Разбирая бумажки-2
Нашел запись сна. Долго вспоминал, есть она в сети или нету.
Есть.Выкидываю бумажку.
А вот раннеперестроечных времен рассказа "Как мы угоняли самолет" (как выяснилось - текста неслыханной профетической силы) нету.
КАК МЫ УГОНЯЛИ САМОЛЕТДо вылета остается полчаса, а меня еще нет в аэропорту.
Все очень нервничают и стараются регистрироваться помедленнее. Матвей заставляет взвесить свои чемоданы еще раз - ему чудится обвес. Оказывается, что все честно, и Матвея отправляют в кассу доплачивать за сорок шесть лишних килограммов багажа. Тем временем Дрюня заигрывает с тремя стюардессами одновременно, спрашивая, не боятся ли они летать. Девушки профессионально хихикают, милиционеры хмурятся. Аркаша куда-то засунул свой билет и усиленно ищет, напоминая страдающего педикулезом павиана из киевского зоопарка. Котлярский читает газету на болгарском языке, стоя за Аркашей. За Котлярским - какие-то незнакомые пассажиры туристического типа, за ними - Мухин Май Иваныч. Вот уж неожиданная встреча.
Я вбегаю через три минуты после того, как Дрюня в пятый раз произносит про себя в мой адрес какие-то армянские слова (не забывая при этом кокетничать с авиадевушками). Я, как и было договорено, делаю вид, что ни с кем тут не знаком, кроме Май Иваныча, конечно, с которым раскланиваюсь. Май Иваныч собрался к приятелю своему Бляхину Марату, "рыбалка там - милое дело". Бедный старый Май Иваныч и снасти закупил, и бутылочку прихватил для Бляхина Марата, вот теперь беспокоится, можно ли лететь с водкой, по нынешним-то временам? За мною в очередь яростно врастает Джек Гурвич - все наши в сборе.
Очередь подается вперед - это Матвей со своими бебехами пробился-таки в накопитель (интересное слово, между прочим). После этого регистрация идет быстро, потому что Матвей успел скрутить с весов какую-то блестящую штучку, в результате чего они упорно показывают восемь шестьсот. Все мы вооружены с ног до головы, но все наши пистолеты, кинжалы, автоматы, гранатометы и прочие базуки - целиком пластиковые. Проходя через аппарат, Матвей начинает звенеть украденной деталью от весов. Я вижу, как белеет Дрюня и слышу за спиной яростное матерное мычание Гурвича. Все разрешается благополучно: Матвей предъявляет полный комплект платиновых коронок и четыре странно знакомые чайные ложки. Движение опять ускоряется - после Матвея аппарат ведет себя подозрительно тихо. Все мы в накопителе делаем вид, будто незнакомы. Все это как в настоящем кино.
В самолете обнаруживается гэбешник. Он спит на заднем сиденье с видом притворного равнодушия. Мне приходится усесться рядом с Май Иванычем через проход от гэбешника. Все остальные усаживаются по одному. Пассажиров мало - в это время все летят на юг или с юга. Гэбешник просыпается и произносит, обращаясь ко мне: "Ого, народу сегодня сколько!" - "Разве много?" - притворно изумляюсь я. - "Ммм..." - гэбешник опять засыпает.
Самолет пробует силу, противно вибрируя. Май Иваныч разворачивает "Крокодил". Матвей вибрирует вместе с самолетом и держится за грудь. Вызванная стюардесса приносит ему воды в фирменном стаканчике. Еще один трофей Матвея. Зачем, зачем ему столько посуды? А самолет тем временем бегает по полю, жужжа все гнуснее, и, наконец, бежит по прямой, страшно ускоряясь, отрывается, отрывается от земли.
"Поехали!" - произносит гэбешник якобы сквозь сон. Аркашка погружается в чтение "Общей риторики" группы Мю. Гурвич яростно глядит в иллюминатор с тяжелой думой на челе. Котлярский крутит кубик. Дрюня осматривает стюардессу, объявляющую маршрут рейса, как он ей видится. Двое туристов (это все-таки парочка), кажется, целуются.
Начать должен был Колумбиец. Я о нем нарочно раньше ничего не говорил, чтобы подать во время кульминации как сюрприз. Но Колумбиец явился в сиську пьяный и никуда совершенно не годный, так что лучше о нем сказать прямо сейчас. Он как-то умудрился пройти регистрацию, но на это ушли все его тропические силы, и вот теперь он спит, как порочный агнец, выставив в проход свои черные туристические ботинки за три рубля семьдесят копеек.
По вышеназванной причине начинает Дрюня. Он встает и делает знак рукой. По этому знаку все наши извлекают респираторы и надевают их, а Гурвич яростно распыляет веселящий газ. Аркаша, конечно, потерял свой респиратор, так что он временно выбывает из игры.
