Для подпольной прессы 60х годов нет современного аналога. Ну да, существуют "альтернативные средства массовой информации" -- но они, вместе со своими разбогатевшими читателями, хоть и не любят Рэйгана, но вполне интегрированы в американский мэйнстрим. Не считая нескольких чисто политических листков с жестко фиксированной идеологией, альтернативные публикации сегодня -- это еженедельники для яппи: в основом не более, чем приукрашенные недельные афиши, в которых лишь изредка бывают хорошие журналистские расследования. Чего там точно нет, так это голоса новой политики и новой культуры.
Метафора "подполья" всегда была неоднозначна. Может быть, имеется в виду "старый крот" Маркса, который подкапывается под существующий порядок. А может быть -- как сейчас -- отдел распродаж в подвале Великого Американского Супермаркета, рассчитанный на вкусы определенного типа покупателей. Чтобы найти контркультуру нашего времени, надо пробить ход вглубь, под фундамент, где в катакомбах бурлит активная, малоизвестная широкой публике нон-конформистская жизнь.
Роль печатного станка 60х годов в 80х играет копировальная машина. Шелкографические постеры сменились ксероксными коллажами. Контркультуры 80х еще более де-централизованы, чем их предшественница, и в большей степени требуют участия аудитории. От фанов научной фантастики пришел "фанзин", малотиражный ксероксный журнал, и APA (публикации, написанные читателями), которые кто-то назвал "тусовками на бумаге". (С той ключевой разницей, что в APA нечего пить.) Благодаря вездесущим и дешевым копировальным центрам, даже 14-летние могут по почте, часто под псевдонимами, вести альтернативную жизнь. Для дополнительной безопасности, можно за 35 доларов арендовать абонентский ящик. Тем, кто настроен на визуальное восприятие, нет нужды учиться живописи -- любая газета переполнена картинками, часто поразительными; их надо только необычным образом перекомпоновать. Добавьте в качестве текста стихотворение, или полемическую реплику, или хотя бы рекламу концерта гаражной группы -- и за четыре-пять долларов вы получаете плакат, развешанный безо всякой цензуры в ста разных точках вашего городка. Чуть дороже, но все равно многим по карману, записывать на кассеты самодельную музыку (или аудиописьма, популярное развлечение), и распространять их самим либо через маленькие независимые фирмы. Все можно делать по почте, включая "мэйл-арт", почтовое искусство -- когда художники, коллажные и другие, игнорируют галереи и размещают свои работы на открытках, или по очереди собирают их в фанзины.
В 80е, как и в 60е, контркультура чаще всего грубит, спорит, колюче и страстно. Частично это молодежная культура, но без доминирующих вкусовых предпочтений. Маргиналы как правило интересуются музыкой, однако вместо всепоглощающего психеделического стиля теперь у кого-то панк, у кого-то индустриальная музыка, а у кого-то -- просто безымянная высокотехнологическая какофония. Хотя заимствования и пересечения проследить можно, неверно, что музыка 80х -- это то, что осталось от панка. Если маргиналы все же участвуют в панковском движении, то часто в роли дружественной оппозиции -- отслеживая попытки поглощения доминантной культурой, т.е. то, что, как они думают, лишило жизни рок-музыку в 70е годы.
И это, на самом деле, типичные отношения между маргиналами и прилегающими диссидентсткими или авангардными культурными средами. Так, они обычно знакомы с анархизмом, и многие его исповедуют, но прочие -- отбрасывают его как очередную ограниченную идеологическую систему или критикуют его как вещь устаревшую (например, Дикий Фавн в памфлете "Анархия против анархизма"). Многие когда-то читали фантастику, но сейчас или не читают, или, как авторы-интеллектуалы фанзина Дешевые истины, критикуют ее теперешнее состояние. Кто-то из них был или остается либертарианцем, но того типа, от которого респектабельно-буржуазную Либертарианскую Партия бьет дрожь -- такие люди, как Сэмюель Эдвард Конкин III, чей революционный "агоризм", иными словами, чистейший рыночный анархизм, должен по замыслу отменить и освободить рабочий класс, или Эрвин С. Штраусс мл., редактор политической APA Связь, который в книгах Атомное оружие в гараже и Как основать собственную страну доводит до логического конца американский (и маргинальный) индивидуализм.
