай мне с пола стекло собирать!

Мадими послушно принялась собирать с полу осколки стекла, зажав рукой нос, а старуха долго еще она ворчала и приговаривала:

-- Гридина невеста, тоже мне! Как только язык повернулся... Никогда больше такого не говори! Гридина невеста -- это сама смерть.

Мадими молчала. Про себя она думала, что черная рыба-женщина, должно быть, не очень хорошо умела по-человечески говорить, и что-то совсем другое имела в виду -- да только пойди теперь пойми, что.

Потом она хотела было спросить у Гарги про хозяина -- того, которому черная женщина грозилась все рассказать. Но не решилась. Уж очень Гарги была недовольна.

На следующий день вернулся трактирщик. Вместе с ним вернулась и жена его Клара, и обе дочки. Дейра, которая в первый раз путешествовала вместе со взрослыми, долго рассказывала обо всем и показывала разные вещи. Для Мадими в подарок тоже привезли много диковинок, одна другой необычнее. От каждого дюлюнга она получила по подарку -- кроме Ианго, у которой они и так гостили весь год, и Лхи, которую никто никогда не видел.

Мадими поставила все подарки в ряд на специальную полку в своей комнате и полюбила рассматривать их, представлять себе разные картины из рассказанного. Потом она стала ставить на ту же полку и другие вещи, в которых виделся какой-то смысл -- фигурки, камушки, цветные листы. Скоро у нее подобралась коллекция не хуже той, что осталась в лесной хижине.

Дейра часто приходила к Мадими в комнату, вместе они смотрели на фигурки и сочиняли истории -- про них, про себя, про то, что будет, про то, что было.

Некоторые из фигурок Мадими сделала сама -- слепила из белой глины, склеила из камней и веток или вырезала из плотной цветной бумаги. Другие она где-то нашла. Часто она и сама не помнила, где -- казалось, что игрушки были на полке всегда. Но одна вещь была особенная. Откуда она взялась, Мадими просто не знала. Это был длинный, извилистый корень какого-то дерева, похожий на змею. Мадими и Дейра так и называли его: "большой змей". Один конец его был толще другого, как змеиная голова, и на нем, будто немигающий змеиный глаз, застыла капелька желтой смолы.

История "большого змея" была такая. Хотя прошел и год, и два с тех пор, как Хель привел Мадими жить в деревню, а сам Хель появлялся в деревне все реже и реже, Мадими хорошо помнила его наставления и никогда не подходила близко к морскому берегу. Но чтобы не было обидно, она часто ходила на лесное озеро. Вода в нем была совсем черная из-за торфяного дна, но чистая и спокойная. Летом она нагревалась на солнце и была теплая, как молоко.

Один раз Мадими пошла купаться вместе с другими деревенскими девочками, и отплыла очень далеко от берега -- так, что деревьев не было видно, и вокруг была только дремотная темная вода. Мадими нырнула. Из-под воды солнце казалось зеленым, а небо свернулось в блестящую воронку. Вдруг какое-то течение, которого в озере обычно не было, подхватило Мадими, закружило и утянуло ее на глубину. Солнце совсем исчезло. Стало темно. Мадими подумала, что сейчас ей не хватит воздуха. Но течение протащило ее еще несколько саженей и отпустило. Мадими вынырнула на поверхность, отдышалась и очень удивилась: вокруг по-прежнему было темно.

Сперва она решила, что каким-то непонятным образом потеряла сознание под водой, так, что прошло много времени и наступила ночь. Но небо было неправильное. Вместо мягкого фиолетового свечения Вурла оно сверкало холодным зеленоватым блеском, как гнилушка или болотный светлячок. Берег оказался совсем рядом. Мадими выбралась из воды и огляделась.

Место было незнакомое. Деревья здесь не росли. Кругом были только мелкие сухие кусты без листьев. В некотором отдалении, саженях в десяти от воды, Мадими заметила бледное пятно. Она подошла поближе. Пятно оказалось вкопанным в землю большим камнем. Когда-то давно он был белый, но теперь весь порос мхом. Камень выступал из земли на полфута. Верхушка его была спиленная, ровная, а сам он был восьмиугольный, шириной сажени в полторы.

Мадими взобралась на камень. Некоторое время она рассматривала растрескавшуюся поверхность, а потом ей стало не по себе. Она встала во весь рост, набрала в грудь воздуха и изо всех сил закричала: "Эгей!" Но вместо громкого крика раздался только какой-то странный, приглушенный всхлип.

И тут же, со всех сторон, миллион разных голосов ответил ей такими же непонятными, неопределенными всхлипами.

Мадими вздрогнула, но быстро сообразила, что к чему. Ведь это всего лишь эхо! Вот почему кругом было так темно -- должно быть, течение затащило ее в подводный грот.

Мадими спрыгнула с белого камня и, осторожно ступая по скользкой почве, пошла туда, где зеленое свечение было сильнее всего. Скоро она нащупала рукой холодную каменную стенку, прошла вдоль нее какое-то расстояние, завернула за угол и увидела самую обычную лесную поляну. Под ногами была мокрая трава, как если бы только что прошел дождь. Посреди поляны, прямо на траве сидели два человека.

Один был широкий, плотный, похожий на кузнеца -- он сидел к Мадими спиной. Другой, на вид чуть выше и послабее, повернулся вполоборота. Мадими показалось, что он ей смутно знаком. Волосы у него были темные, мокрые и спутанные. Возле виска Мадими заметила бурое, выцветшее пятно. В правой руке этот человек держал какой-то вытянутый предмет.

Он поднес предмет к губам и подул в него. Тут же зашелестел ветер, и со всех сторон, усиленные эхом, раздались невнятные, неопределенные всхлипы.

Человек опустил руку, медленно, как-то механически растянул губы -- так, что получилась улыбка -- и сказал:

-- Вот оно как.

Говорил он тоже медленно, равномерным, бесцветным голосом.

Другой -- тот, что был похож на кузнеца -- отвечал ему таким же ненастоящим голосом:

-- Ты торопишься. Ты всегда торопишься.

-- Почему? -- возразил первый, -- Она же пришла. Госпожа будет довольна.

-- Нет. Ты дурак, Дрогго Дайтиме. Твоя госпожа тут ни при чем. Мы служим хозяину, а не твоей госпоже.

Кузнец помолчал. Потом он сказал:

-- Еще рано.

Его собеседник пожал плечами и ответил:

-- Ладно. Хорошо.

Потом он повернулся к Мадими лицом и сказал, смотря ей прямо в глаза:

-- Иди сюда.

Мадими вдруг стало зябко. Она пошла к темному человеку, ежась от холода и неловко ступая босыми ногами по мокрой траве. Он все так же, не отрываясь, смотрел на нее холодным немигающим взглядом. Когда Мадими подошла к нему вплотную, он протянул ей странный предмет, который все время держал в правой руке. Мадими автоматически взяла его. Человек поднял пустую руку, провел раскрытой ладонью перед глазами Мадими, и сказал:

- Забудь.

Потом он сделал резкое движение, как будто отталкивая ее. У Мадими тут же закружилась голова. Она провалилась куда-то в темноту, со всех сторон ее окружило что-то теплое и плотное. Очнулась она в воде. Она ничего не помнила -- ей казалось, что она ушла под воду секунду назад.

Мадими выплыла на поверхность и увидела, что солнце стоит высоко над деревьями, берег лесного озера совсем рядом, а в руке у нее длинный, твердый корень неизвестного растения, который как будто смотрит на нее желтой каплей застывшей смолы.

Так прошел и год, и другой. На третий год своей деревенской жизни, весной, Мадими сидела у себя в комнате и смотрела, как солнечный луч пляшет среди стоявших на полке в ряд бумажных зверей. Дело было рано утром. Мадими только что проснулась и собиралась спускаться вниз, в общую комнату. Луч света быстро пробежал мимо грозных львов, желтых оленей, ярких лисиц, попал в глаз большому змею, отразился и рассеялся по всей полке, отчего все звери и люди, какие на ней были, на мгновение засветились желто-красным. Вдруг порыв ветра приоткрыл окно. В комнате начался сквозняк, и черный рыцарь в длинной одежде, который был с самого края, упал вниз.

Мадими встала было, чтобы поднять его и поставить на место, но в этот момент распахнулась дверь, и в комнату вбежала Дейра, с расширенными от возбуждения глазами. Она выпалила одним духом:

-- Побежали быстрее! Там тако-ое!

И в самом деле, случилось неладное. Старая бабка Маланья, которую хоронили вчера на закате, чем-то не угодила Гриде Подводному -- не то мало принесли ему даров, не то недостаточно долго и тщательно пели заупокойные песни. Наутро рыбак Раггара, выйдя на морской берег, сразу же наткнулся на похоронную лодочку. Ее прибило к берегу еще до рассвета. Бабка Маланья, которую Грида отказался принять, лежала внутри с недовольным выражением на лице -- таким же сварливым, как при жизни. Она была слегка раздувшаяся и облепленная зеленоватыми водорослями.

