With friends like these...|
[ Haritonov's Livejournal
| info
|
Add this user | Архивы Haritonov |
Оглавление |
memories ] 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | |
| Mikhail Haritonov | 06:50, August 3rd 2001 |
haritonov |
Очередной рассказик
Ещё один "наконец-то законченный" рассказ (долго он у меня лежал). Вполне себе классическая фантастика, с иными планетами, гиперпространством, а также тайнами и заговорами. Впрочем, как всегда, в моём духе :) Что-то я часто обновляться стал :) Как бы потом не замолчать надолго... Но, надеюсь, такого больше не будет. |
| Mikhail Haritonov | 06:52, August 3rd 2001 |
| haritonov |
Рассылка
|
| Mikhail Haritonov | 19:12, August 3rd 2001 |
| haritonov |
Поэзия
Я отмахивалась грубо - У меня больные зубы, У меня течёт из носа И дурная голова. Ну и наплевать на это! Обойдёмся без минета. Не попробовать ли позу Сто четыре точка два? Ты ко мне не без опаски Применяешь свои ласки, Мой укус в интимном месте Заменяет нам слова. Одинокой поэтессе, Мне твой опыт интересен, Но гораздо интересней Сто четыре точка два. Ты умеешь очень клёво Поболтать про Гумилёва, За твоей вербальной прозой Успевала я едва. Постарайся так же точно Разобраться этой ночью С поэтическою позой Сто четыре точка два. Солнце утром лезет в люди. Мы его встречать не будем, Мы проснёмся очень поздно С ожиданием внутри. От назойливого блеска Нас укроет занавеска. Что ты думаешь о позе Сто четыре точка три? |
| Mikhail Haritonov | 05:16, August 4th 2001 |
| haritonov |
Объяснения с читателями
Отвечаю... 1. Жалобы на тошнотворность (в буквальном смыле) текста. Это к теме "мисок для рвоты", людоедства, и всего прочего. Да, читать за завтраком не рекомендуется (может быть, дискламер поставить?) Однако, это важный сюжетообразующий момент: мне надо было подчеркнуть, что изображаемый мир не просто скуден и беден ресурсами, но и принципиально враждебен человеку - так, что "обустроить" его невозможно при всём желании. По поводу людоедства: при полном отсутствии мяса (а на планете есть только водоросли), запрет на поедание себе подобных должен довольно быстро исчезнуть. Разумеется, человечина достаётся только меньшинству. Прежде всего - воинам, у которых и потребность в мясе выше, и возможности его добыть больше. 2. Мелкие технические детали. а) В одном письме мне указали на то, что порох в мешке не взорвётся. Но я оговорил в тексте, что речь идёт о специальной смеси, которая взрывается. (Я представлял себе нечто вроде примитивного пластида). б) О материале, из которого сделан корпус компьютера. Герои называют его "железным ящиком" только потому, что не знают других металлов, кроме меди и железа. Из чего он сделан на самом деле, не говорится. 3. О более тонких моментах. а) О психологии завоевателя. Тангрейм - победитель (по складу психики). Его экзистенциальная цель - не столько покорение мира (просто это была самая значительная цель из имеющихся в наличии), сколько победа как таковая, победа над обстоятельствами. Что позволяет ему гибко реагировать на изменившиеся обстоятельства, даже когда они переворачиваются с ног на голову. б) О конце рассказа. Вот тут, кажется, я не проговорил важный момент. Рассчитывал, что всё и так понятно. Дело в том, что главный герой (Тангрэйм) всё время ошибается. Но у него есть способность делать полезные ошибки - то есть принимать на основании ложных умозаключений правильные решения. Его картина мира тоже ложная и примитивная (впрочем, другой у него и быть не может). В частности, он действительно приходит к выводу, что земные порядки - это результат оккупации (потому что в принципе не может представить себе ничего другого). На самом же деле Земля - это нормальное демократическое государство западного типа. Упоминавшаяся война с отделившимися колониями на самом деле была просто последним всплеском "имперских" настроений, которые окончательно испарились в связи с проигрышем войны. После чего с бывшими колониями были установлены нормальные дружественные отношения. Однако, полковник действительно верит (точнее, предпочитает верить) в теорию заговора (то есть в то, что Земля управляется извне некими недружественными силами). Это связано с тем, что земная армия превратилась из уважаемого и института в "почётную помойку" для амбициозных неудачников. В такой среде любые мифы, оправдывающие потерю былого величия кознями врагов будут иметь успех. Однако, решение Тангрейма присоединиться к заговору тоже является полезной ошибкой. Это единственный способ перебросить население тюремной планеты на Землю, откуда его потом будет очень сложно убрать. То есть "программа Тангейма" ("выжившие будут есть мясо") вполне реалистична. |
| Mikhail Haritonov | 10:18, August 9th 2001 |
| haritonov |
|
