Винни Иуда Лужин. Из цикла "Симуляции символизма". Присказка Разбезумилась Погода, жарче стали холода. Грязь расчистила тропу из Ниоткуда в Никуда. С пулеметиком волшебным Тени взвились до Небес: То ли мой портрет свихнулся, то ль пейзаж во мне исчез... Дьявол хвалится святыми, Ангел точит свой топор, Разливается в пустыне чей-то пламенный позор... Или то Вина бунтует, растерев нутро крестом? Или наступил последний и решительный мой сон? - Славный парень Тук-Тук-Тук ходит-бродит по виску, Шустрый песик Берегись стережет мою тоску, Добрый дедушка Пиздец сеет зерна на груди... ...Это присказка, а сказка точно будет впереди! Коллапс Спой веселую песню, звезда моих снов, коллапсар! Я с тобой солидарен, с какой стороны ни смотри: Чтобы не засекли, я зрачки своих глаз разодрал, А душа моя сделала то же, но изнутри. Так возникла дорога, ведущая внутрь себя, Только там - лишь дыра от слепого и злого нуля. Я люблю свою жизнь, но ей на меня наплевать, Я люблю свою смерть, но я не хочу умирать. И от этих причуд мирозданья - лишь кровь на руках. Чья она - знают лишь только Бог и тот, чья эта кровь. Может, это не трусость - сей страх обнаружить свой страх, Может, это не похоть, но точно, что и не Любовь. Впрочем, я не во сне, и уж точно, что не наяву Все бегу и бегу, и к тому же люблю на бегу, И сквозняк выдувает из мозга остаточный бред, И меня уже нет, и вокруг никого уже нет. Только горло неспешно ласкает веселенький ком, А бежать от противности - это противней вдвойне. Если б был я - тогда б припечатал себя сапогом, А была бы Душа - я б читал ей стихи о себе. Но стихи, как я сам, тоже ведь не нужны уж совсем. И тому, кто ушел от Медузы - уйти ль от сирен? А безумие в роли вдовы мой хоронит портрет, А вокруг даже нет пустоты - Бога уж нет. ...Спой веселую песню, звезда моих снов, коллапсар, Пусть у жителей Неба топорщатся крылья в испуге. Мне осталось вслепую искать этот вражий радар, Чтоб остаться навек в этом мухами засранном круге. Бифштексообразность По скульптуре Огюста Родена "Идущий человек". Головою не ходят - и верят не головой, Вера - гений злодейства, как я, сам с собой несовместный. Отруби себе все - станешь честным перед собой, А не сможешь - честнее всего умереть, пусть нечестным, Но пославшим все промыслы домысла к неким отцам, Напоследок надеясь ну разве на чье-то презренье... Утюгом не загладишь весь грим, что спадает с лица, Сапогом не исправишь ошибки астральных сражений. Да простит меня многоэтажный мой нонконформизм, Кто поел лебеды, тот уже не прельстится Нирваной, Просто есть бельмо органов боли, есть астигматизм - У бифштекса откуда возьмется кровавая рана? Больше часа искал в зеркалах я свое отраженье. Помнят старые люди про свой неприкаянный грех. Есть у маленькой девочки между ресниц наважденье, Есть у каждой зеленой сопли свой лихой красный смех. Копошится под слабой ногою комок липкой грязи, На моей центрифуге - Христос, он рожден космонавтом. И молюсь я взасос, усугубив и хмарью, и вязью, Что останется что-то между кадыком и закатом. Слева - снайпер Марютка, а справа - распутник Распутин, Только где этот выбор? - сплошные кругом поднебесья. ...Покручиниться, что ли, да пособолезновать людям, А потом уснуть с мыслью о пахнущем нежно бифштексе... Наваждение Ничто человеческое мне не чуждо, Мне не чуждо человеческое Ничто. Безумие вчера призналось мне в любви, В ответ я нацепил безвременные маски: Летучей мыши крылья с нимбом золотым И белой птицы крылья с нимбом серо-красным. Пусть сам Господь припас мне праведный каюк, Да только тишина скользнула мимо рук, Наполнив чрево манной, душу торжеством, А подлость и кошмар сдав вечности на слом. Назло всем счастьям зареклось цвести давно Сокровищницы похоти второе дно. Но, отразив все, что не встретишь и во сне Безумие мое осталось верным мне. Да, бред я во плоти, природы вздорный смех, Сын глины, той, что матом кроет день вчерашний... Ты знаешь, милое: я вправду человек, И мне бывает страшно, даже очень страшно. И, может, я велик, а может, и един, Да перевел себя на бренные слова. Да, больно мне сейчас, но все это - трамплин, Я сроду нимбов, что ли, не видал? И ложка дегтя есть в соленой горсти меда, А значит, есть и боль, и радостная