Баян Ширянов

НИЗШИЙ ПИЛОТАЖ

   Роман в новеллах о наркоманах, для них самих и всех прочих желающих.

    Ну кого из нас, хотя бы раз в жизни не стремали?
    Торчков же стремают вообще все, кому не лень. Предки, менты, аптекари, соседи, просто прохожие на улице могут заметить в поведении уширянного что-то странное и стукнуть на него.
    Но что делать, винт такая штука...
    Вот и Чевеид Снатайко однажды был постреман. Шел он по Великому Джефому Пути и собирал терки. И много набрал таки, полный карман. Большая часть, конечно, полный безмазняк, но несколько кайфовых тоже было. И сгубила его жадность.
    Нет чтобы тихо и спокойно почапать на хазу, терки мыть да заполнять, захотелось ему еще.
    "Ну, - Думает Чевеид Снатайко, - Посещу еще одну полукаличную, и хорош."
    Дошел он до поликлиники, погрузился в контейнер. Стал талоны перебирать. И попался ему сорокакубовый баян. Вообше, в винтовом деле, соракакубовка вешь неприменяемая, но Чевеид Снатайко взял. Ради экзотики.
    А там и терки попадаться стали. И только Чевеид Снатайко хотел новую пачечку бумаг на карман поставить, его взяли за жопу.
    В смысле, сперва постучали по ней.
    Вынырнул Чевеид Снатайко из контейнера и видит - двое ментов. И один из них участливо так спрашивает:
    - Что это вы, молодой человек, там копаете?
    - Да так, - Хрипло отвечает Чевеид Снатайко, - Сто рублей туда случайно уронил.
    - А не пройдете ли вы с ними? - Вопрошает второй мент. - Тут недалеко. На несколько минут.
    Чевеид Снатайко понимал, что эти минуты могут превратиться в годы, но раз уж взяли за жопу - выкручивайся.
    - Нет. - Говорит Чевеид Снатайко. - К чему? Да пусть провалится этот стольник! А я домой пойду.
    - Нет, подожди! - Подскочил к Чевеиду Снатайко мент, прикидывавшийся ласковым, и схватил его за руку. - Вот установим вашу личность, и катись куда хочешь. А пока что: пройдемте.
    И так, под руки, как опасного преступника, привели Чевеида Снатайко в ментовку. А там дежурный. И стал он составлять протокол.
    Пришлось Чевеиду Снатайко отвечать на дурацкие вопросы. Фамилия, имя, отчество, дата рождения, место прописки. Обшмонали Чевеида Снатайко и нашли сорокакубовый баян. А терки почему-то не нашли. В тот карман, где они были, мент, от удивления при виде такого гигантского баяна, залезть и забыл. А потом провели Чевеида Снатайко к следаку.
    А следак тупой. Сразу приказал рукава закатать. А Чевеид Снатайко не дурак, он хэнды постоянно гепаринкой мазал, чтобы дырки быстрее подживали, да и мазался в основном в оборотку. Но тут не повезло ему. До похода за терками втюхался он в центряк. И там дырка видна осталась. Но других-то не видно.
    Долго следак разглядывал центряк Чевеида Снатайко. Наконец вывод сделал:
    - Наркоман? - Спрашивает.
    - Не. - Замялся Чевеид Снатайко.
    - А следы от уколов откуда? Почему зрачки расширены? Откуда шприц взялся? Почему врешь?
    - Да какие следы-то? - Удивился Чевеид Снатайко.
    - Да вот эти! - И тупой следак, который наркомана-то видел первый раз в своей никчемной жизни, схватил шариковую ручку и обвел. Угадайте что? Следы от перетяги!
    Перетяга кожу защемила и там маленькие красные очки остались. Следы. А настоящую дырку следак так и не просек.
    И пришлось Чевеиду Снатайко выложить следаку чистую правду:
    - Ладно, пишите. На трех вокзалах сегодня утром я познакомился с парнем. Раньше я его не видел и не знал. Он предложил мне за бесплатно попробовать наркотик. Я сперва отказвался, а потом согласился. Он меня уколол, а в ответ попросил меня покопаться в помойках поликлиник с целью извлечения из них рецептурных бланков и, если попадутся, шприцов.
    Мы договорились встретиться с ним сегодня в... Сколько сейчас?
    - Шесть двадцать. - Подсказал наивный следак.
    - Опоздал... - Грустно опустил плечи Чевеид Снатайко. - Ровно в шесть он меня ждал.
    Записав все это под диктовку Чевеида Снатайко, следае перечитал протокол и подозрительно посмотрел на наркомана:
    - Что-то уж очень складно говоришь... Раньше приводы были?
    Приводы у Чевеида Снатацко были. Но пока что обходилось без протоколов. И поэтому он честно ответил:
    - Нет. Никогда.
    - Врешь поди. - Не поверил следак. - Но ничего, мы тебя проверим.
    Следующие полтора часа Чевеид Снатайко провел в аквариуме с теплой компанией трех алкоголиков, домушника, взятого на хате, и пьяной бляди, которая постоянно лезла целоваться с ментами, чем вызывала молчаливое неодобрение соседей. Основным вопросом для Чевеида Снатайко стала проблема, как незаметно скинуть терки? В дежурке постоянно находились несколько ментов и любое подозрительное движение вызвало бы у них ответнцю реакцию. А Чевеид Снатайко не хотел засвечиваться больше, чем уже был.
    Домушник подкатил к Чевеиду Снатайко и, скривив рот, шопотом спросил:
    - За что?
    - Дважды два четыре. Один или два. Без знаков. - Таким же макаром ответил Чевеид Снатайко. Это значило, что Чевеида Снатайко подозревают в хранении и употреблении наркотиков без отягчающих обстоятельств. Домушник въехал, что через Чевеида Снатайко маляву не передаст, ибо есть маза, что Чевеид Снатайко увидит вольное небо года так через два, три, и пошел обрабатывать алконавтов.
    Вскоре Чевеида Снатайко дернули. Его вывели из аквариума, заломив для приличия руки за спину и провели к следаку. Тот был гораздо раздраженнее, чем в первую встречу.
    - Не врал. - Коротко резюмировал следак результаты проверки Чевеида Снатайко. - А теперь поедешь на экспертизу.
    - Какую? Куда?
    - В семнашку. Знаешь, что это такое?
    Чевеид Снатайко взял себя в руки и всм видом показал, что этот жаргон ему не известен. Про семнашку, семнадцатую психиатрическую клинику, среди торчков ходили страшные слухи. Дескать там сотни торчков насмерть закололи аминазином, мадетен-депо и сульфазином. Что если пришел туда с нормальной крышей - ее тебе сдвинут. А уж если крышняк протек до больнички - вечная тебе койка.
    Под конвоем Чевеида Снатайко провели к выходу, где, к его удивлению, наркомана ждала не раковая шейка с решками на окнах, а обычная скорая помощь. Забравшись в салон, носилки были откинуты к стене, а Чевеид Снатайко уже размечтался, что преодолеет этот путь лежа, он сел, окруженный двумя ментами.
    Пока они ехали, Чевеид Снатайко продумывал политику своего поведения с врачами. Но ни одна из заготовок не пригодилась.
    В больнице прибывших встретил санитар, молодой ленивый парень. Он дал Чевеиду Снатайко баночку и сказал:
    - Нассать сколько сможешь.
    Под пристальным взором ментов Чевеид Снатайко долго и тщательно ее мыл, опасаясь, как бы в ней не осталось чего лишнего. Мало ли на какие провокации способны врачи из страшной семнашки? Что в его мочу, если уж очень надо его засадить, можно добавить наркотик в ходе самого анализа, Чевеид Снатайко почему-то не подумал.
    Набрать вместо мочи воды из толчка не удалось и Чевеид Снатайко вынужден был доставить настоящие ссаки в лабораторию. Отдав баночку он сел ждать.
    Появилась баба в белом халате. Разложила на столе перед собой бумаги, задала насколько стандартных вопросов, заставила прикаснуться к носу с закрытыми глазами, проверила не трясутся ли руки, заглянула в зрачки.
    - Легкое наркотическое опьянение. - Поставила она диагноз.
    - Это так, визуально? - Поразился Чевеид Снатайко. - А анализы? Я требую анализов!
    - У нас хроматограф не работает. - Устало сказала баба в белом халате. - Нечем анализы делать.
    И озадаченного Чевеида Снатайко повезли обратно. В ментовке дежурный сразу же вернул ему все изъятое при шмоне, кроме баяна, который конфисковывался в пользу государства. Чевеид Снатайко подписал протокол и акт о взыскании с него штрафа в размере тридцати рублей за появление в общественных местах в состоянии наркотического опьянения.
    После этого его отпустили.
    Домой Чевеид Снатайко летел как на баянах с крыльями, все еще не веря своей удаче. Он регулярно ощупывал карман с неотобранными терками, разглядывал выданный ему бланк штрафа, и при этом громко хохотал, пугая поздних прохожих.
    Прибежав домой, Чевеид Снатайко ощутил такой сильный отходняк, что тут же вмазался и совершил торжественное сожжение ментовского акта.
    Впрочем, по утру он об этом пожалел, его можно было показывать всем как классную хохму, но было уже поздно, а идти за дубликатом ой как не хотелось...

    Науке не известно, является ли странное существо, под условным названием "наркоман", человеком. или же нет. С одной сторону, внешность у него, вроде бы, человеческая, но внутреннее содержание отличается разительно.
    Начем с того,что наркоман, по сутисвоей является существом симбиотическим. Лучше бы, наверное, подошло слово симбионекротическим, но такого пока нет, а в доступной нам литературе, синонимом ему является понятия андроид, или киборг.
    Ибо для успешного функционирования наркомана, ему постоянно приходится прибегать к помощи неорганического существа, называемого в медицине шприц, а у наркоманов для него имеется огромное количество обозначений, отражающих не только функциональные качества этого животного, например, шира, ширялка, пырялка, двига, но и эстетические, баян, акцентирующие его неживую природу, машина, агрегат, или просто вншние отличительные особенности, копьё, сучок.
    Взаимодействие наркомана и шприца невозможно без двух посредников, занимающих промежуточные положения между ними. Это, с одной стороны, особая насадка на шприце, называемая иглой, которая собственно и входит в контакт с плотью наркомана, а наркоман должен иметь особый огран под названием дырка. Это особое отверстие во внешних покровах наркомана, через которое и происходит обмен внутренними жидкостями.
    Причем дырки бывают трех типов. Одноразовые, многоразовые и заросшие. Первые возникают, многда в самых непредсказуемых местах, с точки зрения обыкновенного человека, в момент соприкосновения иглы и тела наркомана. После взаимодействия, через некоторое время, они переходят в категорию заросших. Многоразовые же, напротив, настолько готовы принимать иглу, что наркоманы относятся к ним с особым почтением и даже называют именами, этимологию которых иногда бывает сложно проследить, чича, а иногда смысл имени лежит на поверхности, колодец, метро.