| Mikhail Haritonov | 05:01, August 9th 2001 |
| haritonov |
|
| Mikhail Haritonov | 09:27, August 9th 2001 |
| haritonov |
ЛИОН ФЕЙХТВАНГЕР. "СЕМЬЯ ОППЕНГЕЙМ" (отрывок) Берлин, 1938 "...Они отняли у нас всё", - аккуратно вывел Высокородный Господин Авром Оппенгейм в тайной тетради. Поставил точку, подышал на страницу, полюбовался на свой почерк - ровный, красивый, с лёгким наклоном вправо. Потом закрыл тетрадь, погладил кончиками пальцев красный сафьяновый переплёт, после чего со вздохом уложил её на дно потайного ящика. Нажал на дощечку, и секретная пружина втянула ящик в недра огромного письменного стола. Авром привычно посмотрел вверх, на книжные полки, и невольно скривился. Он никак не мог привыкнуть к пустому чёрному провалу там, где некогда золотились кожаные корешки собрания сочинений Шекспира. Шекспир угодил в реестр запрещённой литературы совсем недавно - за "Венецианского Купца", кажется. Господин Оппенгейм с отвращением перевёл взгляд на пузатую Тору с нацистским могендовидом на обложке. Почему-то вспомнилось, что, по мнению Аристотеля, у паука шесть ног. Оппенгейм поморщился: он с детства не любил насекомых. В тишине скрипнула дверь, и в воздухе повисло тоскливое ожидание какой-то новой беды. "Во имя всего святого, что они ещё приготовили для нас?" - привычно подумал Авром, вставая. Вошла Рахиль. Её голова была закутана всё тем же чёрным платком. Неделю назад нацистские молодчики поймали её на улице и насильно обрили голову. Её привезли домой на полицейской машине: она кричала, вырывалась, и чуть было не порезала лицо одного из парней отнятой у него же бритвой. Аккуратный немец, улыбаясь и кланяясь, предъявил Высокородному Господину Аврому Оппенгейму соответствующий пункт Положений об Избранном Народе, где чёрным по белому было сказано, что Высокородные Еврейские Женщины обязаны наголо брить голову. Там была ещё какая-то мерзость про ногти, вспомнил Авром. - Я больше не могу, - тихо сказала Рахиль. - Я так больше не могу. - Что на этот раз? - помолчав, осведомился господин Оппенгейм, вертя в руках перо. - Приходили люди из этой новой школы... и сказали мне... что наш маленький... -Рахиль не договорила - голос перехватило от рыданий. Авром понял, что речь идёт о младшем сыне. С тех пор, как его заставили ходить в эту отвратительную нацистскую "иешиву", мальчика как подменили. - Они проходили Закон о Субботе, и спрашивали детей, чьи родители работали в субботу... и наш сын!.. прямо на уроке... что я... прибиралась по дому... Господин Оппенгейм тяжело задумался. Нарушение Закона о Субботе грозило серьёзными неприятностями. С тех пор, как в проклятом тридцать третьем году к власти в стране пришли сумасшедшие хасиды с этим полукровкой Гитлером во главе, "еврейские законы" (так обычно назывались Положения об Избранном Народе) становились всё строже и строже. Но Имперский Закон о Субботе был введён одним из первых, и соблюдался особенно тщательно. Всё началось с жуткой "хрустальной ночи", когда "возмущённая толпа", науськанная хасидами, разгромила все еврейские лавочки и магазины, открытые в Святой День. Потом полиция взяла манеру отлавливать в субботу евреев, спешащих по делам, или просто несущих в руках какой-нибудь груз. Первоначально дело ограничивалось штрафами, но данные о нарушителях заносились в личные дела, которые по первому требованию предоставлялись в хасидские синагоги... Авром поёжился. Нет, в который раз подумал он, надо было уезжать, пока была такая возможность. Эмиграцию евреев окончательно запретили в тридцать шестом, когда нацисты окончательно утвердились в своей бредовой концепции прямой зависимости благополучия Рейха от положения дел с Избранным Народом и его религиозным рвением. - Может быть, мы всё-таки воспользуемся предложением господина Вольфа? - осторожно спросил Авром. Господин Вольф, пронырливый полукровка, умело пользовался своим двусмысленным положением, состоя одновременно в дюжине разных нацистских организаций. Он везде числился на вторых ролях, но везде имел доступ к разного рода бланкам с печатями, на чём и делал свой гешефт. Не так давно он предлагал господину Оппенгейму некий сомнительный комплект справок, вроде бы позволяющих оформить кратковременный выезд за пределы Рейха. Например, в Швейцарию, откуда многие бежали дальше, за океан. Проблема была в том, что выезд оформлялся без детей. Выпустить еврейского ребёнка за границу - этого нацистские власти допустить не могли. Рахиль подняла голову. Глаза её были сухими. - Это наш сын, Авром. Какой бы он ни был, это наш сын. - Ты настоящая еврейская мать, - пробормотал Авром нацистский лозунг. - Ты знаешь, - уныло добавил он, - позавчера я застал нашего сына в своём кабинете. Он рылся в книжках, что-то искал. Возможно, запрещённую