Правдивая история поэта Пужкина

Про коногона и бабку-шахтершу, из письма от
Sun, 14 Jun 1998 20:44:11

[...] Ну, это такой был город Арсеньев, а в нем заводишко самолетный, а мои родители там в командировке были.

А в детсадах мест не было, они поэтому меня сдавали бабкам.

Я убежал от бабки-шахтерши.

Там же шахтеры, они до сих пор там, только теперь все знают, потому что зарплату им не платят. А приехали они туда в начале века что ли из Донбасса, поэтому выговор у них полуукраинский.

Эта бабка-шахтерша набирала кучу детей, у нее вроде частного детсада на дому было что-то.

У них дома был КОМБАЙН. В нем был проигрыватель, радио, магнитофон бобинный и телевизор. Нецветной, конечно, цветные тогда только-только стали появляться.

Бабка та меня доняла пением песни "А молодого коногона Несут с пробитой головой" и рассказами о том, как кого на шахте завалило. Я был очень психованный ребенок, боялся всего такого. А бабка, наоборот, любила нам, детям, эту песню петь.

Однажды она так меня перепугала своим вокалом, что я тихонечко вышел за дверь и пошел кататься на карусели в соседний двор. Такие, помнишь, карусели с железным кольцом внутри, за которое хватаясь можно самого себя катать?

Там меня вечером и обнаружили перепуганные родители.

После этого меня, кажется, отдали к сапожнику.

Про Сапожника, из письма от
Mon, 15 Jun 1998

...про Сапожника. Я его совсем плохо помню. Вообще-то со мной его жена сидела, но он по причине кустарной профессии тоже в доме обретался. Он все водку пил, а выпив, краснел и начинал тачать сапоги. Во рту он держал всегда кучу гвоздиков, я страшно этого боялся. Меня он презирал, потому что я не ел. Когда я не ел, он говорил: Мы тебя с харчами взяли! Харчи - это такой суп, так я думал.

Иногда меня прятали с криком: Клиент пришел!

Клиента помню - видел его мельком в прихожей. Клиент был человек военный. Потом меня все-таки отдали в детский сад и я быстренько там заболел дизентерией.

О провокаторах, из письма от
Tue, 16 Jun 1998

Раз культурный провокатор
К некультурному летит
И культурный провокатор
Некультурному кричит:
"Некультурный провокатор,
Ты культуры не видал!
Я - культурный провокатор,
А не варвар и вандал."
Некультурный провокатор
Головою покачал.
Некультурный провокатор
Так коллеге отвечал:
"А пошел ты на хуй, козел ебаный!"

Старинные стихи под Лермонтова, из письма от
Thu, 18 Jun 1998

Того, что было, не вернуть,
Того, что будет, не увидеть.
Меня измучил краткий путь,
Я жизнь успел возненавидеть.

Хранится пламень юных лет
В моей душе осиротелой,
И рано вянет жизни цвет,
Как плод, до времени созрелый.

И как тяжелой цепи звенья,
Влачится прошлое за мной.
Молю: о, Боже! дай забвенья,
Иль пламень жизни успокой!

Про соседку Сашку по фамилии Пукк, из письма от
Sun, 21 Jun 1998

Этот эстонец из всех ее другов - самый приличный. Они, кажется, уже помирились.("уже" зд.: вскоре после того, как Сашка Пукк спьяну разбила об его голову телефонный аппарат --- Ю.Ф.)

Про китайскую бабу, из письма от
Thu, 25 Jun 1998

А с китайской бабой так было. Перестройка тогда закончилась уже, но не совсем. И вот вдруг подходит ко мне после лекции такая непонятная баба и спрашивает: Вы Ротман?

Хули, думаю, ей надо?

А она объясняет, мол, она китаянка и хочет Ротмана срушать. Ну объяснил я ей, что не Лотман. Но она на лекции ко мне все равно ходила. Была она из южного Китая, поэтому говорила "р" вместо "л" (на Севере -наоборот). То есть, она думала, что это такой "л", но я-то слышал "р". "Я, говорит, хочу к вам на рекцию".

Какая уж тут, думаю, рекция, тебя ведь, дуреху, небось, еще в 68 году хунвейбины перековывали активно.

Хорошая была женщина, душевная.

Вдруг говорит мне - "Почему в Тарту нет китайских ресторанов?" Я, говорю, не знаю, наверное, потому что китайцев нет. (Кстати, до сих пор нет китайских ресторанов.) Она говорит - давайте откроем ресторан. Я говорю - а я-то тут при чем? Она отвечает: но ведь вы - Ректор. У нас всегда Ректор открывает Ресторан. У него хорошие отношения с Начарьством.

Потом исчезла куда-то, наверное, домой вернулась.

Как Ермоленко в Африке с коммунистами воевал, из письма от
Fri, 26 Jun 1998

Это вот тот самый Ермоленко, когда врал нам как-то о том, как он воевал в Иностранном Легионе в Африке против коммунистов (был у него и такой номер), завершил свой рассказ под утро, уже засыпая почти, совершенно феерически (вообще-то я этот рассказ слышал в нескольких редакциях, но эта была клевейшая).

- А потом нас в Албанию послали.

Тут уж Сапожков не выдержал, он правду любил. И спрашивает злобно (а дело в шесть утра было и выпито было немало):

- А в Албанию-то зачем?

Тут Коля, который уже дремал, и Албанию видел во сне, встрепенулся, посмотрел на Сапожкова и увидел, что тот его уличать собрался. Тогда Коля сухо и почти трезво ответил:

- А Китай же рядом.

Как бабушка Ленки Погосян пачкала платье, из письма от
Sun, 5 Jul 1998

Вчера Ленка Погосян рассказывала гениальную Историю Своей Бабушки. Запишу. Папа бабушкин был из деревни, но работал в городе на почтамте. Поэтому у него было золото, и когда пошли столыпинские дела, он прикупил у себя в деревне земли и зажил кулаком.

Бабушку баловали и купили ей праздничное платье - все в оборках, беленькое, в черненькую точечку. И панталоны с дыркой, чтоб по нужде ходить. Бабушка была маленькая еще.

И вот бабушка пошла по деревне в этом платье гулять и пришла к пруду, где коровы обычно сидят. А над прудом росла черемуха с ягодами, и бабушке страшно ягод захотелось. Она залезла на черемуху и стала есть ягоды. Но вдруг обнаружила, что платье перепачкалось. Бабушка рассудила, что так домой нельзя идти, слезла с черемухи и зашла в пруд, где коровы, чтобы платье отстирать. Но платье не отстиралось, а намокло и стало того грязнее. Тогда бабушка увидала рядом бочку с дегтем. А бабушка была умная и знала, что деготь обладает исключительными очистительными свойствами - когда у лошадей болячки появляются, их дегтем мажут. Бабушка намазала платье дегтем, сняла его и пошла простирнуть еще раз - но теперь уже с песком. Однако, песок прилип к дегтю, а отстирывать ничего не захотел. Тогда бабушка опять надела платье и пошла домой. Но она понимала, что в таком виде приходить нехорошо и полезла в лаз для курей. Там бабушка застряла и стала верещать. Мама бабушки обнаружила бабушку верещащую в грязном платье, торчащую из лаза для курей, и отхлестала ее крапивой через дырку в панталонах.

"С тех пор, - заканчивала бабушка всегда свой рассказ, - у меня больное сердце."

Описание Мужского Маньяка, из письма от
Wed, 17 Jun 1998

Вот бессмысленное
ОПИСАНИЕ МУЖСКОГО МАНЬЯКА
(А женского я описывать не берусь. Страшно!)

Когда Маньяк идет гулять,
Он надевает макинтош,
Он произносит слово "блядь",
Он помещает вострый нож

В карман своих штанов, туда,
Где крошки табака, билет
На кинофильм "Герой труда",
И разный прочий шиболет.

Когда маньяк выходит из
Подъезда, воротник подняв,
Он произносит "кискискис",
А кошки произносят "мяв".

Ведь зверь не ведает стыда,
Не понимает зверь греха.
Тем более, что иногда
Перепадает требуха.

Когда, закончив моцион
И перерезав пару горл,
Маньяк, как благостный масон
Насвистывая песню "Герл",

Идет домой к себе, звезда
Глядит уклончиво во двор,
Где одуванчик, резеда
И прочий пресловутый сор,

Где ходят кошки и коты,
И старожилы в кушаках,
Разнообразные менты,
Маньяк, с отверткою в руках...

Когда маньяк ложится спать,
Наевшись мясом отбивным,
Он снова произносит "блядь",
Но с выражением иным!!!

Про доктора Осповата, из письма от
Sun, 5 Jul 1998

И еще Люда такая Зайонц рассказывала историю своей тети. Эта тетя была медик. История же такая (Люда стилизовала сказ, я соответственно излагаю как бы тетю):

"В 1935 году был в Москве конгресс. Посвященный новому и очень прогрессивному методу диагностики, новой аппаратуре. Несколько дней длился конгресс. Обсуждали эту аппаратуру. И вот на трибуну вышел маленький, сухонький, абсолютно седой доктор Осповат.

Огромные глаза. На лбу написано: А-РИС-ТО-КРАТ.

Слова "дура" в лексиконе нет.

И он выступил так. Он сказал:

"Уважаемые коллеги. Когда я был молодым интерном, я присутствовал на приеме пациентов у моего учителя - профессора Френкеля. И вот пришла одна дама. Профессор взглянул на нее, выписал какое-то направление и вручил. Дама ушла.

- Что вы выписали? - спросил я у учителя.
- Направление на Вассермана, - ответил Френкель.
- Но как вы догадались, что ей нужно пройти этот анализ?
- Коллега, но ведь она же - блядь!

Так вот, - продолжил Осповат, - коллеги, скажите мне, обладает ли ваша новая диагностическая аппаратура такой проницательностью, как мой покойный учитель?""

А вот мой дед был псих. Он жил в Киеве и держал там корову. Корова давала молоко детям.

У деда и бабки рождались все время девочки. Моя мать была младшая. Дед очень хотел мальчика, и когда мама родилась, он в сердцах бросил семью и куда-то ушел из дому. На поиски деда отрядили родственников, которые через три месяца все-таки его водворили.

Но дед записался от обиды на курсы красных командиров. Ну а потом на войну ушел и там пропал безо всякой вести.

