21 июня 41 года; какао-порошок
"Жили так: в трехкомнатной квартире три семьи.
Бабушка жила в ванной. Но это только называлось --
ванная комната, ванны там не было. Воды горячей
или какой там ведь не было все равно. Был кафель,
там же стояла керосинка, где мы себе готовили, потому
что на кухне мы не имели права готовить, раз уже
занимали ванну. Было одно место за столом, где
мог есть один человек, там сидели по очереди." --
Сколько так жили?" (это я спрашиваю) -- "А сколько
я себя помню. До 52 года, пока жили в Москве; потом
уехали в Алма-Ату."
"Самое сильное впечатление -- собака. Мне было года
четыре или меньше, я шел по улице и увидел раздавленную
собаку. Перед ней стояла машина, полугрузовая, с тупым
носом, которая, как я понимал, ее и задавила. Мне было
страшно жалко эту собаку, что она мертвая и не может
двигаться. Машина воспринималась как тупое орудие
убийство. Потом я все время об этом думал, и задавал
матери вопросы. Позднее уже она рассказывала, как я
ее спрашивал:
-- А лесли тламвай пелеледет, то тё будет?
-- Раздавит трамвай, -- мне отвечали.
Думал; долго думал. Потом:
-- А лесли автобус пелеледет, то тё будет?
-- Раздавит автобус.
Снова долгая пауза.
-- А лесли тлалебус пелеледет, то тё будет?
-- Раздавит троллейбус.
[...]"
Сначала сказал: "Отец (дед М. Е.) меня драл всего два
раза. И всякий раз за дело." Потом стал считать, и
оказалось больше.
Первые два раза. В 41 году дед несколько раз выезжал на
войну, и всякий раз не добирался до места, потому что места
не оказывалось (т. е. уже разбомбили). Будучи обязательным
человеком, очень переживал. Через какое-то время его
отправили, наоборот, в тыл, в Свердловск, где только что
устроили госпиталь для тяжелораненых, кажется, от ВВС.
Отец утверждал, что Маресьев лежал именно там; в Москве
не мог лежать будто бы. Бабушка была эвакуирована вместе
со своим конструкторским бюро совсем в другое место, и с
ней нельзя было ехать ребенку; отца повез дед в Свердловск.
Там была тетя Дора, по еврейским понятиям, близкая
родственница: родная или двоюродная сестра папиной бабушки.
Дед был хирург. Некий офицер, которого он оперировал,
подарил ему баночку какао-порошка, бывшую тогда на вес
золота: подарил потому, что знал -- человек с ребенком
живет без жены, так вот чтоб ребенку какао варить. Тетя
Дора и сварила несколько раз. Но отец добрался до банки
(было ему года два) и с тщательностью, достойной лучшего
применения, рассыпал какао ровным слоев вдоль плинтусов
кухни и комнаты. Он помнит, что его побудило: оно (какао)
очень хорошо сыпалось. Вернувшись домой, дед его бил
ремнем, а тетя Дора сидела, зажав уши, чтоб не слыхать.
В другой раз отец придумал, что тетя Дора могла бы чесать
ему пятки, и хныкал всякий раз перед сном, требуя, чтоб
чесала. Однажды дед застал эту картину. Экзекуция
повторилась.
В доме есть учебник английской грамматики, подписанный
к печати (в Свердловском издательстве) 21 июня 1941 года.
Не забыть (см.)
![[info]](../../../img/userinfo.gif){kind=small}
aculeata) wrote,
