Как это было...
Послушай, товарищ,
Не темни, не балагань сдуру,
Оставь в покое свой слюнявый окурок,
Подыми на меня лживые зенки ---
Как это было?
В таком-то году,
В таком-то, тридцать-таком-то,
Мать-твою-так, да эдак еще, да в каком же еще,
Да как тебя,
Как тебе еще объяснить, дурья твоя башка?
Время было не то, трудное время...
Посмотри на меня.
Можно, можно понять друг друга,
Можно тридцать лет кряду стоять, не двигаясь с места,
Идти, не разбирая дороги, не поднимая глаз,
Играть по-английски: на дудке, на фаготе,
На контрабасе,
В шапку ссыпать монеты.
Полно, полно, приятель...
Не спеши, не кричи, не махай руками, я слышу,
Я не слушаю, правда, я лучше прочту это в книге
(Вранье --- кто теперь читает книги!),
Я прочту, как напрасно мы жили и жили,
Как мы отстали от века.
Или ты почитай мне вслух.
И можно спуститься в подвал,
Раскрыть мешки, если мешки еще держат в подвалах,
Посмотреть с этого боку --- вроде гнилой картофель,
А так --- бриллианты,
И в руку возьмешь: так картофель, а так бриллианты,
Скользко, не удержать.
А в подвалах живут огромные крысы
С замечательным аппетитом.
Они не едят ни картошки, ни бриллиантов,
Они ждут, притаившись между мешками:
Не придет ли какой дурак.
Один человек надел сапоги,
Напридумывал всякого пороху,
Отдал книги восстановителям редких металлов
И спустился в подвал.
Он ходил в сапогах и днем, и ночью
С фонарем, но фонарь погас.
Содержимым мешков, как гнилым, так и блестящим,
С прораставшей на нем культурой,
Он зане пренебрег.
Под ногами, бог весть на какие сутки,
Он нашел обломки большого сердца.
Говорят, он подумал, что инструменты
Хранятся в подвалах, а ржавчина их не съест.
Один человек питался крысами из подвала,
Он готовил стальные пружины,
Он точил и клеил детали,
И работа спорилась, а солнце незаметно выбегало наверх
Точь-в-точь по календарю.
Понемногу в фундаментах дома прорастал механический демон,
Гордый робот ночных карманов,
Черный бог подземных трудов,
Так что в один прекрасный день,
Совершенно неотличимый от ночи,
Человек устал и умер во сне,
Полагая свой долг исполненным с честью.
А светила снаружи --- прости уж, товарищ,
Ведь они пищали, как в мышеловке,
Но у них расписание, так что они не смей его нарушать,
Кроме случайных небесных тел.
1992,1998.
...Иглокожие люди без стука
Заходили в мой дом, и казалось
Стыдно: жалость, небесная мука,
На ладони кусочки стекла.
Вот как люди ко мне подходили,
"Наше вам, наше вам," --- говорили,
И ежиное племя плодили,
И пустого не стало угла.
А сквозь стекла и трещины в крыше
Придвигается небо поближе,
Сотни рук, и колец золоченых,
Голоса запрещенных комет.
Яд-тоска обезьяньего блуда,
Пьяный морок вестей ниоткуда,
Бык печеный и конь холощеный,
То-не-знай-что выходит на свет.
Я спрошу, ведь на сердце не тяжко:
Что за притча с тобой, побродяжка,
Что стоишь, и смеешься, и плачешь,
Надоть-статься, тебя ли не бьют?..
Отодвинется, глянет с опаской:
Мол, потешить не правдой, а сказкой
Мы хотели; все было иначе,
Было все, но не здесь, но не тут...
Птичий гвалт, высота колоколен,
Зодиаков над нами не волен
Жадный сход у кремлевских окраин,
Южный Крест, опрокинутый флаг,
Под стопой задрожали надгробья ---
Пешеходка с холодною кровью
Проходя, засмеется: "Хозяин!" ---
И поднимет глаза вурдалак.
Темным вечером мимо ночлежки
Вдруг подует прохладою вешней
И косая, кривая, навыезд
Из обломков телега встает.
И луна пучеглазой красоткой,
Раздразнясь лебединой походкой,
Оголяет --- глаза, мол, не выест ---
Весь в свищах зоревой небосвод.
