|
Ежик идет, отдуваясь и фыркая.
Усатые люди растут из земли.
На ветру хлопают бумажные тряпки,
Трещины пишут письмо на асфальте,
Тени ложатся нежно.
Ближе к ухоженной части города
Великолепные клумбы,
Цветам не с кем поговорить.
Куда ты идешь, ежик,
Обрати на нас внимание, ежик,
Замри в восхищении, маленький ежик,
Что ты топорщишь свои колючки,
Кому ты нужен такой.
Как ты смеешь тронуть нас беглым взглядом,
Где твой рот, разинутый от восторга,
Даже если и вот он,
И он разинут,
Почему он молчит?
Говори о нас, маленький ежик,
Пой о нас, маленький ежик,
Поживи с нами, маленький ежик,
Умри за нас, маленький ежик,
На что ты нужен еще?
Ежик кланяется и идет дальше,
Фыркает, отдувается и идет дальше,
От восторга сердце давно разбито,
Колется изнутри.
Мы пошутили, маленький ежик,
Мы не так себялюбивы, маленький ежик,
Куда ты топаешь, как заводной, маленький ежик,
Оглянись на твоих еженят!
Может быть, они хотят кушать,
Наверное, у них болят лапки,
Скорее всего, они не доживут до рассвета,
Разве ты о них позабыл?
Ежик кланяется и идет дальше,
Фыркает, отдувается и идет дальше,
Семенит ножками и идет дальше,
Великолепные клумбы опасны,
О, ему ли не знать, как они опасны,
Здесь жизнь стоит единого взгляда!
Но судьбу молодого сердца
Нельзя выбрать за еженят.
Ежик устал, но он идет дальше,
Фыркает, отдувается и идет дальше,
Посреди великолепной клумбы
Он был бы счастлив умереть прямо сейчас.
Но не молкнет проклятая дудка,
Дребезжит железка сквозная,
Крысы-то ученые в норах,
Рядом с ними их крысенята,
Кто-то должен ее услышать,
Ведь она и сама устала,
Но не зря же звучит она!
И болят ежиные лапки,
Лезет в горло разбитое сердце,
Еженята стоят возле клумбы
Между строк асфальтовых трещин,
Стоят, свои рты разинув,
Забывая дышать от восторга,
Но нет ежу дороги назад.
8 июня 2007
Учитель сошел с ума и молится комсомолу,
Мешая французский с вятским, переходя на санскрит.
Мертвые санитары уже обступили школу,
Что-то на средневолчьем Акела им говорит.
Где твой смех, Заратустра? Разве сегодня пляшут
Бешеные снегурки в пламени черных строк?
Это скрипит мотор у воронков на марше,
Это плетут из мяса бывших коров венок,
Это Цирцея спит с жирной свиньей в обнимку,
В винных парах тучнеют складки ее морщин,
Это усталые женщины, к груди прижимая крынку,
Ни на одной дороге не находя мужчин.
11 июля 2007
Я в тапочках шел. Я искал тишины.
На рваный носок наползали штаны.
Как вдруг неизвестный мне вышел навстречу
И начал такие коварные речи:
Я Фенозепам! Я живу под стаканом!
Я голос усатых ночных тараканов,
Которых ты давишь противной ногой
И больно калечишь, пиная другой!
Оставь недостойные эти пути,
Иначе, клянусь, нам придется уйти!
Я взял его пальцами. Он верещал,
Кусался, брыкался, пищал и трещал,
Пыхтел и сопел и крутился на месте.
Я сам не хотел, а пришлось его съесть.
Вот так, по-соседски окончив наш спор,
Я дальше пошел. И скрипел коридор.
Вдруг голос раздался хвастливой соседки:
Я валериановый корень в таблетках!
Я голос котов (а возможно, кротов)!
Впусти их в окно, что закрыл на засов,
Пускай они бешено воют, как встарь!
И я проглотил эту странную тварь.