Староста вышел из дому, прошел к берегу, посмотрел на все, вздохнул и постановил обряд повторить.

Два часа женщины на все лады пели похоронные песнопения, жалобно стеная и играя на музыкальных инструментах. Потом староста, чтобы в этот раз все вышло правильно, вытащил из мешка большой изумруд и положил его старой Маланье в рот. Про себя он жутко ругался -- жалел камень. Но, видать, ничего не поделаешь. Староста прочитал Маланье напутствие, закрыл ей еще раз глаза и отправил ее в последний путь, а сам сел на берегу на специально принесенный для этого стул, и принялся, по обычаю, дожидаться заката.

Когда солнце почти совсем село в сверкающее, раскаленное море, и оставалось от него только пол-солнца, из пролива, со стороны Хаттора на воде показалось что-то черное. Староста встал, присмотрелся, и от досады махнул рукой. Издалека приближалась темная лодочка.

Но, видать, в этот раз Грида счел плату за сварливую бабку достаточной, -- а может быть, песни женщин пришлись ему по душе. Так или иначе, лодочка, приблизившись, увеличилась, раздвинулась в ширину и в длину, а когда она совсем близко подошла к берегу, то стало ясно, что это вовсе не лодочка, а самая обычная тростниковая лодка, пришедшая от Хаттора.

Солнце было так низко, что освещало все предметы неравномерно, и от этого и лодка, и люди, которые из нее вышли, казались темными, почти черными. Но потом принесли фонари, и все встало на свои места. Лодка как лодка, люди как люди. В темное платье из них был одет только один -- неприметный, невысокий мужичок с чистым белым лицом и грязными пальцами, лет, наверное, сорока. Или, может быть, тридцати. Уж очень неприметный был мужичок -- взгляд, даже самый внимательный, скользил по нему, как капля воды по тряпке, натертой гусиным жиром, не оставляя в памяти сколько-нибудь четких следов. Даже возраст его трудно было определить.

Этот мужичок поселился в деревне, в пустующем доме, где раньше, когда-то давно, была кузница. Звали его Агиддор. Он был учитель.

Мадими к учителю никогда не ходила. Пока она была мала, Хель боялся обучать ее, потому что старая Гарги напророчила от этого большую беду. Когда же Мадими выросла, а беды как будто и не случилось, ходить к учителю оказалось поздно -- там были дети совсем маленькие, взрослая Мадими их бы только перепугала. Но новый учитель, господин Агиддор, был не такой, как обычно. У него учились все -- и соседские малыши, пятилетние близнецы Айви и Алливи, и дети постарше, и даже Раттила с боковой улицы, которому впору уже было заводить собственных малышей.

И рассказывал Агиддор тоже не так, как другие учителя.

О простых вещах он мог рассказывать сложно, путаясь, о сложных -- совсем просто. Нравы дюлюнгов всегда обьяснял на примерах -- как будто речь вовсе не о дюлюнгах, а о жителях нашей деревни. Они то ссорятся, то мирятся, делят между собой разные вещи, ругаются иногда целыми днями, потом долго не разговаривают, -- но на самом деле, если не обращать внимания на мелочи, живут дружно и помогают друг другу во всем. Дейра, которая бегала в бывшую кузницу чуть ли не каждый день и проводила там весь вечер подряд, восторженно пересказывала Мадими, как учитель обьяснил ссору между Ианго и Хаттором. Выходило похоже на памятную ссору между печником Карлом, который сложил кривую печь, и госпожей Гельди, которая три часа кричала на него, понуждая печь переделать, а в конце плюнула, вылила ему на голову ведро грязной воды и ушла к себе в дом. Дюлюнги в рассказах получались совсем живые, но маленькие, будто люди. Еще господин Агиддор всегда путал времена. О событиях будущих он говорил так, как будто они уже давно произошли, а о делах древности рассказывал так подробно, как передают вчерашнюю сплетню.

Когда же речь заходила о вещах важных, всемирных -- о Большой Битве, и о Враге, -- учитель часто сбивался, путался, а потом начинал мрачно пророчествовать: рассказывал о мертвом мире с другой стороны Рависсмара, куда можно попасть, если заснуть в плохом месте или в плохой час. Из того мира, говорил он, нет выхода. Там сидят толпы голодных призраков, и только и ждут своего времени, чтобы набраться сил, всплыть, как донные рыбы, на поверхность, выйти наружу, туда, где живут люди и спят дюлюнги, посмотреть кругом своими выпуклыми глазами, и все собой затопить. Так он мог говорить и час, и два, и больше -- до тех пор, пока все слушатели, напуганные тем, что нас ждет впереди, не расходились один за другим, и господин Агиддор не оставался один в своей учебной комнате.

Дейра то и дело уговаривала Мадими пойти вместе слушать учителя, обещала, что там будет интересно, и говорила, что вдвоем веселее. Мадими всякий раз отказывалась, и обьясняла, что учат сперва обычаям рода, потом обычаям всеобщим. А раз у Мадими никакого рода нет, то она ничего не знает, и господин Агиддор все равно скорее всего откажется ее учить. Дейра на это говорила, что господину Агиддору нет никакого дела до родовых обычаев. Он, мол, сам не ведает, кто какой семьи, никогда этим не интересуется. Да и какой семьи он сам, никому не известно. Может быть, вообще никакой.

Мадими жила в деревне давно и совсем привыкла к деревенским обычаям, почитала их за свои. Поэтому, услышав это, она очень удивилась.

-- Разве так бывает, чтобы взрослый человек был никакой семьи? --

спросила она.

-- Ну да, наверное...или нет...ну, в общем не знаю. Да неважно! Давай завтра вместе пойдем, сама все увидишь! Пошли, а?

У Дейры сделалось какое-то совсем просящее лицо, и Мадими решила, что уговаривает она ее неспроста -- наверное, что-то задумала. И Мадими согласилась. Той же ночью, перед сном, она почему-то вспомнила то, чего уже три года не вспоминала -- водяное гаданье, которое когда-то устроила для нее колдунья Гарги, черную женщину, и странные ее слова. И тогда Мадими обрадовалась. Ведь учитель наверняка должен знать и про хозяина, и про Гридину невесту. Если получится, надо будет обо всем его расспросить.

На следующий день, когда надо было отправляться в учебный дом, оказалось, что Дейра еще не готова. Как пошла к себе в комнату одеваться, так и пропала -- выбирала, какое надеть платье, целый час. Поэтому к началу урока они опоздали. Дверь с улицы в учебный дом была приоткрыта. Они прошли в темные сени -- раньше, когда учебный дом был кузницей, в этих сенях кузнец хранил невыделанное железо, горькую воду для отжига и уголь для своего горна. Дейра, прежде чем войти в комнату, вдруг стала еще раз поправлять волосы, а Мадими услышала через дверь резкий, как будто дребезжащий голос учителя. Господин Агиддор рассказывал про Большую Битву.

-- "Грида был хороший воин,
Нам оружие ковал он," ---
Говорил Умар, и бронза
Обжигала братьям руки.

-- Эту песню вы все знаете. Ее в этой деревне поют на день Ианго, и еще на похоронах -- когда очередной глупец, ничего так и выучив, отправляется, как король, один в целой лодке в свое последнее плаванье. Ну и что -- вы думаете, что вы знаете эту песню? Как бы не так. Ничего вы не знаете! Сейчас я, Агиддор, буду рассказывать вам о тех временах, когда небо было черное, а земля маленькая, о Могучем Гриде и о Большой Битве.

-- Представьте себе Большую Битву. Вот Враг -- тот, который выше, чем небо, и больше, чем земля. С пеной у рта. Представили? Вот на него накинута Сеть. Ха! что Сеть? Вот дюлюнги, бряцают оружием... Ха! что оружие?! Тоже мне -- "горячая бронза"! Запомните: никакая бронза не поможет, если ей некуда бить, никакая сеть не удержит того, что нельзя удержать!

-- Нет, говорю вам я, Агиддор -- все это для Врага, как детские игрушки, которыми вы играете, пока не придут взрослые и не уложат вас спать.

-- Но вот тот, кто сильнее бронзы, и крепче, чем Сеть. Вот Грида! Вот он стоит, одетый в кольчугу из текучего времени. Он, заточивший свою великую ненависть острее, чем копья и стрелы! Только он, он один может бороться!