муть... Выходит, что Любовь моя теперь свободна От плоти, от души - всего, что не вернуть. И я не плачу, я смеюсь, вгоняя воздух в кожу - Ведь в преисподней тоже нужно быть мужчиной... Но наваждение одно досель меня тревожит: Нетопыриный труп, а рядом - голубиный. Джонатан Ливингстон Невыдуманному Джонатану-Чайке, Который живет в каждом из нас. Исполняется торжественно, с чувством глубокого уда в рот валения. Имя Джонатана вечно будет живо, Его имя чайки носят на крыле. Власть полета, власть могучего порыва - Это величайшая идея на земле. Все, что есть у чаек - все Его творенье, И свободы радость, и победы свет - Это - Его слава, это - Его гений, И его дыханьем каждый клюв согрет. Умереть не может то, что так летает, Он все время с нами, Он всегда живой, Джонатана именем врагов мы побеждаем, С Джонатана именем летим в кровавый бой. Все, что сделал Флетчер по Его указке - Все это навеки в перьях сбережем. Мы объяты счастьем, мы живем как в сказке, И к всемирному Полету мы ведем. Исповедь ростка Дети, бойтесь баобабов... Ты проснулся, и сразу приводишь планету в порядок? Так прости меня, маленький принц, я и есть баобаб. Для редиса и роз мой безудержный рост хуже яда, А без них тебе скучно, они для тебя как парад. Я и сам готов вырвать свой корень, облегчить прополку, Это лучше, чем вечно стоять и мешать всей планете, Ждать, пока догадаются сделать столы или полки, Без надежды сбежать иль кому-то на что-то ответить. Ты проснулся, и сразу приводишь планету в порядок? Так прости меня, маленький принц, коль навел на сомненье, Завернув в целлофан, ты меня и отправишь куда-то, Но я вырос с тобой, мне не сладить с земным притяженьем. Так доверься военному летчику, он приласкает, Объяснит принцип летной погоды и здравого смысла. Так люби свою розу в обмен на благоуханье, Сортируй, убивай, путешествуй и радуйся жизни! Люцифер Бесноватый солдат, я моргаю своим языком, Я блюю серебром со своих бледно-девственных крыльев, Чтоб лихой образок чревом не соблазнился на слом, Чтоб гнетущая святость не стала добычею или Жертвой тех, кто надуманно славил свои кандалы И своих же умерших богов и смазливых девиц. Я могу сделать чудо из их суеверной игры, Но играть в эти игры - кошмар для крылатых бойниц, Для всех тех, кто не слушал благие цветастые речи, Кто, восстав, проиграл, кто воскрес - и опять проиграл. Так что ты не мешай добывать из моей гнилой печени Мой отравленный, жуткий, жестокий солдатский нектар. * * * Я увидел Христа в Люцифере, Иуде, Антихристе, Я услышал их добрые и благородные речи И поверил им, но все ж мой мозг теребит одна истина: Пусть все люди хорошие, разве от этого легче? Это совесть мою носит по всем небесным слоям, Бес, распятый во мне, во мне тоже увидел Христа, И теперь я хочу только чтоб то, что я осознал Стало вновь неосознанным мной никогда, никогда... Чебурашкина песенка Я не мартышка, не медведь, Я не могу как лев реветь, Как выдра не ныряю, Я не пою среди ветвей, Значит, я не соловей, А кто я - сам не знаю... Дом всеобщего счастья - мечта чебурашек, Чебурашки наивны, как полк эмбрионов. И глаза их чисты, словно листик бумажки - Чужеродным на нем стало б каждое слово. Гуманист раздавил каблуком таракана - Дескать, разума нет у него: насекомый! И никто не заметил, мол, так и надо. И никто не увидел, что в том такого. А потом распинали на дереве кошек И безумцев стреляли, катали по склонам. В маске доброго дяди брел мимо прохожий, Подошел, пожурил ненавязчивым словом: Мол, насилие - грех, мы Любовь должны славить, Соблюдая приличье и прочие позы... Ничего, это зло мы потише удавим - Так сказали - и все, не осталось вопросов. А один старичок у подножия гор Все лелеет травинку, а выстрелы слыша Всепрощающий с Богом ведет разговор И питается плотью, ниспосланной свыше. ...Я боюсь, что безумные вдруг поумнеют, И возьмут злую пушку, и станут строчить По прохожим, по всем старичкам и старушкам, По всем тем, кто хоть как-то пытается жить. Человек человеку - волк, брат и прохожий. Никаких тебе "или" - все вместе, и точка. ...