Воздух пахнет девичьим клитором - bis
(Спасибо всем хорошим: тоже не болейте и
не чувствуйте себя заброшенными. На самом
деле, это я чтобы услышать приятные слова,
а так все ж ерунда.)
Продолжение
про концерт. В клубе было
много людей, одни все спрашивали нас,
к кому мы пришли; ответа явно не поняли,
но пропустили в залы. Мы пошли на звуки,
но заблудились, и человек с пивом
к нам обратился по именам.
Он был, как потом оказалось, очень
добродушный и увлекающийся человек.
По его указанию мы отправились слушать
"индустриал -- группу Шмели".
Группа
Шмели очень хорошая. Ее костяк
составляет супружеская пара, которая
иногда раздевается на сцене и патриотически
поет о любви, в основном в акустике.
А называется это: настоящий индустриал.
Все было абсолютно прекрасно. Трое
вокалистов группы "Шмели" пронзительно
пели и выбрасывали руки вверх и в стороны;
собравшиеся на праздничный концерт патриоты
скакали под музыку яростным козликом и падали
друг на друга, пивные бутылки катались по
полу. В основном это были члены
национал-большевистской партии.
Слегка смущало то, что случайный взгляд
на дверной проем обнаружил в нем фуражки
с глазами и подбородками, как-то хитро
просунутые внутрь. Я подумала, что милиция,
конечно, устала мокнуть под дождиком
и охранять там, вверху, железную дверь.
Кому нужна железная дверь?
Миша увлеченно фотографировал сцену. Пришел
товарищ Аронов, организатор концерта. Вид
у него был совершенно дикий: рот перекошен,
глаза и волосы торчали в разные стороны. Он
громко сказал, кажется, товарищу Бахуру:
"Валим! Валим отсюда, я сказал! Сейчас тут
будет..." -- а дальше я не услышала.
Шмели допели свою хорошую песню и ушли со
сцены. Миша подошел ко мне с фотоаппаратом
и пожаловался, что у него кончились батарейки.
Еще он сказал: "А сейчас нас всех будут
винтить." Я не нашла, что возразить, и в
ответ пересказала Мише диалог товарищей
партийцев. Миша отчего-то совершенно
развеселился, но тут нас отвлекло выступление
Сантима, вышедшего на сцену, и мы не успели
договорить.
В это же самое время подошел Дима Толмацкий,
и мы его спросили, когда он должен выступать,
и он ответил: "Сейчас." Увидев, что уже
вышел Сантим, он пошел уточнить регламент
у организаторов. Кажется, они ему ответили
примерно то же, что выше.
Чернобородые люди из клуба между тем выходили
на сцену и становились у микрофонов, как
если б они намеревались сыграть драматический
отрывок. Один извинился и сказал, что ввиду
определенных нюансов клуб закрывается, "чтобы
у вас не было проблем и у нас не было проблем".
Другой немедленно отвечал, что он поговорил
с начальником подразделения, и что концерт
будет просто сокращенный: каждая группа
отыграет три песни. Когда диалог был
окончен, чернобородые люди ушли, некий
малоосмысленный предмет, специально
принесенный Сантимом, был в публике
разорван на части, и "Банда четырех"
принялась играть песни.
Барабанщик играл очень громко и почти
не сбивался. Все остальные инструменты
периодически пропадали, наверное, из-за
плохого контакта в проводах, а у него
был хороший.
Вот тогда-то тот человек, назвавший
нас у входа по именам, проявил себя.
Во-первых, он одолжил Мише батарейки
для фотоаппарата. Во-вторых, он пообещал
выйти на сцену и попросил, чтобы Миша
его вместе с Сантимом сфотографировал.
Если бы публика не была увлечена
прыжками вверх-вниз и партийными
салютами, она бы, наверное, удивилась.
Тот человек стал выходить на сцену и
принимать патриотические позы, а один
раз даже закатил глаза и братски обнял
поющего Сантима за плечи. Тот, кажется,
ничего не заметил. Миша покорно
фотографировал.
Сантим спел "Любовь это власть",
поздравил жену с днем рожденья песней
"Полтора часа до Москвы", а в конце
спел "Бунтаря"; когда же после него
вышел Толмацкий с группой СС18, то
его, однако ж, не разорвали на части.
ДМТ был в маске, и никто, кроме меня,
его не узнал. Еще у них, кажется,
на майках, или в чем они были одеты,
находился знак молнии со стрелой
"Не влезай, убьет", стилизованной
под кельтский крест. Если мне
правильно запомнилось, с ними играл
очень хороший советский синтезатор
"Алиса".
Амплитуда звука мгновенно перевалила за
болевой порог; ДМТ ходил и декламировал,
что каждый человек, каждое живое существо
должно победить или погибнуть.
"Под ногами тяфкают трупы детей."
Кажется, сыграли две песни.
Измененное состояние сознания было
близко, но не пришло.
Еще пел "Последний патрон" -- Джефф с
разнообразной публикой, а исполнили
они "Вот, вот, вот сейчас встанет
передо мною, как раб на колени, мой
хуй, бледный, как Ленин, мой хуй,
железный, как Сталин," -- в честь
первомая.
Еще выступал совершенно убийственный
человек: поэт. В публике его кто-то
назвал "революционный кастрат". У него
был замечательно высокий визгливый
голос; читая стихи, он низко наклонял
голову. Стихи были социально-обличительные,
про стукачей.
Восхитительная Аня Реакция, с трудом
перекрикивая шум в зале, пыталась меня
о чем-то спросить. Я никак не могла
расслышать, и тогда она, набрав воздуху,
прокричала:
"ЮЛЯ! ПОМНИШЬ: ВОЗДУХ ПАХНЕТ ДЕВИЧЬИМ
КЛИТОРОМ?!"
С четверть секунды я отчаянно соображала,
как мне теперь себя вести, а потом
ВСПОМНИЛА. И Аня продолжала: "Это как
раз тот поэт, который вслед за ним выступал
тогда, а ты не дождалась."
Действительно, на Дне Русской Нации в
прошлом году после Витухновской выступал
поэт, который как раз и читал стихи про
девичий клитор. Они и неплохие стихи,
но я как раз вспомнила о чем-то важном,
не выдержала и ушла домой. А после него,
оказывается, выступал Революционный
Кастрат.
А по дороге домой милиции уже не было,
и даже не уехали развеселившиеся товарищи
Аронов и Бахур. ДМТ сказал, что по
в этом году на День Русской Нации концерт
происходил по тому же сценарию. Только
в конце многих действительно завинтили,
и все кончилось мордобоем. Сантиму там
дали сыграть полторы песни, после чего
начальник районной милиции собственноручно
вырубил рубильник. И ушел. Толмацкий
включил рубильник снова. Начальник вернулся
с большим милиционером, которого поставил
охранять включенный рубильник, и тот
довольно долго его охранял.