С тех пор я иду и покоя не знаю,
Хоть многих встречаю и часто глотаю:
И Аминазин, голос храбрых грузин,
И сам Циклодол, голос тех, кто под стол
Залез впятером, волосатый, небритый,
Немытый, и цыкает зубом сердито,
И щупальце тянет на скатерть, урод,
И сопли свои мне в тарелку кладет.
11 августа 2007 г.
К небу липнут петарды, птица пачкает провод,
По асфальтовым тропам закружились бомжи,
В щели трещин, по трубам пробираются в город
Незнакомые звери -- ты не бойся, лежи.
Там микроорганизмов докембрийская строгость,
Здесь келейные клюквы натекли с потолка --
Осторожной рукой не решишься потрогать
Напряженную кнопку дверного звонка.
Помнишь склепы подъездов, и в каменной крошке
Нехорошие стены с портретами лиц,
И улыбку Гекаты на пухлой матрешке,
И потеки чернил в черных ямках глазниц --
Если б можно, как раньше, в трамвайных угодьях,
Стук разбуженных шпал услыхать за версту,
Отступить в фонари, затеряться в народе,
Твое круглое имя катая во рту,
В темноте обгоняя попутчиков странных --
Это дикой охоты остовы скрипят?
Нет (я слышу твой смех), это призрак охраны,
Полицейских скелетов бродячий отряд.
11 октября 2007
Что-то звезды не зажигаются,
А часам не хватает резвости,
Выезжаем на Кустанайскую,
Ты сигналишь нам с Домодедовской.
Переулки глядят прорехами,
Фонари исчезают быстрые,
По Орехово мы проехали,
Мы проносимся по Борисово.
Ты Орехово ночное,
Ты Борисово в снегу,
Что ты делаешь со мною,
Я поверить не могу:
Не восток ты и не запад,
И не север, и не юг,
Перестук кошачьих лапок,
Шубки пестрые подруг.
Не прошу я у Бога милости,
И зачем мне власть инфернальная?
Ты держи штурвал по Шипиловской,
Нам на 1-ю Радиальную.
Вижу руки твои усталые,
Слышу сердце твое неистовое,
Проплывем ночными бульварами
По Орехово, по Борисово,
И невидимый нам ветер
Задирает юбки дам,
Слышишь -- дверь спадает с петель,
Ветер бродит по домам.
На Ореховом бульваре
Цветут зимние цветы,
Сколько раз мы их срывали,
Знаем только я и ты.
Вдоль Мусы Джалиля, меж будочек
Полупьяные мы шатаемся,
Не мечтаем о светлом будущем --
Только б выйти на Кустанайскую,
И проезды твои Задонские,
И шоссе твои невозможные --
Словно в сердце тоска заморская,
А тропа под ногой таежная.
Если после губ горячих
Мне захочется воды,
Побреду, как зверь бродячий,
На Царицыны пруды.
Там милиция хмельная
Отдыхает у ворот,
Я скажу ей все, что знаю,
И она меня поймет.
27 декабря 2007
Зеркала, едва их коснется твое отраженье,
Покрываются трещинами, принимают вид старинных картин.
Наши лица с видом движущихся мишеней,
Тридцать три минуты проходят, как день один.
Черная пластинка дрожит под иглой, как вена
Маленькой хозяйки, как гурия в парандже,
В мутные сны шахида влипшая по колена,
Как в варенье муха, не повернется уже.
По магнитным доменам -- волны, смешав порядок...
Нет печальней участи жителя этих строк.
Смрадный дым отечества смрадному сердцу сладок,
Спрячься в противогазе, преданный мой сурок,
Помнишь, по разным странам -- а впрочем, подводит память
Не одного тебя, да и не нужно тут
Лишних воспоминаний, глупое сердце ранить,
На вот, хлебни двойного, как там тебя зовут.
Здесь мы живем, как плывем, а в чем -- не спрашивай даже.
А что блеснет улыбкой -- вплавь спасайся на дне,
Там невозможен свет и по-настоящему страшно,
Пожалуй, на этой липкой необитаемой глубине.