Не считая либертарианцев, которые обычно приходят из консервативных кругов, диссиденты, если и имеют политические взгляды, то левого толка. Но редко кто не критикует существующие левые организации и идеологии, и либеральные, и ленинистские. "Альтернативная" пресса, если и замечает маргиналов, то отвергает их как фанатиков или безумцев -- на что они, как правило, с полным правом могут ответить, что свои партвзносы заплатили сполна. Даже подростков в этой среде зачастую родители водили в 60х годах на демонстрации; другие пробирались туда сами и бывали высмеяны за короткие волосы теми самыми взрослыми, кого в свое время высмеивали за длинные волосы. Это именно эти подростки обычно ссорятся с "распорядителями". (Заметны в этой среде "панки-за-мир" из Сан-Франциско -- вопреки тому, что пишут корпоративные медиа, они в основном пацифисты анархистского толка, а не члены Революционной Коммунистической Партии.)
Маргиналы постарше часто имеют активистское прошлое. Преп. Ломик, раз в два месяца издающий очень живой таблоид Популярная действительность, -- ветеран пацифистского движения и как-то раз даже баллотировался на выборах. Покойный Джерри Рейт еще в подростковом возрасте попал под арест в Сибруке. Джон Зерзан, летописец "бунта против работы" и других непроявленных видов бунта, критикующий профсоюзы как защитников капитализма, когда-то был профсоюзным чиновником. Самый старый, возможно, из всех маргиналов -- Тули Купферберг, который, еще создавая в 60х группу The Fugs, уже хвастался, что он самая старая в мире рок-звезда. В 70х он начал новую жизнь в качестве карикатуриста-сатирика, публиковал себя сам в газетного типа буклетах, а сейчас развлекается с юнцами, которые годятся ему во внуки. Почему таких, как он, так мало -- тех, кто так долго боролся за правое дело, и кому так мало чего приходится стыдиться? Вот тот вопрос, что маргиналы задают своим предшественникам, и словами, и намеками -- как Брат Никудышный, Праведный Дервиш, который, узнав, что Нил Янг призвал в 1980м году голосовать за Рэйгана, переписал гимн штата Кентукки "О, Огайо", сменив слова на "О, мой голос!".
К сожалению, критика левых со стороны отброшенных ими почти неизвестна тем прогрессивным деятелям, кому полезно было бы над ней поразмыслить -- размышления такого рода не допускаются в альтернативную прессу. Отчасти потому, что левакам лень реагировать на новую критику от кого-нибудь, кроме правых, отчасти -- чтобы скрыть, что есть кто-то радикальнее их самих. Кроме того, задиристые и грубые политические выступления не вписываются в нью-эйджевского типа неписанные правила, предписывающие "позитивный подход" -- хотя в большинстве случаев беспокоит именно содержание, а не форма.
Так, анти-ядерные журналы не спешат публиковать эссе Майкола Сунанда, на их же жаргоне написанное, в котором он призывает борцов против атомного оружия осознать и публично высказать собственные отнюдь не мирные устремления, скрываемые во имя неправильно понятой идеологии ненасильственных действий. И не то, чтобы антивоенные активисты приветствовали эссе "Красота ядерного разрушения", подписанное Анонимными Анти-авторитаристами и начинающееся словами: "Перспектива всеобщего уничтожения в ядерной войне адекватна сегодняшнему состоянию повсеместной разрухи, которое придает такому разрушению определенную привлекательность". Движению за мир, определяющему свою цель как хотя бы выживание, нечего сказать тем, кого разрушение очаровывает именно потому, что от жизни, посвященной всего лишь выживанию, их тошнит.
Напротив, в среде собственно маргиналов дискуссии приветствуются, и диапазон допустимых мнений очень широк. На ура идут заумные или даже отвратительные темы, от колонизации космоса до опровержения Холокоста. Что-то из этого -- чистое ребячество: недавно APA под названием FreFenZine представила публике буйный спор между словоохотливыми недоумками о том, сексизм это или нет, не любить Мадонну и Синди Лаупер. Но хотя большая часть текстов фанзина Шутка для Своих написана подростками -- включая парочку тех, кому под тридцать -- там же опубликована проза Ролдо ("Темные Крылья над Изи"), Керри Венделла Торни и Джерри Рейта, которая добавила бы крови любому из анемичных литературных журналов.
В такой парниковой атмосфере творческие силы могут расти очень быстро. Несколько лет назад, маргинал из Ноксвилла, известный как Рево, так описывал собственные достижения: "делал коллажи начиная с 1979 года, фанзины -- с 1980го, мэйл-арт -- с 1982, кассеты -- с 1984го". При этом, насколько я понимаю, ему не было еще и двадцати лет. Хотя признаки их присутствия можно встретить на каждом углу, самих маргиналов публика пока не заметила -- кроме редких случаев, в которых пресса описывает их как шутников или хулиганов. Сейчас маргиналы со своими талантами и требованиями начинают выходит в мир, и все, может быть, вот-вот изменится.
