200 ЛЕТ ОДИНОЧЕСТВА
(интервью с Егором Летовым)

"Как захочешь, так и было"
(Леха "Плюха")

"И, тихо взяв мешалку в руки,
Он мудро кашу помешал.
Так он подобие науки
Душе несчастной преподал."
(Н.Заболоцкий "Незрелость")

"В цырке все смешно
Клоуны смеются
Люди все смеются
Звери тоже смешно"
(Кузя Уо "В цырке...")

"Кто хоть раз нарисует в своем воображении безымянный го-
род, существующий лишь для безымянных жителей, -- двери домов в
этом городе, если их вообще можно назвать дверьми, широко рас-
пахнуты для всех, любой человек -- твой друг, и нет нужды всег-
да быть начеку, ходи на голове, спи на тротуаре, никто тебя не
осудит, можешь спокойно окликнуть незнакомого человека, хочешь
похвастаться своим пением -- пой где угодно и сколько угодно, а
кончив петь, всегда можешь смешаться с безымянной толпой на
улице, -- кто хоть однажды размечтается об этом, того всегда
подстерегает та же опасность, с которой не совладал А."
(Кобо Абэ, "Человек-ящик")

Если ты меня забудешь -- не забуду я тебя.
В жизни может все случиться -- не забудь и ты меня.
(Ф.М.Достоевский)

Серега: Итак, здорово.
Егор: Привет.
С.: Давай устроим этакое... простое собеседование. Ибо то
интервью, которое ты приготовил для "Контр Культ Ур'а N 3" или
там... отдельным изданием -- пусть будет этаким "программным
заявлением". А мы вот здесь посидим и просто поговорим -- о том
о сем. Хорошо? Без всякого громыхания, помпеза и пр.
Е.: Давай.
С.: Мне вот на днях попало в руки твое интервью с Мейнер-
том, в "333". Подивился я, честно говоря, сказанному тобой...
Е.: Ха-ха... Да! Интервью на редкость идиотское вышло, что
говорить.
Даже еще более дурацкое, чем то, что я в Барнауле давал.
Просто красота!
С.: Что это ты там (в "333") про выступление Exploited в
Вильнюсе наговорил?
Е.: Это КРАСИВЕЙШАЯ история! У меня есть в Вильнюсе прия-
тель Вервяклис, местный панкер, скинхэд, лидер группы "Разруши-
тели" (не помню, как это звучит по-ихнему). Так вот, у него
Exploited это... как Пушкин -- для Пети Мамонова, как Гребенщи-
ков или Цой... или там Кинчев -- для Питера. Так вот. Он жрал
чуть ли не год всякие колеса и прочее горючее и поехал. Умом. А
местные панки, его друганы, решили над ним подшутить -- пришли
к нему однажды и говорят: вот, мол, Ватти (вокалист Exploited)
приехал в Вильнюс, на пару дней, как турист, проездом, из Фин-
ляндии. Вервяклис тут же побежал на него смотреть. А они там
где-то на какой-то хате уже приготовили какого-то здоровенного
чувака, с гребнем, в клепаной коже и тому подобном, который
Ватти и изображал из себя, пиво пил, рыгал, иногда что-нибудь
типа "хау ду ю ду" произносил. А вечером якобы концерт должен
был происходить, где Ватти с литовскими панками собирался дже-
мовать... Так вот, Вервяклис стал мне звонить, истерически хо-
хотать, взахлеб рассказывать о Ватти -- какой, мол, это клевый
чувак, братан и прочее. Ну, я, соответственно, поверил и всем
тут же эту информацию и передал. Впоследствии оказалось (Серге-
ев, наш бывший "дорожный менеджер", ездил в Вильнюс, встречался
с "потерпевшим" и все досконально расследовал), что бедный Вер-
вяклис пошел вечером на мифический концерт Ватти -- оного, ра-
зумеется, не обнаружил, ибо ДК, в котором все должно было про-
исходить, был закрыт и более того -- заколочен. Вервяклис, не
мудрствуя лукаво, стал ломать двери, кричать, что, мол, "Punk's
not Dead!", "Exploited давай!" и проявлять прочее игнорирование
реальности -- приехали менты, посмотрели на него, призадумались
-- и отправили в психушку, где Вервяклис после инсулина там...
галаперидола и тому подобного несколько пришел в себя через па-
ру месяцев. Вот такая история о концертах Exploited в Вильнюсе.
Согласись, что красиво!
С.: Красиво!
Е.: А то, что армия мне после 8-го класса грозила... так
это факт. Я в школу поздно пошел -- болел... и не хотел. А во-
обще глупейшее интервью вышло -- глупейшее до такой степени,
что даже хорошо. Коля Мейнерт -- хороший очень человек, но име-
ет скверное свойство все воспринимать через этакую супремати-
ческую социально-политическую призму. Мы с ним часов пять гово-
рили о том, что для меня тогда имело (да и имеет) первостепен-
ный смысл -- вместо всего этого он помещает самое начало разго-
вора -- его как бы вступление, где повествуется о КГБистских
гонениях и тому подобной романтике. Как будто это имеет хоть
какой-либо смысл сейчас! Все мои политические приключения поро-
дили в лучшем случае сериал этаких "песен протеста" типа
"КГБ-рок", "Новый 37-й", "Анархия", "КГБ" и др. А это, надо
признаться, отнюдь не самые ценные мои сочинения.
С.: Для него так, возможно, что и самые ценные.
Е.: Ну и что же тогда получается? Вот и говори после это-
го... Ведь вроде взрослый человек, а все воспринимает как цацки
какие-то! Впрочем, там, где он живет, все так, может быть, и
есть. Игрушечная страна, игрушечные понятия... А все оттого,
что об искусстве, о творчестве берутся судить люди, не писавшие
ни единой песни, ни одного стиха, ни одной картины!! Кто может
судить о Ван Гоге? Только какой-нибудь Босх... или там... да
хотя бы и Глазунов! Кто может писать о Янке? Я могу писать,
Жариков, Плюха... Но ведь пишет всякая сволочь! Липницкие вся-
кие, какие-то, сука, Мальцевы... или кто там эту херню в "Ком-
сомольской правде" родил? Я не хочу обидеть Колю Мейнерта, он
очень хороший человек, и я очень хорошо к нему отношусь, но,
мне кажется, он занимается... не своим делом. Ему бы о политике
статьи писать, о социологии. К року он отношение имеет... ну...
