|
|
Ворона зовет ворону: "Зачем ты меня зовешь?"
Ворона идет по снегу и разевает рот,
Чернеют ее подруги, как стадо больших калош,
На ноги подземным людям надеты наоборот.
Для них не бывает неба, не колятся иглы звезд,
Их лодки плывут по кругу, озера стоят вверх дном,
Плавучие клочья пены соединяет мост,
Подземные рыбы с юга проносятся над мостом.
Фундамент высотных зданий спускается в их места,
И если сантехник выпьет, то по лабиринтам труб
Сползет в глубокие страны, погрузится в города,
Опустится в бездны улиц его бородатый труп.
И шепот пустых вагонов, их огненные глаза
Проносятся по соседству, но что они говорят -
Сантехник уже не слышит их быстрые голоса,
Он там за стеной все ниже, и нету пути назад.
Ворона зовет ворону в немыслимой вышине
И время по старым ранам ползет со своей иглой,
И роспись подземных трещин цветет на другой стене,
И черной смолой асфальты ложатся на этот слой.
Feb. 28th, 2005
Наш сумасшедший дворник разговаривает с лопатой,
Как раз у самого входа лениво растет сугроб.
Красивая девушка Оля опять глядит виновато,
Чужой черноусый дядька опять потирает лоб.
И вот уж рыба фонарь озирается желтым глазом,
И тени дорожных знаков ломаются на просвет,
И кто-то устал мне лгать, и решил все выложить сразу -
С фамилией непонятной, кажется, Культпросвет.
И вот сумасшедший дворник разговаривает с лопатой,
И вот безумный прохожий не может найти слова,
Хватает меня за шарф и трясет головой помятой,
На длинной пожухлой шее мотается голова.
А висельник Леша ходит, наверное, где-то рядом,
Безумному Диогену приносит плоды смоква,
И желтая рыба фонарь его молча встречает взглядом,
И в черных разводах сердца не может найти слова.
И многое есть на свете: красивая девушка Оля,
И белый снег на загривках сухих деревянных птиц,
И ритуальный автобус гуляет себе на воле,
Проносится в переулках, как автомоторный принц,
И на гололедных трассах, прикрывшись плащом горбатым,
Кто-то с ним ищет встречи, а сердце стучит раз-два,
И наш сумасшедший дворник разговаривает с лопатой,
И слушает, как лопата находит в ответ слова.
Mar. 11th, 2005
Трижды бьет полночь. Дядя Витя зашел за шурупом.
Под окном скрипят, качаясь, столбы.
Он глядит в стакан, как будто в трубу с раструбом,
В коридоре туман, и страшно сбиться с тропы.
Слушай, Настя, - он вспомнил имя, - какого черта,
Помнишь, как мы играли, я сделал тебе колчан,
Как ломались стрелы - бессовестная девчонка,
Мы теряем часы, как теряют однополчан.
Твое имя было нежней, чем кошачья гривка,
А теперь скребет по губам и горло мое дерет,
Я стою столбом, и не помогла прививка,
Видишь, электропровод сквозь сердце мое растет.
Что это, дядя Витя, - мы скажем, - ты просто пьяный,
Бьешься с пустым стаканом, как рыба на берегу,
Это дрянная водка бередит чужие раны,
Это чужая память грохочет в твоем мозгу.
Мы заведем часы, пусть четвертую полночь грянут,
В рваных твоих карманах завелся карманный вор -
Брось ты их, дядя Витя, пора уходить в туманы,
Да не ищи шурупа, а сразу бери топор.
Apr. 8th, 2005
Пьяные дети рыщут под стенами,
Как в барабаны, стучат по рожам.
Кто виноват и зачем их сделали,
Кто-то им скажет, а мы не можем.
Между могил в крестовидных зарослях,
Мимо венков и бумажных ягод
Мокрый кораблик плывет под парусом,
Возле ступеней бросает якорь,
Сверху в нигде пропадает лестница,
Шаг твой оборван, спускаться поздно.
В мутной воде ничего не светится,
Не отражаются даже звезды,
Берегом бродят вороны вещие,
Это они всегда были правы.