Я - в деда этого, и мой брат-геолог тоже двоюродный. А еще у меня есть другой двоюродный брат. Он милиционер-филолог! Это очень редкая специальность, но, впрочем, он уже давно ментовские свои дела забросил, выиграл в лотерею какое-то зеленое говно и уехал в Америку.

Они оба жили в Ташкенте, между прочим.

Красивый город - всюду жара, пыль, арыки, фрукты и кишечные заболевания. Когда моя мама была беременна моим будущим братом Киркой, мы летали с Дальнего Востока в гости к тетке и дядьке в Ташкент. Я там съел какой-то шашлык и немедленно заболел животом. Меня поили отвратительной штукой, называемой "бертолетова соль".

Будущий мент тогда только заканчивал школу, вдохновенно декламировал Маяковского и курил тайком в сортире. А будущий геолог выращивал фасоль в мокрой вате.

Кстати, я гораздо больше люблю такие вот свободные рассказы, по касательной, когда сюжет необязателен в отдельном эпизоде, а проращивается помалу в сцеплении, как та же фасоль.

Дополнение, того же числа:

Ташкент - это потому что надо было дядьку увезти. Дядька неродной мой, Андрей Исакыч, вернулся с фронта когда и обнаружил, что всех его родственников там в местечке, откуда он родом был, убили, он захотел мстить. Но перед этим он съездил в Киев и женился там на моей тетке. Поскольку дядька-покойник тоже псих был, да еще и с фронта только что, тетка его увезла от греха подальше. А то бы он местных украинских жителей пошел бы мочить, а времена уже стояли такие, что евреям было лучше того. В общем, как в известном народном присловье - отсиживались в Ташкенте, правда не от немцев, но все равно.

А на Дальнем Востоке было отлично, только летом нечеловеческая духота, почти как в тропиках. И мясо китов в магазинах продается.

Три с Половиной Истории про Долгова и Металлистов, из письма от
Tue, 7 Jul 1998

1. Когда физик Долгов работал у Металлистов эникейщиком, они взяли Долгова с собой в Питер по металлическим делам. А у Долгова в Питере имеется ложная теща - первая свекровь его жены. Они дружат. Ложная теща Долгова работает в Эрмитаже китаистом. Очень крупный, говорят, специалист. И вот Долгов оставил металлистам ее телефон рабочий и пошел с ней беседовать о китайцах, наверное. Тут звонят металлисты - мы, говорят, за тобой заедем, ты где? - В Эрмитаже, - говорит Долгов. - На хера тебе Эрмитаж, - удивляются металлисты, - ну ладно, мигом будем.

И приехали они на машине своей металлической и забрали Долгова, а заодно его ложную тещу - до дому подвести. И вот едут они, едут, а их менты на каждом перекрестке останавливают и бумаги смотрят. Ложная теща очень смутилась и говорит:

- Вы, мальчики, извините, что вас все время останавливают. Просто номера у вас эстонские - они думают, что вы - металлисты.

2. Когда физик Долгов работал у Металлистов эникейщиком, они, вернувшись из Питера, в своем кругу обсуждали итоги поездки. Оказалось, что у всех триппер, кроме шофера, который рассудительно объяснил это так: У меня жена молодая. Я только сосать давал.

Когда Долгов рассказал об этом Аврамец, та восхищенно воскликнула:

- Какой приличный человек!

3. Когда физик Долгов работал у Металлистов эникейщиком, его возил иногда с работы шофер, очень приличный человек. Когда-то он даже играл в группе на гитаре и теперь часто беседовал с Долговым о музыке. Об альбоме Аукцыона-Хвоста "Жилец вершин", который, как известно, на стихи Хлебникова, он отзывался так:

- Раньше они херню какую-то пели, а теперь молодцы - текстовика сменили.

О патриотах, из письма от
Mon, 13 Jul 1998

Патриот - это такое животное. Питается грязными носками и сочинениями Л.Н.Гумилева. Обитает в Евразии. Я о них читал в книжках.

Про советского графа Толстого А., из письма от
Tue, 14 Jul 1998

Алексей Толстой, советский граф и прадедушка Темы Лебедева, был большой шутник. Однажды он отдыхал в Пятигорске, окруженный группой прихлебателей, среди которых был один чеховский маленький человек, вроде счетовода, совершенно восхищенный товарищем графом.

Толстой решил подшутить и, собравшись идти в загородный кабак под названием "Эльбрус", объявил счетоводу, что завтра предстоит восхождение на Эльбрус. Счетовод соответствующим образом экипировался, и все отправились. Некоторое время счетовод шел молча, а потом спросил: Эльбрус ведь - самая высокая гора? Почему же мы все время вниз идем?

- Диалектика, - ответил граф, подумав.

1983

Прощайте мальчики и девочки увы
Вы выросли из книг
С картинками про лето
Где голоса травы
Где некто над водой и на манер валета
В воде его двойник

Качается       из книг где вольтова дуга
наглядная     из книг где объясненье глаза
где игры и нуга
где идеально все от женщины до газа
прощайте     мой дневник

не найден год как год а будто подменили
те забеременели те повременили
куда ни кинь из книг
из тех исхода нету
где некто над водой и на манер валета
в воде его двойник

печалитсячудакирукисжавкрестом
перебинтованочело
высокойдумой
непомниничего
ивспоминайдушамояидумай
сплывущимпощекеосиновымлистом:

"Прощайте мальчики и девочки. Увы,
Вы выросли из книг
С картинками, про лето,
Где голоса травы,
Где некто над водой, и, на манер валета,
В воде его двойник."

1983

Детский стишок не про любовь, а наоборот: про Котлярского, из письма от
Sat, 22 Aug 1998

Вот совсем детский стишок вспомнил, и не про любовь, а наоборот. Это, наверное, 82 год. Про Котлярского стишок, то есть герой не осознавался как лирический. Вот ведь графомания детская - в памяти сидит все это.

***

Где надпись у входа "Налево. Направо.",
Стоит человек с удивленным лицом.
У него на глазах пятикратные слезы.
Он курит болгарский табак.

А вверху шелестит жестяными крылами
Жестяной и крылатый, великий народ.
И летают Герои. И играет Гармошка.
И по небу скакает Пятак,

То орлом, а то решкой. А в небе Девицы
Основали камвольно-промышленный рай
И из ниток соткали прекрасную штуку
На 500 000 000 людей.

Там Поэт, как Паук, засучив рукавами,
Сочиняет камвольно-промышленный стих,
И легко на лету он сплетает былину
О доблестях Богатырей.

И Колхозники в небе сбирают картофель.
И приносят огромный чугунный котел.
И чистят картофель, и варят картофель,
И кормят картофелем всех.

А внизу, на земле, возле самого входа,
Где стоял человек с удлиненным лицом,
Начинается ночь, воздвигаются звезды,
И душа со свечою течет не спеша.

О шведских переводах поэта Кутика, из письма от
Sat, 22 Aug 1998

Бродский очень любил рекомендации писать, это я знаю. У меня такой знакомый был - Кутик-поэт. Он женился на некоторой шведской русской женщине из Лунда, и жил там по этому поводу. У Кутика-поэта талант к языкам - он быстро шведский выучил и перевел кучу шведских стихов на русский. Только он их перевел не верлибрами, как в оригинале, а со всякими своими рифмами и прочими метаметафорическими прибамбасами.

А метаметафоризм им как раз придумал человек Эпштейн, который теперь по Интернету главный.

Ну вот, Кутик это перевел и напечатал, кажется, даже. А шведы стали ругаться. И тогда Бродский тоже такое написал письмо - типа, он из вашего говна конфетку сделал, вы должны Кутику-поэту ноги мыть и воду эту пить, засранцы, а не ругаться. И шведы смирились, они вообще ведь после Полтавы смирные и евреев и всяких славян боятся. И дали Кутику-поэту премию какую-то, местного масштаба.

Ну, а Кутик-поэт был человек чрезвычайный. Он защитил потом диссертацию в Стокгольме - там до сих пор плачут, ее вспоминая. Очень бессмысленная книга, почему-то не в стихах.

Потом он тоже в Америку уехал и там канул в Чикаго что ли. Даже не знаю, жив ли.

О прекрасном снеге, стишок-изложение, из письма от
Sat, 22 Aug 1998

Петь не пробовал. И цитата там не из Первого снега, это я соврал, а из позднего Вяземского.

На свадьбу из лагерей, из письма от
Mon, 24 Aug 1998

А на свадьбу я как ехал? Я на свадьбу ехал из военных лагерей. Мне надоело в тех лагерях, поэтому я хотел уехать с первой очередью. Там две очереди было - первая и вторая.

В первой, например, были отличники боевой и поэтической подготовки и хорошисты ея. А во второй - троечники и двоечники. А я был по военке троечник. У меня вид небравый потому что - меня за это майоры не уважали. Кроме того, мы были общевойсковые курсанты и должны были БТР водить в бой. А майор у нас был по фамилии Топкин по этой самой науке - гадкий толстый человечишко. Он любил эстонцев за то что они все умеют машину водить и им ничего объяснять не надо. А я до сих пор машину водить не умею. Зачем мне в Тарту машину водить?

И у меня по этой науке была тройка. Я ее получил сложным образом - БТР водить до самого экзамена избегал, а на экзамене там в кабине инструктор сидел. Этот инструктор был грузин. Он за свой БТР переживал и боялся всякой срани так его прямо давать водить. Поэтому я за рулем сидел, а он на педали нажимал и говорил, куда рулить. Очень матерился при этом. Ну а потом еще надо было отдельный экзамен по анатомии БТР сдавать. Помню, мы долго пытались во всех этих трубочках разобраться, грузин нам помогал. "А это что?" - спрашиваем, например. А он отвечает мрачно: "А это ахладытель маслопровода. На хуй нэ нужна. Бэспалэзная вэщь!"

Ну ладно, это-то я сдал, а дальше - еще хуже. Дальше надо из автомата по мишеням пулять. А у меня в правом глазу диоптрий не хватает немного. В левом - ничего, а в правом - маловато. Не вижу им почти ни хера. А праворукие свиньи автоматов АКМ наделали для себя - там сбоку такая херня - затворная рама называется, если с левой руки стрелять, она по пальцам бьет.

На хуй может отшибить, между прочим.

И из-за этого я во все время лагерей никогда в мишени не попадал. А тут экзамен.

