Баян Ширянов

НИЗШИЙ ПИЛОТАЖ

   Роман в новеллах о наркоманах, для них самих и всех прочих желающих.

    Никаких хохмочек! Никаких выебонов! Правда. Голая блядь правда! Сам видел! И поэтому право имею ее резать! На глушняк...
    Да, я ширяюсь, шмыгаюсь, втираюсь, мажусь. Да, и зовут меня поэтому Шантор Червиц. А, может, и не поэтому, а из-за других причин, но причины эти по хую.
    Может и узнаешь когда, а пока въезжай в расклад и расстановку сил.
    Я объявил войну винту. Как и многие. Мы воюем с ним так же, как алкоголики со своей вонючей водярой, путем уничтожения посредством собственного организма. Ничего нового в этом нет, поэтому мы решили легализовать наркотики. Но об этом тоже позже.
    Итого, на пять рыл мы имеем пятнадцать кубов. Я поставил кубы первыми, ибо они важнее всего. Без них ничего не случается, потому что случиться не может принципиально. Второе это флет. Флет у нас однохатный, с сортиром, ванной, прихожей и винтоварней, которая в других флетах обзывается кухней. Но кухня - это не винтоварня. На кухне варят хавчик, чтоб его потом жрать, поддерживая силы. В винтоварне, наоборот, варят, как многие уже догадались из названия, винт, который жратвой не является, а действует ровно наоборот. Ты жрешь свой кусок булки с ковбасой, чтоб наполнить себя силой, которая складывается в жировые отложения, по которым можно производить раскопки твоей истории. Ты хаваешь винта, чтобы извлечь из себя свою силу. Понятно?
    Ладно. Винта надо хавать. Чтобы его хавать нужны те, кто его хавает. Их пятеро. Я. Чо, нескромно, ставить себя первым? А по хую!.. Второй Семарь-Здрахарь. Яростный торчок. Третьим у нас будет Навотно Стоечко. Распиздяй, похуист и поебеньщик. Четвертым - Роза Майонеззз, родная шировая сеструха Зои Чумовоззз. До сих пор неизвестно, кто из них кого подсадил. Пятая, последняя, безымянная герла. Она приблудилась к нам во время поисков салюта и села на хвоста так прочно, что пообещала выебать всех мужиков, что не понравилось Розе Майонеззз, но ее послали на хуй, вместе с ее пиздожадностью.
    Да, чуть не забыл, хозяином флета числится Навотно Стоечко. На флету имеется разъебанный диван без ножек, пара матрацев, ковер, на который все стравливают контроль, стол комнатный и стол кухонный, разные, несколько не то стульев, не то табуреток, мигрирующих в широких пределах, колдун, в просторечье холодильник, газовая плита. Все прочее не имеет значения и смысла перечислять.
    Да, еще есть винт! Но об этом я сказал в самом начале.
    Итак, винт. Его надо ширнуть. И, желательно, в вену. А если не в вену, то под шкурой будет такой фуфляк!..
    Короче, вмазаться хотят все. Но первым должен ублаготвориться Навотно Стоечко, как варщик, это основная причина, и как хозяин, на эту причину всем насрать, поэтому она причиной здесь являться не будет.
    Без пизды можно сказать, что навотностоечковский организм проширян насквозь. На моей памяти он двигался в руки, ноги, пальцы и хуй. Если он когда-нибудь кинется, то, в натуре, в его винте крови не обнаружат, как не найдут и самих веняков.
    Для активных боевых действий супротив винта без веняков не обойтись, а эти суки норовят или скипнуть, или затромбиться, или вообще, на хуй, исчезнуть. Не въезжают они в необходимость своего присутствия.
    Навотно Стоечко заряжает баян положняковыми двумя квадратами. Вся тусовка кучкуется вокруг них.
    - Ой, бля-я-я... - Шипит Навотно Стоечко и угрожающе размахивает машиной. - Уйдите на хуй, свет застите!..
    - Помочь? - Интересуется Семарь-Здрахарь. Он единственный кто остается рядом, остальные растусовались по углам и старательно косят, что навотностоечковская казнь их не ебет.
    - В пизду! - Верещит ширяющийся, - Надо будет - сам позову.
    Семарь-Здрахарь под визги хатовладельца съебывает на винтоварню, а Навотно Стоечко стягивает с себя рубаху.
    Телеса Навотно Стоечко достойны кисти Пабло Дали и Сальвадора Пикассо. Или наоборот? Но до пизды, значит так, хэнды. Правая. Она пятнистая, сине-желто-зеленого окраса от подшкурного контроля. Тонкие белые полоски на местах старых дорог, у локтя красная блямба заросшего колодца. Вся эта красота в коричневую крапинку от недавних широк. Левой хэнде повезло меньше. На ней несколько вулканчиков, следы какой-то недоебаной инфекции. От вулканчиков вся хэнда ярко красная и бугристая. Торс Навотно Стоечко не так красив, на нем всего несколько синяков, ребер и волосков.
    - Блядский Бог... - Бормочет Навотно Стоечко, ощупывая правой хэндой левую. Зрители не дышат.
    - Ебаный Христос...
    Левая рука так распухла, что веняков нет и не будет в ближайшие несколько месяцев. Навотно Стоечко начинает исследование левой хэнды. Он пыхтит, скрежещет оставшимися зубами, пускает горькие слюни... И, ебеныть! чего-то находит!.. Его палец находится около кисти, он осторожно надавливает на кожу и под ней что-то трепыхается.
    Не отпуская найденное место Навотно Стоечко берет баян, снаряженный самой тонкой стрункой. Дыхание Навотно Стоечко становится тяжелым, он всаживает струну и в баян тут же идет контроль.
    - Бля! Поймал!.. - Яростно шепчет он не всю комнату и давит на поршень...
    - БЛЯ!!! - Орет Навотно Стоечко в следующую секунду и вырывает иглу.
    - Как больно-а-а!!! - Вопит он во всю глотку, размахивая машиной. На месте вмазки растет кровяная капля. Навотно Стоечко слизывает ее и прижимает дырку пальцем.
    - Уй, бля-я-я... Пропорол... Блядский Бог, где Ты? Нету Тебя, бля!.. Ну почему я не могу по-человечески ширнуться? Помоги мне, Господи! У, бля!..
    На крики прибегает Семарь-Здрахарь с баяном, тоже полным контроля. Увидев его, Навотно Стоечко белеет от ярости:
    - Вперед меня?!..
    - Да ты сколько будешь казниться... - Оправдывается Семарь-Здрахарь, но раскаяния в его голосе не присутствует.
    - Ну и хуй с тобой, паскуда! - Отворачивается Навотно Стоечко и начинает поиски по новой. Теперь он обследует ноги.
    Самое приятное - это наблюдать за попытками ширнуться того, кому ширнуться некуда, того, кому есть куда ширнуться. Мне, например. Но это скоро надоедает.
    Какого хуя я должен ждать три часа чтобы вмазаться, пока не втюхается какой-то ублюдок?
    На кухне Семарь-Здрахарь уже моет свой баян.
    - А, сам Шантор Червиц, ширнуться зашел, или так?
    - Ширнуться, - Соглашаюсь я, - Где пузырь?
    Пока я выбираю себе и щелочу, происходят два события: очередной богохульный вопль Навотно Стоечко и появление приблудной герлы. Она становится у стены и сползает вниз. Ее короткая юбка задирается и нашему обозрению предстают дырявые, но достаточно чистые трусы, которые и на половину не скрывают жутко волосатую пизду их хозяйки.
    - Я - преступная мать... - Горестно говорит безымянная герла, и добавляет, - Ширните меня...
    Пока с ней возится Семарь-Здрахарь, я успеваю сделать себе три дырки, но вмазываюсь-таки самосадом в оборотку. Знай наших!
    Несколько минут, пока я приходуюсь, мне все до пизды-дверцы. Приход слабоват. Чего еще ожидать от такого варщика, как Навотно Стоечко? Когда я открываю глаза, я застаю как Семарь-Здрахарь вводит последние децилы в руку герлицы. Она на мгновение замирает, а затем ее впалая грудь издает сдавленный возглас восторга.
    - Как? - Любопытствует Семарь-Здрахарь.
    - Хорошо. - Понуро выдавливает из себя девица и начинает плакать.
    Мы с Семарем-Здрахарем переглядываемся, плакать на приходе? Это что-то странное.
    - Точно хорошо? - Спрашиваю уже я. Но герла как будто ничего не слышит, она мотает головой, разбрызгивая слезы, и тихонечко стонет.
    - Блядский Бог! Что ж я маленьким не сдох?! - Доносится из комнаты.
    - Я - преступная дочь... - Говорит вдруг герла и внезапно стягивает с себя юбку вместе с трусами. - Ебите меня... Я - преступница...
    Заморочка, понимаем мы с Семарем-Здрахарем. Заморочка - штука тонкая. Как сучий Восток. Замороченный торчок может часами смотреть в одну точку, дрочить, гнать телеги, искать мустангов или заныканный пару лет назад куб винта. Но если эти заморочки по кайфу тебе, других они могут напрягать... А могут и не напрягать... Смотря на чем ты заморочился.
    - Ну, ебите меня... - Жалобно просит безымянная герла. - Я - преступница, меня надо ебать!.. Или хотите, я у вас отсосу?.. Я никогда не сосала... Но, если надо... Я преступница, я буду стараться!..
    Она шмыгает носом, а мы отрицательно качаем головами.
    - Попозже... - Улыбается Семарь-Здрахарь.
    - Вы мной брезгуете? Да? - Выщипанные брови поднимаются домиком, а нижняя губа отвисает. - Да, вы брезгуете! Я ведь преступница! Преступница!
    Я сама собой брезгую! Вы не понимаете! Вы - нормальные люди, а я - наркоманка и преступница!
    Дайте двадцатку!
    Порывшись в пакетике со шприцами, я нашел двадцатикубовый и кинул его безымянной герле. Она схватила его не лету, облизала и начала засовывать его себе в пизду, повторяя:
    - Я преступница... Вы не будете меня ебать, вы брезгуете!..
    Несколько минут мы с Семарем-Здрахарем наблюдали как она дрочит баяном. А потом я не выдержал и сделал ошибку, я спросил:
    - А с чего ты это взяла, что ты преступница?
    Безымянная герла встрепенулась. Она посмотрела на меня так, словно я ее уже выебал. Потом, встав на четвереньки, не вынимая баян из пизды, она резво заковыляла ко мне и обняла за колени.
    - Я - преступная дочь. - Сказала безымянная герла, смотря на меня снизу вверх, - Моя мама знает, что я наркоманка. Она страдает...
    Я - преступная жена. Два месяца назад я ушла от своего мужа. Три дня назад я к нему вернулась. А вчера я от него опять ушла.
    Я - преступная мать! Я бросила свою дочку, и теперь она у мамы. Я ее люблю...
    Я - преступная дочь, - Начала безымянная герла по второму кругу, - Я бросила свою трехлетнюю дочку на шею мамы, я о ней забыла, она так меня любит, а я сижу тут, а вы мною брезгуете. Ну, пожалуйста, поебите меня, я - преступница!
    Тебя как зовут?
    - Шантор Червиц...
    - Давай я у тебя отсосу? - Умоляюще хлюпает безымянная герла, - Я преступница, я должна...
    - Прямо здесь? - Удивляюсь я, смотрю по сторонам и натыкаюсь на ухмылку Семаря-Здрахаря. Он кивает и подмигивает.
    - Мне по хую! - Говорит безымянная герла и еще сильнее обхватывает мои колени, - Пусть все смотрят, пусть все знают, что я преступная мать!
    - БЛЯ!!! Ну был же контроль!!! Что ты делаешь, сука??!! Блядский Христос, нет Тебя, Господи! Ебал я тебя! Ну, помоги же Ты мне, ебаный Твой рот! - Верещит в комнате Навотно Стоечко и с его последними словами на кухню входит Зоя Майонеззз, чтобы увидеть, как безымянная герла заглатывает мой нестоящий хуй.
    Зоя Майонеззз замирает на полушаге, а безымянная герла, не выпуская изо рта мой хуй, начинает свою телегу:
    - Я - пврештвупфная мфать! Я - пврештвупфная дофь! Я - пврештвупфная фена!..
    Подозрительно глядя на торчащий из пизды безымянной герлы шприц, Зоя Майонеззз делает Семарю-Здрахарю условный жест. Она оттопыривает большой палец и трет им руку, мол вмажь меня. Семарь-Здрахарь наполняет баян, и они уходят в ванную, винт, Семарь-Здрахарь и Зоя Майонеззз.
    - Я - пврештвупфная мфать!
    - Бля, ну помогите кто-нибудь, бляди! - Кричит Навотно Стоечко из комнаты. - Семарь! Шантор! Кто-нибудь, бля!
    Мне удается высвободить хуй из губ безымянной герлы, с него капает ее слюна и я решаю штаны пока не надевать. В раскорячку я вхожу к Навотно Стоечко, и вижу, что он абсолютно голый сидит на матрасе, а к стене прислонено большое круглое зеркало, отражающее жопу Навотно Стоечко.
    - Я и в ноги, и в живот, и в хуй... - Жалобно стонет Навотно Стоечко. В его руке уже десятикубовый агрегат с метровой бабочкой, полный навотностоечковской крови. - Поможешь?
    - Как?
    - Подержи зеркало.
    - Зачем?
    - В спину вмажусь. Ну, давай, бля! Скорей!
    Пока я устанавливаю зеркало как надо Навотно Стоечко, он молчит, но как только игла бабочки приближается к коже, начинается старое ворчание:
    - Бля... Ну на хуя столько контроля? Блядский Бог... Нет Тебя, падлы! Поможешь ли Ты мне, ебаный Христос!?
    Там, куда ширяется Навотно Стоечко я не вижу ни хуя. Как он разглядел веняк у себя на спине, непонятно. Но вдруг в шланг бабочки начинает идти контроль! Навотно Стоечко замирает, не доверяя своей удаче. Кровь медленно ползет. Она доходит до баяна, выгоняя воздух из прозрачной трубочки и смешивается со старым контролем.
    Навотно Стоечко мягко жмет на поршень.
    О, ширка! Непостижимая, как круглый квадрат. Вот она, жидкость, в баяне. А вот она исчезает. Вот она была снаружи. А вот она внутри! И приход!..
    - Бля... - Стонет Навотно Стоечко, - Нету ни хуя!..
    Его кровь скрылась там, откуда пришла, но торчок не вынимает струны из тела:
    - Нету прихода!..
    Шантор, добери мне двушку!
    - Пока я щелочу, выбираю, отбрыкиваясь от безымянной герлы, проходит минуты две. Вернувшись, я застаю Навотно Стоечко в абсолютно той же позе:
    - Давай, давай! - Кричит он.
    Поменяв баян на бабочке на полный, он начинает гнать. Сперва осторожно, по децилам, а потом, чуя наступающий приход, и в полную струю. Граница воздуха и винта резво бежит по трубке, приближаясь к коже, но Навотно Стоечко выдергивает иглу на последних каплях.
    - Ух! Ух! Ух! У-у-у-у-у... - Звуки замирают и слышится только натужное дыхание.
    Пока я наблюдал за ширянием, безымянная герла опять присосалась к моему хую.
    - Да отъебись ты! - Делаю я страшные глаза и бью ее коленом. Герла валится на пол и начинает рыдать:
    - Вы все мной брезгуете!..
    - Я вот чего придумал... - Говорит вдруг Навотно Стоечко. После вмазки у него совершенно поменялся голос. - Какого хуя нас, торчков, все стремают? Если так разобраться, торчки-то абсолютно все! Чай пьешь - наркоман. Куришь - тоже наркоман! У нас весь мир - одни наркоманы!
    А я стану президентом! И введу принудительную наркотизацию населения.
    Чувак чапает, а к нему полис:
    - Чем сегодня ширялись? А ну-ка покажите дырки!
    А нет дырок - в ментовку, на анализ крови. Есть наркотики - отпускают. А нет - выбирай! Вот марфуша, вот герасим, вот фен, вот винт, вот кока. Ширяйся, братец.
    Вот тебе баян одноразовый. А не умеешь ширяться - на первый раз тебя мент вмажет, а потом - изволь на курсы Или колеса глотай, но так, чтобы мы видели!. Там тебя научат и ширяться, и разбираться в наркотиках...
    А в драгах!.. Хочешь чистяка? Пожалуйста! Хочешь сам сварить? Вот тебе комплект из соломы с ангидридом, эфедрин с компонентами, что душа пожелает!
    А лениво в драгу на ломках, скорую помощь можно вызвать. Они тебя и втрескают, и веняки подлечат. Она так и будет называться - "скорая наркотическая помощь".
    Зарплату будут наркотиками выдавать. Из расчета: сколько надо - столько получишь! А для безработных - общественные "Широчные". Заходишь, ширяешься, там комнаты для прихода. Только больше десяти минут зависать нельзя. Очередь.
    И никакого стрема! Все вмазанные, тащатся, кайфуют.
    А глюки захотел, тоже пожалуйста. "Глюкаличные" откроют.
    А я - президент... И тоже весь день под кайфом...
    Эй, ты, герла. Иди сюда. Отсоси-ка...

    Утро.
    Я решил завести себе байбл. В него я буду писать все мои приключения. Хотя, приключений у меня а самом деле маловато, но будет, наверное, приятно перечитать все это когда-нибудь.
    Итак, у меня было двое суток ремиссии. Старые дырки поджили, но некоторые воспалились. Надо завязывать шмыгаться чужими струнами и давать их кому попало.
    Я так думаю, воспаляются они не из-за грязи, а от того, что у меня вторая группа крови. А если у других торчков третья или четвертая - происходит какая-то реакция. Несовместимость, что ли? Не знаю, как это по науке называется.
    Вчера я вырубил последнее, что мне не доставало. На помойке полукаличной нашлось несколько терок. Не знаю, почему мудила Казбек-Талыб Оглы (врач к тому же, как написано на личняке) их выкинул, но слава ему за это! И не лень ему было ставить на них все колотухи, а потом вышвыривать в помойку. Но именно на таких щедрых личностях и держится советская наркомания.
    Сейчас нарисую на каждой по две банки салюта и пойду вырубать.

    Вечер.
    Пишу уже ширнутый. А хули? Компоненты есть. Тяги - хоть залейся. Да еще и четыре банки прилипло. Вот я и замутил.
    Клочкед и Блим Кололей моим винтом остались довольны. Они уже съебались, падали вонючие, и увели с собой какую-то бабу. Баба хотела остаться, но они ее увели, я им это припомню.
    Мыслей в голове - целый вагон. Они копошатся и разлетаются при моем приближении, но многие удается схватить за хвост.
    Например: надо изобрести бактерию, которая из сахара, или какой другой поебени, делает винт. И запустить ее на хлебозавод. Она там все булки нашпигует винтом и все будут эти булки хавать и торчать напропалую.
    Или: вместо эфедрина в салют добавлять первитин. Сколько бы мороки было меньше! И астматикам приятно. Приступ, там, они десяток капель примут - и прутся.
    А вот еще: объявить конкурс "Лучший винт 88". Пусть каждый сварит по полста кубов. А жюри, во главе со мной, винт этот будет ширять и оценивать по стобальной шкале. У этого приход долгий, а у этого, как подушкой по башке. У этого таска клевая и долгая, а этот прет, и все без толку. И так по всем городам, где есть винтовые. А потом устроить показательные соревнования. Номинации такие: отбивание (на скорость), варка (На качественность) и самосад (тоже на скорость) и ширяние безмазового торчка (чтоб могли веняк найти где угодно). А победителю - бесплатная ширка в течение года.
    Или вот: сделать кооператив. А в подвале гнать винт и запаивать в стекло. А на ампулах писать "дистиллированая вода", чтоб менты не доебались. И продавать дешевле, чем у барыг. Тогда все торчки - наши.
    В общем, хуй с этими телегами, бабу хочется, аж жуть.
    Интересно, почему когда втюхаешься хуй сжимается до размеров наперстка, а ебаться хочется, как будто он стоит?
    Надоело писать, пойду подрочу.

    Утро.
    Дрочил всю ночь. Кончил раза четыре. Устал, как сволочь. Вся постель пропиталась потом, хоть выжимай.
    Жрать не хотелось, ширнул остатки вчерашнего, впихнул в себя бутерброд. Вроде получшело и голова прояснилась.
    Надо идти добывать салют.

    Вечер.
    Только пришел. Жрать и спать не хочется. Сварил у Навотно Стоечко из двух своих фуфырей на его компонентах. Заныкал еще два и отщелочил стендаля.
    У Навотно Стоечко постоянные стремаки, варить невозможно. Он бегает по квартире и ищет ментов в унитазе. Совсем съехал. Тусовка тоже стремная. Все наблатыканные, пальцы веером. Крутых из себя корчат. Им Навотно Стоечко винт торгует.
    Винт получился хуиный. Резкий. Блатные вмазались, и довольны. Они же, мудаки, не въезжают в тонкости винтоварения и шурупопотребления. Им надо что бы в бошку ебнуло, а они и поперли буром.
    Бабы были, но все разобраны. С блатными была такая телка! Пока варил, весь искончался. Но она сразу упиздюхала как блатные втрескались. А на другую у меня бы не встал.
    Устал страшно. Пойду попробую поспать.

    Утро.
    Опять не спал. Видел все сновидные глюки. Описать их невозможно, такое наворочено, и все четко, будто в натуре происходит.
    Помню, еду я на подаренном мне розовом "Кадиллаке" по Киеву и вижу аптечный ларек. Я знаю, что в нем из-под полы торгуют салютом. Выхожу из машины и ключи оставляю, причем чую, угонят ведь, но, думаю, успею. Но пока я у ларька тусовался, "Кадиллак" угнали. Я за ним бегу, а они в меня из "Калашей"! Я падаю, качусь, проваливаюсь в какое-то дерьмо.
    Потом церковь под открытым небом, а на алтаре баба голая. Красивая, молодая, в соку. Я подхожу и ссу на нее. А поп кадилом машет, благословляет. Мы с ней ебаться только пошли, гроза. Ее похищают. А дальше такая муть, и не вспомнить.
    Сейчас попробую чего схавать и варить. Ибо готового нет.

    Вечер.
    Сварил ништяк. Пришел Блим Кололей с телкой, принес банку. Буду отбивать то и другое.

    Утро.
    Ночью Блим по заширке начал буянить и я его выгнал. Баба осталась.
    Всю ночь она мне поднимала хуй, так и не поебались. Все опять в поту. В комнате воняет, как в козлятнике.
    Телку зовут Ира Недоеббб. Она непришейная. Из дому сбежала. Пообещала пожить у меня.
    Винта пока хватит, но надо доставать салюта. Туда и идем.

    Вечер.
    Ира Недоеббб в натуре ебанутая. Не смогла взять по терке и пришлось съебывать на всех парусах из драги. На терке было сделано два, а она, блядь, стала выпрашивать три. Вот и получили ни хуя. Хорошо, хоть терку вернули. Но я все же вырубил, причем в драге, считавшейся безмазовой.
    В общем, если сегодня не встанет, выгоню ее на хуй.

    Утро.
    Первый раз поспал!
    И пока я спал, эта пизда украла винт, салют и половину компонентов и съебала.
    Хорошо, хоть выспался. Вид у меня посвежевший, вырублю. Да и заначка не тронута. Есть что пустить по вене. А там не пропаду.

    Вечер.
    Вырубил. Сварил карбид.
    Карбид - тоже винт. Правда таска у него дебильная, но так ничего.
    Пытался вызвонить кого-нибудь с телкой. Всех как хуем сдуло. Настроение поганое. Иду в кровать.

    Утро.
    Не спал. Всю ночь рисовал на заморочке какую-то картину. Так завалил ее деталями, что к утру получился сплошной синий лист. Все пальцы в чернилах.
    В морозилке карбид отстоялся, стал нормальным винтом. Ширнул его на рассвете. Таска уже почти прошла. Надо догнаться и идти по теркам.

    Вечер.
    Откопал пять терок. Средней паршивости. Сразу заполнил и взял три пузыря.
    Пока шоркался по драгам, познакомился с девицей, Ниной Хуеглоттт. Смазлива, молода, грязна, но кичится своей честностью. Посмотрим. Все что надо для варки, я заныкал.

    Утро.
    Ебался всю ночь! Встал и ебля по кайфу.
    Пока Нинка Хуеглоттт отмокала в ванне, сварил. Живого веняка на ней не нашлось, все в дырках и старых дорогах, пришлось шмыгать в подмышку, там еще чего-то оставалось.
    Хуй сосет она классно. Правда, с утра свалила, но обещала звонить.
    Голова с недосыпу гудит. Хорошо, что все пока есть. Пожрать - и на боковую.

    Вечер.
    Днем завалился Блим Кололей. Просил красного. Я не дал, сказал, чтобы приносил банку. Он принес две и вместе с ними ораву в пять рыл малолеток.
    Малолеток я поставил отбивать, сам сварил, ширнулся. Получился почти без прихода, но тянет классно.
    Малолетки не въехали, пришлось объяснять, что это действие чистого первитина, без примесей всякой хуйни, которая и дает ломовой приход.
    Свалили они заполночь.
    Винта - море. Делать не хуя. Завтра отдохну.

    Утро.
    Не спал. Смотрел из окна в небо на звезды и спутники. В кустах прятались ебущиеся акробаты на шестах.
    Башка трещит, винта просит. Пол квартиры идет волнами. Я тоже.

    Вечер.
    Завалилась Ира Недоеббб, хотела ширнуться. Выгнал пинками.
    Спрятавшись за шторой, слежу за ментами. Они, кажись, чего-то подозревают, но я врубаюсь, что это глюк и стремопатия.
    За день прошмыгал пять кубов. Осталось три. Надо в город.

    Утро.
    Поспал час или два. И то под утро. Винта не осталось совсем. Терки еще есть. Жрать не охота. Иду доставать.

    Вечер.
    Вырулил две банки. Терок не осталось. Компоненты на исходе. Сварил. Ширнулся с трудом. Ширяльный веняк затромбился. Нашел оборотку. Была целкой, стала с фуфляком.
    Пора отдохнуть.

    Утро.
    В ночи на ломках приперлась отпизженная Нинка Хуеглоттт. Мылась, ширнул, выебала.
    После ебли глядел в потолок. Горы, моря, деревья, как из окна поезда. Стены корчили рожи.
    Пора в ремиссию. Или просто отоспаться.

    Вечер.
    Зарядил Нинку Хуеглоттт за терками и салютом. Принесла.
    Стендаля не хватало, позвал Клочкеда. Поделился, забрал квадраты, свалил.
    Все заебало. Пора завязывать.

    Утро.
    Ночью ширялся на кухне, пока Нинка Хуеглоттт спала. Утром мазались на пару. Кругом сплошные глюки. Надо кончать с винтом.

    Вечер.
    Нинка Хуеглоттт притаранила все. Сварил шатаясь. Вмазался. Хочу спать - не могу! Пиздец!

    Вечер.
    Проспал почти трое суток. Сломался. Истощал. Когда не спал - жрал.
    Зато теперь все ништяк. Веняки поджили. Голова ясная никаких глюков не видно. Рассудок трезв и на сердце приятственность.
    Нинка Хуеглоттт агитирует завтра пойти по теркам, драгам и сварить. Почему бы и нет? Я уже чувствую, как чешутся мои веняки, требуя новой вмазки.
    Главное, не входить в марафон и держать себя в руках.

    Не сплю пятые сутки. Прошлой ночью ко мне ломились торчки и требовали коки. Под обоями нашел гнездо каких-то мелких тварей. Раздавил. С потолка на лицо постоянно падает штукатурка

    Приснился однажды наркоману Чевеиду Снатайко страшный сон: Идет он по знакомому городу.
    Ночь, улица, фонарь... И нет аптеки!

    Произошло это странное происшествие в одной глухой деревушке. Туда на лето укатила Шура Кикоззз, переламываться от винта.
    В ближайшем поселке была, конечно, каличная, но ничего, кроме марганцовки и горчичников в ней не продавалось. Зато в огородах росли бошки.
    Антинаркотическая кампания не проникла в среднерусскую глубинку, чем Шура Кикоззз и пользовалась, еженощно совершая набеги на соседние деревни на предмет дербана лишнего мачья.
    Там ее и нашел Навотно Стоечко.
    Шура Кикоззз сперва обрадовалась, обняла его, но потом отступила на шаг и спросила:
    - Привез?
    Навотно Стоечко кивнул.
    - Много?
    Навотно Стоечко снова кивнул.
    - Будешь?
    Третий раз кивнул Навотно Стоечко и Шура Кикоззз разрыдалась:
    - Я же не вытерплю!
    На этот раз Навотно Стоечко пожал плечами, как бы показывая, что это его не волнует.
    Вечерело. Шура Кикоззз и Навотно Стоечко перекусили и пошли гулять в леса. Карманы Навотно Стоечко подозрительно оттопыривались, но невозможно было угадать, что же они на самом деле скрывают.
    Набредя на подходящую полянку, Навотно Стоечко сел прямо на землю и разложил носовой платок. Через мгновение на нем появились колючки, пара сучков и фуфырик, обмотанный скотчем.
    Любознательные муравьи попытались тут же проникнуть на новую территорию, но были безжалостно сдуты в траву.
    Все было готово и Навотно Стоечко приступил к ритуалу. Надев выборку на пятишку, он проколол резиновую пробку на обмотанном фуфыре и набрал в баян два квадрата. После этого он вопросительно взглянул на Шуру Кикоззз. Та махнула рукой:
    - Полтора, бля!..
    Баян в руке Навотно Стоечко пополнился еще полутора кубами. Слив все это в щелочильный фуфырь, Навотно Стоечко сыпанул туда децил соды и стал наблюдать, как пузырится винт, доходя до готовности.
    Когда сода перестала давать пузыри, Навотно Стоечко одним движением намотал на выборку метлу и выбрал себе двушку. Просушив петуха, он сменил выборку на ширяльную колючку и на этом предварительные приготовления были завершены. Наступил решающий момент ритуала. Закатав рукав рубашки, Навотно Стоечко отвел руку назад, и, с силой прижав бицепс к боку, вытянул руку вперед. Кожа на ней перекрутилась и тут же выступили вены, над которыми виднелись красноватые точки дорог.
    Над его головой пролетела, хлопая кожаными крыльями, ранняя летучая мышь.
    Шура Кикоззз, сощурив подслеповатые глаза, наблюдала за тем, как колючка вонзилась в кожу, как потекла в сучек кровь Навотно Стоечко, как бегунок заскользил к канюле, вдавливая в веняк раствор винта.
    Ширнувшись, Навотно Стоечко повалился навзничь. Открыв через пару минут глаза, он увидел, что прямо у его рта висит крупная земляничина. Сорвав ее губами, Навотно Стоечко покатал ягоду по небу, смакуя редко попадающийся вкус, и проглотил.
    - Не испортился в дороге? - Встала Шура Кикоззз и начала стаскивать с себя футболку. Навотно Стоечко хмыкнул и взял второй сучок.
    Когда баян был заряжен, Шура Кикоззз потрогала пальцем центряк и сказала:
    - Давай сюда.
    Она обхватила ладонью бицепс, несколько раз с силой сжала кулак на ширяемой руке и подставила ее для вмазки. Прицелившись, Навотно Стоечко резко воткнул струну. В баян сразу потек контроль.
    Пока девушка приходовалась, Навотно Стоечко снял с нее джинсы, раздвинул послушные ноги и начал ебать, не обращая внимания на комаров, принимающих жопу Навотно Стоечко за бесплатную кормушку. Шура Кикоззз все время ебли лежала тихо, не открывая глаз. Лишь когда Навотно Стоечко кончил и уже вытирал свой хуй листом какого-то лопуха, наркоманка проявила признаки жизни.
    - Узнаю твой винт. - Сказала Шура Кикоззз. Она встала и Навотно Стоечко отметил про себя, что ее обнаженное тело приятно контрастирует своей белизной на фоне чернеющих кустов. Но Шура Кикоззз стала одеваться и скрывать свое тело от чужих взглядов.
    Неясное томление охватило Навотно Стоечко. Ему захотелось тусоваться, чего-то поделать, но что делать в лесу, когда ебля уже закончилась?
    - Пойдем на дербан? - Предложила Шура Кикоззз. - Тут деревня есть. Там на нескольких огородах маковки растут.
    В отличие от Шуры Кикоззз Навотно Стоечко был мононаркоманом. Он хавал только винт и не прикасался к другим кайфам. Шура Кикоззз же, напротив, считала, что торчать нужно на всем, что позволяет на себе торчать. И без разбору мазалась черняжкой, хавала колеса, курила траву и пила сок манго, который в просторечье назывался гораздо проще - "молоко бешеной коровки".
    Спать не хотелось и Навотно Стоечко согласился побродить за компанию.
    Пока Шура Кикоззз лазала по-пластунски в чужих огородах, Навотно Стоечко глазел по сторонам и считал звезды. Некоторые из них двигались, и достаточно быстро. Не находя этому объяснений, Навотно Стоечко просто смотрел на них.
    С мешком маковых растений они возвращались в свою деревню. Шел где-то четвертый час утра.
    Вскоре показалась заброшенная голубятня. Это строение указывало, что пройти осталось метров двести, но Навотно Стоечко, утомленный ходьбой и тасканием чужого кайфа, кинул мешок на землю и сел на него. Шура Кикоззз пристроилась рядом.
    Вдруг появилась летучая мышь и с пронзительными попискиваниями устремилась к голубятне и скрылась внутри. Через мгновение она, или ее подруга, вылетела обратно и скрылась за ветками.
    Навотно Стоечко понял, что там их гнездо. Или что там у летучих мышей бывает? Ему захотелось потрогать эту странную мышь, которая не жрет себе зерно в погребе, а парит над и между деревьями, ущемляя тем самым личность Навотно Стоечко, который летать не умеет.
    Наркоман прикинул, что надо сделать, чтобы мышь подлетела и далась в руки? Наверное прикинуться такой же мышью. И Навотно Стоечко надел на себя телепатическую маску летучей мышки.
    Теплокровные покорительницы воздушных пространств закружили вокруг Навотно Стоечко, но почему-то не садились. И он понял, что у них есть язык. Мыши свистели, но все по разному. Одни тоньше, другие басовитее, если можно так сказать об ультразвуке на пределе слышимости человеческим ухом.
    - Пойдем, дотащим? - Предложила Шура Кикоззз, но Навотно Стоечко лишь отмахнулся, продолжая свои попытки установить контакт с летучими мышами. Теперь он пробовал мысленно подозвать их, чтобы одна из мышей села ему на плечо и позволила взять себя в руки.
    В ответ на это раздался громкий писк и мыши заметались в воздухе, словно убоявшись чего-то. В ответ Навотно Стоечко стал излучать доброжелательность. Он мысленно гладил мышек по головкам, приговаривая при этом какие-то ласковые слова. Мыши вроде бы успокоились, но садиться на плечо явно не хотели.
    Поняв, что это твари дикие и к человеку не приученные, Навотно Стоечко изменил политику. Теперь он не просто хотел вступить в мысленный диалог, а полностью подавить волю животных, чтобы они исполняли его приказания, как повеления своего властелина.
    Напрягшись, Навотно Стоечко выбрал одну из мышей и накрыл ее голову телепатическим колпаком. Мышь резко захлопала крыльями и скрылась в голубятне. Она не признавала Навотно Стоечко.
    Раздосадовавшись, тот удвоил свои усилия. Поймав очередную мышь, Навотно Стоечко проник в ее нервную систему и дал, как бы изнутри, приказ сесть на этот классный насест, которым прикинулся сам Навотно Стоечко.
    Мышь задумчиво покружила вокруг головы Навотно Стоечко, но решила, что насест далеко не классный и полетела прочь. Наркоман выругался про себя и возобновил попытки завладения и подавления чужого сознания.
    Больше часа он пыхтел от натуги. Раздражался, успокаивался, пробовал различные способы. Продолжалось это до тех пор, пока не стало светать и все мыши не скрылись в своем жилище.
    Но и тогда Навотно Стоечко несколько раз требовал вылета одной из мышей. Но что взять с неприрученных тварей? Они нагло не подчинялись.
    Несколько ночей, пока не кончился привезенный винт, Навотно Стоечко торчал у голубятни, карауля мышей. Вскоре они уже принимали его за своего, но, как прирожденные индивидуалистки, игнорировали всякие его поползновения на амикошонство.
    Плюнув, в конце концов, на некоммуникабельных мышей, Навотно Стоечко ширнулся сваренной Шурой Кикоззз черняжкой и пошел ебать ее, девушку, а не черняшку, в курятник.