А наутро крестятся в испуге
Возле стекол, дрожа от натуги,
От кошмаров, от немощи праздной,
От бесовского в ночь озорства
На авось уцелевшие люди.
И лежит одиноко на блюде,
Распевая куплет безобразный,
Перевернутая голова.
Что' наш дом --- деревянные дрожки,
Цок-цок-цок сапожком понемножку
Об подковы кирпичная кладка,
Ванька с козел слезает и ест:
Нет дороги, не будет, и славно,
И лошадка пасется исправно,
Палка к палке, пригожа лошадка ---
На распутье поваленный крест.
Соль, к асфальту приложена, тает,
И вот-вот до Китая достанет,
Разгоревшись от маленькой искры,
Wall of fire, большая стена.
Пишет мальчик, гори, дескать, ярче,
А она не умеет иначе...
И не в срок обернувшись на выстрел,
Толстый Будда затих у окна.
1993,1998.
Холодное небо, дымится вода,
Проносятся звезды, железная снасть:
"Проснитесь, проснитесь!" --- так будет всегда,
До нового света, диковинный князь.
"Проснитесь, проснитесь!" --- неслышные вам,
Проносятся трели невидимых труб,
И крыльев прозрачных ночной караван,
И слово, родное для тысячи губ.
Мы входим, высокие кубки звенят,
Уборы сверкают, как горная соль,
Но тихие гости печально глядят
И бледен, как мертвая птица, король.
Скажи, Ланчелот, чем окончился бой,
Кого нынче смерть поджидает у врат?
Гиневра, ты дивно прекрасна собой,
Зачем ты отводишь невидимый взгляд?
--- Мы воины духа, и кровь, что вода...
--- Как белый корабль, наш сверкающий дом..
.
Но в черную пыль расползлись невода,
Но мачты источены тяжким трудом.
Двенадцать столетий --- как камень, в ничто,
Сквозь яростный строй среброструнных баллад,
К груди прижимая прелестный фантом,
Ты видишь последний свой сон, Галаад.
...Но вышел король --- тишина, тишина,
Тяжелый бокал отнимая от губ,
Он просит, чтоб рыцари пили до дна
Под звонкую трель несмолкающих труб.
И лютня забытую песнь начала,
И на сеновале настилы скрипят,
И призрак Гиневры у края стола
Бросает гостям ослепительный взгляд.
1996
Это было ночами, вечерами густыми,
Вечерами пустыми, только хвоя да лед,
Ах сестрица! твердится твое дачное имя,
Да гортанное Завтра подступает вразлет.
Мы встречались случайно, мимо глаз на бульваре,
Год за годом скользящей лебединой тропой,
Но в перчатке ладонью по ночной киновари
Чернооблачной твердью разминулись с тобой.
Помнишь дом безоконный, стекла, мусорный праздник,
Да по балкам негодным, на втором этаже,
Там над жалобной крышей жидовенок проказник ---
Отдавай мое сердце! --- в небо скачет уже.
Только память на чудо, непокойные будни,
Тень троллейбуса в красном предзакатном огне,
Держит сердце под крышкой на фарфоровом блюде:
Покатаешь --- увидишь всю Россию на дне.
И на дне ей лежать, и гореть голубиным,
На торфу спят соседи, а души не трави,
Разбудили медведя с воспитаньем глубинным,
С удивленьем звериным, с ожиданьем в крови.
А последняя встреча обернулась насмешкой:
Ни привет, ни прощанье, словно сумерки --- ночь.
К нам Москва, как монета, только решкой да решкой,
Хоть волшбою цыганской к пояску приторочь.
Ты жива ли? послушай, напиши мне полслова,
По-другому, ты знаешь, мне тебя не найти:
Где теперь твой священник, отходили больного?
Что твой муж? как живется на Москве? погоди,
Это было ночами, вечерами густыми,
На высоких, на шпильках, каблучком по следам,
Над фабричной трубою проводами застыли
Одинокие тени, незаметные нам,
И по звездной цепи, с неизвестным исходом
Оскользаются топкой лебединой тропой...
На лету оборвавшись, склоняются к водам
С надоевшей, смертельной своей ворожбой.
1990,1999
Ночь темна, и шевелится время едва.
