На другую ночь Лина не хочет говорить про Спрятанный Город, как мы ни упрашиваем ее. Вначале она требует, чтобы мы рассказали ей свои сны, а мы не хотим, потому что вроде как нам не снилось ничего интересного. Одна девчонка видела во сне испанские сапоги, которые ей будто бы купила сестра. Надела их на ноги, а они жмут. Ну и что? Все, сон закончился. Хорошо, Лина говорит. А другая девочка стала врать, будто ей приснился сон про принца, что он прискакал за ней на черном коне к самым воротам пионерлагеря и похитил прямо у Таськи на глазах. Она всегда врет одно и то же, только раньше врала про рыцаря, а теперь про принца из Города. Она вообще была странная девчонка. Ее звали Анжела (Анжелы у нас было аж три, две в нашей палате и одна в старшем отряде, по прозванию усатая Анжела -- усы она перекисью водорода обесцвечивала, но все про них знали). Так вот, она считала, что у нее все очень красивое: груди, бедра, ноги там, и все время хвасталась. Так и говорила, смотрите, мол, девчонки, какое у меня все красивое! Ну, у нас над ней только смеялись, а в предыдущую смену ее облапали. Это ветераны рассказали нам, и она сама потом тоже рассказывала. Хвасталась она, хвасталась, все показывала, девчонкам надоело, и они пошли в соседнюю палату, где парни спят. Договорились с ними: "Хотите?" --- говорят. Те им: "Давайте." Той же ночью девчонки дождались, когда Анжела заснет, она спала всегда крепко. Обступили ее, стали осторожно с нее рубашку снимать, а она улыбается, даже поднимает руки сама, но вроде не просыпается. Приподняли ее, сняли рубашку совсем и увидели, что она спит без трусов. Переглянулись, мол, нам же лучше. Завернули ее в простыню и понесли к мальчишкам в палату. Те положили ее на кровать, обступили тоже, простыню убрали и стали смотреть, а девчонки ушли. Похихикали немного и заснули. А наутро Анжела вбегает в палату, простыня у нее развевается, и кричит: "Облапали! Облапали!" -- сама довольная, улыбается. Она ничего не знала про девчонок и нам рассказывала, что за красоту ее тогда унесли. Кстати, она и правда была ничего. Ей потом многие парни в любви объяснялись, и в ту смену, и в нашу. Говорят, что она целовала всех и позволяла трогать себя.
В общем, Лина ее послушала тоже и стала других спрашивать. Я ей сказала честно, что видела во сне много слепых голых детенышей какого-то зверя, который живет под землей. Не знаю, что за зверь был, только все эти детеныши копошились и были очень противные. А может, этот зверь -- первобытный человек какой-нибудь был, если люди когда-то жили в норе. Я боялась, что он придет их кормить, и меня стошнит, но он не пришел. Еще одна девочка, Катя Квитко, видела во сне живой паровоз, который ел женщину, а у нее глаза лопнули, и оттуда плескала кровь. Когда она это рассказала, меня опять стало тошнить, но скоро прошло.
Короче, как я и думала, никто не рассказал ничего интересного, и тогда Лина сказала, что сейчас продолжать не время. Она говорит: "Смотрите, какая луна!" Мы подбежали босиком к окнам, занавески отдернули, стали смотреть: луна была полная, с пятнами, очень большая и светилась красным. Точнее, она была буро-желтая, на мой взгляд, самая подходящая для рассказов. Но Лина была другого мнения, она
|
День я пропущу: мы отрабатывали "наказание", причем две наши девчонки все равно сбежали в яму под кустами, где был лаз в подвал, только там была круглая дверь, а на ней замок -- у них там было свидание с их парнями, и они обе назло Таське разделись чуть не догола и с ними там целовались, хотя эти парни даже не успели объясниться как полагается и вообще, наверно, ничего такого не ожидали. Таська приходила и считала нас, но мы сбили счет, и она ничего не заметила.
А вечером Лину звали в другие палаты, но она осталась у нас. Теперь, говорит, точно должно было присниться. И у Анжелы спрашивает, как раз у той, которая хвасталась, что у ней все красивое. Мы думаем, ну, сейчас опять про черного рыцаря на белом коне, или как там. И смотрим, Анжела накрасилась: подвела брови черным карандашом, веки покрасила, взяла откуда-то блестки и помаду. И она говорит -- видела во сне подземелье из мутного камня, а там такое... и улыбается. Лина спрашивает, как это, из мутного? А та отвечает: "наполовину прозрачного". Лина спрашивает: "Какого цвета?" -- "Фиолетового и серого." Лина, по-моему, обрадовалась, говорит, что точно, теперь, дескать, то что надо. И мы, голые совсем, залезли под свои простыни, а Анжеле Лина велела сняв рубашку сесть на кровати (чем та осталась очень довольна, хотя без света не видно).