Мадими и Дейра вошли и тихо-тихо сели на заднем ряду. Учитель стоял впереди, возле окна, и хищно смотрел на закатное солнце, а в руке у него была длинная палка. Он держал ее, как копье. Казалось, что он ничего не слышит. Вдруг он повернулся прямо к Мадими и, будто бы издеваясь, сказал совсем спокойно и буднично:

-- Здравствуй, девочка! Ведь ты из народа Фрейи? Сейчас я и про нее расскажу -- специально для тебя!

Мадими вздохнула и посмотрела на Дейру -- ведь я же говорила? Но Дейра во все глаза глядела на учителя. А он, не дожидаясь ответа, заговорил очень быстро и с неприязнью.

-- И вот тут-то и влезла Фрейя со своим зеркальцем -- когда все уже было сделано, и оставалось только собрать плоды. Грида Могучий изнемог в борьбе -- но ведь и Враг из могущественного врага превратился в недовысиженного цыпленка! И тогда он, из последних сил, вонзил прямо в грудь героя свое копье, а потом остановился передохнуть. Удар был тяжелый, смертельный. Что говорить! Но и Враг был побит. Стоял, озираясь по сторонам. Должно быть, искал, кому бы ловчее сдаться, чтобы не сильно прибили, прежде чем отправить в заслуженное изгнание. И тут хитрая Фрейя берет зеркальце и светит ему в глаз! И пока он моргает, на него накидывают Сеть, бьют, лежачего, горячей бронзой, отрубают ноги, как глухому барану, и делают все прочее, про что вам, если спросите, охотно расскажут бездельники в трехцветных поясах. Да и если не попросите, все равно расскажут! Так расскажут, что забудете, о чем спрашивали. Только и будете помнить, что про Великого Умара, Конического, Расположенного Посреди Мироздания... тьфу...

И учитель быстро, занудно, то и дело брызгая слюной и ругаясь какими-то глупыми словами, принялся рассказывать про Умара, потом про Хаттора, Тунгу и Гайро, а потом и вовсе перешел к тому, что настали последние времена. Когда появились ждущие своего часа голодные призраки, все поняли, что на сегодня урок закончен. Пора расходиться.

Но Мадими ничего этого не слышала. В самом начале, как только учитель назвал своим высоким дребезжащим голосом имя Фрейи, его лицо на мгновение осветил влетевший в комнату солнечный луч. И Мадими тут же как будто провалилась в те самые стародавние времена, когда небо было черное, а земля маленькая. Вся комната с невысоким потолком куда-то исчезла. Мадими поняла, что надо слушать только голос учителя, а слова пропускать мимо ушей. Слова были неправильные. Над ее головой было только небо, бескрайнее и бесцветное. А прямо перед ней гордо стояла высокая золотоволосая девушка -- та самая девушка, которую она видела когда-то во сне, на картине, на стене зеркального зала. Только теперь девушка была видна нечетко, как будто сквозь толщу воды. Рядом с ней, плечо к плечу, стоял бледный парень в кольчуге. Он был чуть ниже ростом, чем девушка. Руки его были измазаны сажей. Никакого копья в груди у него не было.

А потом Мадими посмотрела вверх и увидела, как две фигуры, огромных, выше неба, борются насмерть -- некрасиво, неуклюже, голыми руками, отбросив бесполезное оружие. Она попыталась понять, кто же из них Враг, и с удивлением поняла, что фигуры совершенно одинаковые. Отличаются друг от друга не больше, чем человек от своего отражения или две перчатки с одной руки.

Вечером, когда они возвращались из учебного дома в трактир, Мадими пол-дороги молчала, а потом вдруг оборвала Дейру на полуслове и сказала:

-- Послушай, он все врет. Все было не так.

Дейра посмотрела на нее удивленно. Мадими продолжала:

-- Он говорит, Враг изнемог. Да как бы не так. Ведь это же Враг! Он может все! Что ему копья, кольчуги, героические герои. Ерунда! Как блохи под ногтем. Если хочешь знать, то... -- Мадими сама испугалась того, что собиралась сказать, но все равно продолжала, как будто уже не могла остановиться -- если хочешь знать, то и луч света в глаз -- тоже ерунда... на самом деле, когда она посветила на него зеркальцем, он даже не моргнул -- просто повернулся к ней, и прямо на нее посмотрел! И весь луч света ударил обратно в зеркальце, со всей вражеской силой. Зеркальце-то разбилось, лопнуло... и осколки были острее копейного наконечника!

Тут картинка перед глазами дрогнула и распалась. Мадими перевела дух и посмотрела на Дейру. Дейра ошеломленно молчала. Она только и смогла, что спросить:

-- Откуда...ты...знаешь?...

Мадими вздохнула и ответила:

-- Ох, не спрашивай. Знаю. Видела.

Потом она улыбнулась и сказала уже спокойно:

-- Я же колдунья, да? Вот! У меня было колдовское видение!

Дейра взяла Мадими за руку, подошла к ней совсем близко и сказала доверительным голосом:

-- Расскажи!

-- Что рассказать? -- спросила Мадими.

-- Про колдовские видения расскажи! Что, вот прямо так смотришь на что-нибудь, и все видишь?

-- Ну да! -- ответила Мадими -- Вот например, смотрю сейчас на тебя, и вижу...

Тут Мадими посмотрела на Дейру, и вдруг -- это случалось нечасто, а Гарги говорила, что без специальной травы так бывает только у самых способных, с детства приученных к колдовскому ремеслу -- вдруг Мадими и в самом деле увидела Дейру. Та была чуть старше, чем сейчас, красивая, как картинка, в белом свадебном платье, с золотым ожерельем и ниточками жемчуга в волосах. Она лежала, бледная, совсем неподвижная, мягко покачиваясь на волнах, в похоронной лодке. Мадими сразу расхотелось продолжать.

-- Ну, в общем, вижу, какая ты будешь через много лет... -- сказала она скучно. -- Ничего в общем интересного.

Дейра пожала плечами и пошла дальше. Потом она ни с того ни с сего сказала:

-- А все-таки он очень красивый.

-- Кто красивый? -- удивленно спросила Мадими.

-- Как кто? Учитель!

Мадими опешила.

-- Да ведь ему же лет сорок! Он же старик! --

сказала она.

--Эх, колдунья! -- победно ответила Дейра, -- протри глаза! Это же он только одевается, как старик! А на самом деле он едва старше, чем мы с тобой.

В ту ночь Мадими долго не спала, думала, вспоминала учителя Агиддора и прошедший урок. Она и рада была бы его забыть, и подумать о чем-нибудь приятном, но не могла -- стоило закрыть глаза, как тут же, почему-то, из темноты появлялось его лицо. Мадими поняла, что Дейра права. Если не обращать внимание на нелепый, бесформенный балахон -- просто закрыть его руками, как лишнюю деталь на картинке -- то станет ясно, что учитель странно, непозволительно молод. И еще Мадими поняла, что он, молодой ли, старый ли, ей очень не нравится. И на урок к нему она больше не пойдет -- как бы Дейра ее ни просила.

Но Дейра и не просила. Потому что с того самого дня учитель начал ее выделять среди других учеников.

Сначала он завел привычку первым здороваться с ней, картинно раскланиваться при всех. Потом разрешил ей приходить на урок раньше, и задерживаться после урока. В классе он рассказывал, смотря ей прямо в глаза и как будто бы только для нее. Начал провожать ее домой, при этом всегда заходил в трактир -- разговаривал с хозяином, дарил подарки его жене. И как-то так получилось, что скоро и трактирщик Рагберд, и жена его Клара в учителе Агиддоре души не чаяли. А про Дейру и говорить нечего. Утром она бегала по дому с горящими глазами, ночью вздыхала у себя в комнате. И все это время только и думала, что скорей бы начался вечер и можно было опять побежать в учебный дом.

Как-то раз Мадими собралась гулять в лес и стала по привычке звать с собой Дейру. Но та даже не ответила -- только пробормотала что-то себе под нос и побежала наверх, одеваться, прихорашиваться, расчесывать волосы перед очередным уроком. Мадими обиделась.

-- Ну и иди к своему жениху! --

сказала она в спину Дейре, и отправилась гулять одна.

От досады она разволновалась и бродила по лесу дольше обычного, -- слушала белок и птиц, переходила по мягкому ковру из сосновых иголок от поляны к поляне, от озера к озеру, да так, что чуть было не заблудилась. Опомнилась только тогда, когда стало темнеть. До деревни она добралась часа через два после заката. Фиолетовое свечение сегодня было совсем слабое, тянуло холодным ветром из вурловой трубки. Почти во всех домах уже погас свет. Дверь трактира была закрыта на ночь.

Мадими прошла через боковую калитку, поднялась по скрипучей лестнице к себе в комнату и запалила свечу. Лучик света пробежал по полке с игрушками, на мгновение задержался возле кровати, потом побежал дальше. И тут из сгустка теней, которые скопились в углу возле окна, отделилась одна тень, больше остальных. Тень подошла прямо к Мадими и встала напротив. Это был учитель Агиддор. Глаза его горели каким-то зеленоватым огнем. Он смотрел прямо на Мадими и ничего не говорил.