Артефакты суб-подпольной культуры понемногу всплывают на поверхность даже вопреки собственному желанию. Маргиналы с литературными склонностями, вроде Джона Беннета и Джека Сандерса, уже многие годы выпускают малыми тиражами книги. Детройтское издательство Красное и Черное -- чей оживляющий дух Фреди Перлман недавно покинул нас -- выпустило серию отлично оформленных книг и памфлетов, высшая точка которой -- самим Перлманом написанное поэтическое осуждение текущей цивилизации, Против Истории, против Левиафана!.
Издательство Ни-ни много лет медленно, но неуклонно выпускало журнал Космические битники, а также опубликовало несколько книг сказок; наконец, в 1985, оно посмертно выпустило сборник Джерри Рейта Нейтронная пушка. Перед тем, как распасться, Анонимные Анти-авторитаристы за свой счет, и отчасти на материалах, сворованных на работе, выпустили Увлекательную Субверсию -- сборник лучших плакатов за четыре года. Несмотря на цензуру типографий, которая в конце 80х стала самым большим препятствием для выпуска маргинальных книг, издательство Популярная Действительность (наследник одноименного таблоида) опубликовало книгу карикатур Джона Крофорда, в характерном стиле высмеивающих "Бабуина Дули, рок-критика" -- тех карикатур, что сотни раз появлялись в панковских и маргинальных фанзинах.
Маргиналы, в общем, стараются не вступать ни в какие организации. Большинство и не может никуда вступить, потому что настолько географически (и не только географически) изолированы, что вступать им просто некуда. Неприязнь к организациям (основной предмет спора с традиционными левыми) возникает отчасти из махрового инвидуализма, отчасти из изучения уроков истории современных радикальных движений (где СССР играет роль Примера Номер Один) -- но, что важно, также и просто из-за широкого географического рассеяния. Контркультура 60х базировалась в университетских городках и в бедных районах, которые в больших городах окружали университетские кампусы. Протест 80х в этих местах тоже можно найти (особенно в Анн Арборе, Беркли, Юджине, Мэдисоне, Остине), но, после отмены воинской повинности, он не сконцетрирован только там -- да и нигде. Даже если отбросить само по себе отвращение к организациям, маргиналы зачастуют оказываются в таких дырах, где просто не с кем объединяться. Для них самих это, может быть, плохо, но для их дела -- хорошо: хуже всего его воспринимают пресыщенные космополиты. Известность, потерянную из-за спонтанности, неорганизованности местных протестов, можно скомпенсировать непосредственностью и относительной свободой от оппортунизма. Маргиналы слишком хорошо знакомы с историей предшествующих оппозиционных движений. "Провал" вроде Парижской Коммуны или испанской революции они предпочитают "удаче" вроде избрания Рузвельта или большевистского переворота.
Невидимость маргиналов не обязательно означает бессилие. Постерные кампании могут иметь эффект -- независимо от того, снизойдут ли газеты до упоминания своих конкурентов. В ряде мест "плакатчики" прозвели настоящий скандал. Так, в Шеридане, штат Вайоминг, Джерри Рейт настолько забил главную улицу своими маргинальными плакатами, что полиция устроила специальную засаду возле ксероксной лавки, чтобы вычислить его и вынести предупреждение. Позже, я был у него в гостях и повторил подвиг -- за что ему достался визит от полиции и статья на первой странице газеты, без упоминания имени. Я к тому времени уже благополучно смылся, и с удовольствием напечатал в той же газете письмо (разумеется, анонимное), где взял ответственность на себя и вдоволь посмеялся над полицией.
За время моего плакатного проекта Последний Интернационал (1977-1983) я, должно быть, развесил десятки тысяч афиш. В Джанкшн-Сити, штат Канзас, "мультинационалиста" Гаррета Майкла О'Хару поймали, когда он заклеивал постерами ветровые стекла запаркованных автомобилей, и полиция устроила ему допрос по обвинению в "измене", поскольку листовки были (или казались) "коммунистического толка". Интернационал маргиналов вступил в бой, по методу Международной Амнистии, завалив местную газету письмами (некоторые было напечатаны) в защиту анархии и против полиции. Дело было закрыто.
