М.Эпштейн. Из статьи "Искусство авангарда и религиозное сознание."
НОВЫЙ МИР, 1989, #12.
Искусство второй
заповеди Один из общих признаков авангарда, свойственный самым раз-
ным его течениям,- отказ от художественного жизнеподобия,
от следования формам самой действительности. Авангардное
искусство, как правило, нефигуративно - и в этом подчас усматривают его уход
в солипсизм и агностицизм, бессилие справиться с реальностью, отказ от ее поз-
нания и воспроизведения. Однако не нужно далеко ходить за аргументами, чтобы
в неизобразительности авангарда увидеть свойство сакрального искусства, сторо-
нящегося подобий и удвоений действительности - как изготовления фальшивых мо-
нет. Жизнеподобие - опасная вещь, ибо создает иллюзию устойчивости, завершен-
ности тех форм, которые отображает, и соблазн их обожествления. Поэтому вторая
заповедь гласит: "Не делай себе кумира и никакого изображения того, что не не-
бе вверху, и что на земле внизу, и что в воде ниже земли"(Исход.20,4).
Изобразительность есть зло перед лицом Господа... И строго монотеистичес-
кие религии, такие, как иудаизм и мусульманство, исполняют эту заповедь, нала-
гая запрет прежде всего на изображение живых существ. В этом смысле авангард
есть продолжение и развитие древнего принципа нефигуративности. Но поскольку
он возникает на почве европейской культуры с ее сильнейшими изобразительными
традициями, идущими от иконописи, от попытки запечатлеть лик вочеловечившегося
Бога, постольку авангард допускает фигуративность в качестве основы, предпо-
сылки, подлежащей наглядному стиранию и уничтожению. В спектре авангардных те-
чений выделяются более и менее фигуративные - от кубизма, условно геометризи-
рующего природу, до абстракционизма с его чисто фантастической геометрией. Но
абстакционизм не стал и не мог стать господствующим направлением авангарда,
ибо добивался победы слишком легкой ценой - полностью устраняя предметность.
Тем самым упразднялся и парадокс, удерживающий в напряжении авангардистское
полотно, придающий живую и мучительную трагичность всему авангардистскому ми-
ровоззрению. Образ стирает в себе черты образа. Бесплотное должно явить себя
во плоти - распятой и уязвленной.
Конечно же, в своем отказе от фигуративности,точнее, допуская ее на правах
жертвы, авангард вдохновляется не прямым наследием монотеистических культур, а
живым ощущением кризиса современной цивилизации. Никто не запрещает изображать
сущее, но само сущее утрачивает образ, разлагается и распыляется под мощным
дуновением Духа, очищающего мир от коросты материи. Художество утрачивает бы-
лую радость: "О, если бы вернуть и зрячих пальцев стыд, и выпуклую радость уз-
наванья!"(Мандельштам). Это стон классика, попавшего в "темные" века, где гос-
подствуетварварское искусство бестелесного загробья. Предметный мир расчленя-
ется на потоки энергий, скрыто льющихся по проводам, на черточки и значки,
мельтешащие в вычислительных машинах. Где здесь поверхность, которую можно лю-
бовно обвести округляющим взглядом?
Физика начала нашего века, точная и сухая, вдруг забила тревогу о пропаже
материи. Вещный мир провалился куда-то в тартарары, в пропасть пульсирующих
полей и растекающихся энергий. Как же было искусству не почувствовать то же
роковое оседание материальных платформ в раздвинувшиеся пустоты?
Еще Н.Бердяев уловил в кризисе пластических искусств тончайшее свидетель-
ство о материальном "распластовании" самого мира: "Мир развоплощается в своих
оболочках, перевоплощается. И искусство не может сохраниться в старых своих
воплощениях... Истинный смысл кризиса пластических искусств - в судорожных по-
пытках проникнуть за материальную оболочку мира, уловить более тонкую плоть,
преодолеть закон непроницаемости... Так свершается судьба плоти мира, она идет
к воскресению и к новой жизни через смерть"(из публичной лекции "Кризис искус-
ства", произнесенной в Москве 1 ноября 1917 года).
Авангард ближайшим образом связан с апокалиптическим мироощущением, дос-
тигшим предельной остроты в раннем христианстве, а затем на долгие века вытес-
ненным из традиций обмирщенной религиозности. Эти традиции всячески прикрепля-
ли живущего к миру, и возникновение светского искусства как раз вытекало из за-
дачи обустройства в стенах материального дома. От Возрождения до XIX века
включительно идет прикипание искусства к поверхности мира, вплоть до буква-
листской неразличимости и нераздельности. Но вот в доме, так прекрасно обжи-
том, ветер срывает двери с петель, распахивает окна, и тьма мира грядущего на-
валивается на глаза...