Мадими так возмутилась, что слова не могла вымолвить. Да как он посмел! В глазах у нее потемнело, колени предательски задрожали. Потом зрение возвратилось, Мадими хотела размахнуться и ударить непрошенного гостя по лицу, -- но, диво дивное, не смогла даже пошевелить рукой. Лицо было прямо перед глазами, и что это было за лицо! Казалось, что оно красивее всего, что Мадими видела в жизни. Блики света от свечного пламени окружали его колдовским ореолом, -- так, что глаз нельзя было отвести.

Секунду, или две, Мадими стояла, как завороженная, и глупо пялилась, будто на картинку в книжке или на драгоценный, редкостный камень. Потом ей в голову пришла мысль -- "Так вот почему Дейра так говорила!" Но эта мысль была такая очевидная, что Мадими лениво отмахнулась от нее, как от досадливой мухи. Мысль послушно вспыхнула и без остатка сгорела в колдовском блеске Агиддоровых глаз. Вся комната стала как будто игрушечная.

Мадими краем глаза заметила, что большой змей, стоящий на полке, тоже светится, как будто радуется учителю. И другие фигурки на полке -- все они светились тем же странным, зеленоватым светом.

Учитель начал говорить. Голос был низкий и чужой.

-- Хозяйка. Нам пора! Вы должны сейчас выйти за дверь и пойти со мной. Хозяин зовет.

Голос проникал внутрь и растекался повсюду, заполняя все тело бодрящей волной. Сразу захотелось двигаться. Мадими поняла, что хоть и бродила по лесу много часов, но совсем не устала. Нельзя было и подумать о том, чтобы не послушаться голоса. Но тут она почувствовала, что пол уходит у нее из-под ног -- видно, ноги-то совсем затекли. Она неуверенно отступила на два шага назад и оперлась рукой о стол. Тогда учитель тоже сделал ровно два шага. Он двигался неестественно, как будто кукла из твердого дерева, которую дергают сверху за нитки.

Подойдя такой странной походкой вплотную к Мадими, он повторил:

-- Хозяйка. Пора идти! Идите со мной. Хозяин ждет. Он зовет.

Потом он упал перед ней на колени, и стоял теперь посреди комнаты, как деревянная линейка, сложенная пополам и поставленная на пол коротким концом.

Мадими отступила еще на пол-шага и вдруг, вспомнив что-то, с трудом прошептала:

-- Господин Агиддор... а Дейра... как же Дейра?..

От этих слов воздух в комнате стал чуть-чуть другим. По лицу учителя пробежала легкая волна, потом еще одна. Оно немного оттаяло, и он спросил, медленно и удивленно, но своим обычным дребезжащим голосом:

-- Какая... Дейра?...

Казалось, что он только что проснулся.

-- Ну как же! -- сказала Мадими увереннее и громче, -- Дейра! Моя сестра!

Учитель нахмурил брови и пробормотал:

-- Девочка, обманывать нехорошо. Сестры у тебя нет. Тут живет другая девочка, твоя ровесница, с рыжими волосами. Эта девочка глупая, словно курица. Она здесь ни при чем. Надо же было, чтобы кто-то меня пригласил. Сам я войти не могу. Забудь про нее, она не важна.

Потом лицо его снова одеревенело, а глаза разгорелись зелеными углями. Он поднял голову и чуть не взвыл медленным, утробным, звериным воем:

-- Скорее! Хозяин зовет!

Договорив, он стал подниматься с колен, тяжело, неумолимо, вообще не опираясь о пол руками. Стало светло, как при пожаре. Мадими с удивлением заметила, что волосы у него длинные и совсем черные, а лицо как будто приобрело женские черты.

Учитель раздвинул руки, словно медведь, нападающий на человека, и пошел на Мадими, пытаясь обхватить ее и сжать в железных обьятиях. И тут раздался громкий звон, как будто ударили в большой колокол или уронили что-то тяжелое. Мадими вздрогнула и поняла, что левой рукой учитель задел полку с игрушками. Звери, камни и люди один за другим посыпались на пол.

Мадими очнулась. Наваждения как не бывало. Перед ней была уродливая деревянная кукла, раскрашенная под сорокалетнего старика. Она немедленно схватила свечу и ткнула ей прямо в лицо. Кукла вспыхнула, глаза ее сверкнули. Мадими почувствовала, как что-то острое и горячее вонзилось ей прямо в грудь -- слева, там, где сердце. В тот же момент за окном полыхнул Вурл. Потом наступила темнота.

Когда Мадими снова зажгла свечу, в комнате никого не было. Игрушечные звери спокойно спали на своей полке. Тени лежали в углу. От всего происшествия остался только легкий запах протухшей рыбы.

Вдруг Мадими услышала, как за стеной кто-то плачет.

"Господи, -- подумала она, -- там же Дейра. Она же не спит. И все слышала."

На следующий день соседи рассказали, что среди ночи в кузнице послышался звон, как будто бьют большим молотом по наковальне; в окне ее был огонь, а из трубы всю ночь валил густой дым. Наутро кузница стояла пустая и заброшенная. Учителя Агиддора и след простыл. Ближе к вечеру на пристани нашли темную одежду, сваленную кучей у самой воды. Куча была бесформенная, а сама одежда расползалсь от ветхости и годилась только на тряпки. Вот и все, что оставил после себя учитель -- старый балахон, который той же ночью сгнил и превратился в неприятно пахнущую горку слизи. Через неделю почти никто в деревне не мог вспомнить его лица.

Дейра несколько дней ходила грустная, неживая, такая, что, по правде сказать, и смотреть на нее было страшно. Но потом вроде бы пришла в себя. А через неделю она долго плавала в озере, простудилась и сильно заболела. Пришлось отправить ее в другую деревню, к родственникам. Там было не так холодно, ветер дул слабее и реже, а рядом была маленькая фактория врачей с Лекарственной Кселы. К лету ее обещали вылечить полностью, насовсем, так, чтобы от хвори не осталось даже воспоминания.

Хель давным-давно в деревне не появлялся. В начале весны и колдунья Гарги куда-то пропала. Так получилось, что теперь Мадими осталась совсем одна.

И это было совсем некстати -- потому что Мадими заметила, что начала меняться.

На ее груди, в том самом месте, куда ударил на прощание своим сверкающим взглядом неизвестно куда исчезнувший колдун Агиддор, осталась отметина -- маленькое черное пятнышко, будто родинка. Оно было размером с ноготь мизинца и не болело, но каждый день меняло форму. Мадими хотела сразу показать его Дейре, но не решилась -- тогда пришлось бы рассказывать, откуда взялось это пятнышко, поминать ту нехорошую ночь. Потом Дейру увезли. Вскоре пятнышко исчезло, как будто его и не было. Кожа снова стала гладкая и здоровая. Но Мадими чувствовала, что черная родинка не растаяла без следа, а просто ушла внутрь, под кожу. Почему-то ей казалось, что она так и бродит, меняя очертания, по ее телу, и там, где она пройдет, тело становится чужим. Было жутковато. И сердце у нее теперь не свое, и печень, может быть, совсем и не человеческая.

Потом Мадими начала быстро расти. За три летних месяца она вытянулась на пол-головы. Теперь она была выше, чем трактирщица Клара; те, кого она долго не видела, при встрече ее не узнавали. Ее принимали за незнакомую взрослую женщину, и несколько раз даже назвали "госпожа".

Пока Мадими росла, она каждый день видела яркие, странные сны.

В первом сне, который приснился впервые еще весной, Мадими была не человеком, а деревом -- могучим, сильным деревом, пустившим корни глубоко в землю. И мысли во сне тоже были тягучие, медленные, древесные. Они лениво ползли по всему телу, как сок, который весной поднимается от корней, заполняет ствол и мощной волной растекается по переплетенным веткам, проникая в каждую набухшую почку и в каждый только что распустившийся лист. В человеческую голову такие мысли не помещались, так что наутро Мадими все забывала. Про второй сон, который начал сниться в начале лета и снился все летние месяцы, каждую ночь, -- про этот сон она помнила еще меньше. Только то, что была она очень большая. Такая большая, что куда ни глянь, везде была только вода, а люди казались маленькими, едва различимыми букашками где-то у самых ног.

Наяву, днем, люди были такие же, как всегда. Но Мадими вдруг стало казаться, что они неживые -- глухие, слепые, и улыбаются не сами по себе, и ходят не по своей воле, а будто деревянные куклы, которых дергают за специальную нить.