самое минимальное.
Самое плохое то, что все статьи так или иначе -- я это со-
вершенно твердо и ясно ощущаю -- влияют неотвратимо на происхо-
дящее. Это действует как магия. Напишет какой-нибудь пидор ка-
кую-нибудь статейку -- и пошло-поехало. Это формирует -- зычно
выражаясь -- и народное сознание, и подсознание, и общую ситуа-
цию. Голдинг правильно писал в "Чрезвычайном после" обо всей
этой херне.
С.: Ты считаешь, что какая-нибудь грязная статейка способ-
на перечеркнуть само творение?
Е.: Хрен его знает. Может быть, само творение и не пере-
черкнет, так как все НАСТОЯЩЕЕ, выстраданное -- уже отчетливо,
уже в другом измерении, уже принадлежит Вечности... Но... может
уничтожить его в глазах поколения, а может и... вообще -- нации
или человечества. Навсегда. Так уже бывало. И не раз. Хочется
уповать на то, что "имеющий уши -- услышит", все-таки услышит.
Очень хочется на это уповать.
С.: А вот скажи, что ты собираешься теперь делать? Записы-
вать, сочинять?.. Каковы, дурацки выражаясь, твои творческие
планы?
Е.: Каждый раз, как закончу очередную какую-нибудь вещь --
альбом ли, песню ли... -- кажется, все. Дальше некуда. И ниче-
го. И каждый раз вновь, по прошествии времени, напрягаешься, и
прешь, и прешь... Вот Тарковский в каком-то интервью своем го-
ворил о том, что ему больше остальных-прочих близки люди, осоз-
нающие свою ОТВЕТСТВЕННОСТЬ и имеющие НАДЕЖДУ. Может быть, это
и есть -- надежда. Она и вытягивает каждый раз, заставляя вновь
"шаг за шагом наутек". А иногда мне кажется, что самое сильное
и НАСТОЯЩЕЕ -- если отказаться и от надежды. Вот тогда-то, мо-
жет быть, ВСЕ и НАЧНЕТСЯ!.. И все-таки, не знаю -- слабость это
или сила -- надежда. Дело в том, что я всю жизнь верил -- ВЕРИЛ
-- в то, что я делал. Я не понимаю, как без ВЕРЫ и надежды мож-
но что-либо вообще делать -- хотя бы и гвозди забивать! Все,
что не имеет в себе этой веры, -- не имеет и СИЛЫ и являет со-
бой, стало быть, -- то, что и являет (а ныне так повсеместно),
-- СТЕБАЛОВО. И не более того.
С.: Подожди, мы о твоих творческих планах хотели...
Е.: А! Да. Так вот. Пока я верил, что то, что я делаю,
свернет на фиг весь этот миропорядок, -- я и пел, и писал, и
выступал. А теперь вышла ситуация из-под контроля. Проехали!
ВИЖУ я, что никому это на хуй не нужно. Теперь во всяком слу-
чае. Это как развлечение стало для них для всех. Этакий цирк. А
развлекать кого бы то ни было я вот че-то не хочу. Вот не воз-
никает у меня почему-то этого весомого желания. Пусть этим При-
гов и Ко занимаются. И Мамонов. Бердяев, судя по всему, прав
оказался -- действительно, настал катакомбный период для носи-
телей, хранителей культуры. Все превратилось в слизь и грязь.
Стало быть, надо уходить отселе пока не поздно -- незачем свои
святыни на всеобщее осмеяние выставлять. Хотел я, по правде
сказать, записать напоследок альбом... о любви. Давно хотел. И
хотел я назвать его "Сто лет одиночества". Это очень красиво и
здорово. В этом очень много любви -- "Сто лет одиночества".
С.: А ты не боишься цитировать Маркеса? Ведь это же он со-
чинил. А не ты.
Е.: Да какая разница -- кто сочинил! Я уверен, что это и
не Маркес сочинил. Все это и до него было. Вообще -- ВСЕ ВСЕГДА
БЫЛО И БУДЕТ -- это ЗНАНИЕ. Оно кругом. Вот -- в деревне за
окошком. В коте моем, который на матрасике спит. Знание не при-
надлежит никому лично. Так же как и мои песни в высшем смысле
не принадлежат лично мне. Или наоборот -- Знание принадлежит
всем. Мне вот постоянно кажется, когда я встречаю что-нибудь
НАСТОЯЩЕЕ, -- что это -- я. Я впервые когда Doors услышал...
или Love... или песню "Непрерывный суицид" -- первое, что во
мне возникло, это фраза: "Это я пою". То же самое могу сказать
и о фильмах Тарковского, и о Хлебникове, и о Достоевском, и о
Вадиме Сидуре... могу до ночи перечислять. А что касаемо цити-
рования... это очень здорово -- взять и привнести что-то неожи-
данное и новое, красивое -- в то, что уже... Это как взять и
достать с чердака старую игрушку, сдуть с нее пыль, подмигнуть,
оживить -- и да будет Праздник! Понимаешь?
С.: И что же это за альбом бы был... или все-таки будет?
Е.: Не знаю, наверное, не будет. Это никому, кроме меня
самого, не нужно. Я это не из каприза говорю. Это факт. А я не
могу и не хочу делать то, во что не верю. Это должно быть по-
дарком, каждая твоя песня, каждое твое слово. А если это никому
не нужно -- всепоглощающе, до смерти -- и ты знаешь это -- если
к этому твоему подарку отношение, как в поучительнейшем сочине-
нии "Мартышка и очки" -- стоит ли его создавать?
С.: Наверное, стоит.
Е.: Видимо, да. Но это нужно понять. Это нужно прожить.
