Лошадиная фамилия В кои-то веки заглянул на сайт к Анкону и прочёл про себя в верхней части страницы
ужасное разоблачение. Надо же, а ведь я, как видите,
всегда скрывал своё фамилие до того часа, пока Анкон не разоблачил.
Помню в детстве, родители мои, одержимые идеей всеми правдами (и неправдами) вылепить из тогда ещё поддатливой глины моего детского существа "вундеркинда", пытались "отдать" меня в художественную школу. Причём, действовали они согласно украинской пословице "як усе не з'iм, то хоч трохи понадкусую" - таким образом меня уже "отдавали" (сразу и поочерёдно) в такие места, как "хор мальчиков при Доме Пионеров", сразу два художественных кружка в разных частях города (на Нивках и рядом, на проспекте Комарова), бальные танцы (с моей-то медвежьей пластикой!), в две музыкальные школы, фотокружок, радиокружок и на уроки английского с частным репетитором. Диктатура была железной. С первого по третий классы, возвращаясь домой из школы меня, покормив, везли либо "на музыку", либо в художественную студию, на частные уроки английского... Возвращался домой, как правило, поздно вечером, с опухшей от "принудительного приобщения к наукам, искусствам и языкам" головой. Практически вся неделя бывала таким образом занята. Продолжалось это лет до девяти, примерно - к тому времени давно уже отпали хор, одна из музыкальных школ (я поднял своё первое осмысленное домашнее восстание, заявив, что если меня ещё раз усадят за
это мерзкое пианино, я отрублю себе кухонным топориком для рубки говяжьих костей обе руки!) оба худкружка... оставались фотокружок и ещё пара экстракурикуллярных мероприятий, которые
медленно отсыхали. Таким образом я в конце концов остался, в частности, с двумя незаконченными средними музыкальными образованиями (что не помешало мне и по сей день использовать одно из них при аранжеровке собственных произведений :-))
Художественная школа находилась где-то на Сырце, рядом с функционировавшей тогда "детской железной дорогой". Один из любимых мной, отчаянно советских (не знаю, как там сейчас...) и душераздирающе некроромантических районов Города. Наводящие на мысли о медленных чёрных мессах улицы. Пятиэтажки. В том же районе - и Бабий Яр, телебашня и два кладбища, на которые я
очень любил смотреть. Очень мощная некроэнергетика. Там некоторые пятиэтажки через улицу прямо на костях построены, я слыхал. По костям там и троллейбусы ходят. Когда мы выходили на
той остановке, меня всегда охватывало
особое настроение. Я совершенно явно ощущал
фон этого места, хотя поначалу и не задумывался над этим. Сырецкий парк в котором была детская железная дорога, тоже и очень по тёмному, мне нравился. Равно как и фотоателье за углом, где иногда
делали мои фотографии. И вереница магазинов - от игрушечного до радиотоваров - это уже на улице параллельной нынешнему Бабьему Яру, а пятиэтажки эти были построены, как я уже говорил, на костях расстреляных.
Когда нибудь? Поеду в Киев и обязательно
окажусь там, рипс. Лучше всего - в разгаре осени. Надо будет метафизически распить бутылку водки во дворе одной из этих пятиэтажек,
на детской площадке под ржавым грибком, why not, fuck you slowly? Занюхать растёртым промеж пальцев чернобривцем из какого-нибудь палисадника - для полного гнойного букета некроромантических ощущений. Плюс-позит, рипс лаовай и тип-тирип по трейсу.
Художественная школа располагалась в каком-то переулке рядом с парком, запомнилась улица с каким-то татарским названием, не помню - Шаромырло? Who cares...
В школе той я был всего лишь раз в жизни - сдавать вступительные экзамены. После первого экзамена я неожиданно и надолго заболел ветрянкой (и пропустил все остальное), а поправившись, обнаружил, что меня никто не заставляет
возвращаться туда, if you know what I mean. Короче, тема "художественной школы" испарилась из моего онтологического пространства вместе с сыпью на жопе. Однако, мы вплотную подходим к концу повествования и к началу того, что я
намеревался сказать.
В первый (и последний для меня) день экзаменов я экзистенциально оказался за партой в комнате, в которую неопределённого цвета дяденька внёс белый огнеупорный кирпич. Кроме меня в комнате было ещё пятнадцать штук молодых шакалов. Незадолго перед этим мои родители настойчиво
демонстрировали в кабинете администрации
portfolio с моими детскими рисунками - с целью "показать", какой я, должно быть, "талантливый". Я откровенно стеснялся. На моих детских рисунках были напрочь нивелированы понятия перспективы и пропорции, в частности, стволы деревьев
утолщались снизу вверх, а небо было лилово-землистого цвета, местами переходящего в сине-серую почву. И вот, дяденька внёс кирпич, раздал всем по листу белого ватмана, карандаши и резинки и объявил что в течении получаса каждому из нас нужно нарисовать этот кирпич. Да, а ещё он сделал перекличку. Первой в списке значилась моя фамилия...
Когда дяденька поверх голов произнёс слово АЛЬПЕР и я в ответ подал голос, все, как по команде, обернулись и посмотрели на меня. К тому времени я был уже достаточно антисоциален и поэтому неприятно от этого факта
вспотел. Меня совсем не радовала перспектива нахождения в одной комнате с потенциально чужеродными моему эго сгустками протоплазмы, тем более - сгустками, обращающими на меня внимание подобным образом. Мои родители в своё время сделали всё возможное, чтобы моё вхождение в любой коллектив было в достаточной мере болезненным. Я не знал, например, что такое "детский сад". Социальные модели поведения, которые создаются под воздействием раннего экзистенциального опыта, были мне недоступны, впрочем, как и позволяющая
осознавать превосходство в потенциально враждебном окружении
идентичность - вместо этого была лишь болезненно реагировавшая на любые соприкосновения с окружающим миром "самость".
- Что это за фамилия такая иностранная? - весело спросил меня мальчик в веснушках и очках, сидящий справа - Немец?
И я,
всё больше стесняясь возникшей ситуации и вконец растерявшись, не в силах продолжать паузу, промямлил: "Да..."
Все засмеялись, даже дяденька, как мне показалось,
слегка улыбнулся.
- Ну что немец, значит, будем рисовать кирпич? - и мальчик протянул мне карандаш.
Кажется, у меня вышло жалкое подобие улыбки. Двумя онемевшими пальцами я взял карандаш и, вздохнув, помогая себе
потом и языком, принялся выводить образ кирпича на шероховатой бумаге.
В голове вертелась юлой одна постыдная мысль:
"Они все на меня смотрят! Они все на меня смотрят! Они все на меня смотрят! Они все на меня смотрят! Они все на меня смотрят! Они все на меня смотрят! Они все на меня смотрят! Они все на меня смотрят! Они все на меня смотрят! Они все на меня смотрят! Они все на меня смотрят! Они все на меня смотрят! Они все на меня смотрят! Они все на меня смотрят! Они все на меня смотрят! Они все на меня смотрят!"