Расстрел Колчака
Приехала.
parf заебали родственники, поэтому
она очень ответственная. Отвезла Машку и ваш. пок.
в Орехово-Борисово, по дороге среди прочего сообщила, что
Ленин испортился, а Гущин болен. Печальные новости.
Переводила про Гигантские Вихри в Галактиках (Циклоны и
Антициклоны), Обозрение в Космический Журнал, с Русского
Языка на какой-то еще. Машка купалась в ванной и ходила
ногами.
Думала расспросить родителей о том, как они были маленькими,
но не пришлось -- то есть, что-то они вспоминали (отец; мама
говорила мало), но я не знаю, как упаковать это в жанр.
Журнал "Барсук", видимо, поживет без мемуаров пока. Соберу,
тем не менее, то есть постараюсь собрать, все без системы,
по памяти, без никакого концепта тоже и по возможности не
меняя слов. Ниже следует. Претензии не принимаются, типа
неохота, не читайте, никто вас не звал.
Расстрел Колчака(отцу рассказывал дед, несколько раз и со значением)
Имел место в г. Иркутске зимой 1920 года.
Дед видел, как адм. Колчака вели на расстрел, из
окна гимназии (отец помнит название, я забыла).
Адмирал шел, заложив руки за спину, и курил трубку.
Следом за ним двое волокли его
помощника (?),
который плакал, цеплялся за них, пытаясь целовать им
сапоги, и выкрикивал: "По недоразумению, братцы, по
недоразумению!" Адмирал один раз вынул трубку изо
рта, чтобы сказать: "Перед кем унижаешься, сволочь?" --
дальше шел молча, куря трубку, заложив руки назад.
Дед (большевик с ранних лет; правда, в гимназии он был
левым эсером -- все соученики разбились по партиям,
на уроки носили шашку, у кого-то было и огнестрельное)
рассказывал отцу про Колчака, что тот будто бы выслужился
из самой простой семьи (но он на самом деле сын офицера-
артиллериста, и даже ученый; основал (вроде бы, хотя и
это странно) Иркутский Университет); что в 1905 году,
когда матросы срывали с офицеров знаки отличия и
отбирали именное оружие, приступили с этим и к Колчаку,
он же вынул шашку и бросил ее в море со словами: "Не
вы мне ее дарили, не вам и снимать." Шашка будто бы
была именная, подарок государя императора. "Ты ведь
знаешь, почему Колчака расстреляли? Был приказ --
чехи уже шли, боялись, что они его освободят." Это
не очень понятно; чехи именно держали адм. под стражей
и выдали большевикам, кажется.
Приводы в ГПУ/НКВД"Отца (деда то есть Максима Ефимовича) арестовывали много раз.
Всякий раз его спасало... ну, как тебе сказать? В 37 году он
пошел посмотреть на процесс. Ну просто, он не понимал, что за
такая фигня, он служил вместе с человеком, знал его хорошо, а
тут черт-те что, такие обвинения, непонятно. И он идет мимо,
уже у входа в коридоре видит, как стоят через каждые несколько
шагов одинаково одетые, двое рядом мигнули друг другу, взяли
его, уже подошел мотоцикл, и привезли его на Лубянку. (На
мой вопрос) Ну, не понимаешь, что ли? Суды у нас открытые.
У нас же все тогда были открытые суды. Но туда пускали только
по списку. А он пошел безо всякого списка, конечно, на открытый
суд, хотел посмотреть. Его привезли и держали сутки.
Сказали ему: "Ну, что вы тут? Вот, ваша жена уже отказалась
от вас. Говорит, что не знает такого." (Бабушка отнюдь не
отказывалась.) А он им отвечает: "Вот женщины! Еще с утра
уходил, все было нормально, а теперь пожалуйста, знать не хочет.
А у вас, наверное, другая жена." Там не нашлись, что отвечать.
Отпустили.
Еще раньше, когда он служил кавалерийским врачом, его послали
делать санинспекцию в некий полк. Сортиры были грязные, как
в холерную эпидемию. Отец (дед М. Е.) спросил полковника:
"Что, ваши ребята хорошо стреляют?" -- "Да! Выбивают [столько-то
из стольких-то, на таких-то шагах]" -- "А что же в такую
большую дырку не могут попасть?" Полковник стукнул, отца
взяли, ты, мол, мерзавец, что ты позоришь армию? Но и в тот
раз обошлось.
В 28 году вызвали просто так. Сидит малый на столе, болтает
ногами, поигрывает плеткой (именно плеткой). "Ну, Максим
Ефимович, как вы относитесь к нашей организации?" -- "По
соотношению сил, -- дед возражает, -- естественнее спросить
как ко мне относится ваша организация." -- "Ну, -- тот
смеется, -- это другой вопрос. А вот как вы смотрели бы
на то, чтобы помогать нам?" -- "Чем же помогать?" -- "Нам
нужно знать, какое настроение в армии и среди ваших коллег,
какие бывают разговоры..." -- "Если я узнаю о том, что
готовится контрреволюционный заговор, -- обещает дед, --
непременно вам сообщу." -- "Ну, об этом, пожалуй, мы будем
знать раньше..." -- тот усмехается. С этим дед согласился,
а на "предложение" отвечал, что-де человек он старомодный,
обучался в гимназии и совсем не способен к таким вещам.
Отпустили его, и ничего ему не было, а вот четыре года спустя
(по его оценкам), напротив, расстреливали за отказ.
[История деда о том, как он оказался пятым евреем в роте;
первое, что увидел -- четыре запарширвевшие лошади среди
всех здоровых и чищеных; задумался об истоках антисемитизма;
ухаживал за лошадью вдвойне аккуратно, хоть и стоило трудов
при его рассеянности; граненая глиняная кружка человека-в-юрте
-- это все о службе в кавалерии. Надо расспросить отца,
помнит ли.]
Записать еще: разбитая ваза -- девочка, дохлая крыса, жидовская
морда; научение бить по роже за слово "жид"; госпиталь для
тяжелораненых в Свердловске -- какао-порошок; пионерский
лагерь, побег, мальчик я неважный. Из взрослых историй:
как отец навещал аспиранта Колю Г. в ракетных войсках;
много других.