Видишь, как в землю врастают трещины,
Слышишь, как рвутся в кустах канавы,
Мертвые люди под каждым ярусом
Сладко ворчат, их язык неведом.
Мокрый кораблик под черным парусом,
Страшно качаясь, подходит следом.
May. 22nd, 2005
Не в склад и не в лад трубачи в заводские трубы
Дымят, в городах забивает асфальт трава,
Зябко бормочут порванные суккубы
С рекламных щитов неразборчивые слова,
На площади мертвые окна многоэтажек
Роняют стекло, заколочены темнотой,
И группа из честных статуй, видать, на страже,
Скрипит на ветру и мнется: постой... постой...
Брось в пустоту: "А помнишь?" - и сразу эхо
Спрыгнет с забора, слезет с бетонных плит,
Зыбко шурша, шелестя шумовой помехой,
Схватит за сердце, вены расшевелит,
Имя вспорхнет и вылетит малой птицей -
Что, вороненок, сорваны провода,
Зря тебе, кроха, на сердце не сидится,
Как теперь будешь, выпавший из гнезда.
Jun. 1st, 2005
День, как ночь, по рации непроглядная тишь.
Есть у парня форма светло-серый камыш,
Где-то водометы поют без слов,
Рыба в мутной воде для наших бойцов.
Рыба ложится в чертовом домино,
Нас ведут на бесплатный сеанс в кино,
С дубинкой, как с девчонкой, в последний ряд,
Разбирай щиты, боевой отряд.
На гражданке дембель гуляет, как в первый раз,
Секс и бухло, и совсем другое для нас,
Бутылка может взорваться, за горлышко не бери,
У нее бывает все по-другому внутри.
Кто делает карьеру, те с начальством в ладу,
Я к своему БэТээРу мостить дороги иду,
Мы проедем по ним, они проедут по нам,
Кому-то пешком брести по чужим делам,
Ну а потом - кто остался, помянут тех, кто отстал,
Кто под водой капитан, кто под землей генерал,
Каждую ночь по рации они со мной говорят,
Но если начальник
об этом узнает,
придется покинуть отряд.
May. 6th, 2010
Летит молва на крыле перебитом,
Попадает за океан:
Полторы тыщи бандитов
Окружили четверых партизан.
У бандитов танки на всякий случай,
Вертолеты по рации управляются,
Есть бронежилеты -- но дома лучше,
А в тайге темно и клещи кусаются.
Бандиты привыкли ломать кости
Безопасным подросткам, крепко связанным, безоружным,
Очкарикам, дрожащим от инаковости,
Нищим ветеранам, полуживым старушкам.
А теперь у четверых партизан --
Говорят шепотом --
Есть ствол или два, и они могут драться ногами!
И ползет откуда-то то ли правда, то ли деза
В интернете гребаном,
И мокро между сапогами.
Одноклассника взяли, потому что как же не взять его,
Били день, били два, знали, что бить без толку,
Но ведь за одной партой с партизаном, так его мать его,
Почему беспредел, просто волос дыбом на холке.
Потом спецназ штурмовал квартиру,
Старшему двадцать два (над нами станут смеяться),
Нашли гранату, экстремистскую литературу --
"Смерть Колобку", "Воззвание к Мойдодыру" --
Двоих уже не вздернуть на дыбу, не двинуть по яйцам.
Приморская государственная пресс-служба
Обращается к вам с приветствием.
Партизаны убиты или обезоружены,
Один из них уже сотрудничает со следствием.
Стонет, а сотрудничает со следствием.
Плюется зубной крошкой, а сотрудничает со следствием.
Никакого беспредела. Просто сотрудничает со следствием.
Песни не потрясают основ,
Не призывают нарушать, на музыку не ложатся.
Граждане, не обижайте ментов,
Никогда не уничтожайте ментов,
Не бейте бандитов, вообще не трожьте ментов,
Не поддавайтесь на провокации.
Jun. 11th, 2010
Мертвая голова совсем опустела,
Некому подлить в нее красной влаги.
Скоро и моя расстанется с телом,
Нет уж в ней ни хитрости, ни отваги.