    Интересна локализация дырок. Это может показаться странным, но у некоторых представителей они сгруппированы исключитеьно на верхних конечностях, у других же, наоборот, на руках их нет, точнее есть, но все они неактивны и подходят под категорию заросших, зато дырки достаточно нерегулярно разбросаны по поверхности всего тела.
    Еще одной тайной наркоманов является их система кровеснабжения. Если у обычных теплокровных питательные вешества разносятся током артериальной крови, то у наркоманов необходимые им соединения поступают в кровь венозную.
    Да, обязательно требует констатации тот факт, что описанные выше дырки практически всегда, за редкими исключениями, напрямую бывают связаны с венозной сетью сосудов. Попадаются дырки с ней не связанные, или входящие в артериальные пути. Но они встречаются очень редко, хотя и требуют упоминания. Какцю они несут функцию - еще требуется установить.
    Итак, сосуды. Они тоже имеют свои имена. Нкоторые из них явно обобщающие, веняк, венярка, другие служат характеристиками поперечных размеров, канат, веревка, капилярка, третьи идут от месторасположения вены на теле наркомана, центряк, оборотка, имеет значение степень закрепления вены под кожей, стояк, бегунок, ее физическое состояние, паленая, тромбленая, пропоротая, в том числе встречаются указания на то, имеет ли вена дырки, рабочка, целка, но решающее значение имеет возможность взаимодействия вены и иглы, мазовая, понтовая, безмазовая, беспонтовая.
    Вены и артерии наркомана заполнены странной жидкостью, напоминающей кровь обычного человека. Но кровь наркомана имеет коренное отличие: она псевдоразумна. Причем основной чертой ее характера является любопытство. Она с завидным постоянством стремится выскользнуть из сосудов в которых находится и появиться снаружи тела наркомана. Наиболее удобным случаем для этого бывает появление новой дырки. Тогда кровь выползает через нее и попадает в шприу. Но наркоман загоняет ее обратно, хотя и не всю и не всегда. Определенная часть крови остается в шприце и телепатически сообщает информацию об окружающей среде своей основной массе. Кроме того, если не зажать дырку, эта кровь обязательно протечет наружу, имея те же цели. Иногда, правда, случается так, что реального выхода она не находит и вынуждена скапливаться под кожей. И это тоже бывает достаточно часто.
    Собственного особого имени эта жидкость не имеет, за исключением тех частей, которые стремятся обрести индивидуальность, отделившись от нее. Так кровь, попадающая в шприц, обозначается как контроль и наркоманы пользуются этой ее привычкой для определения успешности создания дырки. Попадая под кожу, она начинает называться фуфляк и наркоманы недолюбливают такое ее поведение.
    Следующая особенность наркоманов чисто анатомическая. Науке не известно, когда возникает этот новый особый орган, но у всех наркоманов он наличествует. Это образование называется торчилло. Орган этот отвечает за переработку поступающей в процессе взаимодействия наркомана и шприца жидкости. Второй его функцией, напрямую связанной с первой, является ответственность за наличие особого состояния, называющегося эйфория или торч. Наккоман не способен долгое время существовать без него, поэтому торчилло явдяется одним из основных органов в теле наркомана.
    Орган этот достаточно хрупок и через некоторое время активного функционирования начинает работать с меньшей зффективностью. Поэтому, для поддержания эйфории на прежнем уровне, наркоман вынужден прибегать к симбиозу со шприцами большего размера. Такое состояние наркоманы обозначают устойчивой идиомой торчилло сторчалось.
    Вторым специальным органом, вырастающим, рано или поздно, а иногда и одновременно с торчиллом, почти у всех наркоманов, считается глюкало. Глюкало может вообще не появиться, даже после длительного существования наркомана, но это исключение из правила. С чем связано зарождение глюкала и его рост, науке пока тоже не известно.
    Функцией глюкала является переключение головного мозга на восприятие параллельных миров. Остается пока загадкой, как конкретно это ему удается. Существует непроверенная гипотеза, что глюкало, как и шприц, является симбиотом наркомана, который при этом получает возможность передавать и получать массивы информции из мира в мир. Глюкало, по этой теории, существует одновременно в нескольких параллельных мирах, имея возможность при этом контактировать с их аборигенами. Чем вызван интерес глюкал именно к наркоманам эта гипотеза не объясняет, как не затрагивает и вопрос чем обусловлено существование такой межмировой симбиотической троицы. Доказать такие представления пока что не представляется возможным, т.к. все глюкала, попадавшие в руки анатомов, немедленно погибали вне организма наркомана и даже срочные реанимационные действия не приносили результата.
    Таким образом, можно считать доказанным, что наркоманы являются совершенно отдельным таксоном живых существ. Таксон этот достаточно широк и включает в себя различные роды narcomanus. Такие как narcomanus vulgaris, narcomanis opioticus, narcomanis cannabiolius, narconanus amphetaminus. Все они подразделяются на отдельные виды, например, narconanus amphetaminus разделяется на виды narcomanis amphetaminis pervitinis, narcomanis amphetaminis ephedrinis, narcomanis amphetaminis phenaminis и т.д. Подобная таксонометрия, к сожалению, недостаточна, ибо реальные наркоманы, способами, которые пока требуют обширных дополнительных исследований, переходят из вида в вид, причем иногда совмещают принадлежность разным видам и даже разным родам.
    Остается надеятся, что в скором времени можно будет озакомиться с более детальными трудами, посвященными освещению как нераскрытых пока тайн жизни наркоманов, их физиологии, социальному устройству, так и языку, повадкам и способам жизни в нескольких мирах одновременно.

    Сначала их было четверо. Потом это число как-то менялось, обрастая дробями, логарифмами, они пускали кубические и четырехмерные корни, размножались делением или почкованием и поглощали свои выделения.
    В конце их так и осталось четверо, но ни были уже другими, прошедшие сквозь ширку, как через строй шприцрутенов, видевшие то, что непоказуемо трезвому взгляду, слышавшие песни, звучащие из ниоткуда в никуда, чувствовавшие внутренними поверхностями своих вен и артерий сладостные прикосновения вихрей, взмучивавших их эритроциты.
    Четверо их было. Четверо...
    Блим Кололей, Семарь-Здрахарь, Машина Коленика Ввеновна и Зоя Чумовоззз. А кроме них - еще две банки, баночки, баклажки странной коричневатой жидкости, пахнущей спиртом и приторным восточным ароматом. Каждый из этих пузырьков имел собственное имя. Оно было одним и тем же: Солутан.
    Все они собрались здесь, на заброшенной хате для самого прекрасного, с их точек зрения, ритуала - вмазки винтом.
    Был полдень. Солнце пряталось за редкими клочкастыми облаками, стремаясь смотреть на происходящее, вдруг повяжут и поволокут в ментовку за недоносительство, а там надают пиздюлей так, что пол морды будет в пятнах пониженной температуры...
    На кухне, с облезлым столом, воняющей блевотиной мойкой, газовой плитой, покрытой подтеками сгоревшего жира и одинокой кастрюлей, собрались все четверо. Солутаны стояли на столе и ласково посверкивали стеклянными боками.
    Заправлял ритуалом Семарь-Здрахарь. Как самому опытному, ему присвоили звание Заслуженный Варщик Совка и окрестностей.
    - Бадью. - Приказал Семарь-Здрахарь. Его тихий голос пронесся по квартире, вызывая суматоху среди тараканов и фараоновых муравьев. Это вообще было первое слово сказанное в этом помещении за последние несколько месяцев. Поэтому, после недолгих совещаний, энтомоиды выслали разведчика. Посмотреть...
    Расталкивая баб, Блим Кололей ринулся к стрем-пакету и извлек из него бадью, прокопченую эмалированную мисочку. Сегодня Блим Кололей был подмогалой. Вторым человеком после варщика. Коленика и Зоя были просто бабами-подставлялками. Полезных функций они не несли и годились лишь на то, чтобы глазеть, да протягивать руку, когда подойдет их очередь ширяться.
    Передав мисочку Семарю-Здрахарю, Блим Кололей зашуршал в углу, раскладывая на газетке содержимое стрем-пакета. Семарь-Здрахарь придирчиво осмотрел поданный ему предмет. Пощупал, перевернул. Заметил внутри на донышке какую-то, невидимую посторонним грязь, и раздалось следующее слово:
    - Помыть.
    Он не глядя бросил плошку через плечо, уверенный, что бабы ее поймают и исполнят приказанное. Пока журчала вода в мойке, Семарь-Здрахарь медленно отвинчивал пробочки с Солутанов.
    Вновь на арене действия появилась миска. Не проверяя добросовестность работы, Семарь-Здрахарь опорожнил в нее содержимое обеих пузырьков.
    - Машину с водой.
    Вылив в каждый из порожних пузырьков по кубу, варщик встряхнул их, прикрывая горлышки большими пальцами, и вылил смывки в бадью.
    Щелчек зажигалки. Жидкость синими язычками занялась с одного края, секунда, и оранжевое пламя бушует на всей поверхности горящего солутана. Бабы, не отрываясь следившие за манипуляциями Семаря-Здрахаря, невольно отпрянули.
    - Чего, страшно?
    - А там что надо не сгорит? - Подалась вперед Машина Коленика Ввеновна и попыталась заглянуть через край мисочки.
    Но Семарь-Здрахарь уже был поглощен процессом и не отреагировал.
    - Все пучком. - Подал голос Блим Кололей. - Что надо - останется, что не надо - сгорит...
    Бабы качали головами, поражаясь мудрости и целесообразности годами оттачивавшегося ритуала.
    - И вообще, - Блим Кололей оценивающе оглядел баб, - Шли бы вы отсюда. В комнате посидели, чтоли?.. А то мешаться будете...
    - Но интересно же... - Попыталась возразить Зоя Чумовоззз.
    - Ничего интересного, вонь одна. - Не поворачиваясь изрек Семарь-Здрахарь. После такого спорить было бессмысленно и женщины удалились. Блим Кололей закрыл за ними кухонную дверь с выбитым стеклом, преграду символическую, но непроходимую.
    - Надо будет - позовем. - Выкрикнул в пространство Блим Кололей, но на эту реплику никто не обратил внимания.
    Варка винта продолжалась...
    Варка винта - настоящий алхимическй ритуал. Он требует особого настроя и сосредоточения. Он обрастает приметами и суевериями, у каждого варщика своими. Многие не признают группового творчества. Винт, говорят они, должен нести отпечаток личности одного, а не многих. А если шмыгаться будут кодлой? - возражают ему, и бессмысленный спор продолжается.
    Варка винта - процесс многостадийный. Бедный, ни в чем не повинный алкалоид эфедрин, милый и улыбающийся, подвегают воздействию кислот, щелочей, бензина, толуола, ацетона, Стендаля, немудрено, что после таких передряг бедняга звереет и становится похож на многохвостого монстра, в каждой из конечностей у него колючка, на которую он насаживает жертвы тяги к наркотическому наслаждению. Они не чувствуют, что на крючке у первитина, пока он сам не даст об этом знать. И тогда...
    - Ну, скоро там?