И тогда мы устроились на кроватях и все замолчали, и Анжела стала рассказывать, как только Лина ей сделала знак. Вначале она рассказывала с выражением, как будто читала стихи на оценку, но скоро голос у нее задрожал, так что некоторые слова можно было с трудом расслышать. По содержанию она говорила примерно так.
В подземелье, которое ей снилось, стены мутные, наполовину прозрачные. Фиолетовые, серые и лиловые иногда. Пол тоже выложен камнем вроде кафеля, по нему ходят босиком, только ноги тихо шлепают и от этого тихий звон. С той стороны стен как будто движутся фигуры и смотрят лица, но это всегда замечаешь краем глаза, а если повернуться лицом и смотреть впрямую, не увидишь ничего, даже отражения. Только матовый цвет.
Но девушки, может быть, никогда и не ходят там поодиночке. Их ведут партиями: по крайней мере, Анжела всегда видела, как идут несколько сразу; одна, та, что впереди, всех ведет, а остальные испуганно озираются. Там, наверное, не просто коридоры в подземелье, а целый лабиринт, и можно заблудиться, если не знать, как идти. Анжела говорит, что она сама там вроде бы и была, а может, ее и не было. Вначале она видела только коридоры, и долго бродила там без толку, пока не догадалась, что можно пойти за одной из партий.
Ведущей в этой партии была рослая девушка с рыжими волосами, разбросанными во все стороны. Она блестела, как будто намазанная маслом. Она шла уверенно, с поднятой головой, а другие девушки как будто боялись чего-то, может быть, просто отстать боялись. Что все девушки были голые, Анжела заметила не сразу (хотя это на нее непохоже). Рыжая, которая всех вела, была увешана украшениями, а вместо одежды ее тело обвивала змейка из пятнистой меховой ткани. Груди у этой девушки были большие, все тело пышное, а змейка его нисколько не прикрывала и была, похоже, для красоты. Анжела решила рассмотреть и других девушек, там все были красивые, но по ним взгляд скользил и никак не хотел останавливаться. Их голые тела были скользкие от пота, потому что они волновались. Анжела хотела посмотреть на себя, но на этом месте увидела пустоту. Так она шла-шла в конце этой процессии и чуть было не заснула во сне.
Оказавшись в просторной комнате, где воздух был влажный, а стены по-прежнему того же камня, который из-за своей прозрачности имел много оттенков (как посмотреть), Анжела с трудом вспомнила, как она сюда добралась, и уже не увидела здесь девушки с рыжими волосами. Что-то происходило, какие-то картинки менялись, слышались всплески, воздух как бы шумел пестротой, но Анжела, по ее словам, никак не могла понять, что к чему, и поворачивала глаза из стороны в сторону как толстая рыба. Вдруг она увидела тело юноши, тонкое и стройное, изогнутое знаком вопроса. Ее сразу как будто дернуло током, и она, как ей показалось, проснулась, но на самом деле продолжала спать и видеть во сне ту же самую комнату, те же самые стены в том же таинственном подземелье, тот же каменный пол. Она даже сделала шаг в сторону юноши, и увидела, что его окружают несколько девушек, что эти девушки тоже голые, обнаженные, в бронзовых украшениях и в серебряных с черным -- это красиво. Одни наклонились, другие стоят на коленях, видимо, целуют его, и хотя Анжела не шумела ничем (ей было нечем шуметь), все они вдруг повернули к ней головы. Глаза у девушек большие, как вода, немного страшные. А юноши нету. Анжела могла бы поклясться, что он там был, и был голый, и она видела у него такое, что не перепутала бы его ни с какой девушкой. Но сейчас его не было, а девушки просто как будто затеяли что-то между собой.