Это пел черный лебедь, его голова на блюде,
Бархатный шелест виселиц вдоль дорог,
И если ты не забыл, как это делают люди --
Не унижайся до человеческого, сурок.
22 января 2008
Кролик Вася из норки нам шлет заказ:
Мосье Журден разучился разговаривать прозой!
Бензовозы с неба ползут на нас,
Все поэты пишут про бензовозы.
Любовь - это торговый язык природы,
Переведенный со словарем на китайский лад,
Маги, магирани и прочие нищеброды
Неплатежеспособные на нем говорят.
Ничего за душой, и ниже пояса только
Корни городских башен, трубы да провода,
Обернись, девочка, что ты плачешь так горько -
Здесь никто не стоит ни слез, ни труда,
Поправь юбки, отряхни этот морок,
Не стой на сквозняке -
Это эфирный ветер щекочет нервы,
Проводница, шествуя между полок,
Выберет того, кто проснется первым,
А она в мундире, и право ночи
В ней прошито строгой магнитной кромкой,
Страшно семафоры глядят ей в очи,
В черных крыльях тени стрекочут громко,
Сад узкоколеек совсем разросся,
В нем горчит железо и пахнут слезы.
В зеркале разлитого купороса
Плавают небесные бензовозы.
3 апреля 2008 г.
Хемуль печально перебирает марки:
Вот одна с паровозом -- дымит, как живая -- а вот
Двухголовая птица, вот дятел в общественном парке,
Вот высокая башня огнями салюта цветет.
Здесь воздух мнется нашествием темных магнолий,
Словно кровь типографского сердца упала на их лепестки,
По краям звукоряда какой-нибудь вздох поневоле,
Глуховатые, в тапках, следы застарелой тоски.
А здесь -- парад инструментов! На них уже не играют,
Порваны струны, закинуты где-то на склад.
Три блатные аккорда по-прежнему бродят дворами,
Их гопарь с гопаренком за жабры берут невпопад.
А на этой сирены и сфинкса душистые груди,
Афродита небесная смотрится в зеркало вод,
Под водой удивляются рыбы, как сделаны люди:
Ноги сверху и снизу, куда, мол, такой поплывет.
За страницей страницу трогая пальцем,
Хемуль достает марку, держит ее на просвет.
Никуда не денешься -- они повторяются
.
Это полный комплект, совершенно полный комплект.
20 июня 2008 г.
Дед Мороз мнет шапку в руках, и снова
Надевает бороду - пугали, что прирастет.
Снегурочка по-женскому нездорова.
Скорая помощь снежным жуком ползет.
В мешке лежит заводная игрушка,
Тикает, как нервное сердце в мужской груди.
В этом доме жил и работал Пушкин.
Девочка, милая, не стой, иди,
Дома твоя мама, она заплачет,
Этот подарок, он не такой слегка,
Вдовья судьба, сиротская удача,
Два жестких усика-проводка.
Я не хочу давать тебе эту штуку.
Что у тебя в глазах, страшный какой вопрос --
Я друг Снегурочки и предводитель кукол
(Просто она больна), видишь мой красный нос?
Это он потому, что я проклят красной судьбою.
Руки лезут в мешок, тянут наверняка.
Нет, я ухожу, не смогу остаться с тобою,
Скоро найдут друг друга два усика-проводка.
Видишь обманы стен, видишь - рисунок трещин
Медленно прорастает, как цветок пустоты,
Слышишь, он пьет воздух, а вокруг, как смятые вещи,
Как пустые конверты, мама твоя и ты.
18 августа 2008
Трансатлантический кабель перегрызли дикие рыбы,
Такие же, как мы с вами, но ведь у них нет глаз,
Да и что они увидеть смогли бы
На дне океана, где так темно сейчас,
Попади к ним человек, двуногий -- он заскучает,
Не видно ни телика, ни аськи, еб твою мать,
Их имена ему не подскажет память,
Безглазые рыбы, как ему их понять.
Они едят друг друга, как мы -- сарделек,
Сенсорны иллюзии в темной воде,
Они ебут друг друга, при этом у них нет денег,
И даже неясно, как выжить в этой среде.