Милая гуляет над мутным дымом,
Освещает путь круглой лантерной.
Наверху они не помнят любимых,
Безразлично, верных или неверных.
Каждую ночь нам снился подземный город,
Вниз, как корни растений, росли огромные башни,
По округлым трубам мы сползали, как воры,
В угольных коридорах прятали мы домашних,
Были без глаз, как рыбы, жители черных впадин
(Помнишь, как в храме неба девушки были слепы?).
Запах ночных окраин сладок и неприятен,
Шорох надежды в камне переполняет склепы.
Милая серебрит кроликам злые ушки,
Ночь на всех парусах, что бы им не резвиться?
С голубем говорит медноголовый Пушкин,
Просит о чем-то, но неумолима птица,
Надо терпеть. Ночь памятников на исходе.
Стрелки так тяжело в медный затылок дышат.
Чорные шакти с глазами вареных кордий
Бьются в стекло, как лабораторные мыши,
Вот наденем халат, выпустим их на волю.
Стекла дрожат, и мусор готов к полету.
Голубь на провода садится жирным бемолем,
Вспышка, дымок и снова чистая нота.
Aug. 22nd, 2010
Я не увижу тебя. В экспедиции Лаперуза
Есть каюты для смертников, а для женщины места нет.
Корабли, лишенные приятного груза,
Плывут налегке встречать под водой рассвет.
Я сойду раньше. Я обману капитана.
В его глазах бесконечность, и его обмануть легко.
Я не большой любитель коварных планов,
Но как иначе попасть на остров Ликё?
Жители острова знают язык дельфинов --
То ли поют гнусаво, то ли хлопают по воде
Желтой ладонью, и воздух настойки винной,
Рисовый и фальшивый, парами плывет везде.
Перегоняя в колбах черное масло мозга,
За двадцатой рюмкой захлебываясь в похвальбе,
Хватаясь за стены кают (обламывая известку),
Беатриса, я думаю о тебе.
Ты стоишь у окна в темнозеленом платье,
День бьет ключом, и грудь видна на просвет,
Мгновенье спустя ты будешь в моих объятьях,
Но смолкли часы, и конца мгновению нет.
Потому что в высоких зарослях местной флоры --
Из волн она вырастает темнозеленой стеной --
Застревает время, и крошки-люминофоры
Фосфорной пылью рассыпаются надо мной.
И похоже, что ликантроп Борис из России
Не солгал -- дельфины вправду не видят снов.
А в моих все желанней, нежнее, и все красивей
Ты и другие подруги, и все сильнее любовь.
Sep. 11th, 2010
Когда я спрошу мать Карфагена, куда положить весло
(Бог, суди меня не как бог, а как матрос, которого съело море!) --
На ветках календаря, обрываясь, шуршит число,
Все деревья станут голыми вскоре.
Куда как приятней ворочать во тьме глазами,
Хрустящие шары выдвигать на длинном стебле,
В нижних этажах коралловых зданий
Подстерегать добычу, если плывет к тебе.
(Ты не поверишь: снилось, нет плавнику опоры,
Мягким дырявым телом управлять без хвоста
Приходилось, вплывая в квадратные норы
Вроде крупных раковин, и говорить изо рта.
Невозможно охотиться: жадная злая рыба,
Как зараза, накрывшая водоем,
Баламутит мелочь, и, затрудняя выбор,
Светит сверху то белым, то желтым своим фонарем.)
Sep. 20th, 2010
Аллочка, шаг "от бедра", идет и к столу подходит.
Телохранитель стоит, неизвестной нации.
Располагая мокрые морепродукты на бутерброде,
Раскрывает рот министр нелегальной пост-иммиграции.
Рядом министр коррупции, он много работал сегодня,
Он мечтал отдохнуть, но кругом него вор на воре,
Но министр православия хочет обделать дела господни --
Так и льнет, шалунишка, и паузы нет в разговоре.
В отделении крупных злодейств какие-то неполадки,
Отключили свет, звук, сбоит воздухопровод,
Аллочка под столом задевает ногу украдкой --
Неизвестно, чью, но лед сломан и вот он, омут.