Ну вот, я тогда взял очки у Парсамова. Этот Парсамов был из Саратова полуармянин, очень занятный человек, но это - отдельный *.html. Очки у него были не совсем по мне - чуть сильнее, но это как раз ничего. И так мне хотелось в первую очередь, что я непонятно как все мишени посшибал. Впервые в жизни и надеюсь, в последний раз.

Вот тогда-то я и понял, что значит - не просто так стрелять, а преследуя некоторые Высшие Цели.

Чего, как водится, и вам желаем.

А я вчера сочинил частушку про одного известного деятеля Ру.нета:

У моей подруги график -
*** ** **
Если б мне такой бы траффик,
Обошел бы Yahoo я.

(вторая строчка так и должна быть, нечего уточнять там)

О любви к пустотам, из письма от
Tue, 25 Aug 1998

Я страшно это люблю - пустоты. Когда-то Дозорцев и Величко сочиняли друг на друга эпиграммы. Дозорцев, который Новый Русский теперь, а Величко - наоборот - Старый Еврей (он в Париже нелегально живет и там почему-то сделался религиозным евреем, хотя ничего еврейского в нем сроду не было... экстремист...). Ну вот, я тогда на них обоих сочинил Эпиграмму Пушкина. Это такой жанр - как в Собрании Сочинений. Вот она:

Обоим вам, друзья, скажу я:
Всегда вы те же и везде.
Ва оба ..............................,
И оба ............................... .

Про Галю Пастур, из письма от
Wed, 26 Aug 1998

Про Галю же Пастур могу сообщить следующее:

1. Галя была девочка романтическая.

2. Однажды я проснулся с утра и хотел посмотреть, который час - два или три. Потянулся за часами - нет часов. Что, - думаю, - за херня? Решил пойти поискать. Смотрю - и ботинок нет. В общем, пока я спал, спиздили у меня и ботинки, и часы. А еще спиздили у человека-прыгуна с забытой украинской фамилией "Лермонтовскую энциклопедию" (и зачем она этому Кравченко - вспомнил - была нужна, если он не учился, а прыгал?). А у Саши Иванова спиздили чеснок весь и "Закат Европы" - библиотечный, между прочим. У нас тогда книги на дом давали любые, даже дореволюционные. А новых изданий Шпенглера мудацкого надо было еще лет пять ждать.

С Ивановым же дело было так. Он был как раз из Харькова. И до 8 класса его фамилия была Зильберович. Но потом его мама, Иванова, стала его перевоспитывать и сделал из Иванова Иванова и антисемита. Но он был такой сомневающийся антисемит, как все Зильберовичи.

Иванов этот Саша имел прозвище Лисоиван. Потому что хитрый был. Он, Лисоиван, сперва любил очень мою жену. Тогда она еще моей женой, впрочем, не была. А она, Светка, Лисоивана не любила. И это было ему обидно, он этого хитрил еще больше.

Потом же Лисоиван любил еще одну девушку. А эта девушка вдруг меня полюбила от неопытности и стала писать мне письма без обратного адреса.

Но у нас все про все всегда знали, и Лисоиван про это узнал. И стал еще больше хитрить, хотя я ту девушку и не любил.

И тут такой реприманд - украли чеснок и Шпенглера! А Шпенглер библиотечный, за него надо в пятикратном размере сторицей платить! И еще у него украли студенческую кепку с козырьком, как у эстонцев.

И Лисоиван меня повел в милицию писать заявление, а там нас зазвали понятыми на изнасилование.

Так вот, в милицию я ходил в кроссовках Гали Пастур. И потом их еще долго донашивал.

3. Когда я был в Америке, Галя Пастур вызвалась нас подвезти из Беркли в СФ. Она сначала обнаружила, что потеряла сумочку с ключами. Долго искала ее по всему дому. Потом вспомнила, что сумочку положила в багажник и закрыла там, с ключами вместе. Потом нашла ключи от машины в кармане. Потом вспомнила, что у нее все документы в сумочке, и ключ от багажника тоже там. Потом вдруг сообразила, что багажник можно изнутри отпереть без ключа. Отперла багажник и пошла его открывать, а тут он сам открылся и ее по лбу стукнул.

Видя наше замешательство, Галя сказала: Вы не бойтесь со мной ездить, я на права шесть раз экзамен сдавала.

Из письма с названием, про коров, от
Sat, 29 Aug 1998

Вот письмо.

Оно называется "Когда-то я скотину пас".

Но сперва - разъяснение про название. Некоторые которые снобы математические разные и физичиские лица юридические такие, они не читают писателя гениального и покойного Юрия Коваля. И за это их на Том Свете Черти будут жарить на Сковородках, как доподлинно известно. А у как раз писателя Ю. Коваля, впрочем, покойного, есть такой рассказ.

Именно с этим названием. Очень хороший.

Тут, значит, амбула начинается.

Мы вот приехали в Эстонию, и нас тут же послали в колхоз. А колхоз был тоже эстонский. Прикинь, мы-то были из Империи, всех тонкостей не знали. Мы - это я и Сережа такой Гамаев. Ему уж лет 25 было, он поучился в Питере, как ты говоришь, на каком-то ебаном философском. И научил меня курить! Спасибо Сереже, век не забуду.

И вот - я, 17 лет от роду, и этот Сережа, мы сперва долго убирали с полей картофель. Мы его в ящики убирали. А Бригадир-женщина за каждый ящик давала нам Бирочку Пластмассову. И это значило, например, 30 копеек.

Потому что это у вас бардак, а у нас порядок полнейший.

Но потом нас, как Мужской Пол, послали пасти Коров. Нас на Ферму привели и говорят: это, например, тоже коровы, пасите их, пожалуйста, спасибо. И мы пощли их пасти в поле. Такое специальное поле для этого было. Но коровы не хотели в поле пастись - они пошли на хутор, который рядом располагался и стали там есть цветы-хризантемы и бабочек ловить.

Тут из домика выбежала Эстонская Старушка, она стала гнать коров назад в поле специальное, а потом у нас спрашивать, откуда мы такие уроды взялись. И мы честно ей сказали всю правду. И тогда старушка стала ругать всю советскую власть и Бригадира. Потому что, говорит, это я не знаю, кем надо быть, чтоб городских послать коров пасти.

И мы тогда пошли с любезного разрешения вольнодумной той старушки к ней в сарай. Она нам сказала - идите в сарай, только не курите. И мы пошли в этот сарай и стали курить и ругать тоже советскую власть. А тут как раз дождь пошел, и мы вздремнули.

А проснувшись, видим - вечер. Пора коровам домой. И мы пошли назад на поле.

А коровы тоже вздремнули, и спят там. Желудками жуют траву и цветы-хризантемы. Но мы их подняли, сломали ограду этого поля и привели на ферму. На ферме же никого не было. Потому что там был Обеденный Перерыв. Дело вот в чем: ни у меня, ни у Сережи часов не было. Нам показалось, что вечер, а это был как раз день. И мы коров тех мудацких на хуй оставили стоять на ферме, а сами ушли.

Ну и конечно, нас эта история заебала. Мы же не тракторы какие.

Поэтому мы сказались больными и поехали в Тарту.

Там мы работали на пивзаводе. Даже точнее - въябывали.

Нам за это дали денег, и я купил себе гитару. А в колхозе, наоборот, с нас высчитали за сломанную загородку, и мы получили по 6 рублей, невзирая на бирочки пластмассовые, чего и вам желаем.

Вот, например, идиотическая поэма. (Это такой жанр. Идиотические поэмы пишутся четырехстопным ямбом и посвящены железнодорожным делам. У меня где-то есть еще одна, как белорусский поэт вызвал на дуэль переводчика.)

ПОЭМА О ТОМ, КАК Я УЕЗЖАЛ НА ПОЕЗДЕ ИЗ МОСКВЫ В ТАРТУ

А. Белкиной

История Пети, который у Болотова в романе спятил, из письма от
Tue, 01 Sep 1998

Из чьих-то воспоминаний, о бронхите, из письма от
Wed, 02 Sep 1998

Когда Тургенев жаловался на бронхит, Толстой ему говорил (противным голосом) - "Нет такой болезни - бронхит. Бронхит - это металл". (Правда, воспоминания чьи-то.)

Про квазиЖирмунского, из письма от
Thu, 03 Sep 1998

Есть такой человек в Питере - квазиЖирмунский.
Он на самом деле иную имеет фамилию, но внук академика Жирмунского сколькотоюродный.
Поэтому мы его условно называем Жирмунским.
Он такой тощенький немного, субтильный.
А бабы у него все наоборот пышные. Он во времена Дефицита (впрочем, недалекие в обе стороны) покупал своей жене тогдашней лифчик. Бюстгальтер тож. И там у магазина стоял какой-то левый человек с бюстгальтерами. Спекулировал бельем, то есть. Жирмунский к нему подошел. Тот спрашивает - "Какой тебе? 1-й или 2-й?" Жирмунский говорит: "5-й" (допустим). Левый Человек ему руку пожал и говорит: "Мужик! уважаю..."

С польского, из письма от
Thu, 03 Sep 1998

Вот, нашел старинный неясный стишок тоже (даты не помню) про Киев, наверное. Называется
"С польского"

В перспективе наших улиц,
Поворотов, повторений,
Наших медленных прогулок,
Наших временных парений,
В перспективе наших зданий,
Гула, города, вокзала,
Где обрывки разговора:
"Понимаешь..." - "Я сказала...",
В перспективе лета, в раме
Из чужих стихотворений,
Где нагретыми дворами
Ходят Запахи Варений,
В перспективе наших парков,
Скудных зеленью и тенью,
Где деревья городские
Учат нас долготерпенью,
В перспективе разговоров,
Телефонов, чаепитий,
Полуночных возвращений,
Неожиданных событий, -
В перспективе этой ясной
Фон сливается с сюжетом,
Жизнь становится прекрасной.
Если б знали мы об этом...

Про УПК, из письма от
Thu, 03 Sep 1998

А я учился на Маляра. Честное слово. Но я запомнил из всей науки одно слово: Мыловар. Эта такая херня, ее варят из мыла и купороса. Зачем, не знаю. Помню - важная штука. Не видел тоже его никогда - мы только теорию проходили.

Хорошо это было. В субботу, значит, учиться не надо, а надо только к девяти что ли идти в этот УПК. Он был не в нашей школе, а неподалеку, на краю Подола. В метро с утра пусто.

По дороге - Житний рынок. Отличный был рынок, старого образца, с жуликами, рыбой сушеной, семечками и инвалидами, продающими иглы для вышивания ковриков. Образцы ковриков выставлялись. Иглы, конечно, ни хера потом не вышивали. Нет теперь того рынка - напротив как раз строили ему крытую замену из стекла и блядского бетона.

Внутри этой замены сидел мой старший приятель Борода. Настоящее имя - Александр Сергеевич Кучерук. Теперь он украинский писатель, а тогда был просто такой семидесятый молодой человек.

Он не просто так сидел - он ваял Бабу. Бабу ваял, чтоб ее потом положили перед новым рынком, как симвОл плодородия. Это, конечно, не Борода бабу придумал, а некоторый Скульптор Великий. Он сделал макет, а Борода лепил Бабу из глины, чтоб потом сделали мастера умелые с этой штуки форму для отливки.

Борода был фотограф, как все семидесятники. Он приносил мне разную музыку вроде оперы про Джизуса Крайста. Но это раньше, конечно, было, в УПК я ходил же вполне взрослый.

Там, в УПК, были дети из разных школ. Маляры были лузеры и распиздяи - деловые девочки учились машинОписи (почему-то официально надо было с таким ударением говорить), а нормальные парни - автовождению.

Там была одна девочка, которая мне нравилась, но я, конечно, с ней двух слов не сказал по робости своей.

На занятиях я сочинял стишки и рисовал уродов.

Однажды другие маляры увидели моих уродов и стали меня уважать. Уроды были типа кадавров.

Преподавал малярное дело какой-то такой лысоватый дядька, который был из тех маляров, что себя полагают в душе художниками. Поэтому он, поговорив о мыловаре, вел нас иной раз на выставку "Художники Украины навстречу ХХХХХШ съезду".

После УПК я заходил к Бороде. Мы пили иной раз портвейн и беседовали о словесности, художествах и религиях.

Потом Борода долепил Бабу и съехал с рынка в Музей Истории Чего-то. Он там служил фотографом опять же.

А Бабу положили возле рынка крытого, но потом Начальство сочло ее неприличной. Хотя она была одетая, но развратно лежала на бедре, символизируя плодородие. И ее продали грузинам.

"Метаморфозы", поэма 1982 года с посвящением тов. Назону, из письма от
Thu, 03 Sep 1998

МЕТАМОРФОЗЫ
(поэма)

тов. О. Назону

1.
Петров говорил: "Будь я гад,
Когда не женюсь на Ирине!"
Но вскоре женился, подлец, на Марине
И тотчас же сделался гад.

2.
Марина у ЗАГСа стоит,
На ней подвенечное платье.
Готова к Петрову свалиться в объятья,
Марина у ЗАГСа стоит.

3.
"Но где же, однако, жених?"
Марина растерянно ходит
Везде, но Петрова нигде не находит.
Вдруг слышит: "Явился жених!"

4.
Змеясь, извиваясь, Петров
Ползет по асфальту змеею.
Гласит: "Назову вас, Марина, женою,
Вы станете Mrs Petroff."

5.
Такой представительный змей -
Наряд, понимаешь ли, брачный:
Весь в галстуке новом и в тройке пиджачной...
И так говорит этот змей:

6.
"Марина, венчаться пора!
Служители культа готовы!
Наденем на пальцы златые оковы!"
Марина решилась - пора!

7.
Она говорит: "Никогда
Я змею не стану женою,
Уж лучше я стану, к примеру сосною,
Но змею женой - никогда!"

8.
И вдруг - о, Овидий Назон!
Корою она обрастает,
Лицо задирает и в почву врастает...
Эх, жалко - не видел Назон.

9.
Петров, извиваясь, ползет
К служителям брачного культа,
Которые робко столпились у пульта
И видят - Петров к ним ползет.

10.
Петров, извиваясь, сказал:
"Прошу расписать нас с сосною,
С сосною, со мною, с моею женою," -
Петров, извиваясь, сказал.

11.
Служители культа в ответ:
"Клянемся своим Гименеем -
Мы змея с сосной расписать не умеем
И "нет" отвечаем в ответ.

12.
Ну сам скажите - когда
Сосна брачевалась со змеем?
О нет! Не умеем, не можем, не смеем,
О нет! никогда! никогда!

13.
И далее - как это мы
Вам кольца наденем на пальцы?
Уж лучше котами мы станем, страдальцы,
И с ЗАГСом расстанемся мы!"

14.
Глядит, извиваясь, Петров:
В размерах они уменьшаясь,
Мяукают гнусно, в котов превращаясь...
Бежит, извиваясь, Петров!!!

15.
И вышед из ЗАГСа, Петров
Сосну, извиваясь, увидел,
А рядом с сосной, о Овидий! Овидий!
Взрыдал, извиваясь Петров...

16.
А рядом с сосною стоит
Ирина, которую только
Что он обманул - и бесстыдно настолько,
Что стыдно сказать, - там стоит.

17.
И так говорит: "О, Петров!
Кончай ты рыдать, извиваясь!
Ведь ты не рыдал, надо мной издеваясь...
Смотри же, коварный Петров!"

18.
Глядит, извиваясь Петров:
Ирина становится камнем,
Да твердым таким, что от ужаса сам, нем,
Застыл, извиваясь, Петров!..

19.
..................
..................
..................
..................

20.
Так Рок нам преподал урок:
Обманывать женщин не надо,
Не то обратишься в ползучего гада.
Довольно полезный урок.

21.
Один молодой человек
Рехнулся и выкинул номер:
Он жил за троих, и от старости помер
Один молодой человек.

Отрывок из поэмы про Кавказские Минеральные Воды, из письма от
Fri, 4 Sep 1998

Он, неведомый избранник,
Шашку к бурке прицепил,
Книжку взял в другую руку,
А в правую - пистолет.
Вспомнил Деву молодую,
Взгляд ея лазурный был,
Из реки ея, родную,
Он за волосы тащил.
Тут Пушкин говорит: Ого!
Черкизов говорит: Ага!
А Дева не говорит ничего,
У нея копыта и рога,
Задыхается, бледнеет,
Испаряется, дрожит...
............................
.............................
Он ея поцеловал
И далее коня погнал.

Песенка, где встроен стишок с Казбековым, из письма от
Sun, 06 Sep 1998

Снег идет, и я иду.
Снег летит, а я иду.
Снег лежит, а я иду,
Повторяю на ходу:

Ты иди, иди не бойся,
Просто двигайся вперед,
Ни о чем не беспокойся -
Все само произойдет.

При известном сочетанье
Неизвестных величин
Раздаются причитанья
Разных женщин и мужчин.

Ты прошла сейчас навстречу
В серой шубке меховой.
Больше я тебя не встречу
И не встречусь я с тобой.

До свидания, подруга,
Очень даже, может, быть.
Слишком знаем мы друг-друга,
Чтоб друг-друга полюбить.

Ты морячка, я - маньяк.
Ты полячка, я - каряк.
Мы посмотрим друг на друга -
Ты вот эдак, я - вот так.

На снегу сидит собака,
Держит косточку в руке
И читает Пастернака
На собачьем языке:

"Не оглянешься - и Святки.
Здравствуй жопа - Новый Год.
Повело кота на блядки,
А меня наоборот."

Повтори и раз и два
Эти глупые слова,
Чтоб от скуки и похмелья
Не кружилась голова:

Снег идет, и я иду.
Снег летит, а я иду.
Снег лежит, а я иду,
Повторяю ерунду.

Еще одна часть про Лермонтова, из письма от
Thu, 10 Sep 1998

О, я вспомнил еще одну часть про Лермонтова. Примерно так было:

Лермонтов:

Ты, Творец всея Вселенно,
Покажи мне шиболет,
Хоть на службе на военной
Я потратил много лет.

Бог:

Что же делал ты на службе?

Лермонтов:

Я черкесов убивал,
Разуверившись в их дружбе,
Разил их пулей наповал.

Лорд Байрон:

А черкесы?

Лермонтов:

                               Убегали,
Диким голосом кричали,
И стреляли, что есть сил..
.

Бог:

Я давно тебя простил.

Про Невский проспект, из письма от
Sat, 12 Sep 1998

Разговор со свиньей, из письма от
Sun, 13 Sep 1998

Когда Джек Гурвич лежал в больнице по поводу ампутации недоотрезанных поездом пальцев, мы его навещали. У него в палате был такой Гена с мясокомбината. Гена рассказывал удивительные истории - например, как он купил книгу "История КПСС", вырезал в ней середину и выносил в этой книге мясную тоже вырезку. А вахтерам говорил, что собирается вступить в Партию и изучает историю поэтому. И все шло хорошо, пока парторг об этом не узнал. Парторг очень заинтересовался и стал на Гену наседать, чтоб поскорей вступал кандидатом. Но Гена в Партию не хотел. Поэтому он перестал ходить с мнимой "Историей КПСС" и начал выносить вырезку в штанах.

Так вот, Гена рассказывал историю про своего тестя. Они с тестем однажды напились самогонки и наелись вырезки. И легли спать вместе, потому что их жены презирали алкоголиков. Вдруг ночью тесть вскакивает и начинает мычать. Гена спрашивает, что такое? Тесть тогда говорит:

- Мне, Гена, сон приснился. Как будто свинья пришла. Такая свинья, блядь - в мультфильме такую не нарисуют. Пришла и смотрит. И я на нее смотрю, рожа такая у нее смешная. И вдруг она мне говорит: "Ты че смотришь?" Я удивился и говорю: "Ты че, по-русски говоришь?" А она отвечает: "А че, мне с тобой, бля, по-итальянски разговаривать?"

Прогноз синоптика, из письма от
Mon, 14 Sep 1998

Гениальная частушка о Роке, рассказанная Осповатом, из письма от
Thu, 24 Sep 1998

...гениальная частушка о Роке, рассказанная Осповатом:

Деньги есть, и девки любят
И с собою спать кладут.
Денег нет, и хуй отрубят,
И собакам отдадут.