Неразумных людей повторяя слова,
Расскажи мне о Городе Мира.
Звон стакана о блюдце, расколот гранит...
Издалека невидимый свет к нам спешит,
Чуть заметно дрожанье эфира.
Тридцать тысяч веков продолжается сон.
Странным вирусом малых планет поражен,
Так расшатан остов мирозданья.
Отстоявшись в озерах, спадает вода,
Голубая, как кровь наших жил, господа,
И уходит --- вы знаете сами, куда,
На слова не хватает дыханья.
Мимо башен... часов оглушительный вой ---
Посмотри: мы обмануты этой травой,
Или взяли рецепт у пройдохи?
Вот, окликнем двоих, что идут сквозь туман
К нам навстречу... но старший чудовищно пьян,
Мальчик, тесно прижавшись, нащупал карман:
На любовь там последние крохи.
То трущоба, то многоэтажный на вид,
То ли дом, то ли каменный город стоит,
Здесь раскрытая дверь нам добра не сулит:
Все замки переломаны ветром.
В опустевших глазах --- человеческий взгляд
Проигравшего в кости, и стулья скрипят,
Из щелей прежде времени слышится смрад
И подходят с ножом незаметно.
Гаснут свечи, в ушах подозрительный звон,
Но поднимемся выше, и нам уж смешон
Жадный визг перепончатокрылых ---
Там, в мансардах, горит электрический свет,
И гудят потолки, и спасения нет:
На невинный вопрос ты получишь ответ
Умолчанья, космической силы.
Что сильней --- бесконечность, мгновенный испуг?
Чешуя или крылья пробьются из рук ---
Стой, смотри, как секунды гуляют вокруг,
Как убитого тащат по крыше:
Это время попало в немыслимый плен...
Чем здесь занят безумный? --- он ждет перемен!
Странный ветер и нас поднимает с колен,
Кости в руки, и ставки все выше.
Прокаженные пляшут, и плачут навзрыд
Неподвижные статуи с каменных плит,
И жестокое эхо о камни стучит,
Разрушая кирпичную кладку.
С ним зараза сквозь щели проникнет в дома,
Круг часов обитателей сводит с ума,
И, спускаясь, Сестра из Дамаска сама
У порога решает загадку.
... За столом, наливая друг другу вина,
Не обмолвимся словом: на что нам дана
Ядовитая пригубь прогорклого дна,
На ладонях шершавая пена?
Что ж, пускай от стыда не поднять головы,
Мы прощаемся и переходим на "вы"
И навстречу недавнему солнцу, увы,
Спотыкаясь, шагаем степенно.
1994-96.
Я вышел в поле, и дух беспутный
Ночью увлек меня с тропы.
Церковь, река --- очертанья смутны,
Дерево, вставшее на дыбы...
В воду чуть-чуть не оступился,
Скользкие бревна, внезапный взгляд ---
Кто-то, мелькнув, в тумане скрылся,
К заводи темной жуки летят.
Прима, за ней вступает втора,
Музыкой томной пьяня, дразня...
Память, и живы ее укоры
Тесной толпою вокруг меня.
Кто я такой? в суете столетий
Стыд позабывши, как я смог,
Стольких событий немой свидетель,
К милой земле не вернуться в срок?
Знаю, я слишком спешил родиться...
Маятник книзу, скрежет и стон,
Кружится в небе большая птица,
Отблеск и тени со всех сторон.
Холодно, звезды летят бесшумно,
Камнем на землю уронишь взор:
Здесь одиночества вскрик безумный
Тяжбится, с эхом вступая в спор.
Ниже слагают к скрипке скрипку
Лешие дети и старики,
Мечутся в воздухе рябью зыбкой
Их путеводные огоньки.
Сердце горячей стыдной кровью
Полно сверх меры, и проку нет ---
В тесном кругу чужих сословий
За прожитое держать ответ.
...Духом беспутным озадачен,
К утру я вышел на тропу.
Где-то под небом кукушка плачет,
Криком кричит по мою судьбу.
(Горячего сердца надсада,
Томленье тревожного слова
Стоят, удостоившись взгляда,
И в землю срываются снова.
И кажется, что' нам, дворовым,
Привыкшим ловить чаевые,
С плеча подхватить, как обнову,
Монетное медное имя?)
1989,1997