"Игра в Фолвела", привлекшая внимание масс-медиа, началась, как маргинальная шутка. Бессчетные фанзины опубликовали подробные инструкции, как тратить деньги Морального Большинства, звоня на их бесплатный номер и вешая трубку, или, лучше того, регистрируясь как Партнер по Вере и получая бесплатную Фолвелловскую Библию. Потом Игру поддержали некоторые газеты для гомосексуалистов, и именно против них Джерри Фолвел направил свою гневную отповедь. Даже если бы они отказались от проекта, суб-подполье -- над которым Фолвел возвышается, не замечая его, как господа динозавры над первыми млекопитающими -- продолжило бы Игру. Но Игра окончена: маргиналы выиграли. Моральное Большинство Фолвела теперь имеет телефон, не внесенный в телефонную книгу и даже, получив больше миллиона враждебных звонков и заплатив за каждый как минимум доллар, сменило имя. В моей Фолвеловской Библии есть чем-то похожая история -- история Давида и Голиафа.
Введенный мной ярлык "маргиналы" вызывает вопрос, на который давно пора было ответить: кто, в конце концов, эти люди? Образ, связанный с термином -- бродяга, люмпенпролетарий -- для многих из них адекватен, но с тех пор, как Маркс придумал эту уничижительную формулу, утекло много воды. Некоторые из самых молодых маргиналов -- студенты или школьники, живущие дома с родителями, хотя кто-то и беспризорник. Экономическая элита -- мелкие независимые бизнесмены вроде Майкла Хоя, издателя Лумпаникс. Весьма многие работают на низших офисных должностях, зачастую временно, все время меняя место работы, чтобы получить достаточно свободного времени на жизнь -- хотя бы и ценой хронической бедности. Кто-то -- бывший адвокат, ученый или риэлтор (как Эрнест Манн из Маленького Свободного Издательства). Кое-кому удается выторговать себе пенсию по инвалидности. Что роднит все эти самые разные судьбы, так это отвращение к пожизненной фиксрованной работе на любое начальство. Безработные магазинные воришки и бизнесмены-издатели объединены отвращением -- не обязательно к производительной деятельности как таковой -- но, неизменно, к постоянной работе на полную ставку, которая не оставляет им времени применять собственные способности и энергию.
Нарождающаяся конечно не популярность -- но хотя бы заметность, от случая к случаю -- уже вызывает упреки со стороны фанатиков ксерокса, которые не доверяют печатному слову. Они боятся, что, фиксируя текст на физическом объекте, издание разделяет читателя и писателя, хотя оба хотели бы наоборот найти между собой общее. Даже если не верить, что в типографском издании содержание маргинальных текстов неизбежно фальсифицируется, освещение в прессе зачастую его тривиализует. Пример тому -- Слух-по-Звонку Зака Реплики. Он с друзьями основал ежедневный телефонный аудио-таблоид, несущий абсурдные новости из альтернативной кэрроловско-кафкианской вселенной, где живут Якокка Хомейни, ресторан Chez Guevarra в Беркли, Трехсторонний Фонд Секулярного Гуманизма, и много кто еще. Несколько газетных статьей (и даже заметка в Ю-Эс-Эй Тудэй) выхолостили всю серьезность этого сатирического проекта и заменили ее на сусальные "человеческие" истории про Реплику -- потому только, что у него парализованы конечности.
Джерии Рейт (1959-1984) -- не то, чтобы типичный маргинал, поскольку такового в природе нет, но, в каком-то смысле -- квинтэссениция маргинальной культуры. Он вырос на ферме в штате Коннектикут. В подростковом возрасте его положили в психбольницу, не знаю за что, и он так никогда от этого полностью не оправился. Почти сразу он стал анархистом в духе Бакунина и Кропоткина, и попал под арест во время антивоенного протеста в Сибруке, штат Нью-Гэмпшир.
Левое антивоенное движение конца 70х не могло удовлетворить его страсть к свободе -- он стал (рыночным) либертарианцем, под влиянием популярных пересказов экономистов австрийской школы, Фридриха Хайека и Людвига фон Мизеса, которые, казалось, рисовали самоуправляемую рыночную систему социальной свободы. За многие годы изучения и восприятия других, авангардных идей -- дада, сюрреализма, ситуационизма -- он так и не обрезал полностью нити, связывающие его с либертарианством. В момент смерти он был, кстати, редактором газеты крошечной Либертарианской Партии Вайоминга, хотя и объявил, что прекращает участие в ее (предвыборной в основном) деятельности.