У самой Мадими слух стал острый, а зрение четкое -- такое, как три года назад, когда она жила в лесу. Пожалуй, даже и лучше. Мадими заметила, что может ночью ходить по незнакомой комнате, не зажигая свечи. Она слышала, как летят птицы, как ходят в воде рыбы, легко могла различить, что шепчет мужу на ухо перед сном трактирщица Клара и какую колыбельную поет маленькой дочке рыжая Мальо Меллани, живущая на другой улице. И слышала много других звуков, про которые люди даже и не догадывались.

"Наверно, про это и говорила старая Гарги", -- думала Мадими по ночам, лежа в кровати и вслушиваясь в темноту. Интересно, вдруг подумала Мадими, а что может слышать сама Гарги? Как облака скользят по небу, трутся друг о друга мягкими спинами -- может? А как Ианго посапывает во сне, и по лесным озерам цепочкой идут мелкие волны? Мадими засыпала, почти заснула, и все перебирала разные странные звуки, которые не то и в самом деле заполняли комнату, не то прилетели из Рависсмара с потоком сонного воздуха.

И вот, перебрав по очереди все без остатка, на самом пределе слышимости она различила какой-то очень далекий, тихий голос. Голос этот ничего внятного не говорил, скорее плакал, всхлипывал, звал кого-то, как ребенок, которого оставили одного. Но он был низкий и принадлежал взрослому мужчине.

Последнее, что Мадими успела подумать, прежде чем совсем заснуть и расплыться огромной тенью по всему сонному миру -- это что голос этот похож на тот, колдовской, которым говорил в свою последнюю ночь исчезнувший господин Агиддор.

С тех пор, как Мадими впервые расслышала странный голос, она поняла, что он слышен всегда -- и ночью, и днем. Чтобы различить его, надо только закрыть глаза, прислушаться, и перестать замечать все остальные звуки. Тогда непонятный мужчина, который кого-то зовет, окажется совсем рядом.

Неделя шла за неделей. Голос становился как будто громче и ближе и не стихал ни на минуту -- и ночью, и днем был совсем рядом.

И дюлюнги -- дюлюнги тоже были совсем рядом. Они по-прежнему были скрыты за пеленой, не пропускающей ни голос, ни звук, но Мадими совсем не разучилась их чувствовать. Наоборот, ей теперь казалось, что еще немного, и до них можно будет дотронуться. Стоит только закрыть глаза, сосредоточиться, и мысленно протянуть руку.

Так прошло лето. В первый день осени трактирщик с женой уехали в соседную деревню -- проведать Дейру, узнать, как она поживает и почему давно не было от нее вестей. Перед отъездом он запер парадную дверь на замок, и, чтобы Мадими не досаждали случайные гости, повесил снаружи табличку о том, что заведение временно не работает.

Мадими закончила все, что нужно было сделать по дому, села возле окна в большой зале, закрыла глаза и стала слушать, как вздыхают и съеживаются от холода деревья в лесу и как падают на траву пожелтевшие листья. Почему-то с самого утра ей было тревожно. Ианго уже третий день волновалась и вздрагивала во сне, от этого по поверхности пролива бродили большие водяные валы, и ни одна лодка не могла ни причалить, ни отчалить от пристани.

За окном было хмуро, пасмурно, накрапывал неприятный дождь. Было скучно. Мадими положила голову на руки и заснула.

Во сне, как всегда, она увеличилась, раскинулась серым плащом и накрыла собой весь мир, от одной сверкающей стены до другой. Сверху было отлично видно все, что бывает на свете. И маленькие, как будто игрушечные фактории Лекарственной Кселы, срубленные из свежего дерева и расставленные то здесь, то там. И грозный, дымящийся конус Умара Огненосного. И черные провалы в блеклых известняковых скалах Хаттора Всезнающего, идущие глубоко внутрь и переплетающиеся там в хитрую ловчую сеть, в узлах которой светятся алые рубины, желтые топазы и прозрачные бриллианты.

Потом Мадими посмотрела направо, туда, где были Братья-Добытчики -- Тунга-Рыбак, вытянутый в дугу, как только что пойманная сильная рыбина и Гайро-Охотник, большой, могучий, одетый в пышный лесной плащ. Чего только не таил тот плащ в своих складках: озера, в которых никогда не отражалось человеческое лицо, тропы, проложенные исчезнувшими диковинными зверьми, деревни, в которых много поколений не видели постороннего. Слева же была округлая, добродушная, хотя и нахмурившаяся Ианго Благословенная, и прижавшийся к ней маленький Кныр.

Мадими слышала, как бьется сердце в груди, а в висках, отмеряя движение, стучит кровь. Весь мир следовал этому ритму -- будто живой, хорошо настроенный механизм. По веревочным лестницам, протянутым на умомрачительной высоте между скал Бдительного Умара, шли бесконечные, похожие на длинных змей процессии жрецов в черном. По серой холмистой спине Хаттора терпеливые мулы везли на своих спинах руду и металл. Среди буйных трав Кселы Желтоволосой скрипучие повозки с колесами в полторы сажени высотой доставляли от одного поселения к другому привередливых врачей в их разноцветных, развевающихся на ветру плащах.

И повсюду, во всех проливах, между всеми берегами сновали туда и сюда быстрые тростниковые лодочки, связывая весь разнородный и разновеликий мир воедино своими неустойчивыми движениями.

Мадими показалось, что она сейчас может все, а значит, должна быть очень аккуратной -- стоит ей неосторожно пошевелить пальцем, как все в мире может разрушиться, испортиться и стать неправильным. Она застыла, опасаясь лишний раз вздрогнуть или вздохнуть.

Но чудо было в том, что большая, огромная Мадими видела не только вещи большие, но и совсем маленькие. И когда она посмотрела на лесное озеро, называемое Молоком Ианго, и на прилепившуюся к нему прибрежную деревню Хайтта, то сразу заметила, как по деревенской улице движется какое-то пятнышко. Вот это пятнышко сворачивает к трактиру рыжего Рагберда, который как раз уехал, вот оно изучает некоторое время табличку на двери. Вот поднимается по лестнице и входит внутрь.

Тогда Мадими открыла глаза и увидела, что в трактирную залу вошла незнакомая, очень красивая молодая женщина в белой накидке с большим капюшоном.

Женщина откинула капюшон и встряхнула головой. По плечам рассыпались рыжие волосы, в них заиграло невесть откуда появившееся солнце. Женщина улыбнулась, и вдруг стала отлично знакомой.

-- Господи! Дейра! -- закричала Мадими -- А я тебя даже и не узнала!

-- А я тебя сразу узнала -- как всегда, сидишь в углу и печалишься... а раз ты меня не узнала, значит, я буду долго жить! -- сказала в ответ Дейра, -- А как ты здесь без меня поживала? А где все?

-- Так ведь...тебя поехали навещать! От тебя столько времени вестей не было... Клара волновалась... вот, поехали узнать, не случилось ли чего. А ты уже здесь!

Мадими подошла к Дейре, взяла ее за руку и смотрела на нее, не веря своим глазам. Это было удивительно. Дейра полностью выздоровела и стала совсем взрослая, как будто прошло не несколько месяцев, а несколько лет. И она была чудо как хороша. Мраморная кожа светилась, будто прозрачная, черты лица стали тоньше. И вся она как будто похудела, стала бледнее и выше. Все, что раньше было в ней милого, домашнего и нескладного -- доставшиеся от матери ямочки на щеках, большая грудь, непослушные волосы, вьющиеся на концах -- все теперь чуть-чуть сдвинулось, изменилось, затвердело и встало на свое место. И все вместе сложилось в такую гордую, прямо-таки победительную красоту, что и дотронуться до нее было страшно. Если бы Мадими была парнем, она бы тут же влюбилась в нее без памяти.

Скрипнула дверь. Мадими повернула голову и увидела, как в комнату вслед за Дейрой входит какой-то парень, высокий, на вид лет двадцати пяти, одетый в куртку оленьей кожи.

-- Вот, -- сказал Дейра, -- это Дрогго. Он самый хороший. Он теперь... в общем, он будет мой жених.

Парень подошел к ним, снял с головы шапку странной формы с воткнутым в нее длинным пером, положил ее на стол и смешно раскланялся, дурачась и размахивая руками, как шут на ярмарке.

Мадими вдруг стало дурно. Она узнала этого жениха.

-- Он же... -- проговорила она растерянно, -- он же...

С правой стороны головы черные, мокрые кудри высокого Дрогго были измазаны чем-то красным. Куртку он повесил на стул.

Мадими повернулась к Дейре и увидела, что та тоже сняла накидку, положила ее на длинную лавку, приставленную к столу и осталась в длинном платье. Платье было белое, роскошное, будто свадебное. И сама Дейра была совсем белая. Мадими вдруг поняла, что она не дышит. Ее шею стягивало золотое ожерелье, а в волосах яркими каплями блестели две жемчужные нити.