Человек мобильный иль транспортабельный,
Гуляющий по траве босиком,
На вопрос, зачем перегрызли кабель,
Не ищи ответа на дне морском!
Наедине со своим монитором,
Сам не заметив, как ослеп и охрип,
Принимая с локалки пакеты порно,
Думаешь мысли безглазых рыб,
И многое вдруг покажется лишним,
И странные обиды проплывают в мозгу,
Как клочки надежды, как горькие вишни,
Навсегда остались на берегу.
25 августа 2008
Идет по улице прохожий,
В одежду модную одет,
И видит: бьют его по роже
Скрипач, художник и поэт.
Как дал скрипач ему в ебало,
Он покатился кувырком,
Поэт добавил запоздало,
Художник стукнул кулаком.
А тут явился балетмейстер,
Подходит сзади пианист,
Из-за угла возникли вместе
Флейтист и виолончелист.
Как страшно жить! Какие рожи!
По мостовой стучит каблук:
То приближается, похоже,
Ученый кандидат наук.
И кошелька ему не хватит,
И просьба сердца не проймет,
Отнимет он пальто на вате,
И жизнь, и честь он заберет.
Вот так на человека быдло
Свое направило мурло,
И крови темное повидло
На модных брюках расцвело.
30 ноября 2008
Катю издалека слышно, опасным штилем
В воздухе, будто целый оркестр молчит.
Это странное имя -- мы о нем говорили,
Говорили не раз -- словно лава бьет о гранит.
И как будто магнолии, лепестки, лепестками,
Дух сомненья, смутивший пьяного мужичка,
И тяжелые волны, разбиваясь о камень,
Корабельные доски обжигают слегка.
Кто укажет нам курс, если компас бессилен?
На локатор приходят только стоны сирен,
Возвращается эхом это странное имя,
Обещаньем свободы возвращается плен.
Мы стоим, как матросы в многолетнем тумане,
Обнимающем мачты, заслоняющем свет,
Перелетные звезды где-то бродят над нами,
Пахнет черный иридий незнакомых планет.
10 марта 2009
Машенька, пишу по белому белым,
По какому адресу, неизвестно.
У нас все, как раньше: горят дома престарелых,
Продолжаются политические аресты,
Снег укроет бомжа последней шубой,
Февральский труп -- апрельский подснежник,
Нашего дворника посещают суккубы,
Им не холодно без одежды,
Говорят ему: "Что, муравей, гребешь лопатой?"
Он говорит: "Проходи, стрекоза, грейся у батареи."
А в милиции служат бабы -- небриты и волосаты.
Виноваты евреи.
Но я не хочу на эти скользкие темы
Писать тебе письма, складывая в журавлик,
В деревянном сарае мы танцуем со всеми,
Наступая на грабли,
И растут за окном, прекрасны невыносимо,
Как твои руки и пальцы,
Околоводные, покрытые снегом ивы,
Над асфальтом склоняются,
Ведь подземное озеро, скрытое в трубах,
От слезинки наполнится, пойдет в ледоход,
Эти крупные трещины тротуаров вот-вот,
Как твои губы, раскроются.
5 февраля 2009
Бог технического прогресса старый, он старый бог,
Он с трудом выдвигает троллейбусные усы,
Надоели петли коротких, прямые длинных дорог,
Бешеные круги, по которым ходят часы.
Жрецы изменяют, они плохие жрецы,
Они, как жены, желают осесть семьей,
Они не хотят смотреть в глаза смерти, мутируют, как птенцы,
Забывшие о полете, притянутые землей.
Механизм сердца им на детали раздашь,
Замолчит мотор, и раздутое тело бога
Образует индустриальный пейзаж,
Развалившись на части: здесь груда и там немного.
Матушка, невеста, схоронившая жениха --
Которого по счету! -- авось в ней проснется совесть,
Приспособит к делу мокрые потроха,
Биотехнологии, может быть -- приготовясь
Отпевать его на страницах дрянных газет,
Канцелярской дробью учебных пособий...