Раньше я сочинял и пел для близких, тех, кто меня окружал,
-- пел для них по большому счету -- для Янки там, Зеленского,
Фирика... и для потенциальных, невидимых братьев, сынов и от-
цов. А чем дальше живешь, тем меньше иллюзий остается -- ныне
каждый, как оказалось, сам в себе в самом хреновом смысле. Вре-
мечко такое. Дух умер. Надо ждать.
С.: И сколько, по-твоему, ждать?
Е.: Лет двести.
С.: Вот ты говоришь -- дух умер...
Е.: Умер, для них для всех. Покинул. Такого, я уверен, не
было никогда. У меня недавно как будто что-то открылось внутри.
Я понял. Это -- пиздец. Тут бесполезно словеса говорить, руками
махать... Это ведь не только в нашей стране. Это везде так. Нас
это в последнюю очередь коснулось из всей цивилизации. Зато у
нас это быстро произошло и раскидисто. По-русски.
С.: Так что, по-твоему, сейчас даже творчество смысла не
имеет?
Е.: Мне кажется, уже нет. Не имеет. Вот то, что я говорю,
-- ты поверь, я не от ума говорю. Я это чувствую. Как факт, су-
ществующий явственно и наглядно. Для меня. Поэтому спорить и
аргументировать я не буду, ты только не обижайся. Может быть,
это от того, что во мне что-то важное сломалось. У меня был да-
же стих такой: "Когда я умер, не было никого, кто бы это опро-
верг". Может быть, это самое главное, что я создал, -- этот
стих.
А насчет творчества... вот Сергеич однажды (году этак в
85-м) высказал такое соображение -- что, мол, рок-н-ролл надо
запретить под страхом уничтожения на месте. Что если берешься
сочинить или спеть песню -- должен будешь убитым быть. И вот
ежели кто и решится в таком случае петь -- то это будет НАСТОЯ-
ЩЕЕ. Я, помню, тогда долго с Сергеичем ругался. А сейчас -- так
он как бы и прав. То, что вокруг сейчас деется, -- это же и
словами не расскажешь! У Ницше в "Заратустре" фраза была о том,
что наступит время, когда и понятие ДУХ означать будет грязь.
Вот оно и наступило, всем на радость и утешение. Мне тут делать
нечего. Здесь еще долго будет потеха продолжаться, пока все это
не ПИЗДАНЕТСЯ самым жестоким образом. И вот тогда, может быть,
наступит эра протрезвления... "время собирать".
Мне, однако, еще посчастливилось... я везучий человек -- я
все умудрялся делать вовремя. Я застал советский "вудсток" --
последний, наверное, отчаянный, чудесный всплеск детской чис-
той, живой радости -- в годах 84-88 -- и сам этому, надеюсь, в
какой-то мере посодействовал. Я застал праздник, я был на него
приглашен. Такого больше не будет.
С.: А вот у Башлачева есть строка про то, что "появится
новый мальчик за меня-гада воевать".
Е.: Вот не появится. За меня-гада воевать, во всяком слу-
чае, никто не будет. Да и за Сашку, судя по всему, уже и сейчас
некому. Уже и продали, и закопали -- как и Высоцкого, и Битлз,
и все остальное.
С.: Почему закопали? Я видел недавно, как в нашем "Торго-
вом центре" совсем молодые ребята (в телогрейках) покупали Саш-
кины пластинки. Значит -- слушают.
Е.: Да я не об этом. Понимаешь, я так считаю -- если ты
УСЛЫШАЛ то, что там внутри, если ты ПОНЯЛ, по-настоящему ПОНЯЛ,
-- то ты святым должен стать, на меньшее права не имеешь! Это
-- ЧУДО должно быть! Каждая настоящая песня -- это ЧУДО. А если
оно не происходит с тобою -- то ты ничего не слышишь. Любое
творчество -- творчество от сердца -- это ЧУДО. А если его НЕМА
-- то и цена всему -- кусок говна, тогда и "земля -- прах, и
солнце -- медная посудина", как справедливо заметил писатель
Розанов.
А то, что пластинки башлачевские покупают, -- так это, на
мой взгляд, факт не то что печальный, но и трагический. Гности-
ки, наверно, правы были -- знание должно принадлежать посвящен-
ным. По крайней мере -- в тех условиях, кои мы имеем в течение
последних тысяч лет. Вот что я искренне имею сообщить тебе по
этому поводу.
С.: Я вот слушаю тебя и представляю -- о какой любви ты бы
напел!
Е.: Да ты, наверно, кое-что уже слышал... из этого...
"цикла". Вот -- про Христа, "Евангелие" называется.
С.: Это где "задуши послушными руками своего непослушного
Христа"?
Е.: Да.
С.: Ну и любовь у тебя, однако. Страшноватая любовь, прямо
говоря...
Е.: Страшноватая? Наверно, да. Любовь, по-моему, вообще --
вещь весьма страшноватая. В обычном понимании. Все настоящее --
вообще страшновато. Для правильного индивидуума.
А вообще-то, ты знаешь, мне все говорят -- у тебя, мол,
одно чернуха, мракобесие, депрессняк... Это еще раз говорит о
том, что ни хрена никто не петрит! Я вот совершенно трезво и
искренне сейчас говорю -- все мои песни (или почти все) --
именно о ЛЮБВИ, СВЕТЕ И РАДОСТИ. То есть о том, КАКОВО -- когда
этого нет! Или КАКОВО это -- когда оно в тебе рождается, или,
что вернее, когда умирает. Когда ты один на один со всей
дрянью, которая в тебе гниет и которая тебя снаружи затопляет.
Когда ты -- не тот, каким ДОЛЖОН быть!
С.: А когда ты тот, каким ДОЛЖОН быть -- есть такие песни?
Е.: Когда ты НАСТОЯЩИЙ (снова это слово), как мне кажется,
творчество излишне. Творчество -- это как бы акт очищения, путь
домой, через страдание, через расхлебывание всей этой чудовищ-
ной грязи, всей этой патологии. Через это преодоление возника-
ет... ПРОРЫВ. Как озарение. Как осознание. Как УТВЕРЖДЕНИЕ,
что ли. А когда ты достигаешь -- там уже нет слов. Там вообще
ничего этого нет.