    Это Зоя Чумовоззз не выдерживает тягот ожидания и пытается прорваться на кухню. Там Семарь-Здрахарь уже поставил на горящую конфорку соляную баню, водрузил на нее реактор - двадцатикубовый пузырек с черной вязкой массой и наблюдает за ее кипением.
    - Еще сорок минут. - Выпроваживает ее Блим Кололей. Зоя Чумовоззз, всей спиной выказывая недовольство, уходит.
    - Что? - Машина Коленика Ввеновна ерзает на брошенном на пол рваном матрасе и ждет новостей. Ее глаза отражают огонь, горящий под реактором с полуфабрикатом винта. Ее глаза наполнены предвкушением дегустации готового продукта. Ее глаза не видят ничего, кроме струны, упирающейся в ее вену.
    - Пол часа... - Вздыхает Зоя Чумовоззз. - Уже варят.
    - Ой, стремаюсь я чего-то... - В -надцатый раз начинает Коленика. - Ты семарь-здрахарьским винтом шмыгалась?
    - Шмыгалась...
    - И как он?
    - Когда как... По настроению. Иногда такой мягкий, просто обволакивает тебя на приходе, и тащашься, тащишься... А иногда такой резкий. Бах! Приход. Бах! Пруха. И торч как паровоз, тупой и вперед несет. Оприходоваться не успеешь - на тусовки тянет. Деятельность просыпается...
    - У Блима так же... - Вздыхает Машина Коленика Ввеновна. - Но у него часто сексовуха выходит. Вмажешься - и так трахаться хочется, что мочи нет удержаться...
    - Это он специально...
    - Какое специально!? У него после втирки хуй из волосьев на домкрате поднимать надо!
    - Вот он и хочет, чтоб ты поднимала...
    - Да я уж сто раз!..
    - А в сто перывй - встанет.
    - Уж нет, пусть хоть сегодня без дрочки!..
    - Ну...
    - А вот чего я стремаюсь... - Поеживается Машина Коленика Ввеновна. - Веняков-то у меня почти совсем нет... Куда шмыгаться? Непонятно...
    Закатав рукава батника она принимается рассматривать свои руки. На них цепочки синяков и точек от уколов образуют несколько линий. Кажется что у этого предплечья появились подкожные ребра жесткости. Так, впрочем, и есть на самом деле. Воткнуть в коленикину вену можно только черезвычайно острую струну.
    - Семарь-Здрахарь с полтыка втрескает...
    - Эх... - Недоверчиво зевает Машина Коленика Ввеновна и опускает рукав на место. Она не знает, что в это время за ней следят несколько десятков нечеловеческих глаз.
    Это тараканьи шпионы и соглядатаи наблюдают за странным процессом творящимся в их царстве. Это профессионалы подслушивания, подглядывания и телепатического сканирования мыслей проникают своими усами в мозги пришельцев, выведывая их самые заветные желания и тайны.
    Впрочем, тараканы уже поняли, что именно творится здесь - здесь творится винт. По рассказам жителей других домаг, местные энтомоиды знают что это такое и чем это черевато. Поэтому они затаились в щелях и ждут. Ждут конца процесса, чтобы...
    - Ишь, любопытная тварь... - Бормочет Семарь-Здрахарь. Это один из тараканьих разведчиков ползет по плите, с помощью вибриссов анализируя степень готовности винта. Из отгона реактора валит дым. Это смесь йодоводорода, фосфорных кислот, эфедрин гидрохлорида и гидроиодида первитина. Молекулы этих соединений издают едва слышимый писк, который слушают тараканьи уши. Сигналы от них идут непосредственно в общественный мозг суперэго тараканов и в результате анализа выдается итог: скоро.
    - Во, меленькие пузырьки пошли. - Радостно шепчет, словно опасаясь сглазить, Семарь-Здрахарь. Блим Кололей наклоняется к реактору и некоторое время смотрит на кипение винта.
    - Ага. - Голос Блима Кололея еще тише.- Смесюга уже прозраяная. Только отработка красного плавает.
    Они наклоняются еще ближе к пузырьку. Жар газового пламени горячит их щеки, дым из отгона заставляет слезиться глаза, но вид готового продукта заставляет из надпочечники вырабатывать дополнительные порции адреналина.
    - Бодяжим? - Не терпится Блиму Кололею.
    - Погоди, - Степенно шикает на него Семарь-Здрахарь. - Еще пять минут...
    - А не пережжем?
    - Чище будет.
    И они замирают в ожидании и предвкушении. Красная маслянистая жидкость не спеша пузырится.
    - Пора.
    От этой фразы Блим Кололей готов пуститься в пляс, забыв про абсцессы на руках и ногах, забыв про измождение и несколько лет нестоящий хуй, забыв про утомительные походы за терками и по дибливым каличным, забыв про голод, жажду, похоть, трудность дышать, желание пописать и обосраться.
    Семарь-Здрахарь снимает реактор с огня, выдергивает корковую пробку с отгоном и выдувает из пузырька остатки кислотных газов. В это время Блим Кололей несется в сортир, успев по пути сообщить бабам, чтоб готовили руки. Вместо этого бабы гурьбой вваливаются на кухню и начинают задавать вопросы, показывающие их уровень интеллектуального развития:
    - А сколько тут квадратов?
    - А винт хороший вышел?
    - А сколько ты мне вмажешь?
    - А ты меня вмажешь?
    - А кто первый?
    - А мы тут на ночь зависнем?
    - А мы погулять пойдем?
    Терпеливо выслушав этот шквал и дождавшись его окончания Семарь-Здрахарь начинает отвечать, при этом медленно, по стеночке, вливая шприцом с самой тонкой стрункой кипяченую воду, что оставалась в бане, в реактор.
    - Пятнадцать. А хуй его разберет, поебень, вроде какая-то. Ни хуя. Самосадом каждый. Я, конечно, сразу восемь кубов, и Кололею семь. Как фишка ляжет. Все?
    Пузырек взбалтывается и обнаруживается, что в нем совершенно прозрачная жидкость, лишь на дне кружатся красные хлопья.
    - Ништяк! - С ходу оценивает результат влетевший в кухню Блим Кололей. - Мне два.
    - Мне полтора. - Заказывает Машина Коленика Ввеновна.
    - Мне полтора. - Заказывает Зоя Чумовоззз.
    - Итого семь с половиной. - Подытоживает Семарь-Здрахарь. В его руке появляется дека с выборкой, на которую уже намотан мощный петух. Петух погружается в раствор винта и машина начинает наполняться прозрачной жидкостью. Выбрав назначенные квадраты, Семарь-Здрахарь сливаетвинт в новый пузырек и кидает туда обрывок желтой бумажки. Та моментально становится красной.
    - Ой, выбери мне полторашку... - Приплясывает на месте Зоя Чумовоззз.
    - Ты охуела, нещелоченым трескаться? - Рявкает на нее Блим Кололей и подает Семарю-Здрахарю коробок с содой.
    Сода сыплется в винт, винт шипит, бумажка, плавающая в нем, обратно желтеет.
    - Пора ширяться! - Провозглошает Семарь-Здрахарь. Торжественно, как в крематории, он берет пятикубовую машину, насаживает на нее новую выборку с намотанным петухом. Винт, попадая в шприц, пузырится, отдавая последние порции углекислого газа.
    - Все близе и близе минута блазенсьтва! - Шепелвя и картавя одновременно начинает петь Блим Кололей. На него никто не обращает внимания, все заняты созерцанием процесса напяливания Семарем-Здрахарем на баян контрольной струнки.
    - Блим, пойдем, перетянешь. - Встает Семарь-Здрахарь и его губы растягивает хищная ухмылка. В шприце плещется два с половиной квадрата эйфории. Бабы не могут отвести глаз от этого зрелища, но когда мужики скрываются за поворотом, они, чуть ли не отпихивая друг друга начинают выбирать положенные им кубы. За этим наблюдают тараканы.
    Другие тараканы видят, как Семарь-Здрахарь стравил из ширяльного аппарата последние пузырьки воздуха, а Блим Кололей намотал на семарь-здрахарьскую руку резиновую трубку. Шприц зажат между указательным и средним пальцами, струной вверх, а большой палец совершает странное путешествие по коже. Он бродит между выступающих бугорков, гематом, вулканчиков абсцессов. Он ищет место для вмазки.
    - А, бля. - Решается Семарь-Здрахарь. - Вчера я тут попал...
    Палец щупает тонюсенькую венку почти у самого запястья. Она уже несколько раз подвергалась акту ширяния и пока терпит, не уходит. Неизвестно, насколько хватит ее выдержки, и Семарь-Здрахарь, привычным движением перевернув движок, нацеливается иглой в синюю жилку. Струна тонкая и короткая, она не дает возможностей для длительного ковыряния. Ей надо попадать только сразу.
    Острие входит под кожу и тут же, в в прозрачной коричневой канюле появляется контроль.
    - Попал. - Семарь-Здрахарь говорит это так тихо, словно боится спугнуть собственную кровь. - Отпускай потихоньку...
    Медленно и плавно Блим Кололей разматывает перетягу. Палец Семаря-Здрахаря лежит на поршне, готовый к действию. Жгут снят и поршень начинает свое движение, вгоняя в кровь милиграммы амфетамиа. Вот уже в баяне ничего не осталось. Семарь-Здрахарь вынимает иглу, прижимает место вмазки пальцем и валится навзничь на матрас, закрыв глаза.
    Блим Кололей смотрит на него сверху, переминаясь с ноги на ногу, завидуя, сжимая в руке машину с контролем, боясь неуместным вопросом потревожить приходующегося.
    - Мягкий, крутой, приход волнами. - Не открывая глаз говорит Семарь-Здрахарь. Слова скрежещут по моментально пересохшему горлу и вылетают как пиротехнические ракеты из батареи, шипя и разбрасывая искры.
    - Баян промой...
    - Ага. - Тихо отвечает Блим Кололей и на цыпочках идет на кухню. Там его, словно почетный караул, с ширянами наперевес, встречют Зоя Чумовоззз и Машина Коленика Ввеновна.
    - Как? - Спрашивают они хором и от напряжения, наполняющего их голоса, по помещению проносится статическая молния, убивая слишком близко подобравшихся тараканьих разведчиков. Блим Кололей открывет кран и начинает промывать шприц, игнорируя нетерпеливых женщин.
    - Как? - Повторяют они.
    - Приходуется.
    - А как винт?
    - Ништяк...
    - Блим, - Машина Коленика Ввеновна берет Блима за руку и протягивает ему пластиковый баян с жидкостью, - Втрескаешь?
    - Сначала сам. - Отрезает Блим Кололей и руки Машиной Коленики Ввеновны безвольно падают. - Где щелоченый винт?
    Он выбирает себе. Оказывается, что ему досталось полтора квадрата, вместо двух. Блим Кололей смотрит на баб. Бабы честными глазами смотрят на Блима Кололея.
    - Давайте сюда ваши баяны!..
    - Но мы...
    - Пиздить команды не было! Быстро!