А в троллейбусном парке сторож включает свет,
И по темным окнам -- сотни его подобий.
28 июня 2009
Ты скажешь -- как будто надвинулась старость,
То, что волновало, внушает усталость,
И время, как еж, вдруг клубком размоталось,
Споткнешься о каждую нить,
А там, во дворе, все кресты раскопали,
Возьмешься за мяч -- и не вспомнишь всех правил,
И черные трубы, что пели в подвале,
Давно решено заменить.
И краска заката на листьях сильнее,
И скрежет неровных кругов Птолемея,
Как будто железо суставов ржавеет,
Без бабы и возу пропасть --
И что-то стучится в темнеющий разум,
Как тысячи женщин, согласные сразу,
Как шелесты хищных манжетов атласных,
Звук карты, меняющей масть.
Вертлявая галка отметит стоянку,
Уж лучше не спать, чтобы в путь спозаранку,
Там на антресолях ждет шапка-ушанка,
Как небо, вся в дырах от звезд,
А ствол не в работе -- ну что ж мы, не люди?
Пока стрелки ходят и женщины любят,
Припасы найдутся, оружие будет,
И детские игры всерьез.
22 августа
-- Дело такое, Чебурашка, -- говорит ему Кролик, --
Отопления нету, на дрова разобран ломбард,
Ты рисуешь крестик, а получается нолик
Или черный квадрат от контемпорари арт.
Что молчишь, Чебурашка, что ковыряешься в ухе,
Разве не видишь, так дальше жить нельзя,
Аппарат из будки уже унесли старухи
На прокорм черным крысам, зонтиками тряся.
Крысы грызут цветной металл, Чебурашка,
Золотые запасы, ядерный арсенал,
Жирную кровь земли по трубам толкая тяжко,
Глубоко под ногами опустошая подвал.
Где Крокодил Гена, где Крокодил Валера,
Девочка Галя, резвая, как газель,
Где наше братство, наша святая вера
И для кого мы строили Дом Друзей?
Чебурашка вынимает из уха палец,
Сосредоточенно смотрит на свой улов.
-- Кролик, -- он говорит, -- или, точнее, Заяц,
Ты слишком долго прятался от волков.
Время идет, и многое изменяется,
Жизнь поднимается из развалин.
Выйдешь из будки -- у трапа встречают Зайца
Товарищи Долгих и Зимянин,
Слышен гул приветственных нам речей,
Пионеры устраивают овацию.
А что до вредителей с кузовом кирпичей --
От врагов народа лучше отмежеваться.
С товарищем Галей, верно, что-то не так...
Знаешь, крокодилы едят детей,
Подсказывает ценный опыт товарища Шапокляк,
И товарищ Лариса давно работает с ней.
16 октября 2009
-- Представь, что мы на земле последние люди,
Там, где я стою, упираясь ногами.
Что красавицы, раздирая ногтями груди,
Не упадут на могильный камень.
Что биограф, облизывая кончик карандаша,
Не станет гоняться за отпечатком на коже
Наших женщин, на бумажную пыль дыша,
Что не остановится вдруг прохожий.
-- Абсолютный огонь не оставляет следов,
Нож режет воду, и рябь ничего не расскажет,
Радиоволны гуляют без проводов,
Летучий Голландец не нуждается в экипаже.
-- Общая память -- болото с живым гнильем.
Камнем канешь -- пузырь, два-три зеленых круга.
Метеоритом с неба -- нарушишь в нем
Малый биоценоз, слипшийся от испуга,
Тень твоя мифом прокатится по теням
Странных коряг, растущих вбок или книзу,
Вырвется в топь, свалится к ебеням
Тенью кота, шедшего по карнизу.
-- Метеорит -- это простой полет
Росчерком в небе, паникой на болоте.
След от него найдет камышовый кот,
Красное слижет, жилистое проглотит.
Слезы красавиц, сердце с ладоней съест,
От биографа только очки оставит.
С ним навсегда тоска к перемене мест,
Колкая в пальцах, жгучая под хвостами.
26 ноября 2009
|