литературу. Чтобы донести на меня, конечно. За что он меня так ненавидит? - Доктор Фройд сказал бы... - начала было Рахиль, и тут же замолчала. Сочинения доктора Фройда, содержащие в себе грязные антиеврейские инсинуации, были торжественно сожжены хасидами накануне прошлого Йом-Кипур, официально заменившего в Германии Новый Год. Внизу что-то зашуршало: старая Марта вытирала пыль в гостиной, как всегда, напевая себе под нос какую-то песенку. - Я больше не могу, - снова вздохнула госпожа Оппенгейм. - А ведь ты ходил и агитировал за них. Авром потупился: он терпеть не мог напоминаний о том, как он, старый человек, ходил по улицам с жёлтым могендовидом на рукаве, и вскидывал руку в нацистском приветствии. - Я думал о нашем народе, - как обычно, ответил он. - Я думал, что немцам нельзя больше доверять власть. После той войны, которую они развязали. После поражения. После революции. После этой пародии на республику, как будто немцы могут жить при республике... Я думал, что мы, евреи, наконец должны исполнить свою историческую миссию, возглавить эту страну, вывести её из этого европейского Египта... И что наша религия, наконец, возрождается. Я никогда не был особенно религиозным, но когда я видел, как по всему Берлину горят ханукальные свечи - моя душа пела... Мы все ошибались, - горько закончил он. - Теперь я думаю, что социал-демократы были во многом правы. Нацистов привели к власти крупные немецкие тузы. Они прикрылись нашим народом, как грязным носовым платком, чтобы снова обделывать свои обычные дела. Авром помолчал. - Не знаю, когда я это понял. Наверное, когда я впервые увидел полицейского, бьющего еврея с криком "Учи Тору". Или когда мне впервые не пустили в кафе в субботу. Или когда... Рахиль посмотрела в лицо мужу. - Как ты думаешь, будет война? - тихо спросила она. Авром пожал плечами. - Ещё месяц назад я сказал бы "нет". Сказал бы, что они не безумцы - воевать с Англией ради никому не нужного клочка земли. Но... знаешь, вчера я шёл мимо школы. На плацу стояли дети. Немецкие дети. Они просто стояли с поднятыми руками, и кричали. Знаешь, что они кричали? И как они это кричали? - "В следующем году в Иерусалиме", - прошептала Рахиль. - "В следующем году в Иерусалиме". - Им нужен повод, - заключил Авром. - Им нужен только повод. Защита еврейского народа, ихуй * между немцами и евреями - это повод. Иерусалим - тоже повод. Внизу что-то упало и покатилось. Госпожа Оппенгейм вздрогнула. - Не будем больше об этом... Хотя бы сегодня, Авром, не будем, - нервно сказала она, и тут же продолжила: - Я была у Руфи. И слышала... страшные вещи. О "специальных поселениях". Где евреев заставляют соблюдать все шестьсот тринадцать мицвэс. Про господина Гринберга. И про Раппина. Ты знаешь, что с ними сделали? - Я запретил тебе ходить к Руфи! - взвился Авром, но сник под тяжёлым взглядом жены. - Я ходила к Руфи, - продолжала Рахиль, не отводя глаз, - и она показал мне... письмо. Это был грязный клочок бумаги. Но это был почерк Эриха, слышишь! Это был почерк Эриха Гринберга! - Эрих Гринберг был коммунистом, - Аврому казалось, что он слышит свои слова как бы со стороны. Он провёл рукой по лицу, но ощущение не исчезло. - Ты же знаешь, он не скрывал своих убеждений, и... На первом этаже раздался шум, звон разбитого стекла. Марта ойкнула. Потом шум повторился. Господин Оппенгейм оттолкнул окаменевшую от страха жену и бросился в кабинет. Он как раз пытался засунуть в камин тетрадку в сафьяновом переплёте, когда дверь распахнулась, и вошли люди в форме... [...] * И'хуй (ивр.) - "сращивание", "соединение". |
| Mikhail Haritonov | 02:17, August 10th 2001 |
| haritonov |
Кофемания
Слово "кофе" иноязычное, а его необычное немецкое склонение это подчёркивает. Раньше говорили "кофий". Что одновременно оправдывало и мужской род, и опрощало само слово, делало его не просто русским, а каким-то допетровским, на слух - в одном ряду с допотопным каким-нибудь "кафтаном". Для меня же "кофе" и "кофий" - два разных напитка. "Кофе" - это эспрессо из машины, в белых чашечках, которые приносит секретарша на подносике в переговорную. На каждом блюдечке сбоку - кусочек сахара в бумажке, и пластмассовая плюквочка с немецкими сливками. А "кофий" - это чёрного цвета напиток, приготовленный в турке, на горячем песке, и чтобы рядом - маленький пузатый стаканчик с холодной водой. И чтобы был тёплый летний вечер, фонарики в траве, и никуда не торопиться. |
| Mikhail Haritonov | 02:48, August 10th 2001 |
| haritonov |
|
| Mikhail Haritonov | 01:00, August 25th 2001 |
| haritonov |
Значит, есть к чему стремиться :) |
|
[ Haritonov's Livejournal
| info
|
Add this user | Архивы Haritonov |
Оглавление |
memories ] 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | |
