Милый мой Рено!
С чего начать? Я в отчаяньи.
Ветер спутал мне карты, однако же я смог их поднять, собрать вместе, разложить и прочесть заново. Но что предпринять, когда в душе царит нескончаемый хаос? Мысли, одна яснее другой, налетают друг на друга и грызутся между собою, как дикие звери. Бессвязные потоки бушуют в мозгу, вырывая с корнем любое мало-мальски здравое суждение. Если это стихия, то имя ей --- суеверие. О, как мне недостает твоей мудрой одержимости, твоей спокойной насмешки!
Я начну с твоего письма. Оно мною утрачено. Обстоятельства? Черт унес в мешке обстоятельства, зеленый ангел с горячим крылом. Я мог бы рассчитывать на свою память, которая никогда прежде не подводила меня. Но за прошедшие несколько дней многое изменилось, и теперь я лучше помню то, чего не было. Скажи, упоминал ли ты в твоем письме мертвые камни, которые дышат огнем, или кулинарное искусство, пробуждающее их ото сна? Наемных убийц Его Величества, торгующих поддельными рукописями? Пронзительный взгляд безголосой морской птицы, смертельный, как разряд электричества? Огромную статую женщины, глыбу отшлифованного гранита, чья излюбленная забава --- топить на мелководье беспомощных, полусонных от страха насекомых о двух ногах?
Сны, писанные молоком пегой свиньи по белой бумаге. Карты, за которыми гоняется ветер, чтобы поддержать меня в ненасытной борьбе с чужими видениями. Мой рассудок съеден до основания, его нежный скелет щекочет дьяволу брюхо. Рено, мой ехидный, мой верный Рено, чего бы я не дал за пару здоровых ног! Излечить мозги --- нечего и надеяться.
Но вот, я подумал о тебе, и, пожалуй, стало полегче. Жаль твоего драгоценного времени, ведь ты-то занят истинным делом. А я, если повезет, еще послужу тебе, хоть бы и косвенно: за неимением лучшего, хитроумный мендей сумеет взвесить золото на неисправных весах.
Итак, я не умею тебе рассказать, что произошло с твоим превосходным посланием. Оно похищено, вероятно. Пропало бесследно, вернее --- исчезли буквы с листа.
Рено, не сердись, не смейся и верь мне, ведь я прекрасно изучил твои пристрастия. К тому же, я давно не пью ничего крепче клюквенной воды, хоть она и бродит слегка у моей бережливой хозяюшки. Ты пишешь по атласной бумаге, 33-й номер, с печатью Тубеля. Я когда-то порвал с девицей Шантоль, обнаружив у нее в шкатулке этот превосходный образчик академической мануфактуры, кой-как сложенный вчетверо, со следами губной помады. Мне было тем более досадно, что та шкатулка была --- мой подарок, я ее выменял у старьевщика. Ты, вероятно, не догадывался, а теперь и вовсе забыл.
Так вот что: бумага осталась лежать на столе, а буквы сбежали! Я, с помощью хозяюшки, совершал утренний моцион. Вечером накануне я, конечно же, прочел твое письмо не раз и не два, и спать ложился с мыслью обдумать неясные мне места в твоей истории. Я хотел просить твоих комментариев. Я составил у себя в голове короткий список недостающих ингредиентов --- ведь ты прилагал к письму рецепт, или я ошибаюсь?
После прогулки (в одной руке трость, другую держит хозяюшка) я, вот именно чувствуя под собою обе ноги при каждом шаге, поднялся к себе и сразу же побрел к столу. Я потянулся к стопке бумаги и... Рено, я держал в руках пустые листы. Впрочем, не совсем. Ты пишешь, нагнувшись над столом, и левой рукой, у полей, придерживаешь бумагу. Когда ты увлекаешься, перо задевает пальцы, а от них характерный след переводится на страницу.
Следы остались. Еще осталась помарка в виде дуги на третьем листе и жирная точка, какую ты ставишь в конце росписи. Все это означало, что "крокодиловой слезы", исчезающих чернил, ты не использовал. Я, может быть, болен, но еще не сошел с ума. Я не верю в средневековых волшебников. И довольно об этом.
У тебя, конечно, осталась копия. Я не прошу тебя мне ее переслать, или сделать мне новую. Меня окружают странные вещи, самый воздух вокруг непрочен. Я боюсь за сохранность чужого труда.
Но ты сделай вот что, и да простит меня бог за то, что я на старости лет набиваюсь к другу в советчики. Собери вместе наши письма, считая с твоего первого послания о Германиусе, пронумеруй листы и держи в надежном ящике. Если со мной что-нибудь случится, отдай их в переплет и помести среди твоих общедоступных рукописей. Может статься, у тебя возникнет нужда в свидетеле.
Прости меня снова, Рено, но изложение безумных событий прошедшего дня утомило меня сверх всяческой меры. Я намеревался, несмотря ни на что, рассказать тебе о некоторых небезынтересных моих наблюдениях, послать тебе диаграмму верного чтения зеленой колоды (я составил ее на днях, опираясь на замечательные труды нашего дорогого учителя и, между прочим, на одну работенку твоего престранного знакомца Германиуса), наконец, просто посетовать на превратности утекающей жизни. Увы, не теперь: перо выпадает из рук.
Об одном все же спрошу: случалось ли тебе сталкиваться с атмосферными явлениями, заставляющими одно созвездие сверкать ярче всех прочих, как бы приближая его при полном сохранении отчетливой видимости? Сейчас, когда я пишу эти строки, Рыбы глядят на меня сквозь Каменное Окно, столпившись у моего --- и так пристально, что я, кажется, различаю круглые, расставленные зрачки.
Такая воздушная линза, если только теплые течения не разрушат ее днем, при свете солнца способна выжечь дотла целый город.
Твой не менее, чем всегда
А.М.