    Логика не подвела Блима Кололея, каждая из баб перебрала себе по четверти куба. Слив лишнее в свою машину, Блим удаляется, оставляя баб краснеть от стыда, но почему-то они этого не делают, и лишь злобно шипят ему вслед.
    Семарь-Здрахарь уже открыл глаза. Увидев приближающегося Блима Кололея, он блаженно лыбится ему:
    - Хо-оро-ошо-о по-ошло-о...
    - Можешь втрескать? - Без заискивания, в лоб, спрашивает Блим Кололей. Вмазанный Семарь-Здрахарь пришел в благостное расположение духа и теперь готов помогать всем и каждому:
    - Ко-оне-ешно-о-о... Те-ебя-а ку-уда-а?
    - В метро. - Говорит Блим Кололей и стягивает с себя рубаху. Обнажается худосочный торс, покрытый редкими красными прыщами. Блим Кололей передает Семарю-Здрахарю машину с винтом, ложится на матрас и откидывает руку, открывая доступ к подмышечным венам. Матрас колет спину, но Блим Кололей не обращает на это внимания, укол, которого он ждет, и сильнее, и приятнее, и ради него можно потерпеть мелкие неудобства.
    Шприц лежит в руке Семаря-Здрахаря как влитой, словно это одна из его неотъемлммых частей тела, с которой он родился, но почему-то вынужден расставаться время от времени. Иголка словно сама находит кололеевский веняк, протыкает его и жидкость в баяне начинает смншиваться с жидкостью, наполняющей кололеевское тело.
    Блим Кололей терпеливо ждет конца инъекции, к горлу уже подступает первая волна прихода, а Семарь-Здрахарь еще не кончил введение. Наконец, струна покидает вену и Блим Кололей раскрывается навстречу знакомому, но невыразимому в скучных словах, ощущению.
    Глотка наполняется горьковатым запахом винта. Перед глазами снуют цветовые пятна. Сердце начинает стучать на повышенных оборотах. Тихая радость распирает тело Блима Кололея. Это тело становится все больше и больше, оно заполняет всю квартиру, всю Вселенную. Блим Кололей чувствует единение со всеми тварями земными и инопланетными.
    Это приход...
    Через несколько минут первая острота ощущений спадает и Блим Кололей обнаруживает чье-то любопытствующее присутствие. Он приоткрывает глаза. Свет заходящего солнца отражается в них и бросает блик на неподвижно застывшего в углу комнаты таракана. Таракан шевелит усами, стремясь постигнуть какую-то свою, тараканью загадку.
    - Здравствуй, друг. - Обращается к насекомому Блим Кололей. - Винта хочешь?
    Таракан кивает.
    Пока вмазанная Зоя Чумовоззз стекает по кухонной стене, Семарь-Здрахарь ковыряется в Машиной Коленике Ввеновне. К полутора кубам первака в машине уже прибавилось еще столько же контроля.
    - Что за дибильные у тебя веняки?.. - Ласково ругается Семарь-Здрахарь и очередной раз всаживает иголку под кожу.
    - Ну, вот же она. Почему ж контроля-то нет?
    Появляется контроль.
    - Вот. Тихо.
    Поршень легонько подается вперед и Машина Коленика Ввеновна срывается со струны с тихим воем:
    - Дует!.. Больно!..
    - Во, бля!
    - Давай в оборотку. - Благодушно предлагает Семарь-Здрахарь. Ему до пизды все вопли Коленики, он хочет ее вмазать и пойти потащиться. Неудачи не обламывают его, а лишь нендолго отодвигают время самопогружения.
    Машина Коленика Ввеновна выворачивает руку и на ее тыльной стороне проступает несколько продолговатых бугорков.
    - Во, сюда я без проблем. - И Семарь-Здрахарь вгоняет иглу в одну из показавшихся вен. На этот раз все идет удачно и винт, разбавленный свернувшейся кровью, попадает по назначению. Пока Машина Коленика Ввеновна ловит приход, Семарь-Здрахарь промывает машину, Зоя Чумовоззз тащится на полу, за ними наблюдает Блим Кололей. На его ладони сидит большой черный таракан. Он топорщит усы и крутит головой, явно не собираясь никуда убегать.
    - Чего ты его приволок? - Семарь-Здрахарь сел перебирать сваренный винт.
    - Да вот, пассажир винта хочет. - Отвечает Блим Кололей и пускает зверя на стол. Тот бежит прямо к снятому со струны петуху и начинает околачивать его усами.
    - Ну, - Хихикает Семарь-Здрахарь. - Ему много не надо.
    В баночке, в которой щелочили винт, чудом осталась одна капля. Семарь-Здрахарь трясет пузырек, и капля винта падает на пластик стола. Таракан тут же перебегает к ней, припадает к наркотику и шевелит жавлами.
    - Смотри, - В восхищении прыгает Блим Кололей. - Пьет!
    - Ой, уберите эту гадость! - Вопит оприходовавшаяся Зоя Чумовоззз.
    - Тихо, ты! Он наш, торчковый. Винтом заправляется! - Спокойно объясняет Семарь-Здрахарь.
    - А ему это не вредно? - Зоя Чумовоззз с ходу принимает концепцию насекомого-наркомана и у нее срабатывает материнский инстинкт, сейчас она хочет обо всех заботиться.
    - А хуй его разберет. Если пьет - значит знает что делает. - Замечает Блим Кололей. - Он мне сам так и сказал: хочу винта.
    Напившись, таракан отходит на некоторое расстояние и издает неслышимый клич. На него отзываются всеего собратья. Винта в капле так много,что им можно уширять целый тараканий полк.
    Наркоманы наблюдают за поразительной картиной: изо всех углов к винтовой халяве сползаются огромные тараканы. Без толкотни, по-очереди они припадают к раствору и удаляются на нетвердых ногах.
    - Экий пир мы им устроили! - Умиляется Семарь-Здрахарь. - Пошли отсюда, пусть ублаготворяются.
    - А они наш винт не сожрут? - Зоя Чумовоззз, несмотря на просыпающийся в ней периодически альтруизм, не забывает и себя. Кому захочется отдавать свою кровную вмазку каким-то тараканам?
    - А мы его пробочкой заткнем. Им не открыть. А для надежности... - Блим Кололей открыл неработающий холодильник и поставил пузырек в морозилку:
    - Тут его ни один таракан не сопрет.
    И захлопнул дверцу.
    Оставив тараканов и подхватив Машину Коленику Ввеновну, наркоманы перебазировались в комнату. Блим Кололей тут же начал приставать к Зое Чумовоззз. Словно невзначай его рука оказалась в промежности девушки. Та не реагировала. Блим Кололей начал действовать решительнее, когда Зоя Чумовозз оказалась полностью обнаженной, она вдруг встрепенулась, отстранилась от кололеевских пальцев, что-то ищущих в ее влагалище и задумчиво спросила:
    - А кто это поет?
    Семарь-Здрахарь и Машина Коленика Ввеновна оторвались от сеанса французской любви, которым они с упоением и причмокиванием занимались последние пол часа и недоумевая уставились на Зою Чумовоззз.
    - А действительно. - Машина Коленика Ввеновна пошевелила ушами, настраивая их на на сверхтонкое восприятие. - Странные звуки.
    Теперь и парни услышали их. Тонкая, еле уловимая мелодия, казалось проникающая непосредствено в мозг, лилась сразу со всех направлений. В ней не было четкого ритма, но она была ритмичной, в ней не было четкой мелодии, но она казалась мелодичной, в ей не было почти никаких звуков, но казалось, что звучанием наполнено все окружающее пространство.
    - Какой кайф! - Воскликнула Зоя Чумовоззз и закружилась по комнате.
    Семарь-Здрахарь и Машина Коленика Ввеновна, как были, валетом, лежали рядом и закрыв глаза слушали непонятную музыку. Блим Кололей томно поглаживал свой хуй, его странным образом возбуждала и успокаивала эта мелодия, словно он получил еще один дозняк винта, или даже не винта, а благородного фенамина...
    Вдруг он почувствовал чье-то прикосновение к своему пенису. Приоткрыв один глаз, Блим Кололей увидел, что по его хую ползет таракан. Щекотка от его ножек показалась Блиму Кололею настолько приятной, что он прошептал:
    - Давай, крошка, поеби меня.
    Через мгновение толпа объевшихся винтом тараканов облепила блимовы гениталии. Они ползали, щекотали, покусывали его кожу и Блим Кололей получал от этого приход за приходом.
    - Медленнее... - Командовал Блим Кололей, и тараканы снижали активность.
    - Теперь быстрее. - Приказывал Блим Кололей, и насекомые послушно увеличивали темп возни.
    - Еще быстрее! Еще!! Еще!!!
    Кончаю!!! - Во весь голос заорал Блим Кололей и открыл в страхе глаза, опасаясь, что потревожил таску соседей. Но нет. Хуй Семаря-Здрахаря тоже был облеплен сплошным тараканьим ковром. Семарь-Здрахарь извивался и постанывал. Зоя Чумовоззз и Машина Коленика Ввеновна лежали на полу, широко расставив ноги, и бились в непрерывном оргазме, в их пиздах копошились полчища тараканов. Сплошным потоком насекомые вползали и выползали из женских гениталий. Шевелящаяся корка покрывала их бедра, животы, кружилась вокруг сосков. Сотни раздавленных насекомых покрывали пол, но это не останавливало тараканьего воинства, все новые и новые особи присоединялись к безумной оргии.
    Сотни тараканов слизывали сперму Блима Кололея и по трепетанию их надкрылий было видно, что это тоже доставляет им неописуемое наслаждение.
    На улице было совсем темно, где-то далеко внизу горели фонари, но Блим Кололей видел все очень четко. Вдруг он почувствовал, что надо бы догнаться. Шлепая босыми ногами по тараканьим панцирям, он прошел на кухню. Достал пузырек с винтом, взял машину.
    Не успел он открыть пробку, как по ножкам стола, на котором он расположился, по стене поползли тараканы. Они жадно размахивали усами и Блим Кололей даже слышал их полубеззвучный вой:
    - Дай. Дай! Дай!!!
    Тараканы облепили Блима Кололея, не давая возможности не только отщелочить, но даже по-человечески выбрать. Они лезли всюду, в глаза, нос, уши, в подмышки. На место стяхнутых, приползали новые и новые. Блим Кололей зажмурившись, сжимая в одной руке пузырек с винтом, а в другой - баян, смахивал с себя назойливых насекомых. Недовольные тем, что какой-то человечишко пренебрегает их нуждами, тараканы словно взбеленились. Их укусы становились с каждой секундой все ощутимее. Блиму Кололею казалось, что еще немного, и они раздерут его на части.
    Из комнаты раздался истошный визг. Блим Кололей рванулся туда и увидел приплясывающих Зою Чумовоззз и Машану Коленику Ввеновну. Вопя благим матом они прыгали по помещению, натыкаясь друг на друга. Из их гениталий сплошной черной лентой вываливались тараканы.
    - Они кусаются!.. - Кричала Зоя Чумовоззз.
    - Они мне клитор откусили! - Вторила Машина Коленика Ввеновна.
