Иван Поликаров

Я вызываю дух Анны Андреевны Ахматовой...

Комната освещена одной настольной лампой, накрытой красной материей. Лица при таком освещении выглядят неестественно, зловеще, словно нарисованы каким-то полусумасшедшим импрессионистом. Руки сидящих за круглым столом соединены в кольцо, пальцы переплетены, крепко сжаты.

-Я вызываю дух Анны Андреевны Ахматовой!

По моему субъективному ощущению Зина произнесла эту фразу уже бессчётное количество раз. Голос звучит монотонно, торжественно и немного сдавленно. Паузы заполняются цикадами, зудящими за окном, словно древние трансформаторы. Темнота заполняет комнату, заставляет лампу гореть отчаянней, заливает тяжёлым сиропом рот, лёгкие, уши, растворяет окружающие предметы.

-Я вызываю дух Анны Андреевны Ахматовой!

Они подъехали к одиноко стоящему дому на двух "воронках". Солнце уже садилось, скатывалось в пасть Змея, скользя на прощание по крышам и листве тёплыми жёлтыми лучами. У всех был сосредоточенный вид, бледные невыспавшиеся лица. Самый молодой - Фёдор Воронцов - беззвучно шевелил губами. Скорее всего, молился, он был из семьи старообрядцев, и строгое воспитание в духе древлего благочестия не прошло даром, прорываясь в моменты наивысшего нервного напряжения. У него было детское лицо, пухлое и румяное, и к нему совсем не шла строгая форма НКВД. Остальные же смотрелись в ней органично, как рыцари в латах, монахи в рясах, она сидела на них как полосатая шкура ни тигре, как оперение хищной птицы. Грубер одёрнул френч и направился к дому, жестом приказывая подчинённым следовать за ним...

- Анна Ахматова, приди!

В комнате стало невыносимо душно, несмотря на распахнутые в летнюю ночь окна. Я чувствовал, как мой лоб покрывается холодной липкой испариной. Смутное ощущение какого-то чужого присутствия повисло в воздухе. Появился тонкий, но пронзительный аромат - смесь неявного запаха гниения, увядших цветов, затхлой воды, в которой они усохли, приторных старомодных духов, сырости, ветхой ткани...

- Я вызываю дух Анны Андреевны Ахматовой!

Внутри дома царила полутьма, чёрные, отходящие от стен, высохшие обои. Половицы стонали под ногами детскими голосами. Мохнатые бражники садились на кожу и пили солоноватый пот. Грубер достал маузер и двигался по комнатам бесшумно, грациозно, постоянно готовый взорваться, изменить направление, броситься, замереть. На стенах висели пучки засушенных трав, полоски почерневшей пупырчатой кожи, порванные и снова склеенные фотографии. Повсюду были старые книги, какие-то жестяные коробочки, бутылки толстого стекла с маслянистым мутным содержимым. В одной скрючился перламутровый эмбрион, в другой была странная кружевная плесень, за зеленоватым стеклом третьей в белесом желе повисли бурые капельки крови.

Дом давил, гипнотизировал шорохами, пугал отражениями бесконечных зеркал, в которых вошедшие ловили боковым зрением движения угрожающих теней за спиной. Фельдман свободной от табельного оружия левой рукой массировал висок, смуглое лицо его исказила гримаска раздражения.

- Анна Ахматова!

Зина, казалось, повторяла эти слова уже против своей воли, глаза её закатились, голова была чуть откинута назад. Я испытывал чудовищную боль в затылке, воздуха не хватало, кто-то сжимал невидимой рукой горло. Валя слева от меня, похоже, потеряла сознание, но рука её не перестала крепко сжимать мою, а даже наоборот - у неё неизвестно откуда появилась дьявольская сила. Я понял, что у меня самого кисти свела судорога, и я даже при желании не смогу отпустить руки соседей...

- Я вызываю Анну Ахматову!

Они нашли её в последней комнате, на втором этаже. К этому моменту глаза у всех застилал багровый туман, ноги стали ватными, а во рту появился кисловатый привкус металла. Они полукругом по-охотничьи начали подходить к ней, напрягшейся чёрным бесформенным комком в углу комнаты. Неожиданно она сделала какое-то неуловимое движение, и губы Воронцова заклокотали алой пеной. Исусова молитва захлебнулась кровью. Одновременно рявкнули несколько стволов. Пули вопреки законам физики меняли траектории, минуя цель, вгрызались в стены, выбивая фонтаны щепок и пыли. Невидимая сила скрутила Фельдмана как набитую поролоном куклу, как тряпку, когда её выжимает дородная хозяйка с ямочками на локтях. Кости хрустнули с тошнотворным звуком, и он неуклюже рухнул на пол. Смирнов скорчился у стены и, подвывая, царапал себе живот, стремясь вырвать невидимые раскалённые занозы, буравящие нутро. Остальные катались по полу, схватившись за голову или прижав руки к груди. У кого-то хлестала кровь из ушей, кто-то уже содрогался в последних судорогах. Грубер отбросил бесполезный пистолет и чуть присел, борясь с резкой болью в груди...

