Сцены из русской жизни
- Ну, мужики, с чем пожаловали? - осведомился барин, откладывая в сторону неразрезанный томик Плещеева.
- Суди нас, хозяюшко! - хором проревели вонючие мужики, синхронно бухаясь барину в ноги. Тот поморщился: не будучи либерален, он всё же не любил того черезчур нарочитого холопства, которым отличался невоспитанный в свободе русский народ. "Неужто италианские пейзаны" - привычно подумал он, припоминая восторженные эпистолы своего кузена Фаддея Псоевича, изрядно проездившегося по этой благословенной стране, святилищу Муз, и до безумия влюбившегося в её красоту - "такие же свиньи в душе, и так же бухаются в грязь перед каким-нибудь ихним сеньором с павлиньим пером на шляпе?" - "Нет, и там такое же свинство" - привычно успокоился он на скептической мысли. Барин был скептиком во всём, что касается человеческой природы, и полагал её, вслед за остроумным Лярошфуко, неизменною.
- Наши добродетели суть искусно замаскированные пороки, - пробормотал он, и потянулся было за манко поблёскивающем на подносике графинчиком с малиновой малафией, но передумал: дело ещё надо было разрешить, а для того могла потребоваться ясность ума.
Вонючие мужики, меж тем, преизрядно навялявшись на земле-матушке, вдруг завыли, и вцепились друг другу в вихры.
- Эвон их разобрало... Фу, фу! - закричал барин, не желая видеть зрелища народного правосудия, бессмысленного и беспощадного.
Вонючие мужики покорно расцепились, и, не подымаясь с земли, уставились на барина, ожидая от него правильной справедливости.
- Как судить вас - по закону, али по совести? - привычно вопросил барин.
- По совести, по совести! Уважь, уважь! - заголосили вонючие мужики.
- Уважу, уважу... да не помилую, - приговорил барин, и таки налил себе всклянь малафии в хрустальную, австрийской работы, чарку. Опустошив единым духом посудинку, утёр губы, и, зажмурившись, чкнул длинным холёным пальцем в одного из вонючих мужиков, - ну, говори, кто ты есть, и что тебе надобно.
- Екимка я, - с готовностию затянул вонючий мужик свою историю, - Еким то есть, а прозвище у меня Смердюк, затем что из меня оченно бздёх добрый выходит, особливо когда горохов нашамаешься со смальцем, то ажно до другого конца деревни шибает, а моей вины в том нету, окромя родительской, бо и отец мой, покойник, царствие ему небесное, Алексием его звали, высокий такой, рябый, так он тоже оченно на этот счёт был способный, а окромя отца дед, покойник, царствие ему небесное, Митрием его кликали, такой весь был из себя плотный, жуковатый, на девятом десятке скончался, а до последнего крепок был, и зубы все целые были, сам щупал, потому как наша порода, сказывают, вся крепкая, Смердюки мы, так про него говорят, быдто...
- Ясно, ясно, - скривился барин, не желая слушать о таких подвигах. "Нет, всё-таки исключительное свинство" - передумал он прошлую свою мысль, "всё ж таки италианский пейзанин не осмелится публично похваляться неудобоназываемым телесным испражнением..."
- Да врёт он всё! - закричал с земли второй вонючий мужик, - вы его, барин, не слушайте, бо он мою Маньку своим бздёхом прибил!
- Говори, - барин чуть приподнял бровь, напуская на лицо строгость.
- Педька меня зовут, Пёдор, значить, - зачастил мужичонка, - а этот Екимка, типун ему в жопу, третьего дня гулял у меня, дочу я замуж выдавал, значить, за Хряпа, ну такого, с щербатым зубом, который гармонист был, да мужики из Малыговки ему по пьяному делу гармонию изломали, и два жуба, значить, выбили, так что он таперича щербатый ходит... так, значит, Екимка, вор и охальник, гулял...
- По делу говори. Запорю, - равнодушно сообщил ему барин, подливая себе малафии в чарку.
- Враки! - вскричал Екимка Смердюк, и от негодования укусил землю, - жраки, - провыл он, утирая рукавом чёрный, полный земли-матушки рот, - и вовсе я не гулял, а токмо зашёл по нужному делу, значить, то есть...
- Ах ты прохвост! Знаем мы, какое у тебя нужное дело! - взъярился Педька, и вонючие мужики снова вцепились друг другу в вихры.
- Запорю, - напомнил им барин, и потянулся к колокольчику - вызвонить верного Охряпку, дабы тот упромыслил вонючим мужикам полагающееся им за непорядок взыскание по филейным частям.
Вонючие мужики расцепились и снова бухнулись на сыру мать, поглядывая ненавидяще друг на друга, и с ревнивым обожанием - на барина.
- Говори, - барин чкнул перстом в Пёдора.
- Так, знатьмо, гуляли мы... - забормотал тот своё, - а етот облизьян нечеловеческий, впёрся в хлев, и там такой бздёх пустил, что корова моя от того бздёху помёрла! Вот!
Барин задумался над мужицким горем. Он не чурался вникать в жизнь простых землеробов, и был осведомлён о том, что такое отсталое явление, как корова, всё ещё обладает какой-то ценностью в обыкновенном великоросском хозяйстве.
- Да тот Педька мне за ту коровёнку ужо отмстил! - подал голос Смердюк. - Он мне в жопу насрал!
Барин опять приподнял бровь в знак крайнего изумления.
- Да, вот так и насрал! Увидел, значить, как я в луже-то пьяный валяюсь, подобралси, спустил мне порты, и в жопу мне насрал! Я проспался, а у меня полна жопа чужим говном! Это как?
Барин почесал родинку на породистом носу, осмысливая столь затейливое оскорбление.
- А точно ли так было? - наконец, догадался спросить он. - Ить, может, это ты сам того...
- Точно он! - закричал обрадованный Пёдор, - точно его добро! И жопа его, и говно в ней тож его, знамо дело! Неча напраслину на меня возводить, ирод неосмысленный!
- Да нешто я своё говно от чужого не отличу? - взъярился Екимка. - Своё - оно не пахнет, а у меня вся жопа от твово говна раздутая, и вонь твоя! Сукин ты хренов сын! Креста на тебе нет!
И вонючие мужики опять вцепились друг в друга.