    Ты ширнут. Ты вмазан. Ты задвинут. И, кроме того, в твоем кармане бултыхаются несколько квадратов заебатого винта.
    Эти обстоятельства наполняют тебя блаженной радостью. Тебе хочется объять весь мир, всех людей, и особенно женщин, которые попадаются тебе по пути домой.
    В метро ты ебал троих. В автобусе одну, но зато весь путь до дома. Когда ты выходил, она даже тоскливо посмотрела тебе вслед, но преследовать не решилась.
    Ты стоишь на пустой ночной остановке и раздумываешь: куда бы направиться. Конечно, ты идешь домой, но там пусто и одиноко, а тебе так хочется поебать кого-нибудь еще. Познакомиться и вздрючить ее по-настоящему.
    Парк. Там наверняка кто-то есть. Одинокие девочки, гуляющие, как и ты в поисках приключений. Девочки с маленькими зовущими пиздами, которые жаждут чтобы их поебали.
    И вот, ты уже идешь во мраке по тропинкам, высоко поднимая ноги, чтобы не зацепиться за корни деревьев. Над тобой теплое звездчатое безлунное небо, а вокруг - никого. Ты несколько раз меняешь направление, ходишь большими кругами в надежде встретить ту, которую можно выебать, но почему-то никого не попадается.
    На небольшой полянке, возле широкой магистральной тропы, ты обнаруживаешь скамейку. Ты садишься на нее, пахнущую влажным деревом, прикидывая, что если девочка пойдет куда-нибудь, она обязательно должна будет пройти мимо тебя, а ты-то и воспользуешься моментом.
    Приготовившись к ожиданию, ты расслабленно смотришь на небо. Оно не черное. В точке, куда устремляется твой взгляд, оно становится ярко-фиолетовым. И это фиолетовое пятно мигает, переливаясь оттенками цвета, от него по всему небу расходятся фиолетовые волны, лучи, и ты понимаешь, что это Космос сигналит тебе о чем-то.
    Ты продолжаешь созерцать небо, в надежде расшифровать загадочное послание, но никакой информации к тебе не приходит, а может и приходит, но ты ее не замечаешь.
    Волны фиолетового, бьющие тебе в глаза, прорастают голубыми и розовыми прожилками. Этот свет уже заполняет все небо, и тебе становится видно как днем. Звезды перестают быть звездами, маленькими светящимися точками, теперь они уже огромные шары, у которых одна половина черная, а другая - светлая, и они вразнобой вращаются, показывая тебе то одну, то вторую сторону, как маленькие луны.
    Тебе видно все: деревья, кусты, прежде спрятанные во тьме, листья, траву, асфальт, корни. Ты смотришь на свою руку и видишь на ней все подробности, все вены.
    Выбрав одну из вращающихся звезд, ты посылаешь к ней мысленный клич: "Эй, разумные существа, прилетите ко мне!" Ты вкладываешь в него всю свою силу, все свое желание встретиться с настоящими инопланетянами. Вдруг и среди них попадется смачная телка, которая будет не против с тобой перепихнуться?
    Теперь остается только ждать. Ты чуешь, что посланный тобой сигнал дошел до адресата и теперь они спешно собирают шмотки, чтобы навестить тебя.
    Небо потемнело, но только слегка. Из него ушли все разноцветные разводы и теперь оно ровного серого тона, на котором продолжают крутиться шарики звезд.
    Каким-то внутренним знанием ты осознаешь, они уже в пути. Они торопятся к тебе. Но сколько времени займет полет? Им же придется пронестись сквозь неимоверные космические пространства... Но их технология настолько высока, вдруг доходит до твоего сознания, что на все про все им хватит нескольких минут или, в крайнем случае, часов. Ты дождешься.
    Холодает, но ты не реагируешь на эту мелкую помеху. Закрыв слезящиеся глаза, ты пытаешься вновь вступить в телепатический контакт с пришельцами. Да. они уже близко! Да, они подлетают к Земле. Ты начинаешь дрожать, но не от холода, а от предвкушения встречи с иным разумом.
    Вот, прямо на дорожку перед тобой, бесшумно садится летающая тарелка. Она мигает посадочными огнями, в стенке образуется проем и в нем возникает человеческая фигура, залитая, как в лучших спилберговских традициях, ярчайшим голубым светом. Его интенсивность постепенно спадает и ты начинаешь различать черты пришельца. Пусть это будет девушка. Она стройна и красива. Она обнажена. Она подходит к тебе и спрашивает:
    - Чо, бля, ебаться хочешь, козел?
    Ты мотаешь головой, пытаясь таким способом стряхнуть чужеродную реплику инопланетянки. Но ее мыслеобраз продолжает, не взирая на все твои попытки контроля над собственными мыслями:
    - Мы тут, бля, хуячим через сотни световых лет, думаем, какой-то просветленный дорос до контакта, а тут, бля, похотливый наркоман!
    Наконец, тебе удается овладеть ситуацией, и девушка начинает говорить гораздо ласковее:
    - Ну, ничего, не за просто же хуй мы сюда пиздюхали? Иди со мной, мы, там, у себя, сделаем из тебя человека. Согласен?
    Ты радостно киваешь и тащишься вслед за инопланетянкой.
    Вот, ты уже внутри. Взлет...
    Но от представления будущего контакта тебя отвлекает что-то, творящееся на небе. Погрузившись в мечтания, ты не сразу отреагировал на эти изменения, а обратив на них внимание, теперь не можешь понять, что, собственно, происходит.
    На темно-сером небесном своде сияют фиолетовые сполохи. Резко проносятся невидимые объекты, обозначенные тремя белыми огоньками. Их много. Ты понимаешь, что они в кого-то стреляют. Но в кого?
    И тут ты видишь черные огни. Они расположены так же, по углам треугольника. Это противники белых.
    Летающие тарелки с белыми огнями мочат летающие тарелки с черными огнями! Настоящая космическая битва! Звездные войны!
    Заворожено ты наблюдаешь за эволюциями и маневрами противников. Они яростно палят друг в друга из непонятного оружия. Оно и дает те фиолетовые вспышки, которые и привлекли твое внимание.
    Подбитые тарелки не взрываются, они просто исчезают в фиолетовых вспышках. Битва идет уже достаточно долго, но количество противников не уменьшается.
    Ты не понимаешь, что же вызвало эту войну? И вдруг до тебя доходит: это же ты вызвал тарелки! Они приняли твой сигнал, как зов о помощи, или как приглашение к массовому контакту. Но, летя сюда, они не подозревали, что на Землю уже заявили свои права другие инопланетяне, которые наблюдают за нами и не допускают в свою зону никого лишнего.
    Невозможно разобраться, кто из них плохой, а кто хороший, но они мочат друг друга почем зря. Ты слышишь предсмертные вопли пилотов тарелок.
    - За свободу! - Кричат они в последней агонии. Но за чью свободу гибнут те и другие?
    Осознание того, что именно ты послужил причиной этой бойни пронизывает тебя, как раскаленный штырь. Тебе становится страшно. Ведь кто бы не победил, тебе будет представлен счет за погибшие жизни!
    - Остановитесь! - Издаешь ты телепатический вопль. - Прекратите!
    Но тебя никто на слушает. Бой продолжается. Тарелки летают уже в земной атмосфере, со свистом рассекая воздух над твоей головой. Никто не хочет идти на компромисс. Война до победы!
    И тут ты слышишь еще один звук. Механический, скрежещущий. Так идут танки по асфальту.
    Это наши войска заметили свистопляску инопланетян и разворачиваются в боевые порядки! Небо прочерчивают лучи прожекторов противовоздушной обороны. Летающие тарелки попадают в них, вспыхивают на мгновение серебристыми боками и уносятся прочь, стреляя фиолетовыми искрами.
    Грохот разносится отовсюду. Тебе кажется, что танки и ракетные установки прут по парку прямо на тебя, ломая деревья и готовясь к массированной стрельбе.
    Мимо тебя проходит мужик с овчаркой. Он не знает, что Земля уже обречена. Гнев инопланетян сотрет с нее все живое.
    И вот наши начинают стрелять.
    Бух! Бух! Бух!
    Грохочет крупнокалиберная артиллерия.
    Вз-з-з! Вз-з-з! Вз-з-з!
    Устремляются в небо противовоздушные ракеты.
    Спаниель на поводке обнюхивает твои ноги. Поводок держит его хозяйка, девушка лет двадцати. Ты с грустью провожаешь ее глазами. Ей ведь больше не удастся поебстись, а сам ты на это не способен, даже мысленно.
    Ты встаешь и медленно плетешься домой по утренним дворам, удивляясь тому, как военным удалось замаскировать огромное количество тяжелой техники. Дома ты разбираешь постель и ложишься спать, почти уверенный в том, что больше не проснешься.