Надо сказать, что вообще все слова -- говно. Скуден язык.
Нищ. "Жалок, наг и убог". Все это создано -- все слова, поня-
тия, системы -- сам язык -- для болтовни, для игры в бисер в
лучшем случае. Если и не создано, то работает именно ради этого
повсеместно. Слова недостойны НАСТОЯЩЕГО языка. Через них можно
задать как бы вектор, образ, указочку. Но ведь все это... неса-
модостаточно. Все это -- костыли. Дырочки. Веревочки.
Я всегда испытывал крайнее неудобство, когда пытался пос-
редством речи выразить что-либо. Вот возникает мысль, даже не
мысль, а образ некий... даже и не образ, а что-то легкое, яс-
ное, и при этом бесконечно многозначное -- и как это выразить,
какими томами, энциклопедиями, собраниями сочинений!.. У меня
просто руки опускаются. И получается, что все, что я тут изла-
гаю, -- косноязычие и ПИЗДЕЖ, не более того, ибо не могу я са-
мое простейшее, самое элементарнейшее чувство выразить кроме
как "указками" -- фанерными или там... малахитовыми, неважно.
Футуристы, как мне кажется, это очень хорошо понимали. Особенно
такие, как Алексей Крученых.
С.: Ты вот все говоришь о "НАСТОЯЩЕМ" -- настоящие люди,
настоящие песни... Что ты вкладываешь в это понятие?
Е.: Я уже об этом говорил столько раз, что может выглядеть
со стороны -- как мудрое, величественное поучение этакого про-
рока Моисея или там... какого-нибудь Льва Толстого. Вот с Янкой
у нас постоянно происходили свирепые стычки на тему "любви к
человечеству". Она призывает любить и жалеть человека просто за
факт его существования (это я так ее понимаю). По мне же чело-
век -- изначально это НИЧТО, это -- говно в проруби, кукиш в
кармане. Однако он может, способен вырасти до Великих Наднебе-
сий, до Вечности -- если за его спиной образуется, встанет,
скажем, Вечная Идея, Вечная Истина, Вечная система ценностей,
координат -- как угодно. То есть вся ценность индивидуума равна
ценности идеи, которую он олицетворяет, за которую он способен
помереть -- даже не так... -- без которой ему НЕ ЖИТЬ. Тут уж
разговор не об идее даже, а о СУЩНОСТИ, которая выше всех идей,
которую, скорее всего, и не выбираешь даже. Истинное, НАСТОЯЩЕЕ
(мне просто нравится это слово) для меня есть то, что НЕТЛЕННО,
непреходяще -- то, что СВОБОДНО. Чем шире, свободнее идея --
тем она и истинней.
Об этом бесполезно спорить -- умно это или глупо, правиль-
но или ложно. Просто для меня это -- очевидно. Для меня это
-- так.
И ценность самого меня -- тоже в той силе, которая застав-
ляет меня топать вперед "по долинам и по взгорьям". Которая по-
буждает меня популярно излагать тебе тут все это.
С.: О! Я так и знал, что ты что-нибудь такое вот выдашь.
Е.: Какое?
С.: Такое. Красивое. Умудренно-возвышенно-поучительное.
Е.: Вот. Нравится?
С.: Очень.
Е.: Я рад.
С.: А вот скажи, какая, по-твоему, самая плохая человечес-
кая черта?
Е.: Похуизм. Я бы за проявление похуизма (если бы была у
меня такая веселая власть) расстреливал на месте без суда и
следствия. И притом -- из самых гуманных побуждений и соображе-
ний. Весь стыд и позор, который мы повсеместно ныне наблюдаем
и имеем, коренится лишь в одном -- в равнодушии, которое позво-
лил себе сперва один, затем -- другой, третий, -- и оно разрос-
лось, как мясо, как опухоль, как глист какой.
С.: А как же твои призывы "Похуй на хуй!", "Выше-ниже пое-
бать!" и т.п.?
Е.: Да это же не похуизм! Это -- АНТИПОХУИЗМ!! Когда гово-
ришь: "Вот это -- говно", что это значит? Это значит, это --
говно по сравнению с тем, что говном не является и так далее.
Когда поется "СЕДНЯ--ЗАВТРА--ПОЕБАТЬ!", это значит, что на све-
те есть просто ЗАЕБАТЕЛЬСКИЕ вещи, которые наглядно, ощутимо,
ОЧЕВИДНО выше, важней, "пуще и баще", чем все эти нелепые "вы-
ше--ниже", "седни--завтры" и прочий вздор. Я всю жизнь пел и
говорил только об этом! Я никогда не высказывался в том смысле,
что все вообще -- говно (мне, честно говоря, обидно, что обо
мне могут такое помыслить). Наоборот -- доказываешь до рвоты
всему миру, ЧТО НЕ ВСЕ ЕЩЕ ОБОСРАНО, что ЕСТЬ ЕЩЕ ЧТО-ТО ЖИВОЕ
И ВЕЛИКОЕ, и ОНО -- ВОТ ТУТ, ПРЯМО ЗДЕСЬ, ВОТ ОНО! -- только
иди, бери и не оглядывайся.
С.: Тебя послушать -- так ты просто праведник какой-то,
этакий товарищ и брат. А по жизни несколько не так выходит,
несколько вонюче... Многие к тебе претензии имеют.
Е.: Да. Я говнистый человек, я это уверенно и толково могу
о себе заявить. Говнистый именно -- как человек. Многих я на
своем веку обидел. Натуральным "врагом народа" тут сижу. А все
отчего? Мы недавно с Женей Колесовым (это один из немногих ос-
тавшихся моих друзей, которым я еще либо не успел нагадить, ли-
бо которые имеют немыслимое терпение) рассуждали об этом -- и
он очень справедливо и точно заметил, что все мои ссоры и про-
чее заподло оттого, что я подхожу к людям с наивысшими требо-
ваниями -- мол, отчего они не святые? Это он прав, все мои жиз-
ненные неурядицы случаются именно по этой причине. Но, честно
говоря, это страшно обидно -- почему же все они -- не свя-
тые?!!! Если могут ими тут же и быть!