- Я...хххх... ахххма.....ххх....

Зина уже просто хрипела, голова её мелко подрагивала. Цепь из соединённых рук тоже трясло, стол, вибрируя, кругами ездил по полу. Из угла моего перекошенного рта на грудь свисала прозрачная ниточка слюны. Сознание периодически отключалось на доли секунды.

Неожиданно в комнате изменилось освещение. Со стороны открытого окна двигался какой-то новый источник молочно-белого света. Я с трудом повернул голову и увидел медленно вплывающую в комнату шаровую молнию. Она зависла над столом, переливаясь и дрожа, словно маленькое древнее солнце, уже теряющее свою силу. Всё окружающее меня померкло, я видел перед собой только эту яркую белую сферу. В её глубине мне почудились контуры мужского лица. Лицо приближалось, стали различимы жёсткие, волевые черты, складки на лбу, голубые, почти бесцветные глаза, короткие платиновые волосы на висках, впалые щёки. На голове была фуражка с синим околышком и красной звездой. Тонкие губы что-то властно произносили, обращаясь ко мне, но звука голоса не было слышно, его поглощал сплошной вязкий гул. Я был не в силах понять его и поэтому просто попытался соединить наши волевые усилия, разорвать опутавший меня морок...

...Грубер прыгнул на неё из последних сил, вцепившись в какую-то чёрную ветошь, под которой совсем не чувствовалось тела. Он рванул её в сторону большого зеркала, и они оба рухнули, пробивая его чёрную поверхность в чернильную бездонную глубину. Осколки стекла пропороли их тела, сомкнувшись, словно зубы огромной пасти...

...Светящийся шар взорвался с оглушительным грохотом. Лампа погасла. Тяжесть, давившая на нас всё это время, сразу куда-то ушла. Ощущение было, словно мы все резко проснулись после тяжёлого кошмара. Руки разомкнулись сами собой. Я встал, неуверенной походкой подошёл к окну и вдохнул прохладный ночной воздух. Зину вырвало.

Махатма Ленин

- Скажи мне, махатма Ленин, почему ты, достигший духовного просветления и полной и безоговорочной реализации, до сих пор не покинул этот бренный мир?

Махатма Ленин отвечал ему так:

- Да, махатма Сталин, достигнув полной и безоговорочной реализации, я уже был готов покинуть этот бренный мир, но моё милосердие столь велико, что я решил не делать этого, пока не разгромлю полностью контрреволюцию и не совершу повсюду электрификацию.

Тогда махатма Сталин сказал ему:

- Послушай, махатма Ленин, я, достигший духовного просветления, но не достигший ещё полной и безоговорочной реализации, готов разгромить полностью контрреволюцию и совершить повсюду электрификацию, а ты можешь спокойно покинуть этот бренный мир.

Махатма Ленин отвечал ему:

- Да, я вижу намерения твои чисты и сильны, и не могу оскорблять их недоверием, однако моё сострадание к этому миру также очень сильно и поэтому поступим так: я погружусь в глубочайшую медитацию сроком ровно на сто лет, и если я выйдя из неё не увижу нигде контрреволюции, но повсюду будет царить электрификация, то тогда я спокойно покину этот бренный мир.

- Да будет так, - ответил ему махатма Сталин.

* * *

Тогда махатма Ленин погрузился в глубочайшую медитацию, а махатма Сталин, махатма Дзержинский, махатма Луначарский и другие махатмы, достигшие духовного просветления, но не достигшие ещё полной и безоговорочной реализации, стали сражаться с контрреволюцией и совершать повсюду электрификацию. Они было уже совсем разгромили контрреволюцию и ввели повсюду электрификацию, но демоны Западной страны оказались слишком сильны и кознями и злыми чарами одного за другим умертвили махатм.

Тогда повсюду воцарилась контрреволюция, а электрификация начала умаляться (особенно в Приморье).

И осталась у демонов Западной страны одна цель - уничтожить физическое тело махатмы Ленина, чтобы он не смог вернуться в этот бренный мир из глубочайшей медитации.

Однако умершие махатмы переродились в соколов и днём и ночью кружат над Красной площадью и следят, чтобы ни один демон Западной страны или их прислужник не добрался до физического тела махатмы Ленина.

Когда же пройдёт сто лет, махатма Ленин выйдет из глубочайшей медитации и увидит, что кругом воцарилась контрреволюция, а электрификация совсем умалилась. Тогда он сделает из кожи врагов огромное Красное Знамя, натянет их кожу на большой барабан, украсит себя ожерельем из их сердец, селезёнок и печёнок и разгромит полностью контрреволюцию и установит везде электрификацию, а потом покинет этот мир.

Тогда мы все сможем, не отвлекаясь, идти по пути, ведущему к духовному просветлению и полной и безоговорочной реализации.