Сказка про Горчева и Советскую Власть
Кроме Горчева (потому что он гений), посвящается еще
Юдику Шерману, потому что он, гений, все это придумал,
также всем, кто любит Советскую Власть, всем, кто не
любит Советскую Власть (потому что казлы), всем, кого
я люблю, потому что они прекрасные дамы и девушки или
несмотря на то что казлы. Я не помню, как правильно:
вонючие казлы или ебаные казлы, где-то ошибка здесь.

В одном доме по улице Пятницкая жила-была Советская
Власть. И даже не в доме, потому что одного дома ей
было мало, и не на улице, потому что велика она была
для улицы -- она занимала целый город, и еще один, и
еще, она простиралась от самого Балтийского моря до
другого моря, ни капельки не Балтийского, и будь
она хоть чуточку больше, можно было бы сказать, что
у нее не было берегов.

В соседнем доме по улице вовсе не Пятницкая, потому
что это было совсем в другом городе, жил мальчик по
имени Горчев, не такой большой, но и не слишком
маленький. Он уже умел читать и считать и знал,
что у девочек бывает Пизда. Однажды он пришел в
детский сад. Воспитательница поздоровалась с ним и
с другими мальчиками и девочками и ушла пить водку
с дядей без усов. Мальчики и девочки обрадовались и
разбежались в туалет по своим делам. Горчев остался
один, огляделся кругом и вдруг почувствовал на себе
чей-то взгляд. А надо вам сказать, что Советская
Власть никогда не оставляла детей без присмотра.
Вот и сейчас, когда Горчев остался один, на него
смотрела Советская Власть.
-- Ты кто? -- спросил ее Горчев, делая вид, что
нисколько не испугался.
-- Я твоя Советская Власть.
Горчев присмотрелся внимательнее и увидел, что
Советская Власть вся красная.
-- Советская Власть, -- спросил Горчев, -- почему
ты такая красная?
-- Потому, что красный -- это цвет радости, -- серьезно
отвечала Советская Власть, глядя ему в глаза, -- потому,
что солнце на небе красное и месяц на небе красный. Красна
роза, которую ты подаришь своей любимой, когда вырастешь.
Красна гвоздика. Красный -- самый лучший цвет на Земле.

Потом Советская Власть попрощалась с Горчевым и сказала,
чтобы он шел к другим мальчикам и девочкам, а она будет
за всеми присматривать. Прошел год и еще год, а может
быть, и еще один. Горчев больше не встречался с Советской
Властью, а про тот случай совсем забыл.

А Советская Власть тем временем все простиралась от
Балтийского моря до другого, ни капельки не Балтийского.
Она не забыла про Горчева, потому что она никогда не
оставляла детей без присмотра. И вот однажды, когда
Горчев учился в школе, он повстречал ее еще раз.
-- Кто ты? -- спросил он грубо, сплевывая слюну.
-- Разве ты забыл меня, Горчев? Я твоя Советская
Власть.
-- Советская Власть? -- удивился Горчев. -- Ха!
А почему ты такая красная?
-- Потому, что красный -- это цвет пламени. Потому,
что красный -- это цвет ярости. Красна кровь, которую
ты прольешь за Правое Дело, когда вырастешь. Но красна
и кровь врага. Красный -- самый лучший цвет на Земле.

Потом Советская Власть попрощалась с Горчевым и сказала,
чтобы он шел в класс, а она будет за ним присматривать.
Прошло много лет; Горчев столкнулся с Советской Властью
несколько раз со спины и увидел ее большой красный зад.
Горчев вырос, научился еще лучше читать и считать, еще
больше узнал о девочках, научился ругаться матом и пить
алкогольный напиток, водку, пиво, спирт, одеколон и лосьон
"Розовая Вода". Праздники Горчев ходил праздновать к
одному хорошему человеку, который ставил перед ним на
стол миску салата-оливье. Горели свечи. Дымилось
шампанское. Горчев доедал миску салата-оливье и просил
еще. Человек разводил руками:
-- Прости, дружище, но больше нет!
-- Но ведь было! -- плакал Горчев. -- Я помню, что было!
-- Было, -- соглашался человек, горько улыбаясь, -- все
было. Все отняла Советская Власть.
И Горчев плакал, искал глазами Советскую Власть, а когда
нашел, то сказал, куда ей идти. И добавил, что он будто
бы присматривал за ее мамой, присматривал и за ней, и за
ее красным задом, и всегда будет присматривать впредь.
Но это была неправда, Горчев сказал ее сгоряча.

Один раз сказал -- ничего не сделалось. Другой раз сказал --
пошевелился мир. Третий раз сказал -- Балтийское море
вышло из берегов и плеснуло ему в глаза. Горчев испугался,
упал в обморок и стал лежать. А когда он очнулся -- встал и
увидал, что Советской Власти больше нет. Не простирается
она от Балтийского моря, не простирается и до ни капельки
не Балтийского. Исчезла она из города, и из еще города, и
из всех городов. Не стало ее и на улице Пятницкой. И только
в маленьком домике, который Советская Власть отняла когда-то
у одного купца, только в маленькой церкви, которая стояла
напротив этого домика, иногда встречали ее следы. И слышали
вздохи, стоны и очень докучливый звон цепей. "Сами виноваты, --
сказала милиция, когда ее вызвали, чтобы утихомирить этот
звон, -- нечего было терять."

И с тех пор каждый вечер на Седьмое Ноября, когда гаснут
фонари, и все улицы тонут в призрачном свете красной луны,
когда не просвистит филин, не провизжит сирена, не гаркнет
старушка уподъездная на прохожего, не крикнет петух, потому
что съели того петуха, в такой страшный и темный вечер
ровно один раз в году собираются вместе Горчев, совсем
взрослый, и тот хороший человек, и многие другие хорошие
люди, прекрасно умеющие пить водку, давно забросившие
читать и считать, позабывшие, что у девочек бывает Пизда,
берутся за руки и заклинают, и плачут, и стонут: "Советская
Власть! Советская Власть! Отдай нам салат-оливье!" Но
Советская Власть только стонет и вздыхает в ответ, разве
покажет мельком свой красный зад, и печально звучит издалека
звон цепей. И заходит луна, и тьма опрокидывается на
людей, как большой гулкий таз, и красный свет уползает за
его ржавые края, и в черном-черном городе, на черной-черной
улице, в черном-черном доме Горчев и его друзья остаются одни.


А если я, ничтожное говно, еще хоть раз вылезу в дневники,
пока мы с Калединым не закончим роман, наступите на меня
и размажьте в лепешку. Плюньте мне в рожу. Отрежьте все.
Так и скажите: "Иди нахуй, ничтожное говно: работай.
Завершай с Калединым свой роман."

Незавершенный роман (говно).