С.: А ты не думал, что подобные требования логичней и
честнее начинать с самого себя?
Е.: Думал. Я не оправдываюсь, но... видишь ли, какая у ме-
ня ситуация. Всю жизнь всеми своими действиями -- и творчест-
вом, и всем прочим -- пытаешься доказать себе, что ты -- не
говно. Что ты -- МОЖЕШЬ. Что ты "ХОРОШИЙ". Понимаешь, о чем я
говорю? У меня постоянно так -- доказываешь-доказываешь, что
чего-то стоишь, что имеешь право на бытие, вылазишь-вылазишь из
этого дерьма, и тут твои же близкие или сама реальность возьмет
да и даст тебе понять: "ДА ТЫ ЖЕ -- ГОВНО, ПАРЕНЬ!" Тут у меня
тормоза и срываются. Особенно же меня злит то, что окружающие
не хотят (именно -- НЕ ЖЕЛАЮТ) -- сделать, решиться на ЧУДО,
прыгнуть через голову, через луну! Мне, сука, всегда было (да и
будет, наверное) ОБИДНО -- ведь все могло бы и может быть СОВ-
СЕМ ИНАЧЕ -- только б спичку к фитилю поднести! Нет, всем и так
неплохо. Мне всегда было МАЛО -- всего было МАЛО! Я не понимаю
слова "неплохо" -- оно перечеркивает все, что ЗАЕБИСЬ. У меня,
видно, уж характер такой -- истерический и жадный. МАЛО мне,
когда все "более-менее". Хочу, чтоб ЛЕТАЛО просто все от
восторга в седьмые небеса! И надо сказать, что это у меня иног-
да получалось. Испытывал я это. И не раз. И в этом я -- счаст-
ливый человек, хоть и стыдно мне за все мои гадости и глупости.
Мне вот в последнее время кажется, что вся моя вина и беда
в том, что в силу потакания своему характеру я упустил возмож-
ность встретить, найти еще одного или там... двух, таких же как
я, безумных и безобразных. И вот взяли бы мы вдвоем или втроем
(один я не потянул -- не хватило, как выяснилось, мочи) и соз-
дали, воздвигли бы нечто столь ВЕЛИКОЕ, ЧУДЕСНОЕ, СИЛЬНОЕ и ЖИ-
ВОЕ -- песню, идею или просто -- чувство, импульс -- то, что
просто НЕ ПОЗВОЛИЛО бы произойти тому, что столь печально прои-
зошло со всеми нами, со всем нашим забвенным миром. Один -- это
уже здорово. А двое -- это же СОКРУШИТЕЛЬНАЯ СИЛА, это -- воля,
которой можно вселенные взрывать и воздвигать, с которой можно
сказать солнцу -- "Подвинься". Я это серьезно говорю. И то, что
я допустил нынешнее повсеместное унижение и уничтожение Духа --
в мировом масштабе, в этом моя страшная вина.
С.: Ты серьезно считаешь, что вы могли бы все исправить?
Е.: Несомненно смогли бы. Во всяком случае -- отдалить
этот конец. А там, глядишь, кто-нибудь заметил бы нас. Подста-
вил бы, так сказать, плечо. Но... не нашел я людей, способных
потянуть такое. Все же вокруг -- БЛАГОРАЗУМНЫЕ! Или -- самоуни-
женные и самооскорбленные. Вся тут беда в том, что никто не
страдает центропупием, никто не верит в то, что он -- всесиль-
ный, что он -- центр вселенной, в той же степени, в которой им
является и одуванчик, и лимон вот в моем стакане с чаем... и
любая точка во вселенной. Никто не верит, НЕ ЗНАЕТ то, что все
в этом мире прочно и очевидно завязано и зависимо. Каждый твой
шаг, каждое твое действие, твое слово неукоснительно меняет и
преображает ВЕСЬ МИР. Вот мы сейчас сидим, говорим -- а где-ни-
будь в Америке от этого горы валятся. Понимаешь? Каждый -- хо-
зяин Вселенной. Каждый, для кого это -- ТАКОВО. Если ты веришь
в то, что ты СПОСОБЕН, что ты МОЖЕШЬ менять мир, что от тебя
зависит ВСЕ, ты приказываешь горе -- и она движется. Она не мо-
жет не сдвинуться. Ей ничего больше не остается.
С.: Ты в это веришь?
Е.: Я это ЗНАЮ. Знаю и умею.
С.: И что захочешь, то и будет?
Е.: Будет, если на твою волю не найдется более сильной. Но
никому это не нужно! Никто не хочет или не может (что то же са-
мое) себе позволить -- быть ответственным -- ответственным за
все. За себя хотя бы! Позволить себе быть не то что СВОБОДНЫМ,
а хотя бы -- просто счастливым. Счастливым не освинелым удов-
летворением, а -- детским чистым восторгом от факта собственно-
го существования вот здесь и именно сейчас! Все, что я говорю
тут, и без меня уж тысячи лет известно, но мне удивительно и
досадно, что никто этого не скажет, если мне взять сейчас и
застенчиво промолчать! Ведь все, что будет сказано, будет ска-
зано всенепременнейшими мозговитыми критиками, матерыми христи-
анами, а также вечно терпящими, ожидающими, призывающими, недо-
могающими и прочей косоротой публикой! Нет чтобы взять и ска-
зать: СТОП! И оказаться -- дома. Все будут долго и протяжно
ныть, кусать пальцы, ждать, терпеть, воздавать, созидать...
Ей-Богу, человека ДОЛЖНО БИТЬ! БИТЬ ЩЕДРО И ОТЧАЯННО!
С.: А вот если...
Е.: Вот погоди. Я все думаю о том, что наговорил про твор-
чество -- что в момент преодоления оно излишне. Тут я, навер-
ное, все-таки в чем-то соврал. В момент освобождения Настоящее
творчество, может быть, и начинается. Но уже не искусство в
обычном понимании. Видишь ли, в нынешней ситуации это все равно
невозможно. Все уже втоптано в грязь и обосрано, и вообще --
если истина там, где "времени больше не будет" -- то здесь
только время теперь и будет.