А под кожей моей кто-то славно хохочет И стремится сыграть с атмосферой в крючочки. Заглушу свою боль то ль вином, то ли смехом, А улыбки чеширским оставлю я кошкам. Но опять в вышине звучат аплодисменты: Это хлопает князь вивисекций в ладоши. Теребить свою совесть - спортивная честность И пустая забава, в которой нет смысла. Честно лишь лезть под пули иль, плюнув на речи Сойти с ума сразу, навечно и быстро И поверить, что прав как раз тот, кто стреляет: Он здоров и разумен, как истинный черт, Всех по полкам расставил и в своем этом знаньи Раздает плевки пуль и пули плевков. А Святой - тот, кто лезет с креста прямо в Ад И не просит у Бога подачек и снов, Никого не убил, не презрел, не предал, Но и душу за плотью оставить готов. Потому что здесь нету такого добра (это свойство любимого нашего мира), Что бы было Добром и для всех, и всегда. И в крови насквозь золото сей середины Между доброго дяди принципом здравым: "После нас - хоть потоп, а сегодня - возлюбим!" И утопией: "Строим великое Завтра, А сейчас постреляем - авось не убудет!" Если б было возможно выбрать Добро, Когда встанет вопрос из двух зол выбирать! ...Но ведь даже Святой - тот, кому повезло, Кто успел не убить, не презреть, не предать. Дом всеобщего счастья - мечта чебурашек, Чебурашки наивны, как полк эмбрионов. И глаза их чисты, словно листик бумажки - Чужеродным на нем стало б каждое слово. А КТО Я - САМ НЕ ЗНАЮ, А КТО Я - САМ НЕ ЗНАЮ... Бумажная мутация Рукописи не горят... Для кошмара вокруг нас - бумага как зеркало, но вот Наяву-то он тускл, в стишках же - как будто расцвечен! В этих бля-идеальных мирах что родиться способно? Точно, не человек и не зверь - в лучшем случае нечисть. И ползут эти монстры, открыв на живущих охоту, Заодно мертвецов превратив в еще более мертвых. И те, что пишут кровью - умножают лишь силу их яда, - Остальные же только блюют или мочатся рядом. Знать, бумага все терпит, хотя и плачевно краснеет. Да чтоб лучше краснела - мне нужен талант Герострата! Я - бездарен, я просто сжигать до конца не умею И к тому же секунду назад разрешился мутантом!.. Сказка для двоих Эта песня про любовь... Я так хотел, чтоб поженились наши души, Тела же наши - прах. Мы разве некрофилы? Я так хотел, чтоб все счастливой сказкой было, Чтоб вместе мы могли теперь ее послушать... Быть может, ты права: мы оба - только дети Из тех, что так безумно плачут под Луною... Ты знаешь, умереть хотел бы я с тобою, Но жить с тобой я не смогу на этом свете. Да, я - как тот дурак, ни шагу без ошибки, И каждая Вселенной стоит сотен жизней... Когда Любовь петлей намыленной провиснет, Одно хочу: запрятаться в твоей улыбке. Я - пьяный без вина, и чувства горлом льются, И на листе буквально смыты эти вирши. Я глупость их уже прекрасно ненавижу, Ведь света твоего смогли они коснуться. ...Да что я о себе: не я один сдыхаю, Вот сопли распустил! Быть может, испугался? Чего бояться, если это - только сказка, И автора ее ни ты, ни я не знаем. Я так хотел, чтоб поженились наши души, Чтоб без конца крылом-к-крылу леталось, Хотел я, чтобы сказка наяву осталась, Чтоб мы ее смогли прожить - не только слушать. Бутафория Налил на пол воды и кричал: "я хожу по воде!" - Содержательность борется с тем, что могло быть и чудом. Но придуманный Бог не оставит беднягу в беде, Если ножки промочит он и заболеет простудой. Я и сам не безгрешен: придумал тоталитаризм, чтоб хоть как-нибудь выжить в условьях повальной свободы. Но уж если он вправду наступит - сей Рай для подлиз - Я залягу в окоп помогать настоящему Богу. Даже если он тоже мной выдуман - в этом ли суть? Не предать бы придуманный Ад ради лживого Рая. Просчитай варианты, найди себе "жизненный" путь, Я ж останусь писать свои сказки и шастать по краю. Новое время Странные роли учили мы в школе: В позы вставали, как черт на иконе, Даже смешно. Ныне не то чтобы жаль стало песен, Да и все та же мерещится плесень - Да время ушло... Все вы здесь люди, у всех у вас жизни! Вам стало лучше, свободней, лучистей? - Я за вас рад. Все это вправду воняет победой, А что победитель остался без дела - Сам виноват! Вялые мысли гуляют по кругу... Я изнасиловал лучшего друга: Совесть мою. Лютое бревнышко в бельмах летает, Жаль, что меня уже не угнетает То, что люблю. Я растворился в трагизме подножном И с каждым днем все короче и проще Эти слова. Но, вчера рывшись в карманах одежды, Я обнаружил: еще есть надежды, Есть беснова.