Рейт уехал на запад, чтобы учиться в университете (который он не закончил), и последние шесть лет жизни провел в городе Шеридан, штат Вайоминг -- второй по величине город в штате, но, с населением в 18,000 человек -- никак не мегаполис. Он работал клерком в мотеле, в ночную смену, и видел не тот мир, что его соседи. Они его все равно любили -- несмотря на идеи, которые на любой из стадий его быстрого интеллектуального роста были равно необычны. Примерно в 1981 году он начал рассылать пробные письма по почте, и нашел братьев по духу. Его небольшая зарплата уходила на марки, книги, журнальные подписки и копировальные услуги (ну и, если честно, на водку и метедрин). В те годы он жил в клоповнике, с амбулаторными пациентам госпиталя для ветеранов, с которыми он подружился (например, читая им вслух Дон-Кихота). Какое-то время он играл с единственной, быстро распавшейся шериданской рок-группой -- но гораздо больше времени проводил с теми левыми и либертарианцами, кого можно было найти в городе. С одним из последних -- с тем, кто позже под именем "Сун-цзы" участвовал в книге Рейта Нейтронная пушка -- он начал делать первый свой самостоятельный политический проект: Миссию Слова Правды.
Объединенные менкеновской ненавистью к деревенским приличиям, они вдвоем сделали серию маленьких памфлетов, в которых, приняв Библию абсолютно всеръез, доказали, что на вопросы вроде "Повелел ли Бог устроить Холокост" и "Стоял ли Сатана за Американской революцией" надо отвечать "да". Собственно текст писал Сун-цзы, сын проповедника, но Рейту, ответственному за переписку, пришлось за все отвечать -- как только правоверные начали присылать жалобы. Кажется, они перестарались -- по слухам, памфлет про Холокост перепечатала неонацистская группа где-то в Джорджии. Та, кто на это пожаловался -- подросток-панк по имени Карли Соммерштейн -- в конце концов сама приняла участие в Нейтронной пушке, так что последними посмеялись отнюдь не нацисты. Но суть в том, что с самого первого дня Джерри Рейт играл с огнем.
Скоро Рейт уже писал все и всем -- плакаты, сотни писем, политические трактаты, беллетристику, притчи, темные тексты в духе Барроуза, рецензии на книги, даже стихи. Сначала письма, потом статьи и истории шли в APA, фанзины, в те неортодоксальные, не боящиеся оскорблений дикие края анархистского и либертарианского движения, которым он отдал так много сил, включая их в общий анти-авторитарный диалог. Он с удивительным успехом протаскивал свои идеи в местные ежедневные газеты, пользуясь их терпимостью к индивидуалисту-эксцентрику с дикого Запада -- которым он, разумеется, и был. Полиция, однако, оказалась не так восприимчива к его проекту по заклеиванию Мэйн-Стрит, а один раз его даже арестовали -- за то, что он кидал снежки в местный филиал закусочной Дейри-Квин. Агенты в штатском, следящие за организованным либертарианской партией анти-налоговым пикетом 15 апреля, вызывали в нем параноидальный страх -- хотя и не такой силы, как когда он стал жаловаться, что начальник практикует на нем "масонские техники управления мозгами"!
Психи -- это увлечение на любителя, которое немногие разделяют; но если Рейт и другие маргиналы в какой-то степени сумасшедшие, то они в любом случае не только сумасшедшие. Честность и быстро развивающиеся литературные способности Рейта обеспечили ему центральное место в том трансконтинентальном почтовом салоне, где в начале 80х собрались неприкаянные поэты, художники и радикалы квази-левого толка. Читая запоем все подряд, Рейт стал учителем: политиканам он впаривал Мисиму и Пинчона, правым либертарианцам -- рабочие советы, широкой публике -- неуважение к религии. Не все соединения оказались удачными -- но бытовая мудрость выглядела настолько очевидно бредово, что Рейту приходилось собирать куски для головоломки отовсюду, из всех других мест. Все свелось вот к чему. Как дело свободы, важное (в любой из многих известных ему формулировок) лишь немногим, может победить, не будучи насаждаемо просвещенной элитой -- и тем самый, обращая собственную победу в поражение?