Анжела отвела от них глаза, не зная, заметили ее или нет. И пошла между рядами больших квадратных колонн. За каждой колонной открывалась ниша, и там был небольшой бассейн, или стоячая ванна. Первый бассейн у нее на пути был пуст, второй тоже, хотя в нем на дне оставалась вода, а снаружи, вдоль стенки, мокрые следы босых ног. А вот третий бассейн... над ним склонилась нагая девушка. На ее теле сверкали водяные брызги, а на левой ягодице прямо под кожу уходила металлическая цепочка из крошечных шариков: что-то вроде сережки, только уж в очень странном месте девушке вздумалось ее вдеть. Анжеле почему-то сразу захотелось потрогать эту сережку, и она представила себе, как положит ладонь на прохладную голую ягодицу. Вдруг она ясно поняла, что здесь девушки примерно этим и занимаются. Ей стало не по себе, и она даже обрадовалась, что не видит себя: значит, и другие ее не видят. А девушка та двигалась, перила бассейна врезались ей в грудь, оставляя красный след. Волосы у нее были как черные змеи. Анжела увидела, что она делает: в бассейне стояла еще одна девушка, почти девочка, с коротко стриженой головой. У этой девочки было гладко под мышками и на лобке -- наверное, выбрито, потому что груди были хоть и небольшие, но округлые, девичьи, с твердыми розовыми сосками. И вот, та девушка с необычной сережкой на попке попросту терла младшую девчонку мочалкой. И будто бы они обе совсем не говорили никаких слов -- только, когда девушка в бассейне случайно шевелилась, рукой двигала или бедром, та, что была снаружи, издавала сердитый гортанный звук. Видимо, в бассейне нельзя было шевелиться, потому что этот же недовольный окрик Анжела слышала потом еще несколько раз, когда шла вдоль рядов со стоячими ваннами. Возможно, это было короткое слово (что мешает девушкам из сна говорить на другом языке?), но думать об этом было почему-то страшно.
Мочалка не мочалка, а настоящая губка, как будто и правда живая, проходила у девчонки между грудями, оставляя на них мыльную пену. Девчонка морщилась и постанывала, Анжела подумала -- не от боли, потому что губка нежесткая, вода негорячая. Девчонке явно хотелось выгнуть спину, кошачье нетерпение проступало у нее на лице, но шевелиться было запрещено, и вот это, наверно, мучило ее по-настоящему. А та девушка, которая мыла ее, вдруг отложила губку, нависла на бассейновом барьерчике, протянула обе руки и принялась пощипывать ей соски. Анжеле стало неудобно на это смотреть, но интересно и как-то жарко внутри. Мне кажется, жарко стало всем, кто ее слушал, я сама не заметила, как положила себе руку на грудь и стала ласкать себя. Анжела говорила, что взгляд сам скользил по телу девочки, стоявшей в бассейне, и упирался между ног ее в бритое местечко, как будто хотел там раздвинуть не то губы, не то лепестки, и проникнуть так, чтобы было горячо, и еще дальше. То, что она говорила, было уже совсем неприлично, и мурашки шли по коже от того, что было понятно, что это правда. Бесшабашная храбрость охватывала от этих слов: хотелось сделать что-то совсем запрещенное, такое запрещенное, что даже трудно вообразить. Нас было много в палате, и я знала, что этого, одного и того же, сейчас хочется всем девчонкам -- но чего именно, я и теперь не могу сказать, потому что названия для этого нет, и вряд ли могло бы быть.
Анжела рассказывала дальше, а мне было все труднее слушать ее на горячую голову. Я старалась, конечно, потому что Лина нам велела и потому, что все-таки интересно, но запомнить могла неправильно и не то.
Девчонка, которую ласкали живой губкой в бассейне, куда-то потерялась из ее рассказов, и кстати, я больше жалею о другой, с сережкой, вдетой в неудобное место, и с красным следом (вроде большой царапины) на груди. Не знаю почему, но кажется, мне было бы интересно посмотреть ей в глаза, узнать, какие у нее губы, и как она закричит, если... если... если бы у меня были меховые кисточки на пальцах, как в Линином сне...
Речь шла, вроде бы, о какой-то новой партии девчонок, которых привели в бассейн, когда в стене раздвинулась дверь. И шли они будто бы плавно, как в замедленной съемке, и все --- черненькие, светленькие, рыжие, веснушчатые, курносые, с носом прямым и тонким, --- все по непонятной причине казались очень похожими на лицо. Они не опускали глаз, но ни одна не смотрела прямо, и от этого плясал у них на мордашках лукавый взгляд. Они были голые, и красивые потому, что голые. Они были голые совсем -- конечно, и так ясно, что это не тот бассейн, в который ходят в купальничках, но все-таки непривычно, когда вокруг столько ладных, девчоночьих, скользких и голых тел. Мы все вздрогнули под простынями, потому что нам было ясно, о чем она говорит -- а ведь мы сами лежали без одежды, и наши кровати друг к другу стояли близко.