В авангарде лишь потому так трудно угадать черты религиозного искусства,
что оно не предшествует светскому, а следует за ним. Авангард ближе к иконе,
чем к картине, и ближе к письменам и знакам единобожеских храмов, чем к иконе,
ибо его предмет - прохождение мира, свернутого и запечатанного, как свиток,
накануне великого преображения. "Проходит образ мира сего", сказано у апостола
Павла(1Кор. 7,31) - и можно ли иначе запечатлеть этот мир, как не в растрате,
исчезновении его образа? Авангард - это и есть искусство построения Образа ме-
тодом его _прохождения_, отслоения от зримой, кажущейся поверхности мира. Это
реализм апокалиптического века, осознавшего нетвердость и призрачность всех
способов устроения мира в себе и для себя,- _апокалиптический реализм_.
У нас иногда религиозным искусством считается такое, где изображаются ка-
кие-то атрибуты конкретных вероисповеданий: кресты, купола, иконы, свечи (на-
пример, на картинах И.Глазунова)... Но совершенно очевидно, что искусство,
столь рельефно изображающее некий религиозный предмет, выводящее религию в зо-
ну предметности, вовсе не обязательно является религиозным. Можно изобразить
чашку на столе, а можно свечку на алтаре, и при этом ничто не дрогнет в руке
художника, живописующего мир в его ярких и сочных подробностях. Современное
религиозное искусство не играет с религиозными предметами, не объективирует
священного, но пребывает в нем. "Черный квадрат" Малевича или композиции Кан-
динского заключают в себе не меньшую концентрацию религиозного чувства, на-
правленного на выход за пределы чувственного мира, чем чувственное смакование
религиозного предмета, какое мы находим у их старших современников Васнецова
или Нестерова. Священна не вещь, а Дух, бегущий вещеподобия."Черный квадрат" -
это глубина поглощения на белом фоне отталкивания, зримый образ проходящего
мира, открытый нам туннель перехода в иные миры.
Чем же навлекается подозрение, что авангардизм прямо связан с бесовством
нашей эпохи, что от него веет демоническим холодом и развращенностью? Тем,
что в авангардистских произведениях абсурд господствует над смыслом, лицо
предстает в отчужденных формах, каких-то распавшихся кусках и кривых лезвиях,
индивид враждебен самому себе и обнаруживает скорее свойства растения, молеку-
лы или дыры, чем человека. Здесь - кризис реальности, которая не вмещается в
человечески освоенные формы, тает, исчезает, становится все менее ощутимой и
постижимой...
Но разве не вернее предположить, что именно реальность, пышущая здоровьем,
чувственно округлая, полнотелая, скорее могла бы послужить демоническому иску-
шению человечества, совратить его на земные пути и уклонить от небесных? Кон-
сервативное сознание, совпавшее в каких-то точках с религиозной традицией, не
желает расстаться с той любимой реальностью,внутри которой с большим или мень-
шим удобством расположились организационные и идеологические структуры тради-
ционных вероисповеданий. Они срослись с тем миром, для осуждения и разрушения
которого явились на свет, вошли в плоть этого мира, полюбили его округлость,
его эстетическую видимость, которую с таким блеском выставляет традиционное,
"реалистическое" искусство.
Между тем авангард, по сути, гораздо ближе исконному эсхатологическому ду-
ху этих вероисповеданий, их чаяниям конца мира. Религиозное мироощущение по
природе своей вовсе не консервативно - оно кризисно: это крах всех норм, лом-
ка всех устоев - идущая поверх мироздания волна новых времен и пространств.
Какое искусство может выразить эту глубину религиозного бунта против став-
шего и воплощенного? Традиционное - то, что рисовало прекрасных мадонн с пре-
красными младенцами на руках? Но то искусство исходило из положительного ощу-
щения ценности и оправданности мира в его тварных формах, вдохновлялось сюже-
тами бывшего Откровения. Когда же растет чувство Откровения грядущего, в прах
рассыпаются все надежные, освященные прошлым образы реального, осыпаются, как
штукатурка, под ударами невидимых сил извне. Эти вмятины на стенах, эти проло-
мы и зигзаги, растущие у нас на глазах, и воспроизводит авангардное искусство.
Оно религиозно в том смысле, в каком сама религия авангардна, то есть движется
впереди всех законченных результатов мирового процесса, оставляя позади все,
что успело приобрести господство и устойчивость. Авангардная вера находит свое
место не в стенах храма, а за границами мира, откуда ускоренно надвигается на
человечество новая земля и новое небо, беглыми очерками и зияниями мелькая
среди распадающихся пластов реальности.
В произведениях авангардистов реальность теряет зримость и антропоморфич-
ность, становится теоморфной, "боговидной", готовится к принятию и запечатле-
нию тех форм, которые выводят за грань исторического существования человека.
Авангард оголяет субмолекулярную структуру вещества, прорисовывает схемы миро-
вых сил, дремлющих в подсознании, идет дальше воплотимого, дальше прекрасной
видимости, эстетики середины, сотрудничает с воображением до конца - конца, не
вмещающегося ни в какую зримую историческую перспективу. Авангардизм есть эс-
тетика конца и является для искусства тем же, чем для религии - эсхатология.
Искусство второй заповеди - это искусства и последнего Откровения: нельзя изо-
бражать того, что в мире, ибо мир сам теряет свой образ.