К ночи становится понятно, что после нескольких сексуальных революций вероятность викторианских травм, как у мужчин, так и у женщин, медленно, но верно приближаеться к нулю. Симптомообразования не происходит. Никаких конверсий в псевдосоматический симптом.
Все меньше и меньше становится вещей, которые требуют вытеснения. Вот это и есть основная утрата. Дело ведь не в морали или каких-то там общественных правилах, дело в том, что, если отсутствует вытеснение (нет никаких внутренних запретов), то сознание постепенно становится одномерным и плоским. А также хорошо предсказуемым, неинтересным (и самому себе тоже) и легко контролируемым. На этой плоскости простыми и незатейливыми кучками торчит удовольствие, доступное настолько, насколько это позволяет здоровье и кошелек. Никаких других ограничений почти что уже и нет.
Вообще-то это и есть самое настоящее вырождение.

"Все больше и больше данных говорят о том, что самки не просто выбирают лучшего самца. Многие ведут "неразборчивую половую жизнь", а затем отбирают ту сперму, которая лучше удовлетворяет их требованиям^*. Следует сказать, что еще Чарльз Дарвин высказывал идею о половом отборе и активной роли женских особей. Правда, современные исследователи предполагают, что обстановка викторианской Англии не позволила ему открыто высказать свои соображения.

Будда считал, что все брамины дерьмо, но потом поменял свою точку зрения.

^*Требования женщин к сперме мужчин должны быть наконец озвучены и признаны законодательно.

Везде, должно быть, смерть

У нас сегодня какой-то очередной траур. Что за траур такой - неизвестно. Еще предстоит выяснить. Местное население обожает траурные дни. Если ты видишь вывешенные флаги, то это скорее всего именно траур (черные-то ленточки сразу и не разглядишь). Так воспитывается правильное скорбное отношение к действительности. Впрочем, если траур объявлен нерабочим днем, то это вроде бы как и праздник. Сегодня день рабочий. Значит пойдем скорбеть.

Некто по имени Маркс жил в маленькой избушке на краю темного леса. Избушка была маленькой настолько, что Маркс в нее не всегда весь вмещался. То, что в избушку вместе с Марксом не вмещалось, вывешивалось на веревочке, которую звали "бонч-бруевич". Веревочка была самой обычной, но в серединку ее вплетен был тонкий синтетический прутик по имени "щорс". Бонч-бруевич гордилась своим щорсом, потому что синтетический прутик умел растягиваться, а потом стягиваться, совсем как кожа на живом плохо одетом человеке среднего роста.
Рядом с избушкой был кем-то вырыт пруд. В нем водилась небольшая, но полезная в хозяйстве рыба. Рыба производила много лишней полупрозрачной чешуи, из которой Маркс однажды смастерил небольшого энгельса в теплой одежде и с тремя парами обуви в правой руке. Энгельс в избушку уже никак не вмещался и ежедневно вывешивался на бонч-бруевича для просушки. В щели между чешуйками мухи любили бывало понаотложить яиц, но делали они это как-то неумело, вкривь и вкось. Иногда, правда, мухам удавалось выложить яйцами какое-нибудь хорошее слово, но чаще всего ничего кроме слова "бузершнюц" у них не получалось. Не те теперь мухи, эх, не те!
Нельзя также обойти вниманием замечательный огород из блестящей фольги, который Маркс возделывал молча, трепетно и нежно. Грядки с произрастающей на них шерстью были расположены в виде гексаграмм, а в самом центре огорода серпом (инь) и молотом (ян) цвели алые розы.
Несколько дряблых дирижаблей на заднем плане и кастрюлька с кипящим борщом на переднем создавали неповторимую атмосферу нехитрого пролетарского уюта. Весь остальной фон расшифровке не поддавался и только глупо хмыкал, когда в него тыкали палками и другими предметами, отдаленно напоминающими утюги и паяльники.

В местной колоинтелехтуальной газетке "Северные Афины" (Siaures Atenai) наткнулся на забавную статейку некоего литератора Сигитаса Парульскиса. Статейка называется "Русские и не -". Не могу удержаться, чтобы кусочек не процитировать:

"А вообще мне русские нравятся. Особенно те, которые живут в России (в Литве интересный русский - явление редкое), например, Достоевский, Платонов, Толстой. Нет, Толстой мне не нравится. Ему здесь вообще места нет."

Комочки свалявшейся рыжей шерсти между креслом и диваном свидетельствуют о присутствии рядом какого-то зверя. Начинаешь его искать, а потом понимаешь, что этот зверь - ты сам. Это не свалявшаяся шерсть, это мысли у тебя такие.
Вот так, о лысые производители биллиардных и миллиардных шаров.