    - Одеваемся по-быстрому, и съебываем. - Предложил невозмутимый Семарь-Здрахарь. Сам он уже вытряхивал насекомых из чьх-то трусов и пытался определить, кто их владелец.
    Визжа от каждого тараканьего прикосновения, бабы натягивали на себя одежки. Блим Кололей, успев облачиться первым, причем не выпуская из плотно сжатых пальцев заветный пузырек, с боем прорывался на кухню за стрем-пакетом.
    Все химикаты, посуду, трубки, шприцы и иголки приходилось сваливать вместе с копошащейся массой. После того, как все было собрано, стрем-пакет весил вдвое, а то и в трое тяжелее, чем обычно. Из него постоянно кто-то вываливался, сам пакет зловеще шевелился.
    Входная дверь открылась сразу. Наркоманы, оставляя за собой след из тараканов ринулись вниз по лестнице. Через несколько этажей все остановились.
    - Никто не гонится? - Огляделся Семарь-Здрахарь.
    - Никто...
    - Тогда, предлагаю повторить.
    После такого приключения никто не был против приходнуться еще разок. Бабы встали на стреме, а Семарь-Здрахарь и Блим Кололей разложили необходимое на подоконнике. Отщелочили все, что оставалось и разделили по-братски.
    Пока наркоманы двигали друг друга, из стрем-пакета выползали запоздавшие тараканы. Ширка в походно-полевых условиях прошла удачно, казнить никого не пришлось, Семарь-Здрахарь с первого раза попадал в вену и вмазанные распологались на ступеньках.
    Машина Коленика Ввеновна рассматривала на приходе поверхность бетонных ступеней. Вдруг ее внимание привлекло что-то шевелящееся. Она подцепила это ногтем. По облупившемуся лаку кругами забегал малюсенький муравьишка.
    - Смотрите, кто к нам пришел... - Начала Машина Коленика Ввеновна и услышала дробный топот. Когда она оглянулась, на лестнице никого не было, а муравей начал петь ей колыбельную.

    Это крайне однообразная штука. Особенно для торчка.
    О, романтически настроенный пубертатник, ты думаешь, что жизнь наркомана это вечный кайф? А ты, начитавшийся ментовских сводок житель совка, для тебя наркоманское существование это сплошная цепь преступлений? А ты, торчок, чего сам-то ты думаешь о своей жизни?
    - А хуй ли он вообще может думать? У него, наверняка, от уколов все мозги вытекли. - Скажет просвещенный раб стериотипов и попадет при этом хуем в небо.
    Кому, как не торчку, думать о завтрашнем дне?
    Спешащие к восьми на работу, вам, хотя и не платят месяцами, но вы уверены, что завтра вы будете хавать свой кусок колбасы, запивая его водкой или пивом, по вкусу. А наркоша? Он постоянно вынужден загадывать на будущее: будет он вмазан, достанет он торч, или будет валяться в койке, пропитывая простыни потом абстяги? Кайф или ломки? Вот его выбор.
    Вы строите свое будущее, наркоман в нем живет. И ему тоже хочется, чтобы оно было счастливым.
    Замороченные совдепы, вы тащитесь от своих комплексов и знания реальности. Но шировой чихал на эту реальность. Он вырвался из нее, и попал в другую. А там свои стериотипы, от которых никуда не денешься.
    Наркоман становится наркоманом из-за своего стремления к свободе. Он не понимает, что это такое, но ему внушали, что свобода - это кайф. Вот он этот кайф и находит.
    Наркот становтся потерян для мира, если он сам не захочет в него вернуться. И тут он стоит перед выбором. Ему уже ведомы две реальности и какая из них менее страшная, в какой из них он получит то, что, как он считает, ему по праву принадлежит? Что? Да радость, еб вашу мать!
    В его мире этой радости хоть жопой жуй. и вся концентрированная. А на ебучем заводе или в ебаной конторе есть эта радость? Можно, конечно, найти, если очень постараться. Он ведь очень! А тут - веняк подставил, втрескали его, и радости и счастья полные штаны.
    Правда расплата за концентрированную радость тоже концентрированная. Но тут уж выбирать не приходится.
    Но ведь какая штука, спроси любого ублюдка на улице, что бы он предпочел: жить долго, но скучно, или коротко, но радостно? И но выберет последнее. Ну да, не все. Но большинство!
    Так что? Все наркоманы? Пусть и в потенциале.
    Но, бля, почему этот уличный опрашиваемый не согласится на такой вариант: долго и радостно? А потому, что он думает, что так не бывает. Столько лет все рвались к счастливой жизни, что абсолютно в ней разуверились!
    "Свобода! Равенство! Братство!" Лицемерный лозунг в сети которого попадают все, кто его слышал. Для торчка свобода - это возможность ширяться. Равенство - это чтобы ширялись все в его круге общения. Братство - чтобы давали раскумариться на халяву, помогали подержать перетягу или ширнуть. А вы думаете по другому?
    И вы тоже правы.
    Но это именно вы создали мир, из которого хочется уйти навсегда и как можно скорее! Чтоже вы держите наркоманов за изгоев? Может потому, что сами боитесь ступить на их путь?
    Или вам в ломак переделать себя так, чтобы ваш мир стал насыщеннее, чем наркотические глюки?
    Впрочем, зачем переделывать? Может надо просто заметить, что все вокруг совершенно?

    Ты дрочишь на нее уже четвертый месяц. Куда деваться? Ты один, бабы нет, а ебаться так хочется...
    Особенно под винтом.
    Варишь ты его один, в одну харю и трескаешь, перетягивая руку старыми подтяжками. Приход поглощает тебя, тащит в неизведанные глубины эйфории. А ты поддаешься этому чувству, растворяешься в нем. Но приход слабеет, и ты оказываешься перенесенным в новый мир, мир сверкающий яркими красками, мир, в котором ты чувствуешь заключенные в тебе силы. Мошь распирает тебя, ты не знаешь куда ее девать, а применить-то хочется. И вот ты берешь картинку из порнокалендаря.
    Она настолько тебе нравится, что ты тайком выдрал ее у какого-то из твоих знакомых торчков, принес домой и теперь разглядываешь это тело. Негритянка, нет, скорее мулатка, она сидит в раскорячку на корточках так, что ты видишь бритую щель изды, и эта пизда прекрасна.
    Мулатка держится обеими руками за ветку над ее головой, пальцы ног девушки как раз у нижнего обреза картинки и кажется, что если ее оживить, она спрыгнет с изображения и тогда...
    Ты голый, согнув колени, лежишь на кровати, фотография негритянки опирается на твой хуй, и ты смотришь на нее. Ты видишь, что она на самом деле живая. Она лишь под прозрачной пленкой, которую можно каким-то образом убрать, и она, живая и радостная, недаром же она тебе улыбается, сойдет с картинки.
    Протянув руку, ты прикасаешься к ее колену, груди. У тебя полное ощущение, что твои пальцы гладят живую плоть, она пульсирует, в такт биению ее сердца. Пальцы скользят ниже, к пизде, и тебе кажется, что от этого она улыбается еще шире. Между полусомкнутых губ появляется дразнящий кончик языка. Ты видишь, как она томно облизывается и понимаешь, что еще чуть-чуть, и она появится во плоти.
    Но пока рано. Она ведь еще плоская, и ты впиваешься взглядом в изображение, и оно начинает приобретать объем. За спиной девушки небольшой бассейн с прозрачно синей водой. От дерева, за ветвь которого дердится твоя мулатка, на него падает тень. Ты разглядывешь волны. Они перемещаются, слышится слабый плеск воды о бетонные стенки и томный вздох.
    Переведя немигающий взгляд на девушку, ты замечаешь, что она как бы выпирает из картинки. Внезапно она моргает. Да! Оживает!
    Ты смотришь еще пристальнее, да, изменились тени на ее коже. Теперь они не от невидимого солнца, а от лампы, которая освещает тебя и ее. Ты нежно прикасаешься к женскому телу. Да, вот она, выпуклость грудей, коленок, сладостная мокрость пизды. Но почему же негритянка не вылезает из своей тюрьмы? Ах да, ее держит невидимая пленка. Ты вооброжаешь, что твой палец превращается в плазменный резак, способный прорезать любую преграду. Ты уже подносишь его к изображению, но замечаешь, что девушка предупреждающе качает головой. Но почему, неужели она не хочет? Нет, наверное она еще недостаточно материализовалась.
    Сила, распирающая тебя, устремляется в твои руки, и через пальцы мощным потоком устремляется в негритянку. Ты видишь, как она нежится в их лучах, приобретая плотность и объем.
    Не мигая ты смотришь на нее. Ты боишься, что моргнув, можно упустить момент, когда она будет готова спрыгнуть к тебе. Но минуты идут, и ничего не происходит. Твои глаза давно уже истекают слезами, соленые струйки стекают по твоим щекам, падают не грудь. Быстрым движением руки ты вытираешь ненужную влагу и вдруг понимаешь, что твои усилия напрасны.
    До тебя доходит, что ты излучаешь гигаватты, но они не остаются в нарисованной девушке, а передаются ей настоящей, той, с которой и была сделана фотография.
    Ты прекращаешь накачивать ее силой и взглядываешься в изображение, пытаясь заметить хоть какой-нибудь знак.
    - Тебя вытащить оттуда? - Шепчешь ты еле слышно. И замечаешь, что негритянка кивает. Это движение было бы незаметно, если бы ты не знал, что его надо ждать.
    Да, она согласна, а ты действовал до сих пор совершенно неправильно. Теперь твои пальцы начинают всасывать энергию. Словно черные дыры они всасывают, поглощают выпущенную раньше силу. Вместе с ней из плоского листа начинает выступать и твоя негритянка. Из двумерного изображения она становится барельефом, светло-коричневое тело уже готово пасть в твои объятия, но что это? На ее лице вновь отражается грусть. Девушка желает показать тебе,что и сейчас что-то идет не так.
    И ты понимаешь, что у нее нет спины. Связь между тобой и негритянкой уже настолько прочна, что вам для разговора не требуется никаких слов. Вы общаетесь напрямую, мозг в мозг. Она подбадривает тебя, просит не прекращать усилий, она чувствует, что для высвобождения ей не хватает самой малости.
    Ты просишь ее подождать. Силой воображения или астрального сканирования ты лепишь образ ее спины. Вот затылок, покрытый жестким курчавым ежиком, вот длинная тонкая шея, вот собственно и сама спина, с торчащими лопатками, нежными валиками мышц вдоль позвоночника, вот попка, вот икры, лодыжки, пяточки...
    Вся твоя энергия направлена теперь на постепенное прорисовывание, овеществление совершенного образа. Ты чувствуешь, как твоя сила творит живую материю. Она пока еще там, в гиперпространстве за плоскостью картинки, но ты чувствуешь ее так, словно твои ладони скользят по изгибам этой теплой податливой спины. Ладони ощущают податливую плоть, выталкивают ее прочь из фотографического застенка, к тебе.