Некоторое время все, кто не в респираторах, веселятся. Сильнее всех веселится гэбешник, на втором месте - Аркашка, потом идет Май Иваныч, который веселится, не выпуская "Крокодила" (жалко, не видит редактор означенного издания!). Парочка туристов засыпает, не веселясь. Колумбиец демонически хохочет во сне.
Гурвич продолжает яростно распылять газ, при этом выражение лица у него зверское. Его наконец останавливает Котлярский. Тут в салон выходит стюардесса, которую тоже начинает разбирать смех. Отвеселившись, все засыпают.
Я связываю гэбешника, после чего мы все вваливаемся в кабину к летчикам.
- Здрасьте! - это говорит пилот. - Чего вам тут всем надо?
- Угон самолета, всем сдать оружие! - яростно командует Гурвич.
Все мы извлекаем вооружение. Выглядит все это очень живописно. Пожалуй, хорошо, что Колумбиец и Аркашка уснули - все бы мы в кабину не влезли.
Летчики, понятливые, славные ребята, быстро сдают оружие. Пилот осведомляется, куда ему лететь.
Тут все начинают говорить вместе и вразнобой. С Котлярским все понятно было заранее. Дрюня предлагает лететь в Америку ("Вот папа удивится!") Гурвич яростно мычит что-то о каких-то горах и каких-то волках. Неизвестно откуда взявшийся Обатнин требует свезти его в Шамбалу. Матвей неожиданно присоединяется (интересно, что он собирается оттуда упереть?). Я настаиваю на Киеве. Я давно туда хочу. Гурвич яростно предлагает поставить вопрос на голосование.
- Послушайте, прямо в Иерусалиме вы купите билет на самолет и полетите в свою Америку-Шмамерику... - Котлярский пытается Дрюню на свою сторону перетянуть. Но тот заупрямился:
- Вы тоже можете в Нью-Йорке. Я не понимаю.
- Мужики, - это пилот опять говорит, - вы бы сначала решили, а потом угоняли бы. У меня керосина мало - дальше Швеции не улетим.
Дрюня, Котлярский и почему-то Матвей решают лететь в Швецию. Обатнин машет рукой и непонятно говорит: "Туюк!" Гурвич яростно мычит матом, чтобы лететь в горы, где, по его словам "волки срут". Все размахивают оружием. Я ною про Киев.
- В Киеве радиация, - говорит Дрюня.
- А в Швеции СПИД.
- В Швеции АББА. А чего это вы спида стали бояться?
- Я за вас, Дрюня, боюсь.
- Я лучше в горах жить буду, где волки долбанные срут...
- Послушайте, прямо в Стокгольме вы купите себе билет на самолет и полетите...
- Туюк!
- Мужики, у меня горючего на час осталось.
- Давайте у пилота спросим...
- Да, вот вы сам летчик. Вы бы куда полетели?
- Я бы по маршруту полетел, в Сестрорецк. Я, между прочим, до сих пор туда лечу.
- Э! Господа, он до сих пор в Сестрорецк летит. Как будто мы самолет не угнали.
- Угнали-угнали, - с неожиданным воодушевлением произносит Матвей, жмуря глаза.
Постепенно начинают просыпаться увеселенные и тоже стекаются в кабину, так что штурман жалуется, что "работать невозможно, дышать нечем".
Колумбиец орет по-испански какие-то левацкие католические лозунги. Май Иваныч испуганно жмется подальше от нас и осведомляется, есть ли на борту "запасные парашюты". Все смеются, а Аркашка объясняет Май Иванычу, что тут не детский сад, а угон самолета, и в случае чего парашют ему, Май Иванычу, уже никогда не понадобится. Май Иваныч в ужасе дрожит. Приходит связанный и обезоруженный гэбешник, щурясь со сна на свет, зевает довольно равнодушно и спрашивает, куда мы летим. Все очень смеются. Парочка туристов так и не появляется - должно быть пользуются одиночеством.
Я мог бы закончить рассказ на оптимистической ноте, написав, что в конце концов мы прилетели в Сестрорецк, что самолет повернул назад и доставил нас в исходный пункт, что я попал наконец в Киев. Но все это не имеет никакого отношения к действительному положению вещей.
Действительное положение вещей состоит в том, что самолет до сих пор так и висит между небом и землей, мы ведем различные беседы, курим сигареты пилота, а стюардесса разносит пепси-колу в пластиковых стаканчиках.
Время от времени появляются новые люди и выступают со своими версиями развития событий. Но мне кажется, что все это уже не имеет никакого значения.
![[info]](../../img/userinfo.gif){kind=small}
r_l) wrote,