В неопубликованном рассказе Рейта описана курсовая работа по политологии -- удачная социальная революция: не нарушая никаких прав собственности, экономику дара доводят до такой степени конкурентоспособности, что все 500 лидирующих компаний вместе с их союзником-государством просто оказываются скуплены. Истории Рейта из Нейтронной пушки ближе к действительности -- в них в качестве катализатора для очистительного катаклизма выступают несколько удачно внедренных террористов и киллеров; но частное мнение Рейта было, что такого сорта усилия -- например, бомбистов из канадского Прямого Действия -- контрпродуктивны. Что же оставалось?
Образование -- как раз то, чем он занимался последние два-три года, без какого-либо видимого вознаграждения. У его учеников -- в отличие от студентов воображаемого курса по политологии -- были свои проблемы, для них более важные, да и раскиданы они были по всей стране. Большую часть своих ближайших друзей Рейт никогда не видел. Сама тщательность, цепкая систематичность, с которой он подходил к предполагаемым спасителям мира, вызывала отчаяние. Он предположил, достаточно обоснованно, что если бы в мире существовала реалистичная стратегия социальных перемен, он бы о ней услышал хотя бы мельком. В позднем тескте "О невозможности дочитаться до анархии" рассказано, как раньше его радовал почтовый ящик, переполненный анархизмом, и как теперь он вызывает тоску и скуку. Для такого человека, как Рейт, подобная статья была равносильна предсметрной записке -- хотя оставленная им в конечном счете записка оказалась более емкой. Возросшие возможности воспринимать мир никак не добавляли ему возможности его изменить.
Неудачная любовная связь усилила депрессию. Книга Нейтронная пушка без конца задерживалась из-за финансовых и не-финансовых проблем издателя -- она вышла только через год после смерти Рейта. Наконец, почта, которая, как пуповина, связывала его с внешним миром, сработала как инструмент разрушения. Одно из адресованных ему писем было "по ошибке" доставлено в местный полицейский участок, там его передали в ФБР, которое допросило соседей Рейта. Очевидно, обыденного использования таких слов, как "анархизм", оказалось достаточно, чтобы потревожить правительственных агентов Пояса Прерий. Рейт позвонил в ФБР -- там отказались вернуть письмо и сказали, что "мы все про тебя знаем". Это была чушь собачья, и Рейт в последних письмах сам так и говорил, но это оказалось последней каплей. В оставленной записке было написано: "я должен или выкарабкаться, или умереть". На практике, он умер -- застрелился. По рассказам, он подсчитал все "за" и "против" жизни и смерти и, обнаружив полное равенство, бросил монетку.
Самоубийство молодых людей, потерявших контакт с миром, превратилось в штамп -- от мифического Вертера Гете до не сильно более реалистичного Сида Вишеса. (Кроме того, оно отвечает за все большее количестве смертей юных американцев.) Рейт типичен для маргиналов не тем, как он кончил (среди маргиналов, я знаю еще только один случай самоубийства), но широтой и силой своих увлечений. Тексты его, хоть и тенденциозны кое-где, в лучших образцах своих четкие и энергичные, без единого лишнего слова. Он видел вселенную как нечто по сути неупорядоченное, и описывал ее, используя виньетки противоборствующих стилей. Юмор, которым пронизано большинство маргинальных текстов, в его случае скорее колкий, чем радостный. При этом далеко не все тексты Рейта -- депрессивные или доктринерские. Описывая темы, далекие от коренных вопросов о свободе и о правде, он мог расслабиться и вдруг стать совершенно очаровательным.
Хороший пример тому -- это книжная рецензия? инструкция по применению? под названием Кихот: что с ним делать, напечатанная в антологии Джона Беннета Хороший день, чтобы сдохнуть. Но для книги Нейтронная пушка -- наполовину написанной им самим, наполовину его друзьями по переписке -- Рейт сознательно отобрал те рассказы, в которых политические вопросы появлялись открыто. Он пытался свести счеты с модернизмом, либерализмом, религией, обществом потребления, марксизмом и т.д. -- потому что все это загораживало ему дорогу к тому, чего он хотел от жизни. Может быть, он надеялся, что его книга станет Хижиной дяди Тома 80х годов? В конце концов, все остальные средства он уже испробовал.
Джек Сандерс сказал, что, хотя не бывает неопубликованных великих книг, многие великие книги остаются ненаписанными. Возможно, Рейт был автором некоторых из таких книг. Книга, которую он все же успел собрать -- это набор тревожащих знаков, и обещание большего. Как антология, она может служить введением в американскую самиздатскую культуру. Видно недовольство более глубокое, чем в ориентированных на конкретные вопросы 60х; под мостом больше воды. Но насколько оно способно на действие? Вот вопрос, на котором споткнулся Джерри Рейт.