-- Да ты не бойся! -- сказала Дейра, -- Что же ты боишься?

Мадими почувствовала, как к горлу у нее подступает комок. Ей захотелось спрятаться, но спрятаться было некуда -- так бывает, когда легкий сон за какое-то мгновение превращается в кошмар. Перед глазами все рушилось, отдалялось, рассыпалось на куски и теряло форму. Белый силуэт Дейры расплылся и стал бесплотным, прозрачным, будто исчезнувшая тень. Мадими в ужасе зажмурила глаза. Когда она их снова открыла, солнце ушло. В комнате никого не было. Только прямо перед ней, на лавке -- там, где лежала белая накидка -- осталось неопределенной формы мокрое пятно. Но оно высыхало и съеживалось на глазах.

Мадими посмотрела по сторонам и увидела, что все остальное в комнате -- столы, стулья, свежевымытый пол комнаты -- покрыто тонким слоем пыли, которую как будто несколько дней никто не трогал.

Потом она услышала протяжный скрип. Это трактирщик Рагберд отпирал снаружи ржавый дверной замок.

Вечером, когда зажгли огонь в очаге и сели ужинать, Мадими узнала, что названная ее сестра, оказывается, совсем выздоровела еще в начале лета. Но она, пока болела, подружилась с молоденьким помощником лекаря, из тех, что каждый год прибывают в факторию от берегов Кселы на несколько месяцев, подучиться. И так они сдружились, что все лето Дейра продолжала жила у родственников, делала вид, что болеет, и никак не хотела ехать домой. А три дня назад лекарю пришел срок возвращаться к своим берегам. Подождать бы ему неделю, другую -- вон как Ианго в этом году разволновалась. Да только он боялся. Уж очень у него был строгий мастер там, на Кселе. А Дейра, дурочка, сказала, что без него жить не может, и поплыла вместе с ним. Только от берега отплыли, саженей сто -- с берега все было видно... налетела волна... когда ушла, то ни лодки, ни людей, ничего.

-- Вот, дочка, -- сказала разом постаревшая Клара как-то вяло и обреченно, и погладила Мадими по голове, -- теперь мы с тобой остались одни.

-- А как его звали, этого лекаря? -- вдруг спросила Мадими.

-- Как звали?.. не помню, дочка. Игнатий... или Евпатий... какая теперь разница -- вода его имя унесла...

"Игнатий... или Евпатий... -- подумала Мадими, -- совсем непохоже..."

Тихо, как будто оцепеневшая, она поднялась к себе в комнату, подошла к полке с игрушками. Черный рыцарь смотрел укоризненно. Было непонятно. Получается, она и в самом деле видела вещий сон? Но почему же тогда во сне все перепуталось? Что-то кольнуло в груди. Беспросветная, давящая тоска разлилась тяжелым холодом по всему телу.

-- Ох, Дейра... -- прошептала Мадими и громко, во весь голос всхлипнула.

И тут же, откуда не возьмись, миллион разных голосов ответил ей такими же всхлипами, и все они были внутри ее головы, и внутри головы началось бесконечное эхо. Голоса плакали, протяжно выли, причитали наперебой. А потом раздался один голос, низкий, мужской. Теперь, когда он зазвучал совсем близко, стало ясно, что он вовсе не плачет и не просит о чем-то, но требует, зовет -- громко и повелительно.

На секунду все остальные голоса замолкли, как будто подчиняясь хозяйскому приказанию. Но не успела Мадими перевести дух, как они недовольно взвыли, начали ругаться, кричать, скулить по-звериному. Мадими зажала уши руками и упала на кровать. Голоса были везде. От них не было никакого спасения. Голова ее стала совсем пустая и звонкая, как железный горшок, звуки метались по ней маленькими огненными шарами, и больно бились изнутри о кости черепа. Казалось, что низкий гул заполняет все тело, распадается на части и разрывает Мадими на куски, как стая голодных хищных рыб.

И вот, когда от нее уже ничего не осталось, только кусок горящего мяса, вздрагивающий на кровати, то совершенно отдельно, как будто издалека, прозвучал еще один голос -- спокойный, холодный и женский. И этот новый голос как будто смеялся над ней.

-- Глупая де-евочка! ты же так совсем пропаде-ешь. Надень скорее кольцо!

Мадими приоткрыла глаза. Воздух в комнате был слегка красный -- должно быть, кровь прилила к голове. Прямо ней на кровати лежало золотое кольцо с черным камнем. Это было то самое, заветное золотое кольцо, которое она считала безвозвратно потерянным.

Мадими подняла голову. Посреди комнаты стояла черная женщина. Она покачала головой и показала на кольцо пальцем.

-- Вот я и верну-улась! Ну, надевай кольцо! А то хозяин тебе жизни не даст!

Мадими с трудом протянула руку, взяла кольцо и надела его на указательный палец. Кольцо подошло точь-в-точь. Женщина довольно улыбнулась, взмахнула рукой и исчезла, как будто ее и не было.

А в голове у Мадими произошло чудо. Воющие и кричащие на все лады непонятные голоса вдруг стали слышны очень хорошо и отчетливо -- как если бы до того Мадими слышала их через толстую стену или через подушку, набитую шуршащим морским песком. И стало понятно, что голоса не жалуются ни на что, не кричат, не плачут, и совсем не противоречат друг другу -- вовсе наоборот. Они то сливались в один, то расходились, сплетались и как будто взбирались все выше и выше, опираясь друг на друга и друг друга поддерживая. Это называлось "гармония". Тоска куда-то ушла, всю боль сняло как рукой. Над головой было бескрайнее черное небо, а в ушах у Мадими звучала громкая, чистая, чуть-чуть печальная музыка.

Тогда Мадими зажмурилась и мысленно протянула вперед руку с кольцом, ожидая вот-вот наткнуться на невидимую предграду. Но серая, бесцветная войлочная пелена совершенно исчезла -- а скрывались за ней совсем не дюлюнги, как она раньше думала, а самые обычные люди.

Тут были все. Ближе всего были те, кто появился недавно и еще не успел привыкнуть -- Дейра в белом свадебном платье, ее жених, чьего имени Мадими так и не узнала, старая госпожа Ганелия, которая умерла этим летом, верзила Гайдо, тот, что месяц назад залез на спор на высокую сосну, упал и разбился. Они пели тихо, неуверенно и вполголоса, как будто еще только заучивали мелодию, запоминали ее на ходу. Чуть подальше стоял Дрогго Дайтиме с глубокой, вдавленной раной в правой половине черепа. Рядом с ним была вздорная бабка Маланья. Утонувший таки год назад в пивной бочке пьяница Агафон держал ее под руку. От него даже и сейчас пахло вином -- только никто этого не замечал. Чуть дальше был господин Агиддор. Теперь он был в настоящем обличье, и оказалось, что он совсем мальчик, лет четырнадцати -- стоит, насупившись, и недовольно смотрит куда-то вбок. Под ногтями у него была намертво вьевшаяся черная сажа.

Дальше были еще люди, еще и еще. Они были отовсюду. Мадими видела и мрачных жрецов с Умара, у которых даже здесь были окаменевшие лица, и рудокопов с Хаттора, задохнувшихся в бездонной пещере или попавших под смертноносный обвал, и разорванных на части охотников, и врачей, погибших от неведомых никому болезней. У кого-то из них не хватало руки или ноги. У некоторых вывалились глаза, и смешно болтались теперь на тоненьких стебельках. Одному рыбаку с Тунги натянутым железным тросом начисто срезало голову; он бережно держал ее перед собой на руках, как грудного младенца.

Еще дальше были голые скелеты, обглоданные рыбами, изъеденные соленой водой. Они улыбались беззубыми ртами. Хотя Мадими этого и не знала, тут были и ее собственные бабушка с дедушкой -- отец Хеля и его мать. И их братья и сестры. И отец отца Хеля тут тоже был, и его отец. Людей было так много, что всех разглядеть было никак нельзя. Фигуры терялись вдали и растворялись друг в друге. Самые дальние предки были видны еле-еле -- уже не как люди, а как рассеянные в воздухе, едва заметные формы, подрагивающие на ветру и светящиеся неярким зеленоватым светом, как будто сквозь толщу морской воды.

Мелодия изменилась. Из медленной и печальной она стала быстрой, почти веселой -- такой, под какую на ярмарке пляшут бродячие акробаты, гибкие танцовщицы кружатся в облаке цветных лент, а искусные инженеры с Хаттора пускают в небо огненных змей. И тогда Мадими заметила, что тени предков как будто тоже пустились в пляс. Они дрожали сильнее, чем раньше, и вспыхивали. Лица, видимые сквозь них, повеселели и заулыбались. Рыбак с Тунги притоптывал ногой в такт музыке и подкидывал свою голову высоко вверх, а потом ловко ловил ее за длинные волосы. Голова при этом ни на секунду не прекращала петь. Мадими засмеялась, а потом восхищенно замолчала.

