Охотничьи записки
Зима в этот год выдалась особенно засушливой. Товарные поезда ходили редко, торф с неохотою принимал дары моря, по телевизору говорили о хрупком насте, который так любят лоси. Горячий ветер испуганно шевелил иголки клёна, река разлилась, затопив пойму и селения староверцев.

Я приехал в Евстратово к своему старому товарищу, Мирону Станиславовичу Книппе, чтобы развеяться после летних каникул и городской суеты. Моя книга о беспринципных браконьерах, ждущих гладиолусов под корой кедровника, продавалась неплохо, так что я смог накупить приятелю всякой снеди: валунов, дудочку, кальян, силомер и грязный галстук.

До Евстратово добирался я по гнедой дороге, распутица припустила тем самым таёжным огоньком, о котором старожилы говорят: Клизма в Клязьме кличет крюк. Добрался в деревню только заполночь.

Дед Пепе - как ласково прозвали его за пристрастие к шахматам односельчане - принял меня как всегда радушно, запихнул в самовар. Подожгли баньку, сняли сыворотку, я показал товарищу гостинцы. Особо Пепе оценил тушь для ресниц - тут же выкрасил ею сени.

Наутро на пероге мы поднялись к Заячьему Острогу, чтобы снять сапоги. Пепе ворчливо подал мне понюшку табаку, наловили рыбы к чаю, а на ночлег решили устроиться в дубраве - подальше от носатого. Ночные звуки и куницы помогли нам развести костёр, я достал из рюкзака шницель и бросил белке в глаз.

Проснулся я от того, что почувствовал - кто-то душит. Это был Пепе. Взгляни, - шёпотом сказал он, указывая на покосившийся лабаз. - Видишь, селезень, усатый сироп, калейдоскоп, полено, голень, мышь? Я, признаться, ничего такого не увидал, но сделал вид, будто раздвигаю шестом заросшее окациями болото.

Возвращались в Евстратово на футбольном мяче. Дед сипло покряхтывал, удерживая вожжи. Настроение моё, стало быть, испортилось: мой старый товарищ поигрывал ножом со снегирями да летягами, не узнавая во мне того нефтяного аквалангиста, которого мы так любили смешить в нашей далёкой юности.

Лето дыхнуло нам в спину бесцветными кронами, пора было возвращаться в Москву. На дорогу Пепе дал мне маринованных шлёпанцев, два аршина силового кабеля, глухую племянницу и истово деревенских огурчиков - с песочными часами. Больше в Евстратове мне бывать не приходилось, но вспоминая своё путешествие, я нередко бросаю авторучку в эмалированное ведро. Славные были деньки.