С.: Начиная с года 88-го в твоем творчестве начали явс-
твенно прослеживаться этакие русско-народные гармонии, интона-
ции. И чем дальше, тем...
Е.: Я понимаю, о чем ты хочешь спросить. Я сразу скажу,
что если ты решился творить и стал в себя погружаться, то неми-
нуемо -- НЕМИНУЕМО -- придешь к неким собственным корням. И к
национальным. И дальше... глубже... к общечеловеческим. И еще
глубже, наверное! Тут даже не надо никаких усилий нелепых при-
лагать, это само собой, самым естественным образом происходит.
Изнутри. Словно в водоворот попадаешь. В воронку. Надо только
найти в себе силы добраться до этого Потока, войти в него, а
остальное -- само придет. Со мной все именно так произошло. Я
уверен, что у Янки то же самое. И у Башлачева. И у Ромыча. Да и
на Западе то же самое. Рок-н-ролл -- это действительно народная
музыка последних там... лет 30-ти.
Вообще все, что делается честно, изо всех сил, отчаянно и
здорово, -- все народное.
С.: А вот скажи, как ты относишься, извини за дурацкий
вопрос, -- к наркотикам?
Е.: Хорошо отношусь! ОЧЕНЬ хорошо и трогательно отношусь.
С.: А сам?
Е.: И сам. С некоторых пор вообще ни отчего не отказыва-
юсь. И трава -- хорошо, и водка -- отлично, и... Я вот мечтаю
ЛСД достать, да не дается он мне в руки. До смешного. Самым на-
туральным образом.
Видишь ли, я очень Сида Баррета понимаю. И не вижу никакой
трагедии в том, что с ним произошло. Наоборот. И всех "junkie"
понимаю. Я и сам такой. "Rock'n'Roll junkie". Рок-н-ролл --
ведь тоже дверь. Трамплин. Бумажный самолетик. "Вертолет без
окон и дверей". "Трамвай до ближнего моста". Все, что помогает
крушить эти картонные Месопотамии, взрывать все эти трехмерные
декоративные хлопушки, все эти кастанедовские "описания", --
все хорошо! Все -- зерно на мельницу. Тут главное -- как самому
к этому относиться. Все от себя самого зависит. Я вот сам, пос-
ледние месяца 3, -- как минимум, раз в 2 дня психостимуляторов
нажираюсь. И хорошее, я скажу тебе, это дело! Конечно, лучше
достигать достигаемого самому, собственными силами -- но это же
в нашей ситуации смехотворно или требует массы времени. Я скажу
тебе по секрету -- нет у меня лишнего времени на ожидание и
возведение из кубиков пластмассовых пирамид Хеопса. Не за этим
я здесь. И, кроме того, я с детства не любил мерять ступени ша-
гами -- я всегда перескакивал. Зачем ворочать колеса, если есть
три волшебных слова: "Крибс-крабс-бумс!"
Впрочем, каждому -- свое, разумеется. Как это у Стругацких
-- "медленно ползи, улитка, по склону Фудзи, вверх до самых вы-
сот" или что-то вроде этого (это эпиграф к "Улитке на склоне").
Я вот не верю, что, медленно ползая по склону Фудзи, можно доб-
раться хоть до каких-нибудь ничтожных бугорков или даже до под-
ножия. В наши дни, во всяком случае. Считаю так, что как пол-
зешь, так и будешь ползать, хоть жизнь, хоть 100 жизней, пока
совсем не охуеешь от своего ползания. И вот в этот момент, если
вдруг встанешь и огласишь на все четыре стороны -- "СТОП!", --
вот в этот момент на вершине Фудзи и окажешься... Да и где
угодно, если хватит на это радости и свободы.
С.: А как ты видишь будущее -- этакий апокалипсический
вопрос.
Е.: Какое будущее?
С.: Ну, допустим, нашей контркультуры. "Контр Культ Ур'а"
посвящает сей проблеме многие страницы.
Е.: А ее нету -- контркультуры. Вообще ничего этого нет --
ни культуры, ни контркультуры, все это -- цацки. Все это "ку-
кольные шашни" -- по выражению доблестного Манагера. Нету это-
го, и не было никогда. Размышлять о таких понятиях, как "куль-
тура", "контркультура" и прочих мифических глобальностях -- то
же самое, что, по выражению Чжуан Чжоу, "любоваться небом через
соломинку".
С.: Ну, а будущее рока?
Е.: У нас? Такое же, как и там. Будут время от времени
всплывать из небытия наши отечественные Роки Эриксоны, Нилы Ян-
ги, Скай Сэксоны -- давать где-нибудь в ДК МЭИ или в общаге N 5
Новосибирского Академгородка трогательные сейшена для ста чело-
век, после которых будут нажираться водки, купленной у таксис-
тов -- "на фаре". Будут размазывать зычные слезы и слюни и зыч-
но доказывать себе и присутствующим убедительные истины типа:
"А рок-н-ролл все-таки жив!" или там... "Мы вместе!". Будут
крутить наши записи, как мы сейчас крутим "Love" или "Shocking
Blue", мечтать и щупать вечность влажными вялыми руками. Руга-
тельски ругать попс и бешено ликовать по случаю рождения како-
го-нибудь очередного "хуй забея". Так и будет. Оно, кстати, и
сейчас уже таково.
С.: А ты какое место во всем этом собираешься занять?
Е.: А никакого. Я не собираюсь во всем этом участвовать.
Не желаю и не могу позволить себе такой ублюдочной участи. Мы
пойдем иным путем.
С.: А можно узнать -- каким?
Е.: Нельзя. Пока, во всяком случае. Как говорит Женя Коле-
сов: "Угадай с 3-х раз".