    Физические руки парят в каких-то милиметрах над кожей негритянки, всасывающей силой продолжая вытягивать девушку из календаря. Касаться ее пока нельзя, понимаешь ты, от прикосновения может произойти разряд, и все силы, затраченные тобой на оживление, пойдут прахом.
    Негритянка улыбается. Она морщит свой совершенно европейский носик, стреляет карими глазками, вытягивает темненькие губы в трубочку, предвкушая поцелуй твоего рта. Ее грудь, небольшая, почти детская, поднимается и опускается, следуя дыханию девушки, остроконечные розовые соски из гладких превратились в морщинистые, приоткрывшаяся пизда влажно блестит, показывая свои внутренности, ждущая хуя и готовая брызнуть пахучей смазкой при его прикосновении.
    Ты недоумеваешь, почему же она не выходит. Теперь-то что не так? И слышится ответ:"Я не живая. У меня нет души. Дай мне душу, вдохни в меня ее!"
    - Но я не Бог... - Шепчешь ты в изумлении.
    "Сейчас ты это можешь." - Говорит негритянка.
    "И я уже подустал..." - Думаешь ты. Тело вдруг напоминает о своем существовании: твои глаза болят от несколькочасового напряжения, предательская струйка слюны намочила подушку, ноги затекли от неподвижности.
    "Отдохни, расслабься..."- Советует девушка с картинки. - "Отдохнешь - и все получится..."
    Аккуратно отложив лист с полуожившей негритянкой, ты вытягиваешь ноги и закрываешь глаза. Внезапно ты чувствуешь, что замерз. Не открывая глаза, ты нащупываешь одеяло, натягиваешь на себя, укрывшись с головой, и еще какое-то время бьешься в ознобе. Но что эти мелкие неудобства по сравнению со сценами, предстающими перед твоим внутренним взором?
    Негритянка, живая, теплая. Она прижимается к тебе, дрожжа всем телом. Она облизывает тебя. Ее язычок все ниже, ниже, ниже... И вот ее ротик накрывает твой хуй.
    Не выдержав такого напряжения, ты сам хватаешь свой хуй и начинаешь дрочить. Ты дрочишь яростно, извиваясь всем телом, твоя рука делает два, если не три, удара в секунду. Хуй, все еще вялый после ширки, медленно начинает набухать.
    На мысленном экране девушка уже ввела в себя твой огромный, стоящий как Пизанская башня, хуй. Ты представляешь, что твои пальцы и есть те влажные внутренности пизды, в которые ты так стремишься. Вот ты начинаешь медленно двигать хуем...
    И кончаешь в самый неподходящий момент. Тело и хуй содрогаются в сладостных конвульсиях. Горячие капли молофьи долетают до твоего подбородка, другие мягко падают на твой живот. Ты все сильнее стискиваешь хуй, получая от этого кайф, сравнимый разве что с приходом.
    Вскоре оргазм утихает. Ты промакиваешь вытекшую сперму пододеяльником и, пока хуй не лег окончательно, продолжаешь его дрочить.
    Астральный двойик негритянки на твоем ментальном хую раскачивается из стороны в сторону. Ты пихаешь хуй все глубже, глубже, глубже. Тело девушки трясет в волнах непрерывного оргазма. Она уже не постанывает, она кричит во весь голос:"Еще, еще, еще сильнее!!!" А ты злорадно делаешь это.
    И вот, ты чувствуешь, что скоро кончишь. Рука убыстряет свои движения, негритянка, потеряв сознание, падает на тебя, она хрипит возле твоего уха, а ты ебешь ее во всю твою мощь.
    Второй твой оргазм такой же сильный, как и превый, но молофьи заметно меньше. Она уже не вылетает из хуя, а струится вязкой бугристой полоской, налипая на пальцы, смазвыая их и заставляя скользить по коже твоего хуя. Некоторое время, по инерции, ты продолжаешь подрачивать, выжимая последние капли молофейки, но пик кайфа уже прошел, а ты покрылся уже липким потом, ты задыхаешься и понимаешь, что должен передохнуть после такого физико-ментального напряжения.
    Стерев сперму и пот с лица многострадальным одеялом, ты сбрасываешь его и лежишь голый, закрыв глаза и вспоминая подробности ебли негритянки. Некоторые из них тебе не нравятся и ты думаешь, что в следующий раз, когда ты будешь ебать ее физическое тело, а не мысленный образ, ты этого не допустишь.
    Ты смотришь на будильник. Он показывает пять утра. На полу лежит плоская пока еще негритянка и подмигивает тебе.
    "Нет, - Говоришь ты ей, - В следующий раз..."
    Она обреченно кивает тебе, а ты гасишь свет. Комната тут же погружается во мрак, но ты вдруг замечаешь на стене перед тобой светящийся женский силуэт.
    "Это она, моя негритяночка!" - Понимаешь ты и твои глаза и руки начинают испускать оживляющие лучи.

    Любой апер имеет на вооружении мощный логический аппарат, помогающий ему достигнуть желаемого результата: проткнуть веняк и захуячить туда дозняк психостимулятора. А чтобы это случилось, надо проделать целую кучу предварительных операций.
    Чтобы ублаготвориться надо сварить. Чтобы сварить надо достать стендаля, химикаты и салют. Чтобы достать салют, надо пройти по Великому Джефому Пути. А чтобы было с чем ходить по Великому Джефому Пути надо нарыть терок.
    Терка - это не просто рецептурный бланк, на котором написано Sol. Solutani, терка - это произведение искусства. Над их вырисовыванием трудятся великие анонимные мастера. Они годами шлифуют свое редчайшее искусство, кладя на его алтарь в форме шприца, свою никому не нужную молодость. В их арсенале десятки авторучек разных цветов, они умеют по двум-трем буквам разработать структуру почерка врача, они, как настоящие алхимики могут из любого лекарства сделать одно, солутан.
    Рецептурный бланк можно спиздить в кабинете участкового. Но это не терка, это бумага, хотя и совсеми тремя колотухами. В таком добывании рецептов есть стрем, но нет столь милой наркоманскому сердцу романтики.
    Нет, настоящие терки обитают на помойках!
    Настоящие терки нарывают, пусть для этого надо залезть на самое дно помойки с протекшей бытовухой!
    Настоящие терки скрываются от непрофессионального взгляда, но какова их радость, когда они попадают в исширянные руки, которые даруют им вторую жизнь!
    Когда Седайко Стюмчик подходит к мусорному контейнеру возле терочной, все его обитатели спешно покидают насиженные места и стремительно пытаются найти новое прибежище, спасаясь от мощного биополя Седайко Стюмчика, которое сконцентрировано на облупившейся помойке и заставляет кипеть ее содержимое. Дрозофилы, саркофаги, вороны, голуби, мыши и зубные черви поднимаются в воздух и плотным облаком окружают голову Седайко Стюмчика. Но они ему по хую. Седайко Стюмчик видит цель, и никакие земные твари не способны остановить или даже на доли секунды задержать его продвижение к вожделенной цели.
    - Хо! - Говорит сам себе Седайко Стюмчик, и не успевшие соориентироваться жители помойки подают замертво, сраженные мощной волной вони идущей из пропервитиненного нутра наркомана.
    - Полукаличная! - Раздается рык Седайко Стюмчика.
    - Ветер оттуда пахнет терками!..
    Он тушит бычок о пробегающую мимо него в панике полудохлую крысу, кладет его в карман.
    - Что приготовил ты мне, мусорный контейнер?! - Строго вопрошает Седайко Стюмчик, и от звуков его голоса осыпается ржавчина.
    - Бытовухой ли ты наполнен, или содержишь в чреве своем милые моему сердцу терки?! - От этих слов колесики мусорного бака в страхе подгибаются и его крышка откидывается с мелодичным звоном, как у музыкальной шкатулки с драгоценностями, обнажая скрытые доселе внутренности.
    - Ну, где мои драго-ценности? - Седайко Стюмчик строго окидывает суровым взором трепещущие органы помойки. Вооружившись одноразовым деревянным шпателем Седайко Стюмчик опирается животом о металлический уголок, опоясывающий верхний периметр мусорного бака, не обращая внимания на голубиное говно, обломки ампул, талоны на посещение врача и прочее дерьмо, которое к нему прилипло.
    - Скажите "А-а-а!" - Приказывает Седайко Стюмчик, и помойка послушно издает требуемый звук. Седайко Стюмчик немедленно отжимает язык контейнера и погружается в него по пояс.
    Сторонний наблюдетель видит лишь болтающиеся в воздухе ноги Седайко Стюмчика и его тощую жопу, служащую отпугивающим маяком для других охотников за терками.
    Глаз Седайко Стюмчика моментально классифицирует все находящиеся в его поле зрения комочки бумаги: это талон, еще талон, это анализ мощи икала, а это - терка!
    Подавляя тремор, пальцы разворачивают терку. А она распадается на несколько не подлежащих соединению кусочков.
    - Рвач. - Констатирует Седайко Стюмчик. Он разглядывает личнуху на бывшей мазовой терке и выясняет, что рвачем в этой полукаличной работает некий терапевт Головко.
    Рвачи - личные враги наркоманов. Вместо того, чтобы пачками спускать терки в мусорные ведра, они с особым ожесточением рвут их на мелкие кусочки. Многие из них специально дежурят у окон полукаличной, выходящих на мусорку. Им доставляет наслаждение смотреть на венораздирающие картины, когда торчок вытаскивает рецепт, разворачивает... И падает, захлебываясь в слезах и соплях жалости к неповинной терке. А рвач, злорадно потирает рученки, все в бумажном крошиве от покойных рецептов и вызывает мусоров, чтобы те свинтили любителя рыться в помойках.
    - Козел. - Кулак Седайко Стюмчика дотягивается сквозь стекла, этажи и перекрытия полукаличной и впивается в яйца рвача Головко. Рвач Головко теряет ошметки человеческого сознания и реинкарнируется в фен для завивки лобковых волос, не успев прозвониться к стремному полису.
    А Седайко Стюмчик продолжает миссию спасения терок.
    Следующая терка аккуратно сложена кульком. Ее недра высыпают сигаретный пепел и бычок со следами губной помады. По центру красуется выжженная гаснущим окрурком рваная дыра. С личной печати ехидно ухмыляется врач Игнатова.
    - Сука.
    Наконец Седайко Стюмчику везет. Развернутая терка радует глаз всеми тремя колотухами. Она сияет девственной белизной, лишь на месте фамилии больного написано несколько букв. Они совпадают с началом фамилии врача на личной печати.
    - Предчувствия меня не обманули! - Торжествует Седайко Стюмчик. Он начинает методично перекапывать внутренности помойки, не обращая внимания на ее понурое рычание и попытки сблевнуть. Струны с контролем, порожние стекла, фантики от лекарств кружатся в мощной воронке, закрученной Седайко Стюмчиком. А сам он, как хамелеон, готов в любой момент выстрелить своим липким языком, чтобы на его кончике затрепетала свежевыловленная терка.
    Среди бумажных волн выплывает пятикубовый баян. Он тоже оприходован недреманым оком Седайко Стюмчика.