    Когда пишешь терку, главное не то, что выписываешь, а фамилия больного. Впрочем, попадаются некоторые грамотеи, которым лень заглянуть в толстого Машука. Вот они и пишут "Sol. Ehpedrini", стремая тем самым и себя и драги.
    Да, чтобы получить этот самый Эх! Педрин!, надо постараться. Напишешь "больной Иванов", и сразу понятно, что это поддельная терка. И фамилия Хуеглотопер тоже не по-хорошему бросается в глаза, заставляя дибить обладателя этой фамилии, или его родственника, ибо сам Хуеглотопер не соизволил прийти за своим лекарством.
    Дальше. Лучше всего писать хохлов. Иванько, Бегунько, Лещенко. У них, блядей, не поймешь по фамилии, мужик это или баба. А значит, стрему меньше.
    Но иногда случаются накладки. Пишет некто фамилию больного - Клочко. Рука у него срывается и вместо Клочко получается Клочкед! Вот и погоняло.
    С торчками, вообще, частенько хохмы происходят. Напишет кто-нибудь так, для прикола: больной Эпхман. А терку берут и отоваривают! В следующий раз наркоша совсем наглеет и появляется больной Перви'тин. А за Первитина торчка и берут в менты. Не наглей!
    С врачами тоже на все так просто. К примеру, во врачиху Машину Коленику Ввеновну никто не поверит. Зато если на терке стоит печать врача Семаря-Здрахаря, ее почему-то берут.
    Неисповедимы терочные пути! Неисповедим Великий Джефой Путь!
    Или так иногда бывает, скажет кто-то: "На, вот, настоечку!" А второму возьмись и приглючься: "Навотно Стоечко." Кто такой Навотно Стоечко? Врач. Он эфедрин выписывает. Причем всем подряд. Да и сам не против его употребить.
    Прозвучит: "Скидай костюмчик." А получится Седайко Стюмчек.
    Правда, некоторые врачи бывают совершенно глюкие, непонятно откуда пришедшие. Вот Шантор Червиц. Как он появился? Загадка. Или Чевеид Снатайко. Тоже таинственная личность. Блим Кололей. При этом имени проскакивают какие-то ассоциации, но что конкретно? Не понять.
    Но всех этих врачей объединяет одна страсть. Очень они любят психостимуляторы. И выписывать, и потреблять. Понравится какому-нибудь безымянному торчку врач, вот он с ним и сотрудничает. Учится его подпись ставить, отождествляется с ним. Так и выходит, был врач, стал торчок.
    А потом, по мере накопления подвигов, им звания присваивают. "Почетный астматик Советского Союза", "Заслуженный Астматик Советского Союза". Или такие: "Дважды шировой, почетный больной города Москвы и его каличных, орденоносец трех степеней "Золотого Баяна", герой ширяльного труда Семарь-Здрахарь". После такого представления у торчков-пионеров крышняк слетает и они послушно бегут по драгам.
    А Семарь-Здрахарь сидит на своей хате и ждет: не привалит ли еще какая глюка с именем?

