Мир семидесятых годов прошлого века - совершенно уникальный;
может быть мир тех годов - единственный из всей истории, к которому
допустимо некоторое "отступление" от заповеди Апостола Любви:
"не любите мира, ни того что в нем".
Мир семидесятых можно и нужно было любить потому что он,
строго говоря, не был вполне тем "миром, лежащим во зле",
ненависть к которому строго заповедует Св. Апостол Иоанн Богослов.
Даже несакральные явления того мира - например, газеты "Правда",
"Труд",
программа "Время" и т.д. либо вообще не содержали никакого зла,
либо зло было незначительным, легко преодолимым
любой живой и свободной душой.
А сколько в нем было явлений сакральных, полезных и положительных!
Чего стоила одна только программа "Полевая почта",
начинавшаяся в восемь по "Маяку".
Не говорю уже о великой метафизической свободе того времени,
щедрой и легко досягаемой - лишь бы человек не жил внешним.
Для некоторых , правда, семидесятые годы были тюрьмой, они и
сейчас об этом говорят. Думаю, тюрьмой те годы были именно для
тех, кому и следовало сидеть. От звонка до звонка, без амнистий.
И это в лучшем случае. То время, ту уникальную страну, тот мир
можно и нужно было любить. Тем большую неприязнь вызывает
мир нынешний, нынешнее свинское время, нынешние плоские людишки,
зомбированные макдональдсами, педерастией, прагами-стокгольмами,
картошкой фри, европами и МТВ.
Ненависть к миру теперешнему - не просто исполнение заповеди Апостола Любви,
но еще и дань памяти погибшей Вселенной семидесятых, достойной
и любви, и уважения.
В частности, я категорически против какого-либо празднования
лукавого, дебелого, суетного, смрадно-алкогольного лжепраздника
под названием "Новый Год". И крайне критически и неодобрительно
отношусь к придающим этому дню какое-либо значение.
Потому что в семидесятые Новый Год действительно
был и праздником, и сказкой, и волшебством.
Путеводителем к Рождеству. Это был праздник того
прекрасного времени и той прекрасной страны, которой уже нет.
Напротив, отмечать Новый год теперь
- все равно что тревожить прах умершего, осквернять его могилу
и оскорблять его память. Теперь
у нас есть светлое, строгое и тихое Рождество.
Светлый Праздник, но и он исполнен печалью.
Спаситель мира, Сын Человеческий, явился в мир
на страдания, Распятие и Крест, а при жизни
не было у Него где голову приклонить.
Начало января приходится на строгий пост,
когда следует держать себя в тишине и строгости, а не бесчинствовать
и не пьянствовать до одури, с мордой в салат оливье
под шумок свинской картавой эстрады, позорящей нашу
и без того разграбленную, истерзанную внутренними и внешними врагами,
оккупированную страну.
Поздравляю всех с началом Рождественского Поста.
Отчасти постинг мой был навеян прекрасным
стихотворением, которое я помещаю ниже
(см. также
http://www.livejournal.com/users/kashin/1138053.html)
Всеволод Емелин
Серели шинели, краснела звезда,
Синели кремлёвские ели.
Заводы, машины, суда, поезда
Гудели, гудели, гудели.
Молчала толпа, но хрустела едва
Земля, принимавшая тело.
Больная с похмелья моя голова
Гудела, гудела, гудела.
Каракуль папах, и седин серебро...
Оратор сказал, утешая:
Осталось, мол, верное политбюро
Дружина его удалая.
Народ перенёс эту скорбную весть,
Печально и дружно балдея.
По слову апостола не было здесь
Ни эллина, ни иудея.
Не знала планета подобной страны,
Где надо для жизни так мало,
Где все перед выпивкой были равны
От грузчика до адмирала.
Вся новая общность советский народ
Гудел от Москвы до окраин.
Гудели евреи, их близок исход
Домой, в государство Израиль.
Кавказ благодатный, весёлая пьянь:
Абхазы, армяне, грузины...
Гудел не от взрывов ракет Алазань
Вином Алазанской долины.
Ещё наплевав на священный Коран,
Не зная законов Аллаха,
Широко шагающий Азербайджан
Гудел заодно с Карабахом.
Гудела Молдова. Не так уж давно
Он правил в ней долгие годы.
И здесь скоро кровь, а совсем не вино
Окрасит днестровские воды.
Но чувствовал каждый, что близок предел,
Глотая креплёное зелье.
Подбитый КАМАЗ на Саланге гудел
И ветер в афганских ущельях.
Ревели турбины на МИГах и ТУ,
Свистело холодное пламя.
Гудели упёршиеся в пустоту
Промёрзшие рельсы на БАМе.
Шипели глушилки, молчали АЭС.
Их время приходит взрываться.
Гудели ракеты, им скоро под пресс,
Защита страны СС-20.
Над ним пол-Европы смиренно склонит
Союзников братские флаги,
Но скоро другая толпа загудит
На стогнах Берлина и Праги.
Свой факел успел передать он другим.
Сурово, как два монумента,
Отмечены лица клеймом роковым,
Стояли Андропов с Черненко.
Не зная, что скоро такой же конвой
Проводит к могильному входу
Их, жертвою павших в борьбе роковой,
Любви безответной к народу.
Лишь рвалось, металось, кричало: Беда!
Ослепшее красное знамя
О том, что уходит сейчас навсегда,
Не зная, не зная, не зная.
Пришла пятилетка больших похорон,
Повеяло дымом свободы.
И каркала чёрная стая ворон
Над площадью полной народа.
Все лица сливались, как будто во сне,
И только невидимый палец
Чертил на кровавой кремлёвской стене
Слова Мене, Текел и Фарес.
* * *
С тех пор беспрерывно я плачу и пью,
И вижу венки и медали.
Не Брежнева тело, а юность мою
Вы мокрой землёй закидали.
Я вижу огромный, разрушенный дом
И бюст на забытой могиле.
Не бил барабан перед смутным полком,
Когда мы вождя хоронили.