Кажется, это был министр шантажа или вымогательства,
Впрочем, на устах лепетом, в сердце ропотом
Расцветет его имя, как понадобится узнать его,
Это смешной расчет для такого робота.
Аллочка поменяет настройки; в режиме кошки
От стола до двери; по коридору -- газелью,
По спине озноб, и датчики на ладошках,
На пороге робость и дрожь при виде постели.
Аллочка нелегальна, но как-то крутиться надо,
Она ходит в резиновом теле и вертит министрами,
Она верит -- когда-то будет за все расплата,
Вся власть компьютерам и свобода транзисторам,
Углеводородные формы тоже не промах,
Бабой обмануты, жизнию биты, судьбою пороты.
Из дальних провинций, из маргиналий скромных
Едет в коробках новая партия роботов.
Jul. 9th, 2011
Интеллигент достает из подпола телевизор-ящик,
Отгоняет мух, включает канал "Культура".
Потрогал лаптоп, как будто ненастоящий.
Котята смотрят из монитора.
Они видят, как Леонида Ильича Брежнева
Прячут под крышку -- но не забраться в коробку,
Товарищ Долгих, Зимянин стоят, как прежде,
Шрифтом передовиц прижаты к полям коротким,
Робко молчат. Интеллигент поставил это на запись,
Крутит ее в цикле, что-то шепча про абонементы.
Запах советских и новогодних трапез,
Шорох горячей магнитофонной ленты.
За стеной соседи танцуют "Лебединое озеро" --
Разделись и босыми ногами хлопают об пол,
Бьется в стекло, роняет сосульки тополь,
Баба Мара пишет письмо Деду Морозу,
Он холодный, но ведь сердце его не камень?
"Дедушка, конечно, мы вели себя, как гондоны," --
Снегурочка кладет в мешок, вынимая из чемодана,
Набор "Сделай сам своими руками".
Nov. 17th, 2017
Это было в другие, другие года,
Под Тюменью работал завод.
Незнакомые люди там жили тогда,
А теперь там никто не живет.
Там игрушки плели, отливали и жгли,
Отжигали в глубокой печи,
Под спиной и в живот им вставляли завод,
И к нему полагались ключи.
Это клоуны были, и мавр, и монах,
Белоснежка, царевич и гном,
Офицер в камуфляжных пятнистых штанах
И лягушка с ужасным лицом.
Но однажды прораб в дверь вошел и ослаб,
И от крика тряслись кирпичи:
Где железный араб? где игрушечный краб?
Склад ограблен, и пусто в печи.
Глубоко под землей они вырыли ход
И плелись вереницей сплошной,
Шли, пока в животе не кончался завод,
Тарахтел механизм под спиной.
Nov. 25th, 2017
Масонская народная
Пошла гулять по свету.
Масоны Бога продали
И служат Бафомету.
Под клюквою развесистой
Они садятся рядом,
Совокупляясь с бесями,
Творят свои обряды.
Девицы благонравные
Стенают и рыдают
И брюквами кровавыми
Их головы летают.
А если дети-сироты
В масонский входят храм,
Их шилом колют ироды
И расчленяют там.
Sep. 16th, 2002
Темней деревянного леса,
Прозрачней озерной воды
Под рельсами бездна железа -
Стереть бы и сбросить следы,
Заглохнуть в своем уголке бы,
Но целится лестницей рельс
В дебелое рыхлое небо,
Как поезд бежит в Старобельск.
И там, где электромонтеры
С похмелья выходят на свет,
"Валуйки" откроется взору,
И будет - вокзальный буфет,
Звон вилок в облупленной зале,
На блюде кровавый карась,
И девушки смотрят глазами,
И юбка у них задралась.
И что нам помехой могло бы -
Где водка прозрачнее слез,
Где если любовь, то до гроба,
До стука вагонных колес.
Dec. 2nd, 2002
Серый дождик каплет на рекламный щит,
Армянское радио который год молчит,
Соседка воркует: как мне знать ответ,
Ты меня забудешь, а я тебя нет.
