Рассказы про детство. Игрушки
Когда я была маленькой, я боялась покупных игрушек. Не всех, но большую часть тех, что у меня были. Мой страх перед игрушкой возрастал пропорционально её размерам. Между тем как взрослые полагали, что чем игрушка крупнее, тем она привлекательней. Я сама сейчас иногда так думаю, порывами мне хочется купить своему ребёнку какого-нибудь огромного плюшевого слона или медведя. Хотя я и помню, что у меня самой в детстве всё огромное вызывало ужас.
Самая моя большая, в рост ребёнка, кукла, была подарена мне на первый день рождения - сколько я себя помню, я боялась её до дрожи. Она была как настоящая, но не живая, то есть вроде как мертвая, так я к этому относилась. Она была труп. Когда взрослые спрашивали, почему я с ней не играю, мне становилось жутко. С таким же энтузиазмом я могла играть с дохлой кошкой, разницы не было. Как-то, когда я гостила у мамы, где обитала эта кукла, мама сказала:
- Возьми куклу, пойди во двор, поиграй там с девочками!
Я сначала отнекивалась, я знать не знала девочек во дворе, а куклу мне неприятно было даже брать в руки, но потом я вдруг подумала, что это прекрасная возможность наконец избавиться от чудовища.
Я схватила куклу, выбежала на улицу, безмолвно впихнула куклу первой встречной девочке и сразу же вернулась.
Мама удивилась, решила, что меня обидели, отправилась вызволять куклу и вызволила.
Объяснить суть проблемы я, как обычно, не умела. Страдала молча.
Помимо больших игрушек, меня пугали игрушки, по виду которых можно было судить об их характере или настроении. Такая определенность меня смущала. Получалось, что они как бы заданы - а значит, неизменны. В этом, мне казалось, был обман. Зато мне очень нравились мелкие фигурки людей или животных - мелкие настолько, что никаких индивидуальных признаков у них не сохранялось. Больше всего мне нравились абсолютно одинаковые фигурки. Я различала их по неуловимым постороннему глазу приметам вроде погнутого уха или перекошенной ноги, этого было вполне достаточно. Но трудно было убедить взрослых купить мне десять одинаковых облезлых собачек, даже если цена им всем была копеечная. Точнее - убедить взрослых в целесообразности подобной покупки было решительно невозможно. Поэтому я лепила свои игрушки сама, из пластилина. В основном это были лошадки, стада совершенно одинаковых лошадок бурого цвета (такой прекрасный цвет получался методом смешения всего домашнего пластилина).
Я обожала своих лошадок. Они жили в некоем царстве, у них были свои законы, и между ними постоянно что-то происходило. Они сражались с врагами (в роли врагов выступали, конечно же, покупные игрушки), влюблялись друг в друга, совершали подвиги и писали стихи. Словом, вели бурную жизнь, арена которой размещалась на тяжелом бабушкином серванте, именно на серванте мы с лошадками нашли приют. Попытки взрослых стащить меня с серванта были безуспешны - я боялась, что внизу мои бесценные лошадки могут подвергнуться опасности. Например, кто-нибудь случайно наступит на особо героическую персону. Я знала, что такая потеря нанесет по мне чувствительный удар, и предпочитала оставаться на серванте, там было спокойнее.