-- Как красиво! -- прошептала она.

Дейра приложила палец к губам -- "Ш-шш!" -- и показала рукой куда-то вдаль.

Когда мелодия вновь изменилась -- опять стала печальной и торжественной -- Мадими посмотрела вдаль, за темный горизонт, туда, куда показывала Дейра, и увидела там одинокую, огромную фигуру. Фигура эта возвышалась над всеми и казалась больше, чем весь мир. Это был мужчина, вернее, молодой парень. Он будто бы сидел на гигантском троне. Ноги его уходили под землю, голова поднималась под самый небосвод. Это ему принадлежал низкий, глубокий голос -- тот, вокруг которого вилась бесконечная песня, ради которого она и звучала, который задавал ей тон. Мадими поняла, что этот парень здесь хозяин. Лицо его было невероятно, не по-человечески красивое, но как будто бы неживое. Глаза крепко закрыты. Губы сжаты. Из груди торчал острый обломок чего-то блестящего, и сочилась бледная кровь. Место рядом с ним оставалось пустым.

И Мадими, как завороженная, все стояла и смотрела в пустые темные глаза этого парня, в его огромное, бесконечное, недоступное пониманию неживое лицо, а музыка плыла вокруг нее, обволакивала, проникала внутрь. Было хорошо и спокойно, как в прекрасном сне, не требующем пробуждения. Закрытые глаза смотрели ей прямо в душу.

Так прошел и час, и другой, и неизвестно, сколько еще. Мадими сейчас была в таком месте, где время не имело никакого значения. Здесь не было ничего -- ни людей, ни дюлюнгов, ни умаровых стражников, ни хищных духов из-под земли или из воды; только пустые глаза, сжатые губы и низкий, зовущий голос.

Постепенно, понемногу музыка стала глуше и дальше, а вокруг снова начали проступать детали трактирной комнаты. Мадими пришла в себя. Была ночь. За окном мягким, ровным светом горел Вурл. Мадими лежала на кровати, прямо перед ней была полка с игрушками. В глаза ей смотрел слабо светившийся черный рыцарь. Рядом подмигивал большой змей. Потом музыка, едва слышная вдалеке, совсем стихла. Рыцарь как будто улыбнулся, поклонился ей на прощание и потух, навсегда превратившись в заботливо сложенный и склееный по хитрому чертежу кусок плотной черной бумаги.

Мадими встала, тоже кивнула рыцарю и поняла, что стала совсем взрослая. И в деревне Хайтта ей больше делать нечего.

Она аккуратно сложила игрушки в деревянную коробку, переложив их для сохранности слоями ваты, завязала коробку прочной бечевой, взяла ее под мышку, и тихо-тихо, стараясь никого не разбудить, спустилась по лестнице.

Мадими на цыпочках прошла через залу, мимо Клары, которая так и заснула за столом, уронив голову на руки, и вышла в наружную дверь. На улице было холодно. Мадими быстро побежала на дальний конец деревни, туда, где был дом колдуньи Гарги. Она собиралась оставить коробку с игрушками на крыльце. Но когда она подошла совсем близко к дому, то увидела, что из-под плотной бумаги, которая закрывала окна, пробивается неяркий свет. Дверь скрипнула и отворилась. В дверном проеме стояла Гарги. Она была совсем старая, какая-то печальная и сморщенная.

-- Здравствуй, дочка, -- сказала она, -- проходи в дом.

-- Здравствуй! -- ответила Мадими, -- А я думала, что тебя нет... Вот тут коробка, с игрушками. Я оставлю ее тебе. Подари их кому-нибудь... ну, кому-нибудь хорошему...

В сенях было темно и зябко, пахло пылью и плесенью. Мадими поставила коробку на большой, окованный железом сундук и вслед за старухой прошла в освещенную комнату. В середине комнаты был стол, на нем горела свеча и стояла миска с горячей водой. Мадими подошла к столу, некоторое время постояла, смотря на воду, а потом начала говорить:

-- Я теперь тоже колдунья, как ты... Да нет же, не как ты! Сильнее! Я теперь все могу, совсем все, и ничего не боюсь. Помнишь, я не ходила на берег, воды боялась? Это глупо. Теперь я все повидаю, обязательно -- всех дюлюнгов, все деревни, где люди живут. А есть еще другие миры, знаешь? Есть такие, где у людей на голове хвост, и глаза раскосые, будто у болотного зайца... и такие, где носят змеиную кожу... где спят стоя... где живут не в домах, а прямо на земле... и где едят железо, а дома ставят один на другой...

Гарги слушала внимательно, но ничего не говорила -- только смотрела на Мадими печально и кивала седой головой.

-- Бояться хозяина глупо, он добрый. Нет, вру. Не добрый, конечно, и не злой... он просто слишком большой. Но мне кажется, что если я что-нибудь попрошу, ну, в подарок -- он обязательно сделает. Надо, наверное, сказать, чтобы он отпустил Дейру... или еще что...

Гарги по-прежнему молча, печально кивала седой головой. Мадими тоже помолчала, а потом тихо спросила:

-- Это все черная женщина устроила. И кто она такая?

-- Не знаю, дочка, -- тихо, как будто нараспев ответила старая колдунья, -- не знаю. Может, ведьма бродячая, может, вовсе не человек. Кто же теперь разберет...

Она помолчала, потом добавила:

-- Всякое бывает. Бывает, что черная тень поднимется, всплывет с темной стороны Рависсмара, и сама не знает, что с ней творится -- мечется, ищет себе тело с живой кровью... Бывает, дюлюнгу приснится дурной сон; потом вырвется на волю и бродит среди людей, пока не забудется. Разное рассказывают... С другой стороны Вурла, говорят, есть особый мир -- время там течет не так, как у нас, а люди живут в домах из блестящего камня. Есть среди этих людей страшные колдуны. Они умеют воровать души, наводить порчу и посылать призраков, а призраки могут принять вид любого человека... Может, твоя черная женщина из таких? Не знаю, дочка. Много чего говорят...

Мадими вздохнула:

-- А я думала, что совсем от нее избавилась.

-- Нет, дочка, -- проговорила Гарги тем же размеренным, певучим шепотом, -- куда же она от тебя денется... Ей от тебя некуда деться...

Покряхтывая и сутулясь, она прошла в дальний угол комнаты, неосвещенный, и что-то взяла. Потом подошла к Мадими.

-- Эх, совсем ты большая... Вот и колечко у тебя обручальное... Смотри.

Она поставила на стол перед Мадими большой, круглый предмет. Это оказалось зеркало в темной, мутной от времени медной оправе. Старуха стерла с него пыль рукавом и глянула на Мадими как-то странно, испытующе. Мадими посмотрела прямо в зеркало. Там была черная женщина. Секунду спустя Мадими поняла, что видит собственное отражение.

Гарги отошла в сторону и взяла с полки маленький пузырек с притертой стеклянной пробкой. Она открыла его. В комнате резко запахло смолой. Тогда колдунья наклонила пузырек, так, что на палец ей вытекло несколько капель маслянистой светло-желтой жидкости, подошла к Мадими и провела ей рукой по лицу. Масло сразу же впиталось в кожу. Гарги прошептала:

-- Все правильно, дочка. Все как должно быть. Я старая, ты молодая. Твое время пришло, мое -- ушло.

Потом она вложила Мадими в руку что-то тяжелое, кухонный топор или молоток, и громко сказала:

-- Ну -- теперь не бойся!

И Мадими вдруг страшно разозлилась, как тогда, давно, в подводном дворце. И ударила по зеркалу изо всех сил. Зеркало разбилось, осколки посыпались на пол.

Гарги быстро нагнулась, схватила самый большой осколок и некоторое время держала его в пламени свечи. Свеча разгорелась и светила теперь сильнее, чем солнце или чем кузнечный горн. Очень скоро стекло раскалилось в пламени и тоже засветилось ярким, белым металлическим светом. Гарги зашептала что-то. Потом она взяла Мадими за руку и передала острый кусок стекла ей. На ощупь он был совсем холодный.

Мадими повернулась к старухе лицом. Та медленно подняла руки к горлу и развязала тесемки своего плаща. Полы плаща разошлись. Мадими увидела, что у старой Гарги тело молодой женщины. Под левой грудью на ее гладкой белой коже было темное пятно размером с детский кулак. Пятно это пульсировало, постоянно меняло форму -- билось, словно сердце, нарисованное живой краской.

-- Не бойся! -- сказала колдунья.

Мадими воткнула стеклянный клинок прямо ей в грудь, в самую середину черного пятна.

