Жуткая какая-то птаха с соседнего с моим окном дерева научилась петь ровно так, как звенел входной звонок в прошлой моей квартире. Господи, ну кого я там так могла ждать, что просыпаюсь от первой же трели этой птички и не могу уснуть потом без кошмаров.

С утра на балконе оказался воробей. Совсем крошечный, с почти еще желтым клювом. В человечьих масштабах, наверное, года четыре -- как их одних отпускают летать родители?)
Так вот, он прыгал на маленьком деревянном брусочке, которым заканчивается балконное окно. Вдоль стекла. Прыгал безостановочно и отчаянно. Причем одна из трех балконных створок по-прежнему оставалась. открытой. Когда попыталась взять его в руки запрыгал еще неистовее. Больших трудов стоило заставить его лететь домой.
Почти год назад в дом прилетала другая птица. Волнистый голубой попугай. Он бесцеремонно сначала ворошил мои цветы на балконе. Потом влетел в комнату. Отщипнул от торта, попил кофейку и по-товарищески сел на плечо, чтобы зашептать в ухо: "Гоша хороший, раз-два-три". Я была очарована. Но, уходя на работу, все равно открыла все форточки, чтобы если ему надо куда лететь -- пускай. Я боюсь ответственности и живности в доме. Все вышло плохо. Гоша исследовал жилище, залетел в ванную комнату и убил себя душем.
Хоронила его в белом конверте большом офисном конверте.

Пока все ходят по фестивалям и прочим душным помещениям, я, совершенно не мучимая совестью, а скорее даже наоборот повадилась ходить в Эрмитаж-садик на карнавалы. Из-за росту мне так и не удалось разглядеть ничего во время центрального шествия по центральной же улице. И теперь вот по кусочкам пытаюсь составить общую картину.
Вообще там хорошо. Шашлычный запах. Придурковатая публика. Куча лиц свободных профессий, незнакомцы, сразу говорящие тебе ты. Море вина и какое-то запределное счастье. Как будто это не здесь и напротив не Петровка,38 с вечно постными караульными. Как будто, когда кончится праздник, можно потрепать по плечу спутника и бархатно так: "Ну что, теперь на море?..."
Вчера был самая, на мой взгляд, увлекательная программа. Французский театр Пассажиры устроил спектакль на стене. То есть огромное такое рыжего цвету полотно натянуто на задней стене театра Сфера. По оному в сраховках перемещаются очень на вид мощиные артисты. Они разыгрывают миниатюры. То примутся в подвешенном положении в карты играть, то скрипичное соло затянут, а то прямо любовная мелодрама у них там вытанцовывается. Все это на высоте двадцати , наверное, метров. Движения висячих артистов смешны и нелепы для стоящих на земле, а оттого еще более интересны. И главное, конечно, всем все видно. А то ограды питейных заведений в саду Эрмитаж уже порасшатались от низкорослых поборников прекрасного...
Мало того. Вчера по завершении спектаклей выступали Красные Элвисы. Все эти "Очи черные, очи черные, ай эм гоинг ту Калифорния" и "Я протвейну хлебанул, купил кападасер, вот и петь теперь могу и ебаться мастер" публикой воспринимались на ура. Хмурые улыбались, веселые кувырком ходили. Видела даже человека, похожего на Вербицкого. Но он был в белых одеждах и как-то очень весел, что, думаю, упомянутому гражданину не свойственно.
Самое забавное. За нашим столиком сидел совершенно серьезный и важный житель Лос-Анджелеса некто Леня с супругой и все время пожимал плечами. "Чем недовольны", -- спрашиваю. "Да вот никак не ожидал от этих Элвисов такой музыки. Они раньше по-другому играли". "Когда раньше?" -- интересуюсь. "Да вот у Ниночкиной мамы на шестидесятилетии выступали. Такие скромные, синий платочек на балалайке играли, а тут... это же целое молодежное шоу".