Девчонки тем временем стояли, переминаясь с ноги на ногу, как будто в очереди. Ниша в стене была, и там с ними что-то делали, они исчезали там по одной, но ждать было долго. Девчонки иногда гладили друг другу шейку и грудки, прижимали ладонью сосок (не знаю, Анжела это говорила или у меня уже стояла картина перед глазами), но все потихоньку. Женщина, похожая на Таську, только у нее тяжелые золотые с камнем серьги были вдеты прямо в большие твердые соски, накрашенные темной помадой, эта женщина ходила с ремешком в руках и следила, чтобы девчонки не ласкали друг друга, не безобразничали. Одну, которая просто шептала что-то на ухо соседке, немного прижав ей бедро, эта женщина ущипнула за ягодицу. Ущипнула больно, видать, потому что у девчонки на глаза навернулись слезы, и там даже, на коже, показалась кровь, наверно, от ногтей этой женщины.
Анжела сообразила, как ей быть, и этому ужасно обрадовалась. Неслышно, как тень, совсем не занимая места своим невидимым телом, она скользнула мимо девчонок, пробегая всю очередь... и тут она почувствовала на своем теле чуть ниже пояса прикосновения рук! Она оглянулась, посмотрела вниз, но на ее месте никого не было. Девчоночьи руки обхватили ее со всех сторон, гладили даже внутренние стороны ног, какие-то требовательные пальцы схватили ее за соски -- она не могла вырваться. Но откуда вырваться, из чьих рук? Анжела хотела сделать шаг, и почувствовала, что держат ее не только девчонки. Разницу словами не передашь, но она есть; она точно знала, что это мальчишечьи ладони сжимают ей груди, а по животу гуляет огромная, с загрубевшей кожей, мужская ладонь.
Любая другая девчонка испугалась бы на ее месте, но не Анжела. Ее ласкали во сне и не пускали ни вперед, ни назад, ни на волю из сна, а ей это только нравилось. Она смотрела на других голых девчонок и протягивала к ним руки; теперь она уже знала, что девчонки не видят ее и, осмелев, пощекотала одной из соседок пальцем промежность. Та, светленькая, зеленоглазая, сделала большие глаза и взвизгнула, закрываясь рукой, за что тотчас же получила щипок от Таськи, то есть, той женщины с проколотыми сосками, которая следила здесь за порядком. Анжела хотелось, чтобы тот голый юноша, который померещился ей здесь в самом начале, тоже пришел, потому что ей хотелось целовать его и кусать немного зубами и найти пальцами его член: она уже понимала, что все мальчишки и мужчины, которые здесь есть, пришли сюда вместе с ней. Но юноши не было, а кто-то и правда надвинулся, жарко дыша ей в лицо, и захватил огромными горячими, как уголь, губами ее рот целиком, протолкнув туда огромный жесткий язык... Анжела, во сне, вспомнила рассказы Лины, точнее, мечты девчонок об оживающих статуях, горячих и жутких от краткости наслаждения... и почувствовала, что язык этот, двухвостый и жалящий, обвернул ей рот изнутри. Она потянулась и выгнулась навстречу, настоящие звериные когти захватили ее между ног... и ее стала бить дрожь, крупная, удар за ударом, а в голове рассыпалась на осколки и тут же собиралась заново большая фиолетовая луна, и у луны было лицо того юноши, который не пришел, его глаза и его длинный змеистый язык. По спине и ягодицам Анжелы скользнуло чешуйчатое тело, она вздрогнула в последний раз и пришла в себя, и как бы проснулась, но все равно проснулась во сне.
Усталая, не ощущая уже поддержки ничьих неизвестных рук, она оглянулась кругом. Теперь она немного боялась увидеть ту статую, потому что у нее мог быть страшный вид, но никого не увидела, даже ту светленькую соседку с волнистыми волосами, которой невольно устроила Таськин щипок. Очереди не было, но вокруг были те же мутно-фиолетовые стены и тот же камень... И тут кое-что подсказало Анжеле, что она уже проникла в ту самую нишу, возле которой стояла очередь из девчонок, и теперь просто глядит с той стороны.
Кто-то затянутый в черную кожу со шнуровкой -- молодая коротко стриженая женщина -- держал масляный светильник, серебряный, и он давал мягкий свет и игру плясавших теней. На коленях, на полу прямо, стояла девушка, обнаженная, как другие, но по ногам у нее, начиная от бедер, серебряными змейками вились браслеты. Анжела подумала, удобно ли ей стоять на коленях, и тут же заметила, что у девушки не только в ушах висят длинные серьги -- у нее проколоты и соски, и соединены между собой легкой серебряной цепью. Груди у девушки были небольшие, круглые, покрытые странным пушком, как половинки диковинного плода. Сбоку от нее стоял ящик с бронзовыми кольцами, а на столике перед ней лежали щипцы, раскаленные угли в подносе и длинные тонкие иглы, несколько штук. А перед столиком, перед девушкой, склоненной у столика, стояла во весь рост -- и дрожала от страха -- очередная девчонка. Остальные толпились сзади.
