Контактные и бесконтактные методы диагностики

Путем обмена вопросами и ответами мне удалось установить, что Юрий Григорьевич Калинин родился 5 ноября 1940 года в городе Киеве. Отцу его тогда было сорок два года, а матери двадцать восемь. Была старшая сестра, и она умерла маленькой, Ю. Г. ее не застал. Причиной смерти считалась "отравленная вакцина", но позднее, восстанавливая картину, Ю. Г. пришел к выводу, что это был анафилактический шок. Профессии у родителей были такие. Мать -- инженер-химик, на тот момент уже начальник цеха закрытого химзавода. Отец имел два образования, экономическое и юридическое, и работал в аппарате легкой промышленности. В войну служил в авиации, но не летчиком, подчеркивает Ю. Г.: это был инженерно-технический состав. В какой-то момент я задала глупый вопрос: "Вот Вы родились в Киеве. Вы прожили там все детство?" Он ответил:

Не все детство: во время войны уезжали в эвакуацию. Этого я, конечно, не помню. Что помню -- во всяком случае, мне так кажется -- как мы возвращались в Киев, и бабушка несла меня на руках по понтонному мосту. Как тогда говорили -- Наводницкий мост через Днепр. Было это... насколько я помню, Киев освободили в мой день рожденья, пятого ноября сорок третьего года; в мае сорок четвертого года мы уже вернулись в Киев. Мы -- это мать моя, мать отца и я. Ну, а отец был в армии.

Тут же я принялась расспрашивать о том, кем Ю. Г. хотел стать, когда вырастет. Он ответил так:

На самом деле... Первое в детстве было увлечение -- конечно, хотел быть летчиком. Но очень быстро обнаружили у меня врожденный астигматизм и так далее, и тогда я понял, что летчиком быть не смогу. Еще какое-то время меня почему-то... и в какой-то степени до сих пор... интересовали мосты. Я хотел быть мостостроителем. Ну а где-то уже на уровне пятого класса, я точно не помню, один папин знакомый принес к нам и мне подарил "Занимательную физику" Перельмана. Причем, второй том, насколько я помню. Дальше было -- физика, "Занимательная астрономия"... и я вот склонился к физике. Вообще говоря, я собирался уезжать и поступать в МГУ. Но потом вдруг увидел объявление в Комсомолке про физтех и поехал на физтех.

Я спросила, на какой факультет. Он ответил:

Ну... тогда это называлось -- радиофизический факультет, а теперь это факультет общей и прикладной физики, кафедра радиофизики, но в те годы на физтехе был конкурс общеинститутский. Могу сообщить в качестве подробности -- с первого раза я не поступил. В то время это был единственный институт, где допускалась апелляция по поводу оценки за экзамен. Но решение о том, кто прошел, а кто нет, не обсуждалось: проходного балла там не было, была система немонотонная. Я не в голове списка был, но где-то в середине прошедших, если б считали по баллам. Но не прошел.

Я спросила: "Было какое-то собеседование?" Он ответил:

Было и собеседование.

И очень скоро стал просить выключить диктофон.

Во всяком случае, мне удалось установить, что радиолюбителем Ю. Г. в детстве не был, хотя книжки читал в том числе и про это, а еще очень любил Воронцова-Вельяминова "Очерки о Вселенной". Потом я опять задала глупый вопрос -- как, мол, вы поняли, что вы экспериментатор? Ю. Г. определенно растерялся. Потом, непонятно к чему, сообщил, что он очень ленив, у него психология Обломова и на физтехе он был не из первых. А потом, наконец, сказал так:

Может быть, еще сыграло роль -- как песчинка такая, перевесившая -- я был одним из последних, кто сдал первый экзамен, теорминимум, лично Ландау. А потом он попал в катастрофу. Я сдавал в октябре ему экзамен, а в январе он попал в катастрофу. Может, это сыграло какую-то роль.

Я тогда решила спросить, какие были первые эксперименты -- так, чтоб Ю. Г. в них сознательно участвовал. Он сказал:

Первый эксперимент такой сознательный был, когда я двести двадцать вольт в зубы взял.