За что Бог простит, из письма от
Sat, 26 Sep 1998

Бог-то как раз простит. Вот почему я так думаю:
Я тут наладился писать диссертацию. Проснулся даже для этого. Умылся там. Начал матерясь искать книжки с бумажками. Частично даже нашел. Написал почти первую фразу: "Определение жанра тютчевской короткой лирики восходит к лапидарной, но исключительно важной для изучения лирики Тютчева статье Ю.Н. Тын...". И тут под окном заиграла Музыка. Это пришли Проповедники. Они Инструменты разложили, и девушка некоторая стала в электрический микрофон петь с эстонским акцентом религиозные песни. Песни были такие:
"Прити, прити, к Творцу!"
"Скоро мы увитим Пока!"
"Исус тепя люпит, трук!"
И другие тоже. Такие мелодичные баллады, и голос хороший вполне, но страшно достала. И тем не менее я не вышел на улицу и не стал ее и ее друзей пиздить ногами.
За это меня Бог обязан простить.

О стрек'озе для Тютчева, из письма от
Tue, 29 Sep 1998

Там много было разных толкований, изнутри Тютчева и извне. Ну и понятно, что "Стрекоза и муравей", и что Т - типичная стрекоза. А сегодня я сообразил. У Тынянова же, за которым М ревниво следил, в "Архаистах и новаторах" есть статья "Пушкин и Тютчев". И там он все правильно пишет, что Пушкин и Т по векторам разные, но по своей молодой глупости хочет из этого вывести, что Пушкин Т-ва ненавидел и заушал. И аргументов ему не хватает, конечно, и тогда он со слов Томашевского вспоминает, что вот есть экземпляр Пушкина, на котором Ефремов (пушкинист совсем другого времени) против эпиграммы "Собрание насекомых" написал "Тютчев" (то ли "мелкая букашка", то ли "черная мурашка"). Я почти уверен, что это херня, Пушкин писал по принципу о тебе сказка сказывается, нарочно ставил в конце звездочки так, чтобы разные фамилии подходили (но не в начале этого текста, о котором я даже заметку в Пушкинскую энциклопедию написал, но почему-то не сдал). Но дело не в том. А дело в насекомой теме. А у М-ма стихи эти странны еще и тем, что там никакого Пушкина нету. Что может по-разному трактоваться, - то ли Пушкин - наше все, то ли табу такое. Я предположил, что эти стихи как бы Пушкин и пишет (есть и некоторые стилистические черты), но такой еврейский Пушкин-Мандельштам. И естественно букашка облагораживается в стрекозу, но об этом догадаться можно только если Тынянова читал.
Вздор, но смешно.

Как Парсамов лежал батоном, из письма от
Sat, 17 Oct 1998

Парсам - человек из Саратова. Очень образованный и умный. Но во-первых, циник, во-вторых - пьяница страшный. Он на первом курсе до чертей допивался, шел в подвал и там в темноте кричал кому-то: "Приводи теперь своих ментов, сука!".

У нас была тут некоторая женщина по имени Таня Тайнина. То есть, это не имя было, а артистический псевдоним. Она была полусистемная дура из Питера. Не училась, просто тусовалась.

Стихи она посвящала разным людям, и их печатали в студенческой многотиражке. Там было стихотворение с посвящением "Б.Г." Оно заканчивалось словами: "Я укусила тебя за плечо,/ Чтобы ты не юродствовал в полете <было до цензуры: "в постели">/ Ты ответил <не помню, чего>./ И наутро уехал в Москву."

Таня Тайнина пришла на Пяльсони устраивать оргию. Она стала ее устраивать с безумным Петей Торопыгиным и его земляком Парсамом. Они заперли дверь изнутри, и Д.Б. Азиатцев не мог попасть домой и съесть колбасу. Д.Б. Азиатцев жалостно стоял под дверью и просил открыть. "Не могу", - отвечала Таня Тайнина, - "Парсамов лежит тут батоном, а мы с Петей устраиваем оргию." Парсам писал у Юрмиха о декабристе Пестеле.

В лагерях военных Парсам играл в Швейка. Он пугал офицеров неосторожным обращением с оружием. Ему не разрешили бросать гранату. Мы пошли в деревню Гадунавас и там купили бутылку водки "Выборова" польского производства. Мы стали ее пить в парке. Парк - это не парк. "Парк - место, где стоят орудия" (Л. Толстой). Никаких там у нас орудий не было, а были ободранные бронетранспортеры.

Парсам за водкой сказал, что собирается вступить в партию "для карьеры". Отчество его было "Вадим Суренович". Его папа был очень известный саратовский врач.

Когда у нас были учения, я изображал условного противника из 286 дивизии Бундесвера. Мы с Шурой Ш. зажигали вонючие дымовые шашки и стреляли по наступающим однополчанам холостыми патронами. И тут я вспомнил, что Парсам припас десяток-другой патронов. Он их заворачивал в носовой платок и перепрятывал все время. "Когда, - говорил, - на учениях в атаку пойдем, я их вместо холостых заряжу".

Но все обошлось.

Потом Парсам закончил университет, женился, бросил пить и защитил докторскую. Но в партию уже не надо было.

Еще про Парсама, из письма от
Sun, 18 Oct 1998

Про Парсама еще - на выпускном он напился невообразимо. Невообразимо вот почему - у нас выпускной был в разгар горбачевского сухого закона. Поэтому в магазинах было так, что шара даже не было, чтоб покатить как следует. А в ресторане нам из-под полы наливал жуликоватый официант что-то страшное. Он называл это "Пелыаисьть". По вкусу напоминало это что-то среднее между мочой и говном, наверное.

Но у Парсама были знакомства. В частности, у него к тому времени был знакомый мент из поселка Эльва. Этого мента звали Эдиком, конечно, и он учился на юрфаке заочно. Такой черноватый с усами жук средних лет. Все время почему-то говорил о том, что толстые женщины - гораздо лучше, чем нетолстые.

Так вот - этот мент спроворил спирту, и Парсам напился. Он сидел на подоконнике и всем говорил гадости. Лотману он сказал, что, дескать, спасибо, что меня научили любить Пестеля и Сталина. Потому что, говорит, это одно и то же. Мне сказал, что я зря пошел в филологи, лучше бы мне быть гитаристом. А одной девушке сказал, что у нее раньше ноги были лучше. Прямо Демон какой-то. Потом он с подоконника, правда, упал и лежал поверженный в окурках поперек лестницы, а все через него брезгливо переступали. Вообще же Парсамка весьма занятный человек. Он, помимо всего, еще и бывший боксер. При этом никогда не дрался, а когда по пьяни его что-нибудь доставало, шел в коридор и рукой выбивал какое-нибудь стекло.

Про добрых людей, из письма от
Tue, 20 Oct 1998

Это было в таком-то году, еще СССР был и всякая перестройка. И меня послали на мифическую стажировку в город Бергамо.

Ничего я там, конечно, не стажировался, а просто жил в свое удовольствие. И как раз во время той демонстрации дурацкой я простудился под дождем. А тут уже пора домой ехать. И выясняется, что у меня накопилась огромная куча всем подарков, для них пришлось отдельную сумку купить даже. Синюю. И подарки в той сумке как-то улеглись, но вышла тяжесть. Ну ладно - тяжесть и тяжесть. У меня еще одна сумка была, чтобы уравновесить, и рюкзак за плечами. А вот гораздо хуже, что ехать со всем этим добром непросто. Сперва в Милан, потом там в аэропорт - целая история. Ну а добрые люди итальянцы как-то не смогли меня проводить. У них была суббота.

А накануне я пошел к бабушке-кастелянше. Поскольку жил я в таком дивном католическом приюте для футболистов, идиотов и раскаявшихся алкоголиков. И там, конечно, была кастелянша. Она меня уважала за понятливость, хотя и переспрашивала всегда с недоверием: "Ho capito?" Capisco, говорил я. И вот я решил измерить свою температуру и взял у доброй кастелянши градусник. И тут вижу - 38 температура. И кашель вдруг начался, и насморк, и голову ломит. Но ехать надо, а то получится невозвращение.

Ладно, как-то я с пересадками добрался до этого аэропорта и в самолет сел. А в самолете такой расклад - рядом сидит солидный человек такой непожилых лет, вроде гэбэшника или дипломата мелкого внешнеторгового. И он ничего человек, сочувствует моему кашлю и велит коньяк пить. Но беда, что тут же неподалеку делегация таких специальных начальников едет. Ну, не знаю - вроде как собрали всех деятелей среднего звена партийного по фамилии "Сердюк" и послали их в Италию обмениваться с мафией опытом. Такое они впечатление производили. Они уже пришли пьяные и потом все выпили, что с собой было и перешли на аэрофлотовские напитки. И стали они петь песни разные, про онупалвозленог и про выходиланаберег. И так они долго шумели, а голова стала совсем болеть.

К тому же летели мы непросто. Сперва самолет на час с вылетом задержался, потом все не мог приземлиться в Шереметьево. Облака были зверские, один раз этот самолет даже попытался было сесть, но промахнулся. И от обиды улетел опять вверх и стал кружить над Москвой. И так еще час кружил. Но сел все-таки. Сесть-то он сел, а вот дальше все стало сложно. Потому что там очередь через границу, а мы-то не в срок прилетели. Уж часов десять ночи было. И никто нас обслужить не захотел. Но как-то мы прошли эту границу. И стали тогда сумки свои ждать. Но сумки нам не несли час, тогда мы с одним добрым Сердюком просто залезли через такое окошко в склад и сами разгрузили на фиг обнаруженную машину с нашего рейса.

Ну вот - прошли мы таможню потом. И я смотрю - сумки стали какие-то совсем тяжелые, а голова - подозрительно легкая, как пух. И ноги заплетаются. В общем, как-то плохо. И телефон не работает, Осповату не позвонить никак. Ну ладно, тут, собственно, история и начинается. Вышел я на воздух и пошел к таксистам. Нашел одного доброго таксиста, на Буратино похожего - с носом и в шапочке такой. И говорю ему, что надо бы съездить на Ленинградский вокзал и там сумки оставить, а потом на Аэропорт. А он спрашивает, что ему за это будет. Я говорю - 30000 лир. Но Буратино лир не знает, просит ему долларами дать. Тогда я говорю - ну тебя, если ты такой политически неграмотный. И иду я на остановку, и начинаю, конечно, там автобуса ждать. А в Москве, между прочим, совсем зима, на что я не расчитывал как-то. Сугробы какие-то, ветер и прочие эксцессы. Холодно мне, кашель мучает, перед глазами круги, да еще и сумки с подарками со всех сторон на дно тянут. А на остановке стоит такая маленькая добрая старушка. Она мне и говорит: "Ты, сынок, наверное, из-за границы приехал?" - "Да", - говорю. - "Ты тогда остерегайся злых людей. Здесь их очень много. Вон у тебя сумки, там, наверное, вещи. А тут видишь - негры стоят."