Анжела присмотрелась и чуть не вскрикнула. Девчонка стояла, раздвинув ноги на ширине плеч, так что ее самое нежное место оказывалось напротив лица той девушки со змеистыми браслетами на ногах. И девушка с браслетами взяла в руки щипцы, защемила щипцами иглу, поднесла ее к уголькам... голая девчонка, дождавшаяся своей очереди, в отчаянии запрокинула голову; Анжела вдруг поняла, что даже кричать ей было нельзя. Сама она не могла оторвать глаз от происходящего, хотя ей было страшно, тяжело в груди и не хотелось смотреть. Длинная острая игла, захваченная щипцами, как будто извивалась в тисках -- но это была, конечно, игра теней. И вот девушка, стоявшая на коленях, быстрым ловким движением проколола два мягких лепестка плоти, скрывавших щель. Игла прошла боком, как бы сшивая их, но вышла назад с той же стороны. Девчонка вздрогнула, глаза ее расширились, лицо на секунду сжалось гримаской. Щипцы бросили иглу снова на стол и сами упали рядом. Девушка плавным движением рук достала из ящика бронзовое кольцо, вдела его в дырочку, только что проколотую иглой... и защелкнула на замок. Потом повела плечами, давая им отдых, и снова взяла щипцы...
Анжела смотрела и смотрела, не отводя глаз. Ее собственные мышцы
потихоньку теряли дурацкую расслабленность, которая приходит всегда
после, короче, всегда в этих случаях. Девчонкина щелка была
украшена, или замкнута от посягательств, целым рядом красивых и
тонких звенящих колец, которых никогда не вдевают в таких местах.
Может быть, это было не так уж больно, но странно до мурашек
между лопатками, а в общем, заманчиво, что ли, трудно сказать.
Потом девчонке еще прокололи соски, левый и правый, и туда вдели
небольшие колечки. Со дна ящика голая девушка, стоявшая на коленях,
достала длинную цепь и зацепила за кольца так, что она вела от
одного соска вниз, к ряду колец, замкнувших промежность, и оттуда
опять вверх, к другому соску. Цепь эта не была натянута, но висела
свободно.
И тут Анжела, повернув голову вбок, увидела женщину-паука.
У нее были украшения, прозрачные одежды, странная прическа, глаза, подведенные черным до самых висков... и меховые кисточки на пальцах, которые не казались прикрепленными -- они как будто росли из кончиков, от длинных ногтей. Девчонка, с которой закончили работу, уже подходила к той женщине, тихо звеня своими новыми украшениями, или оковами, как сказать. Ужасающе, нечеловечески плавным движением руки женщина коснулась ее живота, подобрала цепочки в ладонь... и тут, заметив Анжелу, изобразила на лице легкое удивление.
И тогда Анжела испугалась взаправду, по-настоящему. Здесь, в этом сне, ее еще никто ни разу не замечал. Она встала, чувствуя тяжесть в затекшем теле. Она была, как и другие девчонки здесь, абсолютно голая, и от этого почувствовала себя неловко. Женщина, не отводя взгляда, поманила ее пальцем, длинным, тонким и с кисточкой на конце. У Анжелы сжалось сердце в груди, она с трудом сделала шаг и едва не свалилась с кровати. Все-таки она удержалась, вцепившись пальцами в железный край пружинной основы, и успела разглядеть на полу между койками большого черного паука.
Когда она закончила говорить, я вытянулась в постели и почувствовала, что мускулы у меня действительно затекли. Мне хотелось откинуть простыню, чтобы немного остыть и проветриться, но я боялась, что сейчас сюда войдет Таська со своим свиномордым дураком и будет нас проверять. Еще мне было интересно, про что Анжела наврала, а что было правдой, например, вот тот юноша или черный паук между койками? Но угадать это было нельзя, а Анжела, когда соврет, потом ни за что не признается. Луна, уже глядевшая прямо в окно, и правда казалась мне фиолетовой, а еще я знала, что у меня под дном кровати живет сразу несколько пауков, и к ним в паутину попался здоровенный зеленый кузнечик. Ума не приложу, откуда он взялся у нас в палате, наверно, искал свою подружку, а может, заскочил просто так.
Надежда Нащокина
* * *