С.: Ты теперь, насколько я знаю, New Wave, Post Punk,
Independence, Punk, Hardcore, Noise -- короче, современной му-
зыкой перестал интересоваться напрочь и снова вернулся к тому,
с чего начал. Правильно? Расскажи вообще, как развивались твои
музыкальные пристрастия.
Е.: О! Об этом приятно поговорить. Меня никто никогда в
интервью об этом не спрашивал.
Впервые с рок-н-роллом я столкнулся, когда мне было лет
восемь, -- это может мой братец подтвердить. Он тогда жил и
учился в Н-ске, в Академгородке, в ФМШ, кажется, и вот однажды
он привез оттуда несколько пластинок, насколько я помню -- The
Who "A Quick One", битловский "Револьвер" (американский) и
Shocking Blue "Scorpio's Dance" -- с целью записывать их всем
желающим по трояку -- и этим, стало быть, поправлять свое мате-
риальное положение. То есть цель была сугубо рациональной --
рок он никогда не любил и вряд ли полюбит. Очень удивлюсь, если
такое случится. Тогда он джаз еще не слушал -- только классику
-- Моцарта, Бетховена и иже с ними. Так вот. Когда я впервые
услышал какую-то песню The Who (уж не помню, как она называется
-- третья на первой стороне; первые две не играли -- кусочек
пластины был отколот), я получил одно из самых УБОЙНЫХ ПОТРЯСЕ-
НИЙ в своей жизни -- я просто ОПИЗДЕНЕЛ!! Я сразу для себя по-
нял -- вернее, что-то во мне внутри поняло -- вот оно, и в этом
весь я, и это -- для меня. Я всецело, по гроб обязан брату за
то, что через него я так рано ПРИШЕЛ В СЕБЯ. Понимаешь? Так
вот, брат довольно долгое время записывал мне всевозможный рок
-- Beatles, Uriah Heep, Led Zeppelin, Pink Floyd, Nazareth,
Iron Butterfly и многое другое -- при этом ругательски ругал
все это. Потом мне многое записывали омские знакомые брата, за-
тем я и сам стал покупать и менять пластинки -- и вот с тех пор
я как бы "junkie" этого дела. А что касается вкусов, то все
происходило следующим образом: начал я с 60-х (Beatles,
Greedence, Rolling Stones, Who, Country Joe & The Fish и пр.),
затем лет с 12-ти я с головой погрузился в "забой" (Sabbath,
Led Zeppelin, Deep, Heep, Atomic Rooster, Nazareth). Лет в 16 я
врубился в Van der Graaf, King Crimson, Gentle Giant, Yes...,
особенно в ранних и средних Genesis -- в немалой степени из-за
их текстов (я с детства, опять благодаря же брату, довольно
неплохо знаю английский). Я до сих пор с удовольствием слушаю
"Supper's Ready", "Trespass", не говоря уже о "From Genesis to
Revelation", который вообще один из моих наилюбимейших альбомов
в роке. Итак, лет в 18 я понял, что все эти симфо-роки, арт-ро-
ки и прочая "умь" -- полное дерьмо по сравнению с самым наинич-
тожнейшим альбомом ну... допустим, "Quicksilver Messenger
Service". Или Jefferson Airplane. Таким образом я вернулся
вновь в психоделические 60-е (Woodstock, первые Pink Floyd,
Hendrix, Love, самый ранний Captain Beefheart и особенно
Doors), тем более я тогда был крайне "хиппически" настроен. За-
тем, году в 82-м или в 83-м, мне совершенно случайно попалась
запись "Never Mind the Bollocks...", и мне как-то НУТРОМ ДИКО
понравилось, хотя умом я понял, что это крайне противоречит --
с музыкально-эстетической точки зрения -- всему тому, что на-
полняло меня в эти годы. Этакое как бы раздвоение произошло. Я
как раз тогда собрал "Посев". А затем я услышал Adam & The Ants
"Kings of the Wild Frontier" и первый Specials. И я слушал весь
вечер то одно, то другое, и тогда как-то вдруг, в один момент,
понял всю эту музыку. Понял в смысле ПРИНЯЛ. И я вошел в нее. И
я ходил тогда в шинели, в булавках, слушал реггей, New Wave,
Ska и Rock in Opposition. И вот тогда и возникла "Гражданская
оборона", когда я Кузю Уо встретил. Это была осень 84-го.
И с тех пор я все эти годы пережевывал множайшие массы но-
вой музыки -- и Punk, и Post Punk, и Trash, и Industry, и
Hardcore, и... и чего я только не слушал, и вдруг однажды слов-
но вздрогнул и проснулся. Ибо вдруг в некий ослепительный мо-
мент осознал, что все это звуковое нагромождение 80-х -- даже
наилучшие образцы оных (Joy Division, например, или SCARS) --
кучка кала по сравнению с теми же Love, Doors, MC5, Stooges,
Screamin'Jay Hawkins'ом, Troggs, Hendrix'ом, Barrett'ом... да с
теми же Shocking Blue! Все это -- и панк 80-х, и шумовая сцена,
и Birthday Party, PIL всяческие -- все это НЕНАСТОЯЩЕЕ. За всем
этим, кроме распухших амбиций и умственно-технических вывертов,
нету ничего. Это все -- кукольное, по большому счету, хотя и
были (да и всегда есть) исключения -- Dead Kennedys, к примеру,
или Dressed Up Animals. А тогда, в 60-е, особенно в Штатах
(Англия все-таки страна по территории тщедушная, а это немало,
на самом деле, означает), -- любая самая дерьмовая команда, ти-
па St.John Green или Crome Syrcus -- каждой нотой доказывала,
что все не зря. Послушаешь, и так и хочется сказать что-нибудь
типа: "Это -- так". А главное, что даже формально (о содержании
и энергии я просто молчу!) все, что натужно и пыхтя выскребали
по сусекам Ники Кейвы, Сюкси, Лидоны, Смиты, Страммеры и им по-
добные, -- все это с говном содержится и в Velvet Underground,
и в 13th Floor Elevators, и в Seeds, и у Kim'а Fowley, и в те-
хасских гаражниках, и в детройтских. Да в том же Бо Диддли! Вот
таким манером я как бы все время возвращаюсь все к тому же -- в
ту же точку -- но обретя каждый раз новый, более широкий взгляд
на то, что покидал на время.