Я спросила, а вот как, мол, насчет каких-нибудь экспериментов менее радикальных, были такие или их не было. Он ответил:

Тогда у студентов с физтеховской кафедры физики плазмы эксперименты проходили, наверное, в двух местах. Одна была группа -- Владимира Русанова, у него был Смирнов... Вторая группа была, по-моему, на движках у Храброва... На токамаках, насколько я помню, студентов сначала не было. Первый эксперимент был -- тогда модны были в плазме с подачи, наверное, Франк-Каменецкого, магнито-звуковые волны. И вот был эксперимент, Смирнов ставил: гоняли косую магнито-звуковую волну. Мы участвовали в этом эксперименте: там, зондовые измерения вот этой волны... С тех пор я все эти зондовые методы терпеть не могу, люблю только бесконтактные методы диагностики.

Говоря о том, что там происходило потом с ним в этих лабораториях, в частности, о бытности свой в аспирантуре у Франк-Каменецкого сообщил вот что:

Давид Альбертович был человек, как вам сказать... Вот я читал много воспоминаний про разных людей, и про каждого говорят хорошее, но нет-нет да кто-нибудь обмолвится, промелькнет пакость какая-нибудь или еще что-то. Так вот единственный человек, про которого постфактум не было сказано ни одного плохого слова -- это Франк-Каменецкий. Дальше была ситуация такая. Вот я работаю у Скорюпина и говорю ему: "Мне хотелось бы остаться в аспирантуре физтеха..." Он отвечает: "Да, как же иначе, заочная аспирантура, а руководителем должен быть, конечно, Завойский!" Прихожу я к Франк-Каменецкому: "Так и так, Давид Альбертович, я ухожу вот работать..." Он говорит: "Ну, я надеюсь, вы останетесь, чтобы физтех не обижался -- в заочной аспирантуре?" Я говорю: "Да-да, я очень хочу, но вы знаете, мне тут сказали, вы простите меня -- раз у меня тема такая, то руководителем должен быть Завойский..." -- "Да-да, конечно, -- говорит Франк-Каменецкий, -- у меня аспирантов много, одним больше, одним меньше, какая разница?" Но это еще не все. Через пару дней встречает меня Завойский -- а я тогда не знал, что он всего этого терпеть не может, у него аспирантов реально не было. Один аспирант, который был у него... во всяком случае, это здесь, я не знаю, как там у него было в Казани... так вот, был у него один аспирант, такой Жужунашвили, может, вы знаете его? Он из Тбилиси был. Так Завойского, чтобы он взял его в аспирантуру, просил Андроникашвили. А у них были связи с тех времен, когда Завойский работал у Капицы. Так вот, я говорю Завойскому: "Так и так, нужно, чтобы вы были руководителем..." Он говорит: "Нет, вы должны остаться у Франк-Каменецкого!" Я говорю: "Как же так, я ведь уже сказал, что я ухожу к вам!" Он говорит: "Ну, это без вас все решат". Ну -- без меня так без меня. А потом мне рассказывает такой замечательный человек, Юрий Леонидович Москвин, как-то он исчез... он был на два года старше меня. И вот он потом рассказал. Как-то он сидел у Франк-Каменецкого. Пришел Скорюпин: "Вот, Евгений Константинович сказал Калинину, чтобы вы остались у него научным руководителем," -- говорит ему все это. Ну, тот отвечает: "У меня аспирантов много, одним больше, одним меньше, какая разница?" Но это был еще не финал. Финал следующий. Был такой Виктор Животов -- я не знаю, застали ли вы его? Это был мой одногодок, работал у Русанова, и потом он у Русанова остался работать. И он был тоже в аспирантуре, тоже у Франк-Каменецкого. И надо было ему -- ну, шла там переаттестация, календарный план надо было заверить. Мы с ним зашли вместе к Франк-Каменецкому. Он посмотрел на меня и сказал: "О, Юра! Я вас узнал. Вы -- Животов". Вот такое было общение. Но человек был изумительный.