Мутабор, прием, в столице беда,
Вы меня забудьте, и я вас да,
С неба, как в Багдаде, крошится пыль,
В звездах скорый катит автомобиль,
Вмертвую и задним стеклом вперед,
Собирает Брежнев родной народ,
С револьвером Пуго выходит в сквер:
Я оставлю внуку СССР,
Вечный Молдаванин, герой труда,
На бревне с бровями горит звезда,
Портсигар с секретом и доча блядь,
На кого ты вздумал нас оставлять?
В голове моей пел хмельной туман,
Цаловал я лидеров братских стран,
Увезли мя змеи в змеиный храм,
Научили пьяного языкам.
Мой толмач бумажную пыль глотал,
Я слова березки ему шептал,
Разговор растений народ любил,
А сказал "чернобыль" - и все забыл.
Строго смотрит Пуго и морщит бровь,
Только скулы сводит ему любовь,
Заряжает пушку, стреляет в лоб,
Подъезжает в бархате красный гроб.
И вдова всех мертвых стоит бочком,
Привезли ее, как сгорел партком,
Ей плакат про пиво закрывает грудь:
Я тебя забыла, и ты забудь.
Apr. 4th, 2003
Вот и те самолеты с подземного аэропорта,
Поводя бородою, за крупным своим вожаком
Отбывают в железные бездны магнитного норда,
И горячая сажа от звука слипается в ком.
Там таможенник в сером, мундир поправляя корыстно,
С полузубой ухмылкой седлает пустой саквояж,
И фундамент домов покидают стомордые крысы,
И какая-то дрожь сотрясает привычный пейзаж,
А закроешь глаза, и нахлынут дорожные тени,
И толпятся у трапа, и воздух слипается в ком,
И надежда под твердые вздохи подземных растений
Навсегда остается на каменном дне городском.
May. 11th, 2003
Человек попал в компот, и
Слышит фруктов сладкий стон.
В поры шкурки гонит воды
Осмотический закон.
Он раздуется широко,
Понесет его волна.
Смотрят сливы чернооко
Потрясенные со дна.
May. 15th, 2003
Хорошее небо! бредем по бульварам.
Не видно ни зги, ни дорожек, ни троп.
Далекие свечи и трубы под паром
Сбиваются на сумасшедший галоп.
Ты помнишь? над форте портрет государя,
Засиженный мухами, а у стола,
Одет денщиком, неказистый татарин
Чихает, и женщина мимо прошла.
Ты помнишь? романса морозные стоны,
Прокисшие шкуры змеистых кальсон,
За толстым стеклом городского притона
Целуются голуби, хоть не сезон.
Как пили, а впрочем, хранили отчизну,
Какие-то знали об этом слова,
И время бессовестным анахронизмом
По черным кофейням вступало в права.
Теперь мы шагаем, разбиты по парам,
Согласно приказу покинувши гроб.
Случайный прохожий, дыша перегаром,
Сбивается на сумасшедший галоп.
Jun. 27th, 2003
От горячих созвездий, от змей коренастых без кожи
Борони меня Дева, и прочной твоей головой
Заслони, загради, это я или кто-то похожий
Мнет набрякший окурок под мокрый автобусный вой.
Ни война, ни любовь, ни кровавая слякоть заката,
Расписание строже, и буквы дождем налиты,
Приговоры реклам над шоссе громыхают крылато,
Прут прохожие из-под земли, городские цветы.
Над ночной типографией вьется немецкая утка..
.
Подстрелив Сатану, когда он пролетал над Москвой --
Атеизм наша вера, и нету древней предрассудка,
И автобус свернет или врежется в дом угловой.
Sep. 19th, 2003
"Лиза, я слаб и болен!" Я здесь живу тридцать лет,
и не знаю никакой Лизы, а дело к вечеру,
помогите советом; и вот приходит совет,
и конверт распечатан, но как извлечь его.
Голоса неизвестных бродят по голове,
отворяют двери с тяжелым скрипом.
Может, Ленин и дети, твоя рука в рукаве,
вы не могли бы отсюда - а вы могли бы?