С.: А из современных команд тебя сейчас вообще ничто не
радует, не интересует?
Е.: Меня одна команда из современных радует -- Butthole
Surfers. Это, похоже, наши люди.
С.: А как ты сам расцениваешь в свете вышесказанного собс-
твенные проекты -- "Оборону" и прочее? Что это -- тоже 80-е?
Исключение из правил, как Butthole Surfers?
Е.: Не знаю даже. Может, и исключение. На самом деле с ле-
та 88-го года, когда мы с Ромычем лазали по горам, -- мне ка-
жется, что мы (ГО) -- группа конца 60-х -- по духу. По идее,
которая в нас. Для меня 60-е -- РОДИНА. И дух, и иллюзии, и на-
дежда. Может, это потому, что я так рано начал... натурально --
с детства. Но я очень хорошо и близко понимаю тех, кому сейчас
за 30, -- тех, КТО ТОГДА ТОЖЕ БЫЛ СВЕДЕН, выбит из ума навсегда
рок-н-роллом и всем, что его сопровождало в те годы... И мне
кажется, как раз они-то и понимают, или способны по-настоящему
понять наши песенки. Во всяком случае, представители именно
этого поколения из Академгородка Н-ска первыми приняли то, что
мы стали делать в 84-87 гг. В Академгородке до сих пор что-то
такое из тех времен все еще ощущается -- что-то правильное...
настоящее. Родное.
С.: То есть ты некоторым образом как бы опоздал?
Е.: Да нет, у нас ведь все это происходило в 80-е, фор-
мально опоздав десятка на два лет, но по сущности, может быть,
имело и более крутые масштабы, так как у нас все происходит...
сам знаешь как. Я не жалею, что ты! Мне, наоборот, повезло. Мне
грех жаловаться. Рок -- это последние искорки, как мне кажется,
этакого вселенского кострища -- которое либо само выгорело дот-
ла, либо его потушили -- из высших соображений.
С.: Да. Но ведь остался пепел, из которого неминуемо
взрастет нечто новое, так?
Е.: Что об этом говорить? Взрастет -- не взрастет... Этого
нам не понять и даже не представить. Просто -- не представить.
И уж тем паче -- не дожить до этого.
С.: То есть ты серьезно -- про 200 лет?
Е.: А может быть, тыща лет понадобится. Так что... Давай о
чем-нибудь другом.
С.: Да вроде больше и не о чем. Скажи напоследок, чего бы
ты хотел... прямо вот сейчас?
Е.: Чего бы хотел? Во-первых -- извиниться перед всеми,
кого незаслуженно обидел на своем веку. Тут не то чтобы совесть
меня мучит, а... просто, если вглядеться поосновательней во все
эти "наши глупости и мелкие злодейства" на фоне того, что про-
исходит (вернее -- произошло), хочется просто взять всю эту
грязь накопившуюся, плюнуть, растереть и забыть навсегда. Все
это НЕ СТОИТ.
Хотелось бы мне еще, чтобы близкие мои и далекие -- взяли
бы, "хоп!" -- и хотя бы на пару секунд испытали бы то, что я
испытывал в свои НАИЛУЧШИЕ, НАИСВОБОДНЕЙШИЕ МОМЕНТЫ!.. И само-
му, конечно, испытывать то же, что испытывали или испытывают в
настоящий момент они. Вот тут бы все и началось. Тут бы и нас-
тал... НОВЫЙ ГОД.
А еще... еще очень хочется в Китай почему-то. В горный Ки-
тай. Хочется ощутить, понять... Тянет меня туда. Что-то там ме-
ня ждет. Но ведь для того, чтобы хоть вмале что-то почувство-
вать, почуять, -- нужно, необходимо по меньшей мере там родить-
ся, впитать в себя все -- и землю, и небо китайское... Знаешь,
что в Китае небо круглое? Надо ведь там родиться и жизнь про-
жить, иначе ведь ничего не поймешь.
Вообще хочется -- все с начала начать. Не то же самое пе-
режевывать по второму кругу, а двинуть в НОВОЕ, АБСОЛЮТНО НЕП-
РОЖИТОЕ.
Я ведь, на самом деле, как бы... путешественник. Во всех
смыслах.
С.: И вот самое последнее. Как "постскриптум". Давно хотел
спросить. Что такое для тебя "анархия", ведь ты же "анархист",
верно?
Е.: Знаешь, что я тебе скажу. Отвечу очень кратко и скупо:
анархия -- это такое мироустройство, которое лишь на одного.
Двое -- это уже слишком, безобразно много. Анархия -- лишь на
одного. И, судя по всему... все кругом испокон печально доказы-
вают то, что и на одного-то -- это уже слишком жирно.
С.: Понимаю.
Е.: Вот.............................
Собственно, и все, кроме... самого главного из всего, что
хотелось выразить. Пусть да не сложится мнение, что, мол, я
сдался, сломался, и... Я никогда не смогу себе это позволить --
т.к. лидер группы "ГО" НИКОГДА НЕ ПРОИГРЫВАЕТ -- он этого себе
НЕ ПОЗВОЛЯЕТ и НЕ ИМЕЕТ ТАКОГО ПРАВА. Это как в "Handsworth
Revolution" Steel Pulse -- нас уничтожают, нас мочат, нас попи-
рают -- но все, что я есть, это -- "ВАВИЛОН ПАДАЕТ!". И так оно
и есть. Он падает наглядно. И скоро окончательно пизданется --
и то, что происходит сейчас, это история про Содом и Гоморру! А
насчет Духа, то он ведь ВСЕГДА И ВЕЗДЕ, ничего ему не сделает-
ся, если где-то и убывает, так где-то прибавляется, и я знаю,
что оно есть и там все наши -- и художник Пурыгин, и скульптор
Сидур, и режиссер Параджанов. И я там, а вы -- здесь. Счастливо
оставаться.

Вопросы задавал Серега Домой.
29.XII.90. Омск.