Я говорю: "Ну и что?" - "Не нравятся, - говорит, - они мне." В это время давешний Буратино подходит. Он где-то справки навел, наверное о курсе валют. И предлагает он мне ехать с ним в Москву. Но добрая старушка мне шипит: "Не ходи с ним, сынок. Не нравится он мне. Завезет еще тебя куда - вон, у тебя сумки какие!" И Буратине говорит так решительно: "Уйди, злыдень. Не трогай сыночка."

А у меня в башке все хуже и хуже становится. Поэтому я дальше как-то покорно начинаю старушку слушать. И она мне говорит: "Мой зять во Вьетнам улетел. А когда прилетал, у него сумку украли. Что ты думаешь? Тут таких полно. Вон видишь, парень стоит?" - "Да, - говорю, - парень". Там действительно такой юноша, несколько неандертальского вида. "Не нравится он мне. Как-то он на твои сумки все время смотрит. Давай мы так сделаем - ты как будто пойдешь за такси, а я за ним понаблюдаю." И я покорно пошел с этими ужасными стопудовыми сумками куда-то.

Ну вот, шатаюсь я и падаю в сугробы и возвращаюсь назад.

А добрая старушка говорит: "Он за тобой не пошел. Но мне все равно он не нравится."

В таких разговорах мы проводим минут двадцать, и тут автобус приезжает. Старушка тогда почему-то уходит, а я в автобус пытаюсь зайти. Но у меня не очень получается - сумки назад в сугроб тянут. Тут ко мне подходит этот самый молодой неандерталец и говорит: "Давайте, помогу."

И он мне помогает занести эти сумки ебаные. Видно, выглядел я неважно к тому времени, поэтому добрый неандерталец узнал у меня, куда я еду и говорит: "Так нам по пути. Я вам до пересадки помогу донести." И выясняется, что он не неандерталец, а просто учащийся военного училища из Харькова, прилетевший на съезд Офицеров За Демократию и провожавший в тот же Вьетнам другана.

И так мы беседуем потихоньку о Демократии и болезнях. А негры почему-то вместе с нами едут все время.

И мы уже в метро, которое вообще-то скоро закроется, поэтому опять кроме нас с ненеандертальцем и негров никого нет в вагоне. И вот уже пересадка, мы с молодым демократом прощаемся, и я опять пытаюсь сумки нести. А тут подходят ко мне эти добрые негры и говрят на чистом русском языке: "Давай, браток, мы тебе поможем." Выясняется, что они как раз на Ленинградский едут, поскольку обучаются в городе на Неве в институте инженеров железнодорожного транспорта.

И по дороге мы беседуем с добрыми неграми о их родине. Их родина - остров, оказывается, Мадагаскар. Там у них бабочки прекрасные, о которых мы с добрыми инженерами негритянской национальности и вели беседы вплоть до камеры хранения, где добрый украинец забрал у меня неподъемные сумки и поставил их на полочку.

Тогда я уже без сумок поехал к доброму Осповату, который дал мне градусник. И когда выяснилось, что у меня температура 39.7 градусов доброго Цельсия, добрый Осповат дал мне добрую американскую таблетку, а добрые немцы Рената и Георг, пившие у доброго Осповата чай, проводили меня на квартиру, где я должен был ночевать. И там уже меня совсем заломало, и добрая женщина Валентина, на этой квартире постоянно проживающая, вызвала мне добрую скорую помощь, сделавшую мне добрый укол, чтобы я перестал задыхаться и забылся сном.

Через сутки я уже был в Тарту и раздавал подарки. Болезнь же прошла после чудесной таблетки Осповата. Ну, еще неделю поболел немного, но уже без таких эксцессов.

Мораль: мир не без добрых людей.

Запись Мухина в гостевой книге буриме, приложенная к письму от
Tue Oct 20 1998

В 19** мы с небезызвестным Хмелем Лезгинычем шли по набережной города Ялты с целью купить сухого вина, в чем впоследствии и преуспели. К нам подошел неизвестный гражданин, обратившийся со словами вроде: "Ребята, ***, у вас, ***, сорок *** копеек, *, не найдется, *** * *** *** *, в **?"

На эту реплику остроумный Лезгиныч отвечал так: "***, много ***, какие *** ты сам бы ***, чего ***, если *** ** ******, конечно не ****, ****** * ***, друг!"

Гражданин замер, поскольку, во-первых, налицо были все известные ему признаки связной речи, и, во-вторых, несмотря на это извлечь из реплики ответ на свой вопрос он не смог. Покачавшись немного, гражданин грустно сказал: "Ну, *, я пошел." И, подумав, добавил: "На *".

Стихи про путейца Степанова, из письма от
Sun, 25 Oct 1998

***
Над городом пух тополиный, и в воздухе запах вина, и кто-то с какой-то Полиной беседу ведет из окна.
Нетрезвый путеец Степанов в кустах копошится. Горят на клумбах плафоны тюльпанов, и пчелы надсадно гудят.
Железнодорожное лето в хлопчатобумажном пуху. За речкою радио где-то ругает чилийскую ху...
Мага'зин (закрыт на засов он). Но как очутились мы здесь, где ситец небес разрисован усилиями ВВС,
В том пыльном пространстве, в котором мы не были сроду с тобой, где бляди электромонтерам про шарик поют голубой,
Где тополя семя шальное так липнет к плакатам, платкам, к Полине, сомлевшей от зноя,к торгующим квасом лоткам,
К пилотам, привычно парящим, к матросам, плывущим вдали, к поэтам, стихи говорящим, к собакам, лежащим в пыли?
..............
Степанов в сознанье приходит. Домой спотыкаясь бредет. И грустную песню заводит - о родине что-то поет.

Сон про заточение в Харькове, из письма от
Sun, 25 Oct 1998

Мне приснился прелестный сон - как будто меня арестовали и заточили в Харькове почему-то, где я никогда не был, в тюрьму. И там все так не очень страшно - какие-то подземные помещения, по которым можно передвигаться свободно, комнаты, как в общаге, только надо ходить в полосатых халатах и штанах.

И это все в бывшем что ли монастыре, потому что среди нас, заключенных, вдруг появляется некий рыжий толстоватый человек с церковным прошлым. Он говорит, что сможет нас вывести на волю "через никонов юз" (что это такое, непонятно, явно, что-то монастырское). Но для этого ему нужны деньги. Все шумною толпой собирают эти деньги, а я тем временем иду в душевую. Но почему-то в той душевой стоит Марина Гришакова, сестра кубовской жены нынешней. Она вовсе там не моется, а просто стоит с задумчивым видом и в окошко смотрит. Я тоже тогда смотрю в окошко, и вижу, что оно на первом этаже, открытое, а за ним просто себе улица обычная, с деревьями, косогором каким-то и машинами.

Я иду рассказать об этом странном открытии своим товарищам в курилку. Оказывается, что курилка расположена на веранде, причем эта веранда тоже выходит прямо на улицу. Но никто этого не замечает, потому что ведь мы в тюрьме. Тут до меня доходит, что все - жульничество, я выхожу на улицу и обхожу здание тюрьмы (ничего общего с монастырем не имеющее, а скорее, похожее на НИИ) кругом. Чтобы не выделяться одеждой среди харьковчан, я снимаю куртку (лето), а штаны как-то подкатываю так, чтобы быть похожим на молодежного что ли неформала.

Нахожу вход - там сидит вахтер и читает газету. Он, не поднимая глаз, спрашивает меня, куда я. Я говорю: "В 22 комнату" и спускаюсь по лестнице вниз. Там тоже пусто, никакой охраны в этой тюрьме никогда и не было.

ЭЛЕГИЯ В ЛИЦАХ, из письма от
Mon, 26 Oct 1998 (возможны опечатки --- Ю.Ф.)

Я извлек из ящика совсем уж странный текст, долго пояснять, в общем - крыша слегка ехала. 1985 год, после Чернобыля. Иные, когда крыша едет, ищут странного сочетания слов. Я же почему-то ударился в абсурдистский эпос. Тогда он что-то значил, сейчас, боюсь, мало чего. Если что более осмысленное найду - пришлю.

ЭЛЕГИЯ В ЛИЦАХ

Мы тоже отметим какой-нибудь праздник
И вывесим флаг на стене
И выкрасим стену в малиновый цвет
И скажем соседу нет
Когда он попросит у нас покататься
На нашем велосипеде
И сядем сами и поедем
Туда туда подальше от
Петра Сергеича и от других забот
И вот мы приедем в берлоги к медведям
И будем малину с медведями красть
И вот мы увидев закат окрасит
Полнеба и вспомнив погибшую страсть
И вот на заре мы едем назад
Туда где Петр Сергеич ходит
Неся под мышкой колбасу
И ковыряя безымянным пальцем в лесу
Сам себе он так заводит:

"Человек думает так:

"Я иду по дороге,
Вижу тень от себя
И усталые ноги
Еле носят меня


У меня подозренье
Что они на меня
Затаили презренье
Это все ерунда
Вот из лесу выходит
Безобразный медведь
И меня он находит
Незаметно и впредь
У меня подозренье
Что он скушал меня
Потому что затменье
Наступило в очах
Ах я вот умираю
Ах я умер уже
Я в желудке сгораю
У ведмедя уже"


А я думаю иначе,
Потому что я шофер
Подо мной машина скачет
И летит во все концы
Я Петр Сергеич Гномов я сам себе нога
Я сам себе аппендикс и сам себе рука
Я сам себе машина и сам себе шофер
Я сам себе малина и сам себе медведь

"Дыржыглым фукрам сатымя
         Петр Сергеич дорогой
Ар ордлух цыцам попырбя
Ты со мною молодойраю
Гуррагча селют рафту
         Я за это навсегда
Дын дензнак офранг фуфу
         Мы навеки никогда"

И тут приедем мы из леса
И видя свет в своем окне
Опомнимся и смысл от веса
Нам станет с веком наравне.