Спасение утопающих - дело тысячи рук,
облепленных илом, скормленных рыбам,
жизнь за жизнь, мы слыхали, но для чего этот звук -
просто двери, одна за другой, со скрипом.
Nov. 6th, 2003
На рельсы тень моста ложилась,
И, наступая на стекло,
В часах кукушка шевелилась,
Переводя дыханье зло.
Но что такое механизмы,
Кто скажет, что у них в мозгу?
Нельзя сквозь скрежет странной жизни
Так доверять часовщику...
Мы помним, что случится с нами,
В минуты ясности ночной,
И каждый носит в сердце камень,
Растущий камень гробовой.
Но как там стрелка повернется,
Никто не знает наперед,
И как кукушка встрепенется,
И сколько раз она сочтет.
Nov. 8th, 2003
Сердце мира покрылось илом,
Сердце мира лежит на дне.
Есть ли в мире такая сила,
Что поднимет его ко мне?
Бродят черви путями крови,
Раки усиками шуршат,
Замирают при каждом слове
Души будущих лягушат,
Рыба гибкая чем-то вертит,
Выдвигается кверху глаз,
И повис между ней и смертью
Человеческий водолаз.
Nov. 14th, 2003
Если вы обидели кого-то зря,
Если вы мерзавец и злодей,
Если вы убийца,
Если кровопийца,
Враг и ненавистник всех людей,
Это ничего, ничего!
Это ерунда, ерунда!
Будем мы смеяться
Петь и обниматься,
Будем целоваться мы всегда!
Мы простим друг другу старые грехи,
Злые и обидные слова,
Ты мне в душу харкнул,
Он по яйцам шваркнул,
Топором разделал на дрова,
Это ничего, ничего!
Это ерунда, ерунда!
Парни и девчонки,
Брюки и юбчонки,
Будем целоваться мы всегда!
Если ты насильник и садист маньяк,
Если ты элитный самый гей,
Будь нам как сестренка,
Парень и девчонка,
Будь нам как братишка поскорей.
Jan. 9th, 2004
Есть подозрение, что мы давно оглохли,
И в мире нет живого языка.
Каких-то срочных труб немые вздохи
Не слышно, как летят издалека.
А в голове смышленая пластинка
К фантазии подводит звукоряд,
Товарищи слезают с фотоснимка
И мертвыми ушами шевелят.
February 26th, 2004
Я несу в рукаве, спотыкаясь в асфальтные ямы,
Я сушу под перчаткой, под сердцем, и не тормоши,
Развернешься ежом, не спеши, каракатицей плавай,
Неготовые в лужи беспомощно сгинут ежи.
Раньше были дружны, а теперь календарные даты,
Чувство долга, неловкость, и вежливый, словно портрет,
По окраинам мира шатается карл бородатый,
Рядом друг неразлучный, кудрявый английский брюнет,
Я боюсь не успеть, здесь туманы тверды и сквозливы,
Так оставь, не тревожь, дважды вздрогнешь над этой водой,
Не любовь и не смерть, эта пара для Леди Годивы,
Леди сбросила кожу, ты будешь опять молодой.
Растворяй, осаждай, слышишь, весело хлюпают боты,
Каждый счастлив, и каждый немыслимо в том одинок,
Низкой истины нет, только эхо горняцкой работы,
Только боль от шипов, как несу этот черный цветок,
Он распустится, дайте лишь срок, в глотки каменных лестниц
Пролететь по ступенькам, ленивые лифты не в счет,
И мохнатые пчелы, как черные совы предместий,
Только наши, родные -- и что же нам нужно еще.
Mar. 1st, 2004
Маковые денежки,
Крендель без рогов.
Ласковые девушки
Любят мудаков.
Значит, это надо так,
Если им так хочется,
Ну а мы уйдем тогда
В бездны одиночества!
Apr. 4th, 2004
Уходи, пока можешь, железо в твоей колыбели,
Печень почернела, предсердия почернели,
Зарастает забором сердце, мозги картоном,
Зарастает дворик модным стеклобетоном.
Здесь качались стены, кивая пьяным,
Здесь ходил мужик с городским баяном,
С матерком, по лавкам скрипя, калеки
Ели вислоухие чебуреки.