Клинок зашипел, как сковородка, на которую кинули кусок мяса. Гарги сморщилась и прошептала: "вот так...кровь на кровь..." Пятно тут же начало уменьшаться. Белая кожа прямо на глазах пожелтела и потрескалась, как старый пергамент. Потом из-под клинка выступила одна большая темно-вишневая капля. Гарги ничего больше не сказала -- наверное, она сейчас не могла говорить. Но Мадими уже и так все поняла. Она протянула руку, погрузила палец в густую теплую каплю, а потом поднесла палец к губам и слизнула ее языком.

Когда Мадими вынула стеклянный осколок из раны, то увидела, что он превратился в тонкий, но прочный на вид кинжал, или даже маленький меч. Старуха мягко опустилась на лавку, как восковая куколка, расплавившаяся от жаркого пламени и осевшая на один бок. Она закрыла глаза и сонно прошептала:

-- Ну, дочка, теперь все хорошо. Я пока полежу, отдохну... а ты иди... иди...

Мадими посмотрела на старую Гарги и испугалась, потому что вдруг не узнала ее. Лицо было чужое и вовсе не старушечье. "Умеют принять любой вид..." -- растерянно подумала она. Потом покачала головой, прошептала: "ну, что же теперь", повернулась и вышла за дверь.

Мадими оказалась на улице и поняла, что снова попала в место, где нет времени. Вурл потух. Было темно. Горизонт был совершенно черный. В деревне не горел ни один огонек.

Легкими, быстрыми шагами Мадими пробежала по улице и выбежала на пристань. Прямо у берега, как будто специально для нее, качалась на волнах легкая лодочка, украшенная, как положено, свежесрезанными цветами и отделанная темной тканью. Мадими села в нее и оттолкнулась от пристани. Течение понесло ее прочь, все дальше и дальше от берегов Благословенной Ианго, все ближе к Премудрому Хаттору. Внизу была только темная вода.

Наконец лодочка достигла середины пролива, покружилась в быстром водовороте и встала, как привязанная, -- застыла, едва-едва покачиваясь на медленных слабых волнах. Мадими перегнулась через борт и посмотрела в воду вблизи, с расстояния в одну ладонь. Потом она снова села прямо, и начала говорить.

С кем и о чем она разговаривала в ту ночь, и долго ли, никто не знает -- ведь время в деревне и в самом деле остановилось. Даже если бы кто-то и не спал, он бы ничего не понял и не заметил. Для него все произошло бы за один миг. И жалко -- потому что звуки далеко разносились над холодной водой, и на пристани все было отлично слышно. Вот Мадими чему-то смеется. Вот она говорит строго и серьезно, как с маленьким. Вот, как будто вспомнив, она произносит быстро и четко:

-- Только сестренку ты отпусти! Пусть выходит замуж, пусть у нее будут дети. И Клара тогда не так будет грустить... -- потом молчит, как будто слушает ответ, и снова смеется. Смех ее летит над водой, отражается от рыхлых скал Хаттора и от низкого, покрытого галькой берега Ианго, поднимается вверх и растворяется где-то в черном, безглазом небе. Потому что в том месте, где нет времени, нет вообще ничего, и даже отец Умара должен закрывать глаза.

Наконец все закончилось. Мадими вздохнула, сказала: "Ну, пора", наклонилась низко над водой, взяла правой рукой со дна лодочки стеклянный кинжал и воткнула его себе в грудь.

И тело ее начало быстро меняться. Темное платье прилипло к коже, срослось с ней, а потом ткань разошлась и разделилась на маленькие, округлые ячейки -- твердые и наползающие друг на друга. Кинжал, который прошел через тело насквозь и вышел из-под лопатки, вскоре превратился в острый, сверкающий прозрачными гранями большой плавник. Потом Мадими почувствовала, что у нее больше нет ног. И сразу же стало легко, свободно. Казалось, что на земле ее больше ничего не удерживает, и можно лететь, куда только захочешь.

Тогда Мадими наклонилась еще дальше и упала в воду. Потом вильнула сильным хвостом, в который превратился подол ненужного теперь платья, и ушла на глубину.

По правде сказать, Мадими, когда оставляла свои игрушки старой колдунье, не думала, что из этого что-нибудь получится. Она была уверена, что в деревне ее скоро забудут -- так же, как забыли вредоносного учителя Агиддора. Но вышло не так.

Старая Гарги тем же утром вернулась в деревню, к себе домой. Она шла издалека и очень спешила. На крыльце она увидела деревянную коробку, перевязанную бечевой. Замок на двери был закрыт неправильно. Гарги поняла, что в ее отсутствие кто-то был в доме. Но внутри она не нашла ничего -- только огарок свечи, миску с водой и осколки зеркала на полу. Сильно пахло протухшей рыбой. Гарги пробормотала себе под нос: "Опоздала..." -- и быстро пошла в трактир.

Но и тут она опоздала -- Клара и Рагберд уже проснулись и поняли, что Мадими нигде нет.

Три дня они были как убитые, только и делали, что сидели у окна и ждали. Может быть, Мадими не пропала совсем, а, например, ушла погулять в лес и заблудилась, а теперь вернется. Или, может быть, кто-то увез ее в другую деревню? А может быть, ее по ошибке забрали Умаровы жрецы? Но ведь Мадими уже совсем взрослая -- они должны разобраться и ее возвратить.

На третий день, на чужой телеге, растрепанная и уставшая, приехала Дейра.

Оказалось, что напрасно поспешили ее записать в утонувшие. Лодочка-то действительно перевернулась -- а Дейра выплыла! И жених ее, Ингвар, тоже выплыл. Только их отнесло течением очень далеко, в совсем незнакомую деревню, за три дня пути.

И не то, чтобы Клара, обрадовавшись возвращению собственной дочери, про Мадими совсем забыла. По-прежнему она то и дело посматривала на дорогу, ждала Мадими, и муж ее Рагберд ждал Мадими. А Дейра, как только узнала, что Мадими исчезла неизвестно куда, убежала к себе в комнату и заперлась, а потом целую неделю ходила зареванная, и глаза ее были красные и разбухшие от слез. Но долго грустить было некогда -- надо было играть свадьбу.

Через год у Дейры родилась дочка. Потом, еще через год -- сын.

А Мадими постепенно превратилась в воспоминание. Все в деревне помнили ее по-своему, каждый рассказывал про нее свое. Одни говорили, что вот у нас в деревне колдунья старая Гарги, но это что -- а раньше была молодая колдунья из лесу, неизвестно какого рода-племени; могла говорить с птицами и змеями, читала мысли, меняла кожу каждую ночь. А когда хотела поесть дикого мяса, то ходила к себе в лес -- звери сами приходили к ней и приносили лучшую часть добычи. Другие добавляли рассказ про полку с магическими фигурами, которая была у молодой колдуньи в комнате. Дескать, если внимательно смотреть за их поведением, то можно было предсказать судьбу любого деревенского жителя, а если переставить фигурки правильным образом -- то и изменить эту судьбу. Кое-кто рассказывал даже, что сама Ианго подарила колдунье волшебный кристалл, и в том кристалле можно видеть и слышать все, что происходит на свете, и управлять погодой. Если польешь его водой - пойдет дождь, подуешь - будет буря, а если по нему постучать костяной палочкой, то небо обвалится на землю и всех раздавит. В этот кристалл, честно говоря, мало кто верил. А фигурки и в самом деле были -- каждый, кто хотел, легко мог в этом убедиться. Старая Гарги подарила их Дейре, та -- своей дочке. Потом дочка выросла. Теперь они стояли в трактире на специальной полке. Правда, они совсем потеряли магическую силу.

И никто в деревне так и не узнал, что в тот год, когда Мадими навсегда исчезла, в первый день зимы, к старой Гарги приходил гость.

Той ночью она услышала, как кто-то скребется под дверью, и тихо отворила ее. На пороге стоял Хель. В руках он держал зеленую бусинку. Гарги провела его в дом, посадила на лавку, напоила горячим травяным настоем и стала рассказывать ему все-все, что помнила про Мадими и про ее деревенскую жизнь.

В конце она посмотрела на Хеля и сказала:

-- Не грусти. Ее ведь никто не украл. Она ушла сама. Такая была ее судьба -- разве удержишь? Ты тут не виноват, и никто тут не виноват. Я была глупая, не догадалась; зря только тебя пугала... Ну, да ты уж на меня не сердись!

Но Хель сидел прямо, как будто проглотил деревянный аршин, и ничего не говорил -- только покачивал головой вправо-влево, будто бумажная кукла, дрожащая на ветру, и пальцем катал по столу зеленую бусинку. Колдунье прислушалась, и различила, что он тихо, едва слышно стонет -- сквозь плотно сжатые губы, не раскрывая рта. Как будто кого-то зовет.

Дима Каледин