Советский фильм о дружбе народов, из письма от
Mon, 26 Oct 1998

Сон: советский фильм, увиденный как бы изнутри кадра. При этом я именно зритель, а не действующее лицо.

Фильм странный. Как на дороге врезаются друг в друга две машины. А в одной едет Прибалт с Акцентом. У него там двое детей какают в специальном прибалтийском таком машинном туалете. Но они покакать толком не успевают из-за столкновения. И тогда прибалт выходит из своей машины, берет ведро с какашками и выливает в кабину русскому водителю (грузовик какой-то, но совершенно фантастический). Тут, казалось бы, должен начаться Конфликт, но фильм-то советский, поэтому все кончается мирной беседой и общим пиром (у Прибалта в доме, ведро с говном стоит тут же почему-то).

Я тем временем все пытаюсь понять, какие актеры там играют. Главный герой, явно - латыш, женщины как будто литовки, а дети между собой говорят по-эстонски. Для фильма это, понятно, неважно, но мне-то интересно.

Про английскую птицу поганку, из письма от
Wed, 28 Oct 1998

Я хотел сон описать, но позабыл его за истекшие два часа.

Зато я в раскрытом словаре сейчас обнаружил совершенно гениальное слово:

"grebe [gri:b] n поганка (птица)"

Про бронхоскопию, из письма от
Fri, 30 Oct 1998

А история эта такая - с какого-то там времени стал я кашлять плохо и задыхаться временами. Будешь курить дальше - с тобой то же будет. И вот, говорят мне разные люди, чтоб я шел в туберкулезный диспансер сдаваться. В туберкулезном же диспансере первое дело - тапочки. В эстонских заведениях везде они, как вот в музеях в России. Только в музеях в России непонятно зачем, а тут для гигиены.

Ну ладно, я эти тапочки-хуяпочки поверх ног повязал и пошел на прием к доктору. А доктор - женщина, и фамилия ее - Медведева. Хорошая такая, пожилая очень. Понятно, еще в гимназии училась местной, в досоветские времена.

Да, я же тебе это не объяснил. У нас ведь тут слой досоветских гораздо круче, поскольку не всех повыбили ваши братья большевики в 1940. И вот девочки, которые до 40 в гимназии ходили, они иногда выживали. И вот эта самая доктор Медведева меня осматривает, направляет на разные анализы и скептически качает головой. Типа - херово все и так легко не быть. Ну, говорит, надо вам, уважаемый, бронхоскопию делать. И выписывает мне направление, но, говорит, вы с собой кого-нибудь из близких на всякий случай возьмите.

А у меня из близких тогда в городе были как раз, кроме жены и дочери трех-пяти лет, брат мой любимый Кирка и жена его тоже Лялька. Ну вот, говорю я, Кирка, пойдем делать в четверг бронхоскопию. Как раз лекций нет у меня.

И вот с утра я за Киркой на Пяльсони заезжаю, и мы едем потом на автобусе куда-то на край города почти. А там - туберкулезная больница. И у меня направление в кабинет 033, скажем.

А в Эстонии очень все просто с номерами. Первая цифра всегда - этаж. Спускаемся, значит, в подвал.

И там стоим в коридоре как-то и шутим насчет предстоящей процедуры. Но шутим невесело. Потому что откуда-то сбоку раздаются такие звуки: "ХФПРхххью---блллл-тррр-ааааааааххххх!" и так далее.

А потом открывается какая-то дверь, и оттуда на каталке вывозят полутруп в зеленом халате. Он весь в крови, и глаза уже закатились.

А на двери написано как раз "033".

Ну ладно. Простились мы с Киркой, захожу туда. Там две бабы. Одна - русская - доктор, другая - эстонка - медсестра.

Кто пойдет в нее, того засосет, из письма от
Mon, 02 Nov 1998

Это глупая история. Вкратце так - там была на Дальнем Востоке Лужа. Она была в сезон дождей. Около той Лужи скопилось много детского и взрослого народу.
Они стояли там, восхищаясь Лужей, кидали в нее палки и кирпичи и говорили между собой: "А кто пойдет в нее - того засосет".
Я же был мал, но настроен скептически. Я стоял сбоку, как скромный герой и думал, что вот я стою, никто на меня внимания не обращает. А сейчас я сделаю шаг вперед и пойду в ту Лужу.
И я сделал незаметный шаг, и пошел в ту Лужу. И меня засосало.
И я стоял и орал в луже, засосанный, пока не пришел добрый человек в охотничьих сапогах и не вытащил меня, как морковку. Мои резиновые сапоги он тоже как-то ухитрился вытащить.
С нас - меня и сапог - всю дорогу лилась и капала грязь. Добрый человек, преодолевая естественное отвращение, принес нас под мышкой и сдал моим родителям. Все это время я не переставал орать.
Сапоги потом вымыли в унитазе, и я из брезгливости отказался их носить.

Детские годы В.В. Шахиджаняна, из письма от
Sat, 12 Dec 1998

Учительница говорит Вовочке:

- Как тебе не стыдно!? Ты с девочками о неприличном говорил, картинки показывал порнографические, словам разным учил... мы это терпели. Но когда ты Олега научил потрогать Сережу за письку... все, Вовочка, чтоб родители были в школе завтра!

А Вовочка отвечает:

- Счастья Вам и добра!

О поездке в монастырь с Дрюней и Плуцером, из письма от
Fri, 08 Jan 1999

[...] А монастырь вроде в Печорах.

Мы туда однажды ездили с Дрюней и Плуцером. У Дрюни была своя машина-москвич, совершенно невозможная вещь для нашего круга 86 года. Дрюне эту машину подарил папа - великий драматург перестройки. Это была в жопу разъебанная машина, у нее все текло снизу, всякие важные вещи, вроде, скажем, тормозной жидкости. Удивительно, что мы не убились - все время ездили.

Дрюне не нравилось, что все девушки говорят "Поедем на Дрюне". Поэтому он назвал своего москвича Матвеем - в честь Беспрозванного.

Кроме того, на ветровое стекло, туда, куда обычно грузины и дальнобойщики вешали портрет Сталина, мы присобачили фотографию жидовской морды Аркаши Блюмбаума. Эстонцы, подходя к Матвею, сперва начинали переполнятся гневом, думая, что там - генералиссимус, а потом остолбеневали, увидав Аркана. Так вот - Плуцер напросился с нами в Печоры. Мы его предупредили, чтоб он не дрался в монастыре и не шумел. Он пообещал, сказав, что у него язва желудка разыгралась и ему не до того. Типа на поклонение едет, сука. Всю дорогу Плуцер пил коньяк из бутылочки. Я не пил из солидарности с Дрюней. Плуцер пел трогательную песню про мальчишечку (я тебе ее, наверное, исполнял).

В Печорах Плуцер захотел какать. Он пошел куда-то под монастырскую стену и влево. Вернулся же с другой стороны и с бутылкой (початой) портвейна. Мы с Плуцером бутылку допили и пошли в монастырь. По дороге мы с Дрюней заспорили о чем-то литературном и не заметили, что Плуцер отстал. Он застрял у ворот и о чем-то там с вратарем беседовал. Мы быстро вернулись, и вовремя - разговор шел в повышенных тонах.

Оказывается, вратарь не пускал в монастырь каких-то девушек в штанах. Для борьбы с соблазном, происходящим от штанов или не знаю почему. Плуцер же, вечный защитник женщин, заспорил с вратарем, объясняя ему негалантность такого поведения и его бесполезность для спасения души. По дороге нам Плуцер говорил: "Зря вы меня увели. Я бы его сейчас - бом-бом, по ебальничку."

О переменах ориентации у глистов, из письма от
Mon, 11 Jan 1999

Когда, кстати, мы провожали Берштейна в Америку из Питера и декламировали Свядоща вслух, Ира завелась и стала нам рассказывать о половой жизни своего кота Анриши. Оный Анриша решил, как Берштейн, что он сменит ориентацию свою. Так Ира, по крайней мере, представила себе. Поэтому она привела Анрише соседского кота Пушка. И велела этого Пушка ебать. Анриша, бедняга, послушался. Но и тут Аврамец не дала слабины. Ей пришло в голову ее безумную, что у Пушка могут быть глисты. И что поэтому (!) Анриша может заразиться, если кончит в этого мудацкого соседского Пушка (!!). Поэтому Аврамец Анришу вытаскивала из ненавистного Пушка со словами: "В шерстку! я сказала - в шерстку кончай, идиот!!!".

И все это она нам, нетрезвым рассказывала два дня подряд.

Как Армалинский с Шахиджаняном философствуют в будуаре, из письма от
Wed, 13 Jan 1999

Как Армалинский с Шахом философствуют в будуаре Канамурова? Это хороший сюжет.

Скажем, Армалинский говорит:

- Повернись ко мне своей жопой, дабы я мог созерцать алтарь будущих наслаждений! Чувствуешь ли ты тот же огонь, который переполняет меня?

А Шахиджанян отвечает:

- Юноши вступают в гомосексуальную связь, часто не придавая этому особого значения. Тяга к партнеру, или желание, иногда не играет здесь особой роли. На первом месте выступает общая неудовлетворенность. Объект не важен.

Армалинский тогда говорит:

- Как напрягся мой хуй! Как дрожат все члены. Я изнемогаю от желания! Если ты столь же страстен, сколь умен, то как я буду вознагражден за эти маленькие уроки!

А Шахиджанян:

- В любви важно внимание. Маленькие знаки. Не обязательно сразу идти на "все". Вы можете просто ласково посмотреть на своего партнера. И ему этого будет достаточно. Улыбайтесь чаще. Так советуют психологи. Например, Зуев, Михаил Владимирович.

Сон про Тасманского Дьявола, из письма от
Mon, 18 Jan 1999

...А ночью мне снился Тасманский Дьявол. Он передвигался на колесиках и хотел съесть мою ногу.

Про пауков спилберга, из письма от
Tue, 19 Jan 1999

Мы сидели у Шаха и выпивали с Кубом и Лотманом Мишей. А тут жена Светка звонит. И в ажитации вся. Говорит: "Ты знаешь, какой я фильм смотрю? про пауков. ААААААААААА! он сейчас эту бабу укусит.... это Спилберг. Говно. Я теперь умру, не засну (она действительно пауков боится). А ты опять придешь в три часа? АААААААААААААААААААААААААААААААААААААААА!!!!!!!!!!!!!! укусил!!!!!!!!!"