    Наконец, все в помойке перевернуто вверх дном. Каждый клочек бумаги по нескольку раз просканирован и просвечен рентгеном и инфразвуком. Больше здесь терок нет. Зато карманы Седайко Стюмчика полны этих мятых прямоугольников.
    Он вылезает из помойки. Та, радуясь, что закончились ее мучения, смачно всхлипывает. В нее возвращаются уцелевшие постояльцы и продолжают вить гнезда, рыть ходы, переваривать жратву и раскармливать матку, которая разрешается от бремени свеженькими скомканными терками.
    Но Седайко Стюмчика это уже не интересует. Присев на бордюр, он перебирает и раскладывает обретенное богатство.
    - Безмазняк... Безмазняк... - Ругает он полностью заполненные бланки. Те ежатся от стыда и сгорают, оставляя на пальцах Седайко Стюмчика полоски фиолетовой копоти.
    - А эту потаскушку можно отмыть...
    Эта терка заполнена черными чернилами, которые, как многократно проверял Седайко Стюмчик, можно смыть под проточной водой. Потаскушка лыбится и отправляется в бездонный карман джинсов Седайко Стюмчика, не подозревая о пытках, которые ей предстоит испытать до той поры, пока она не ляжет на стол фармацевта.
    - Классная терка!..
    Как такие красавицы попадаят в мусорные баки, остается для Седайко Стюмчика неразрешимой загадкой врачебного мышления. На рецепте нет надписей. На нем проставлены все печати. Он даже не смят! Он сияет своей девственностью, выставляя ее напоказ, как невеста-рабыня. Седайко Стюмчик покорен. Он очарован магической притягательностью белого пространства. Не в силах терпеть, наркоман расстегивает молнию на джинсах и обнажает синюшный пенис.
    Терка извивается в пальцах Седайко Стюмчика. Ей, как настоящей целке, хочтся поскорее лишиться того, что отличает ее от полноценнных товарок. Но Седайко Стюмчик не таков, он стремиться продлить удовольствие дефлорации. Стюмчиков хуй елозит по терке, обвивая ее жилистыми кольцами. Стюмчиков хуй позволяет вылизывать себя, позволяет валяться у него в ногах, позволяет удовлетворять все мазохистские комплексы.
    Но вот... Вот... Вот!.. Оргазм!!!...
    Молофья брызжет во все стороны света и тьмы! Терка подставляет себя под эти жаркие потоки. Она плавает в них, наслаждаясь своим падением, ведь теперь она настоящая! Теперь на ней есть подтеки спермы, сложившиеся в странные загогулины.
Rp. Sol.Solutani 50,0
D.t.d. N 2 in flac.
S. По 30-40 кап. 3 р/д.
    Седайко Стюмчик с гордостью смотрит на свое произведение:
    - С такой ништячной теркой не отдибят!
    На кармане осталась еще целая стопа рецептов. Им не так повезло, их процент мазовости ниже. Но нет причин тревожиться: когда Седайко Стюмчик отоварит свою любимицу, дойдет очередь и до них...

    Они были сущие дети. Мальчик и девочка, с которыми Навотно Стоечко познакомился на Птичке.
    В тот день Навотно Стоечко был слегка на мели, прайсов на банку салюта у барыги не хватало, поэтому он затарился тефой. В тот же момент к пушеру подошли двое детишек. Пока мальчик торговался насчет пары банок салюта, девочка пристально разглядывала Навотно Стоечко, который распихивал по карманам упаковки тефика.
    Навотно Стоечко пошел к выходу. Но трамвайной остановке его догнала эта парочка.
    - Ты из тефы варишь? - В лоб спросил мальчик.
    - А вы не молоды торчать? - В свою очередь полюбопытствовал Навотно Стоечко.
    - В самый раз. - Уверенно ответила девочка. - Нам уже по шестнадцать!
    - Так про тефу? - Не унимался мальчик.
    - Ну. - Утвердительно кивнул Навотно Стоечко.
    - А не научите? - Попросили мальчик и девочка хором.
    Навотно Стоечко пристально посмотрел на детишек. Если уж они начали торчать, ничего их не остановит... В любом случае они узнают способ варки из тефы. Так что нет никакой разницы, кто конкретно их этому научит.
    - Три четверти готового. Плюс Стендаль. - Сказал свою цену Навотно Стоечко.
    Дети переглянулись, явно чего-то непросекая.
    - У нас Стендаля только одна книжка... - Робко сказала девочка. - И то мамина.
    - Как называется? - Ухмыльнулся Навотно Стокчко.
    - "Красное и черное"...
    - Вот-вот. Их, родимых.
    - А-а-а! - Понял мальчик, - Компоненты!
    - Мы согласны. - Ответила девочка сразу за двоих, пока мальчик прикидывл, не будет ли слишком большим расточительством делиться не только винтом, но и ингредиентами для его изготовления.
    - Хорошо. - Медленно проговорил Навотно Стоечко и закусив нижнюю губу еще раз с ног до головы оглядел детей. - Для варки из салюта все есть?
    - Все. - Сказал мальчик, кивнув в подтверждение своим словам.
    - Для тефы нужен еще ацетон. Литр. Хороший, беводный. Да и самой тефы пачек двадцать...
    - Я сейчас куплю. - Радосто воскликнул мальчик и убежал.
    Навотно Стоечко остался с девочкой наедине. Девочка стояла и ковыряла асфальт носком бело-розовой кроссовки. Да и вся девчушка была какая-то бело-розовая.
    - Он тебе кто? - После недолгого молчания Навотно Стоечко не выдержал неизвестности и решил узнать ответ на терзающий его вопрос.
    - Да, так... - Неопределенно пожала плечами девочка, - Сосед...
    - А на раскумарке ты давно?
    Девочка снизу вверх посмотрела на Навотно Стоечко, словно оценивая ей одной ведомые критерии. И, видимо решив, что можно и ответить, равнодушно сказала:
    - Год.
    - Интересно, - Подумал вслух Навотно Стоечко, - Кто ж тебя на иглу посадил? - Он не ожидал ответа, но девочка скупо проронила:
    - Он.
    И отвернулась.
    После наскольких минут тягостного молчания прибежал мальчик:
    - Все в порядке. - Прокричал он еще издали. - Поехали.
    Пока добирались на место, никто не сказал на слова. Лишь поднявшись в квартиру, Навотно Стоечко нарушил молчание:
    - Хата не стреманая?
    - Нет.- Твердо ответил мальчик. - Мама с сестрой на даче, до конца лета они не появятся.
    - Так. - Вздохнул Навотно Стоечко. - Сегодня здесь командую я. Возражений нет?
    Возражений не было.
    - Ты. - Навотно Стоечко повернулся к девочке. - Сваргань хавчик. Чаек-буек, там, перекусить. А ты, - Указал он пальцем на мальчика,- Будешь мне помогать.
    Пока девочка возилась у плиты, Навотно Стоечко расстелил на кухонном столегазату и высыпал туда свои пачки тефы. Мальчик присоединил свои.
    - Чтобы все получилось ништяк, - Начал свою лекцию с демонстрацией Навотно Стоечко,- Колеса тефы надо растольчь в пыль. Для этого может послужить молоток, - это чисто физический метод -, мясорубка или кофемолка. Но от тефы у кофемолки летят ножи, мясорубкой долго и неприятно, а от молотка много грохота. Поэтому мы будем действовать чем? Правильно. Скалкой.
    Раскатывая разложенные между двумя газетами колеса, мальчик потел, краснел от натуги, а Навотно Стоечко просеивал через тонкое сито получающийся порошок и возвращал мальчику недостаточно мелкую крошку. В процессе работы они перекусили и, вскоре, девочка начала подменять уставшего мальчика.
    Получившуюся пыть Навотно Стоечко собственноручно засыпал в двухлиттровую бытыль из-под Пепси:
    - Теперь один из тонких моментов. Просто заливать водой нельзя. Вместе с водой полезет много бутора. Делаем так. Кубов тридцать кипячонки, в нее, из расчета гранула на пачку тефы, сыплем кон или наон. И медленно заливаем, постоянно перетряхивая.
    Эту стадию работы Навотно Стоечко решил сделать сам. Он тряс бутыль, доливая в нее раствор кона, пока внутри не образовался один слипшийся комок, вобравший в себя весь порошок.
    - Сейчас, как обычо. Тягу и отбивать.
    Это уже делали, меняясь, мальчик с девочкой. Навотно Стоечко в это время готоил баню.
    Через полчаса он сказал:
    - Хватит, пожалуй.
    Мути дали отстояться. Тягу отделили и Навотно Стоечко, не жалея, залил туда солянку.
    Сперва ничего не происходило и он стал ловить на себе недоуменные взгляды детей. Но потом вдруг на дне тяги стало образовываться фиолетовое озерцо.
    Удивленные странным цветом, дети полюбопытствовали:
    - Это то, что надо?
    - Ага. Это смесь джефа и сахара.
    Фиолетовый раствор поставили на баню и он стал выпариваться, постепенно меняя свой цвет и становясь коричневым. Навотно Стоечко дождался пока жидкость совсем не загустеет, превратившись в тягучую массу, похожую на карамель.
    - Теперь это остудить. И ацетоном. Он растворит все, кроме джефа.
    На эту операцию ушло еще минут двадцать, но вскоре перед детьми появилась горка сверкающих кристаллов.
    - Надо же... - Прошептал мальчик. - Так просто...
    - Ты посмотри, - Возразила девочка, - Сколько мы с этим возились. Три часа!
    - И еще часок добавь на варку. - Добавил Навотно Стоечко.
    Мальчик присвистнул.
    Взвесив порох, Навотно Стоечко убедился, что с первого раза выбилось почти все. Пороха было почти три грамма. Отделив себе сушняк, эквивалентный его доле тефы, Навотно Стоечко занялся варкой винта. Дети это умели и им стало неинтересно. Они ушли в комнату и включили, как определил Навотно Стоечко, "Ногу Свело".
    Винт сготовился достаточно быстро. Забодяжив масло, Навотно Стоечко не забыл отщелочить для себя Стендаля. Отлив себе пятнадцать кубов, остальные пять Навотно Стоечко, под бесконечное "Ремемба Хара Мамбуру!", отнес детям.
    - Ой, как хорошо! - Обрадовалась девочка. Навотно Стоечко в этот момент пристяльно оглядывал обстановку, пытаясь определить, чем занимались дети в его отсутствие.
    - А ты нас вмажешь? - Попросил мальчик.
    - А вы сами не умеете, что ли?
    - Умеем. - Подтвердила девочка. - Но не с первого раза.
    - Ну... - Нахмурился Навотно Стоечко. - Придется тогда здесь зависнуть.
    - Да зависай, конечно. - Затараторили детишки. - Ты не помешаешь. Здесь такие тусовки бывают!..
    - Вам по сколько вмазать?
    - По единичке, конечно...
    И Навотно Стоечко пошел щелочить. Когда он вернулся с тройкой заряженных баянов, девочка возилась у магнитофона:
    - Хочешь нашего приятеля послушать? Он сам песни сочиняет и поет под гитару.