Здесь трудились между колен качели,
Здесь вы нас любили, но не жалели,
Кровенила пальцы трава осока,
Ниже крыш косилась луна из окон.
Да видать, беда подступала тихо,
Кто-то кликнул лихо, и вышло лихо,
В разноцветном мареве непролазном
Светофоры пляшут, мигая глазом.
Пей не пей, могила подскажет повод,
Ангел-птица пачкает жирный провод,
Печень почернела, предсердия почернели
И ржавеет меч в твоей колыбели.
Aug. 7th, 2004
По небу ползает вода,
Звонит сердитая мадам,
Ошибка связи - вот беда,
Не странно ль вам, не странно ль вам.
Как вас зовут? - она молчит,
Наверно, так? - она кричит,
И громко машет кулаком,
И лижет трубку языком.
Она совсем не любит нас,
Ей нет резона нас любить,
И если выйти к ней сейчас,
То может даже укусить.
А у нее такая грудь,
И это вам не ерунда,
А счастье для кого-нибудь
И для кого-нибудь беда,
И губы сладкие, как мед,
И плечи нежные, как пух,
И тот мерзавец и лопух,
Из-за кого она орет,
И пусть он сохнет, как говно,
И пусть он сдохнет, как гандон,
И пусть ей станет все равно
И счастье с кем-нибудь, потом.
Oct. 30th, 2004
И ропот браслетов, и шелест цепочек по коже...
Где был партбилет, там на сердце открытый карман,
На Красную площадь выходит из гроба прохожий
И маршалов кличет, и каждый убит или пьян.
А кто-то торговал товар из-под полы:
Заслуженный певец, Полат Бюль-Бюль Оглы,
Партийный резкий джаз, республики лицо,
Для комсомолки он споет в конце концов --
И женское имя сквозь зубы бандитских наколок,
О ней об одной, о нежнейшей из всех комсомолок,
Убитой бездействием старых советских солдат,
О Родине мертвой поет и играет Полат.
И где-то под мрамором сердце не бьется, остыло.
Убийца? он моет слезами сиротское рыло,
Он здесь же рыдает под звуки советских эстрад:
"Такую страну развалили..." Играет Полат.
Носками балерин расставлены пуанты,
И от стола к столу летит хрустальный стон,
И главы государств стоят со всех сторон
С бокалами в зубах, и воют на куранты.
Nov. 15th, 2004
Птица Ленин кричит в болоте,
Проклинает врага страны,
И пикирует стриж в полете,
Чтоб испачкать ему штаны,
И стучатся зубами в стекла
То ли мертвые черепа,
То ли рыла кровавой свеклы,
То ль развесистой клюквы пасть.
Ленин рыщет внизу в овраге,
В серый мех вплелась седина,
Прибавляя опыт к отваге.
Рвет добычу его жена,
И дрожат сквозь стекло роллс-ройсов,
Иномарок наверно, блядь,
Мокрожопые дуры в кольцах
И привыкшие их ебать.
Телевизора сдернув провод,
Расправляет плеча народ,
И весной нырнувшая в омут
Рыба Ленин ломает лед.
Jan. 8th, 2005
где-то гробокопатели
с нашими бабами знакомятся.
роботы и предатели
внушают нам чувство бессонницы,
нас отчаянно обнимают
по вагонам робкие карманники,
по ночам обедает с нами
сын таракана и тараканихи.
и число за числом надвигаются страшные даты,
и подходят могилы все ближе и ближе к солдату,
в ожидании гибели люди стоят, как живые,
и летают по городу лебеди сторожевые.
командир, комиссар рассылают приказы по роте:
наши мертвые примут участие в круговороте,
ничего не осталось у нас, кроме разве что чести,
после смерти нельзя никому оставаться на месте.
и какой-то калека, сто три истоптавший протеза,
опускаются руки, чтоб снова нащупать железо,
опускаются ангелы - в воздухе ропот неверья -
и слезятся глаза, и дымятся паленые перья.
Feb. 12th, 2005
Составлено в 2020 г.
Юля Фридман