    В тот год Седайко Стюмчек и Чевеид Снатайко устроились работать. Они долго выбирали себе должность по вкусу и наконец им подвернулись места лаборантов.
    Институт был учебный, а кафедра химической. И торчекозники надеялись разжиться среди завалов реактивов чем-нибудь для них пользительным.
    Но, при детальном рассмотрении, никаких эфедринов, первитинов и фенаминов среди химикатов не нашлось, за исключением уксуса и марганцовки. А Седайко Стюмчек и Чевеид Снатайко были как раз заядлыми мулечниками, ибо винта варить пока не умели.
    И потянулись занудные трудовые будни, которые каждый из них сдабривал несколькими кубами мульки.
    Вот как это происходило.
    В те годы фабричный эфедрин был благополучно проширян армией марцифальщиков. Без вытерки его стало не достать, да и то лишь в терочно-бодяжных отделах каличных.
    И с утреца, до захода на работу, Седайко Стюмчек шел в пару ближайших драг и заказывал 20 по 3. Это значило, что к обеду добросовестные аптекари должны будут для него забодяжить двадцать кубов трехпроцентного эфедрина.
    Достоинство мульки в том, что с нее практически не кумарит. Ее нужно было ширять сотнями кубов прежде чем торчок на мульке мог просечь какие-то некайфы, типа дрожи в руках, слабости в ногах и зацикленности в мозгах, которые отказывались работать в другую сторону, нежели добывание эфедрина.
    Еще одним недостатком мульки было то, что она частенько выходила перекисленной и палила веняки. Но ее подшкурное попадание не было таким болезненным, как у пришедшего ей на смену винта.
    Существовала еще народная мулечная игра в догонялки. Чем больше широкезник мазался мулькой, тем больше ее было надо. И догоняться зачастую приходилось каждый час. Это при мазовом раскладе. Впрочем, если запасы кончались, можно было спокойно обойтись и без ширева. Некоторое время.
    Но Седайко Стюмчику и Чевеиду Снатайко этого не хотелось.
    Поставив тупым студакам лабу, они курили в сортире, предвкушая послеобеденный поход по каличным. Хотя нет, вместообеденный, ибо какой может быть обед под мулькой?
    С трудом дождавшись перерыва, торчки срывались и бежали отоваривать квитки на джеф. Вернувшись с добычей, они забирались в каптерку Чевеида Снатайко. Там были подходящие условия для варки марцифали.
    Вылив сорок кубов в бодяжный стаканчик, Чевеид Снатайко ставил его на магнитную мешалку и устанавливал на ней температуру в сорок цельсиев. Дождавшись, когда на поверхности раствора появится стабильная воронка, в него добавлялось расчетное количество одно-молярной уксусной кислоты.
    Седайко Стюмчек в это время отмерял на аналитических весах необходимое для реакции количество кристаллического перманганата калия одноводного. Засыпав и его, торчки некоторое время вдумчиво и пытливо наблюдали за коричневением смеси, пока не наступала пора готовить фильтрующую установку.
    Они, конечно, за долгий мулечный стаж, научились крутить петухов и забивать метлы, но само наличие химической посуды провоцировало их не максимально полное ее использование.
    Вырезав фильтр-бумажку под размер воронки Бюхнера и смочив ее дистиллятом, они водружали это не колбу Бунзена, на носик которой уже был надет шланг, присоединенный к водоструйному насосу. К этому моменту марганцовка должна была полностью прореагировать и можно было получать ширяльную жидкость.
    Чтобы бодяга не попала в чистяк, они сперва включали водоструйку и лишь когда фильтр намертво присасывался к донышку воронки Бюхнера, наливали в нее мульку.
    Сразу же в колбу начинал поступать раствор. Чевеид Снатайко и Седайко Стюмчек заворожено следили сперва за струйкой, потом за каплями и, лишь когда бодяга в воронке была уже совершенно сухой, прекращали процесс фильтрации.
    Готовую мульку переливали в термостойкую стакашку и, если было время и настроение, упаривали на той же магнитной мешалке раза в два, а то и три. Если же настроения не было, мулькой заряжались десятикубовые Ширяновские баяны.
    Мазаться в каптерке было стремновато, мог зайти кто-нибудь из препов. Поэтому ширяльными местами были избраны чердак и сортир.
    Ублаготворившись, Седайко Стюмчек и Чевеид Снатайко шли работать. Они доходчиво втолковывали безмозглым студакам основы химии и ждали конца рабочего дня.
    Приведя помещения в порядок для следующего дня, они опять встречались и, вмазавшись остатками мульки, разбредались по драгам, пытаясь закинуть в них терки для завтрашней ширки.
    Они проработали так около года, и ушли в один день, захватив с собой остатки марганцовокислого калия, магнитные мешалки и фильтровальные установки, так как очень уж сильно к ним привязались.

    Однажды Семарь-Здрахарь собрался сварить винта. А бензина не было, и как тягу он взял толуол.
    Винт получился клевый. Приход долгий, таска мягкая. А на следующий день вся спина и руки Семаря-Здрахаря покрылись большими красными прыщами. Которые, к тому же, еще жутко чесались.
    Семарь-Здрахарь разодрал себе все руки и спину, куда смог дотянуться. А потом он сварил винт на бензине и все прыщи пропали.
    Такая вот мистика.

Музей Низшего Пилотажа