Про искренние соболезнования, из письма от
Wed, 20 Jan 1999

...Поэтому я не смотрю телевизора. А зря. Вот с утра сегодня решил посмотреть, и сразу же услыхал вот что:

Там была передача, которую ведут разные представители народов СНГ. Такая интеграционная, значит. И представителей тех отбирают молодых и сексапильных разного полу. И вот там была такая девушка азербайджанского происхождения. Она сказала, что 9 лет назад в этот день советские войска ворвались в Баку, стали убивать мирных жителей и младенцев. А потом прибавила: "Хочется выразить искренние соболезнования всем погибшим."

Еврейская история про докторский дигри, из письма от
Fri, 12 Feb 1999

...И тут звонит телефон. Это брат троюродный Вова звонит из Нового Йорка, чтобы рассказать о своей находке. А случилось вот что - он нашел Бога. Да-да. Я не знаю или тебе это интересно. Я теперь паблишер, у меня русская газета, она индепендент, с еврейским уклоном, ты понимаешь? И так далее минут двадцать.

В общем, не поехал я к Вове в Нью-Йорк за его счет, опасаясь его новонайденного Бога и не желая покидать Калифорнию.

А тут вот недавно сижу на работе - звонок раздается. Вова говорит. Ало, слушай, у меня к тебе есть интересное предложение, только оно немного бизнес ориентед, так я не знаю или это возможно. Короче, слушай, я знаю, что у вас университет, там же есть философия? Я хочу, чтоб ты узнал, сколько это стоит? Если, например, ситизен другой страны захочет получить там докторский дигри? Должно же быть заочное обучение? Так ты спроси - там вокруг тебя может быть деловых молодых людей, это ж можно поставить на ногу. Я бы хотел быть первым, так ты объясни, что это только начало. Я как паблишер имею доступ ко всем русским тут в Америке.

В общем, хочет Вова зачем-то прибавить PhD к своему титулу (как он, интересно, обозначен? русскими буквами - эдитор-чиф?).

Про Купидона и хунвейбинов, из письма от
Sat, 20 Feb 1999

У нас была тоже в детстве своя собака. Эту собаку звали Амур, в честь римского Купидона. Вернее, в честь соответствующей реки, протекавшей неподалеку от нас.

Там были пограничные заставы, чтобы хунвейбины не изнасиловали наших женщин, не съели детей и не угнали в рабство стариков. Рассказывали, что каждые три дня хунвейбины приходили со своей стороны на границу, поворачивались спинами к нашим пограничникам, наклонялись слегка и снимали китайские хлопчатобумажные штаны. Несколько десятков тысяч хунвейбинов - и всякий раз новые. Так они демонстрировали свои истинные лица и намерения.

От такого регулярного зрелища любой пограничник может прийти в расстройство, начать задумываться, допускать неуставные отношения. Может даже дойти до того, что он, пограничник, обменяет щенка пограничной собаки овчарки по имени Амур на бутылку питьевого спирта, принесенного приятелем моих родителем Томашевичем.

(Примечание - речь, конечно, не идет о знаменитом пограничнике Карацюпе, поймавшем единолично еще до войны около ста тринадцати тысяч вражеских шпионов.)

Амур этот был мнимой пограничной овчаркой, веселого нрава. Но он у нас прожил недолго. Летом мы с родителями поехали в большое путешествие на Курилы и Сахалин. На Курилах, точнее даже - на острове Шикотан, на который теперь зарятся некогда так и не потопившие "Варяга" желтолицые черти, я наблюдал занятное природное явление - рассыпанную по дороге красную икру. Это браконьеры домой возвращались и просыпали. Кроме того, там я наблюдал вулкан Тятя, а на Сахалине, как уже докладывать имел удовольствие, имел честь быть покусанным тамошними обезьянами.

На время отсутствия родители отдали пса одному своему знакомцу, проживавшему, как тогда говорили, "в частном секторе". Этот знакомец (фамилию не помню) был тоже человек непростой судьбы. Они с братом соорудили в шестидесятых еще (впрочем, это все - в шестидесятых) летательный самолет и самочинно парили в нем над родным провинциальным городом, не спросившись разрешения местного начальства. За что, конечно, были надлежащим образом притянуты к строгой ответственности. Но за них заступилась Летчица Гризодубова, узнавшая о деле от добрых людей, и братьев сослали работать на Дальний Восток. Один из них выучился на вертолетчика, но потом все равно в тюрьму попал (от судьбы не уйдешь) - потому что у него из вертолета по пьяни вывалился какой-то левый, как водится, пассажир. Вот у кого-то из этих воздухоплавателей неизвестные злоумышленники и сперли нашего Амура прямо из сектора.

С тех пор у нас в дому одни коты бывали.

Про ЗАМАНИХУ, из письма от
Thu, 11 Mar 1999

...И вот сидим мы ночью в подсобке и пьем, извини за банальность, водку с девушками. А тут приходит Ермоленко и говорит, что завтра - первое апреля. Это была очень важная информация. Потому что переход на летнее время совершался. За этот переход мы особенно не любили большевиков. Но Ермоленко, послушав наши разговоры, сказал, что дело не в летних большевиках. А дело в том, что как раз завтра в семь утра (непонятно, по какому из времен) Чернов перевозит на новую квартиру, в новый район, свою огромную библиотеку. И что поэтому он просил всех прийти и помочь. Ну, мы с девушками, конечно, сказали, что Бог ему поможет и продолжали пить водку. А Ермоленко пошел спать с кем-то.

И так вышло, что когда он проснулся перевозить Чернова, и было утро, мы все еще сидели в подсобке. И как-то, по слабости характера или от пьянства, я пошел тоже книги эти проклятые перевозить.

Книг было страшно много. Их заблаговременно повязали бечевкой в пачечки, но пачечки рассыпались все время. Автобус, который перевозил книги, был вообще-то похоронный. И шофер все время на часы глядел и говорил, что ему скоро надо за покойником. Поэтому мы торопились.

Мы два раза съездили на автобусе с занавесками, грязными изнутри (покойники хватали?) в новый район, свалили там книги перед подъездом и потом стали опять по цепочке их таскать на четвертый этаж.

По дороге Ермоленко изобрел фразеологизм "в гробу я это имел". Наконец, мы занесли знаменитую библиотеку Чернова в его новую квартиру и свалили в отдельную комнату. В библиотеке попадались удивительные книги. Например, монография "Синтаксис суахили".

Был уже, между прочим, вечер. Все были страшно заебанные. Будущая (ныне бывшая) жена Плуцера Маечка Халтурина, героиня романа Бо, не дождавшаяся его из армии и как раз спавшая с Ермоленко-Колумбийцем в ту ночь, уронила пачку книг себе на большую ногу и теперь раненая сидела, как лошадь, в углу. Кто-то включил радио. Радио запело по-эстонски какую-то песню. Уставший Колумбиец, привыкший переводить с романских языков, сказал: "Сицилийский диалект... он поет про то, что любовь сильна, как смерть". "Это же по-эстонски", - устало сказала Халтурина. "Ага, - согласился Коля, - то-то я гляжу, незнакомый язык."

Тем временем Чернов на кухне с Радой Жуковой, впоследствии соблазнившей в будущем голубого Женюрку, затем бывшей подругой криминального псковского цыгана и, наконец, вышедшей замуж за остзейского барона, готовили тривиальную яичницу из 125 яиц. Чернов при этом цинично рассуждал, что не хуй, и яичницы хватит, а водки довольно.

Вскоре все пошли на кухню и уселись там друг другу на головы. Чернов выдал каждому по куску яичницы и налил водки. Водки было много. Мы опьянели. Я поехал зачем-то на такси в общагу, привез оттуда гитару. Но было не до песен. Ицкович и Колумбиец (бывшие одноклассники, кстати) стали делать ерша. Они делали ерша и пили его, и поили девушек и говорили усталыми языками о чем-то. Темно было уже. Чернов вдруг сказал про ерш, что это - херня. И отозвал нас с Ермоленко и Ицковичем в сторону. Там, в стороне, был разгром, как, знаешь, всегда при переезде. Но уже были островки порядка - например, аптечка в шкафчике. Из этой аптечки Чернов и достал пузырек с экстрактом заманихи. Он долго пьяным языком заплетался и говорил, что вот это - настоящий кайф, а не ерш. И что он никаких наркотиков не держит, а это отличное просто лекарство, рекомендованное, как явствует из прилагавшейся бумажки, специалистом Бабаяном.

Мне как-то название не понравилось, а Ицкович с Ермоленко после ерша уже были довольно невменяемые и отпили по глотку.

Ну дальше, сама понимаешь, что было. Заманиха - она и есть заманиха. Ермоленко тут же исчез в ванной комнате с какой-то девушкой, а Ицкович - естествоиспытатель себя - ходил и смеялся над своим организмом. Потому что организм, точнее сказать - некий его член, неадекватно реагировал на окружающую реальность. Он временами успокаивался, и тогда Ицкович получал возможность передвигаться. Но дойдя до первой попавшейся особы противоположного пола, Ицкович вдруг ощущал мощное противодействие члена организма. Тогда он останавливался и начинал по-детски смеяться над сложившейся ситуацией.

Я так и не понял, зачем это Чернову было.

Впрочем, он ведь метатеоретик. Изучить хотел.

Потом мы с Дрюней сочинили песню про это на белорусском языке. Она пелась голосами паршивых певцов.

Вот такая история.

К истории про ЗАМАНИХУ (см), из письма от
Thu, 11 Mar 1999

В истории есть один анаколуф (то есть такое несогласование - там где про Раду Жукову) и один лишний эпитет. Понятно, что рассказывая о песне, не надо сперва упоминать о том, что она эстонская. Это я по дороге домой понял. Парщивые певцы - это такие белорусы с усами. Вокально-инструментальный ансамбль "Пядарасы", например, знаешь?
Ну вот, а помню я два куплета (может, больше и не было). Прошу заранее прощения у белорусского народа. Nothing personal, brothers.

ПЕСНЯ ПРО ЗАМАНИХУ
Для Паршивых Певцов ВИА "Пядарасы"

Муз. моя, очень противная, но белорусская
Слова, кажется, наши с Киркой напополам

Припев:

Заманиха! Заманиха!
Чарауница гэстонских лясоу!
Заманиха! Заманиха!
Наша радосць и наша любоу!