Дальше я стала расспрашивать Ю. Г. о том, как он выбрал плазму, а он отвечал в своем духе, в плазму-де он вплыл по течению, рассказал, что у студентов был культ физпроблем, "с Капицей и все это", а двадцать вторая группа на физтехе была в его время группой физпроблем, там занимались низкими температурами, была своя программа и базовый день со второго курса. И плазма тоже была в физпроблемах. Упомянул, что занимался этим и Сергей Капица -- немножко, "с Фейгиным там":

Начинал он с этого -- блин, забыл название! Старческий склероз. Старший Капица сделал -- ну, грубо говоря, еще одну лампу для генерации СВЧ. А! Это же называлось никотрон, потому что он ее придумал на Николиной горе. И с этим никотроном там что-то пытались делать. Люди занимались вокруг Сергея Капицы вот какими-то такими вещами, и люди занимались плазмой у старшего Капицы; кроме группы низких температур, он еще вел вот это. Причем удивительно он себя поставил: из всех засекреченных, сверхсекретных Подлипок и так далее что-то просачивалось, знали, кто такой Королев; все это было известно. А то, что старший Капица занимается плазмой, не знал никто. Непонятно, как это он умудрился сделать.

И был еще ИТЭФ. Но самого Ю. Г. туда не взяли, вероятное объяснение звучало так:

А у меня на самом деле, в моей, так сказать, биографии есть позорный эпизод. Если взять мой диплом, то по общей физике у меня там стоит тройка. Хотя я сдавал все очень прилично, но в пятом семестре, когда была -- ну, у нас там смесь была и атомной, и ядерной физики, читал очень хороший Гольдин... правда, из всех его лозунгов, афоризмов и так далее я усвоил только один. Когда он рассказывал, как что-нибудь там вывести, сделав те или иные упрощающие предположения, он произносил такую фразу: "Ну, если мы уже потеряли невинность, то будем зарабатывать на этом деньги". Вот это я запомнил на всю жизнь. У меня одна книжка его есть, прекрасно написанная, только значительно позже. А на том экзамене, по физике -- ну, у нас можно было к билету готовиться с учебником. Я все это приготовил, а потом какой-то мужик взялся принимать у меня, ну, послушал, потом он начал задавать вопросы. Что-то я отвечаю, потому уже смотрю, как говорил один мой приятель, Санька Филиппенко, [? нрзб] начинается, потому что он задает какие-то вопросы, на которые я из каких-то общих соображений что-то пытаюсь отвечать... Это, видно, пришел принимать экзамен кто-то с базовой кафедры, плохо знающий программу. Впереди сидел человек, он обернулся и говорит: "Что ты его спрашиваешь, это же в программу не входит!" На это экзаменатор спросил: "А почему он не знает, что входит в программу, а что не входит?" -- и влепил мне тройку. Ну вот, может быть, это сыграло роль, что как-то, когда организовывалась первая группа в ИТЭФ, я не попал, и тогда возник Курчатовкий институт. Я решил, Курчатовский -- интересно, плазма -- плазма была в моде. Тогда же вышел блестящий агитационный фильм, "Девять дней одного года". Шок был у родителей -- ну, это другое дело. Они видели этот фильм, все переживали за меня; я объяснял, что -- ну как, я собирался идти в Физпроблемы, и вот там ничего этого нет, это в Курчатовском радиация -- а потом попал в Курчатовский. Так и попал; я, значит, человек такой -- часто плыву по течению.

Пыталась я спросить еще, почему Ю. Г. часто называл пионерский лагерь "школой жизни". Он отвечал уклончиво, в том смысле, что сам он был из интеллигентной семьи, и вокруг, в центре Киева, жили дети вот именно в вопросах жизни не слишком продвинутые, а вот в лагерь ездили дети из Куреневки (сейчас, сказал, это уже тоже центр, наверное). И был там кожзавод, обувные фабрики, и ездили оттуда люди серьезные, да к тому же и взрослые, вплоть до семнадцатилетних. Народ, он сказал, более раскрепощенный. А о своих рассказал:

Когда я учился, были ведь отдельно мужские школы, отдельно женские. Нас объединили только где-то в седьмом классе, когда вот была реформа. Где-то классе в восьмом у меня был приятель, вот ему понравилась одна девочка в классе. Вот он ее решил случайно возле дома встретить. А так как то ли страшно, то ли скучно ему было ждать, он взял меня с собой. И болтались мы там часа два уже, и уже собирались домой уходить, а она все не идет. Потом вдруг она появилась, он бросился к ней и произнес слова -- вот ручаюсь, вы никогда не догадаетесь, что он ей сказал. Он ей сказал: "Ой, Лена, у меня совсем нет времени!"

Дата той записи, на всякий случай -- 17 июня 2019 года.

Юля Фридман.