    И девочка нажала на play.
    Навотно Стоечко прослушал тогда эту песню раз пять. Но текст был настолько примитивен, что ему не запомнилось практически ничего, кроме двух поэтических шедевров:
        "...в вену себе колешься гадостью плохой..."
    и "...что же ты наделал-то, дибильный ты дурак!.."
    - Правда, классно? - Млела от восторга девочка, пока Навотно Стоечко устраивал перетягу.
    - Теперь тишина! - Приказал Навотно Стоечко и начал искать место для вмазки. Вскоре винт пошел в кровь. Приход оказался мягким, почти незаметным, он шел несколькими волнами, одна сильнее другой, и тяга от него была тоже сильной но ненавязчивой.
    С полтыка втрескав детишек, Навоно Стоечко сел в кресло и попытался расслабиться, целиком отдавшись эйфории.
    - Странный какой винт. - Сказал мальчик.
    - А ты к какому привык? - Глумливо проговорил Навотно Стоечко.- Чтобы хрясть по башке и в аут? Нет, чем винт чище, тем он мягче действует. Так что я вам, пионерам хай класс заделал, вы его всю жизнь помнить будете!
    Девочка погасила верхний свет, зажгла слабенький ночник. Некоторое время все сидели тихо. А потом Навотно Стоечко услышал странные звуки. Приоткрыв глаза, так, чтобы со стороны не было заметно, что он смотрит, Навотно Стоечко увидел непонятную сцену.
    Мальчик лежал на спине, майка его была задрана, обнажив детское пузико, а девочка, склонившись над ним, водила по голой коже какой-то меховой игрушкой. От кайфа мальчик постанывал, изгибался всем телом и излучал такие эротические флюиды, что Навотно Стоечко едва сдерживался, чтобы не вскочить и не начать насиловать всех подряд.
    Некоторое время Навотно Стоечко боролся с собой, потом, плюнув на все, занялся мысленной еблей. Если удастся раскрутить детишек на еблю, прикинул для себя Навотно Стоечко, то будет маза пристроиться третьим, а то и вовсе оттереть малолетнего торчка.
    И Навотно Стоечко стал внушать девочке мыслеобразы и физические ощущения от ебания мальчика, а мальчику, соответственно, наоборот, то как бы хорошо было поебать девочку. Не въезжая в то, что ими пытаются манипулировать, дети стали более активны. Усилились мальчиковские стоны, девочкины извивания, но ни один из них не делал никаких поползновений в сторону промежности партнера.
    Отождествившись сразу с обеими детьми, Навотно Стоечко совокуплял их между собой, но что-то не срабатывало и реальные дети не начинали ебаться. Девочка продолжела щекотать мальчика меховой игрушкой, Навотно Стоечко разглядел, наконец, что это был зайчик, а мальчик все извивался и постаныал, не предпринимая никаких активных действий.
    Стало светать. Дети затихли и, видимо, заснули. Сквозь полуприкрытые глаза Навотно Стоечко видел, как они мирно посапывают. Пытаясь убедить себя, что все-таки его пригласили для обучения, а не для ебли, Навтно Стоечко встал и, хромая затекшими ногами, побрел в куню. Там он решил, что за такое испытание дети должны ему больше. Собрав все компоненты, баяны, весы с разновесами и пузырьки, Навотно Стоечко погрузил их в свою сумку. Прошмонав рюкзачок девочки, Навотно Стоечко нашел два пузыря салюта, которые тоже отмел в свою пользу, и кошелек, набитый червонцами. Честно располовинив денежки, Навотно Стоечко вспомнил еще об одной вещи. Он слил в свой пузырь остатки винта, который хотел оставить детям, и крепко заткнул его пробочкой.
    Осмотревшись еще раз, не забыл ли чего, Навотно Стоечко тихо вышел из квартиры и прикрыл за собой дверь.
    Садясь в первый поезд метро, он почувствовал слабый укол совести, что не честно-таки было лишать детей удовольствия. Нет, возразил кто-то внутри Навотно Стоечко, пусть-ка пострадают. Ширяться не бросят - им же хуже.
    Размышлять на эту тему уже не было смысла и Навотно Стоечко стал прикидывать, к какое герле можно завалиться в такой час, чтобы обрадовать ее утренней вмазкой?

    Кровь накромана отличается от крови обычного человека тем, что в жилах торчка всегда отрицательное давление. Стоит попасть в вену ширового колючкой, на другом конце которой болтается движок, наполненный винтом, как кровяка, впустив предварительно хвостик контроля, дабы убедиться, что в баяне настоящий первитин, а не какая-то гадость типа барбитуры, моментально высасывает весь расствор досуха.
    - Прихо-од! - Орет вмазанный Чевеид Снатайко.
    - Бычок... - Шепчет приходующийся Чевеид Снатайко.
    Он закрыл глаза, чтобы девяносто процентов информации не мешали ему наполниться блаженной эйфорией. Он открыл рот, чтобы в него засунули горящую сигарету.
    Клочкед лихорадочно носится по камнате в поисках спичек. Его правая рука занята баяном, выдернутым из чевеидовской хэнды, в левой - коробок спичек, которые он ищет, в зубах - сигарета "Ява", фильтром наружу.
    Клочкеду до смерти хочется вмазаться, но варил-то Снатайко, а варщику - первый куб. А в случае Чевеида целых два. Но вмазавшийся для усиления прихода должен выкурить бычок, а желание приходующегося - закон, и Клочкед кружит между столом, на котором стоит пузырек винта, баяны, реактивы и прочие принадлежности винтоварни, и диваном, на котором валяется постанывающий Снатайко.
    - Бычок!.. - Требует почти оприходовавшийся Чевеид Снатайко.
    Клочкед находит спички, поджигает фильтр. Теперь он бегает в противоположном направлении, разыскивая сигареты. Они находятся в кармане и Чевеид Снатайко наконец затягивается.
    - Го-о-о!.. - Говорит он.
    Клуб дыма вырывается изо рта Чевеида Снатайко и слышится громкий вздох облегчения. Непонятно, кто же его испустил, то ли сам Чевеид Снатайко, то ли сам дым, радостный, что выпорхнул наконец из пропервитиненных легких.
    Глядящему на Чевеида Снатайко, который тащится как мокрый хуй по стекловате, Клочкеду тоже хочется курить. Заглянув в пачку, он убеждается, что осталось только три палки курятины и решает обождать до прихода.
    Сконцентрированный на своих внутренних ощущениях и переживаниях, Чевеид Снатайко выпускает одно за другим облака дыма. Его рубашка покрывается толстым слоем сигаретного пепла, на котором, как на лунной пыли остаются загадочные следы неведомых астронавтов, прилетевших из соседней галактики для изучения феномена первитиновой наркомании в среде хиппарей и прихиппованной интелигенции. Сквозь табачно-дымовую завесу, плавающую по комнате пластами разного цвета и плотности, словно следы геологических эпох, виднеется огонек сигареты, дошедший до пальцев Чевеида Снатайко.
    Невидимые инопланетяне, хрустя взбираются на пепельные колбаски и ждут прожождения нервного импульса по синапсам руки. За ними наблюдает Клочкед. Он, хотя и невмазанный, но ловит огрызками своего биополя вал эманаций, испускаемых телом Чевеида Снатайко, которые настолько сильны, что могут вызывать галлюцинации эротического характера на расстоянии нескольких теневых лет.
- Бля! Ебаный в рот! - Орет обжегшийся Чевеид Снатайко и трясет травмированной рукой, сшибая зазевавшихся невидимых пришельцев и поднимая в воздух весь осевший на него пепел.
- Во, бля, поебень! - Рассматривает он указательный и средний пальцы, на которых пока ничего не видно, кроме легкой красноты, которая вскоре превратится в два аккуратных болючих пузырика.
    - Ни хуя себе, приходнулся... - Жалуется он Клочкеду, который взирает на него скорее с нетерпением, чем с сочувствием.
    - Видать тебе самосадом вмазываться придется... - Размышляет вслух Чевеид Снатайко, и эти рассуждения Клочкеду не по душе.
    Пронизывая задымленное пространство, резво съебывает невидимый инопланетный корабль, оставив погибшими половину экипажа.
    - Но приход - за всю хуйню!.. - Утешительно произносит Чевеид Снатайко и, видя угрюмое абстяжное грызло Клочкеда, добавляет:
    - Впрочем, винт такой заебатый, что тебе сняться и полторашки хватит...
    Глаза Клочкеда, красные от марафонского недосыпа и абстяги становятся ярко-бордовыми и светящимися. Их лучи разрезают сигаретную завесу и упираются в лоб Чевеида Снатайко. Лоб начинает дымиться и плавиться, мгновение - и мозги Чевеида Снатайко вскипают и брызжут изо всех отверствий чевееид снатайковской головы.
    - Да проебись ты злоебучим проебом со своим полкубом, чудище залупоглазое, охуевающее от своей невхуйственной невъебенности! Задроченная залупа самоебущего кастрированного пидора! Пиздолижущее полухуие, припухшее для случки с дырявыми гондонами говноссущего непроблядского мудотряса!.. - Нежно говорит Клочкед. Он еще долго мог бы перечислять многоэтажные эпитеты и звания Чевеида Снатайко, но последний, успев соскрести мозги с различных поверхностей и запихать их обратно, приирительно рявкает:
    - Да втрескаю я тебя, мудака! Тебе двушку? Давай двушкой! Или два с полтиной? Чо, говна жалко, что ли?
    - Не... - На лице Клочкеда начинают, лихорадочно извиваясь, ползать мысли, оставляя за собой слизистые следы на немытой коже, - Два с половиной многовато... Давай два с четвертью...
    - А может тебе еще и залупу на воротник? Как "заебешься" пишется? С мягким знаком, или без?
    - Ду хуй тебе во все твое поганое грызло! Ломаешься, бля, как целка! "Да" - да, "нет" - нет. Хули кота за яйца тянешь?
    Дружески беседуя таким образом, Чевеид Снатайко и Клочкед готовились к инъекции. В пятикубовый баян было выбрано два с третью квадрата винта, который разбавили кипячонкой до четырех кубов. Из гаража извлечена струнка - целка-четверка и насажена на канюлю широчного агрегата.
    Вскоре иголка, угнездившись в венярке Клочкеда, дала контроль и Чевеид Снатайко помог клочкедовской крови скушать винт.
    - Прихо-од!.. - Орет втюханный Клочкед.
    Вмазанный Чевеид Снатайко умиляется этому возгласу и знает, что последует за ним. И когда из клочкедовской глотки вылетает:
    - Бычо-ок...-
    Желаемое тут же препровождается в рот страждущего.
    Акт курения Клочкеда разительно отличается от акта курения Чевеида Снатайко. Клочкед затягивается глубоко и долго держит внутри себя вкусный горьковатый дым, так, что выдох его чист и прозрачен.
    Это наркотическая медитация. Постижение непонятного факта: почему же, когда смолишь, приход сильнее, чем без сигареты?
    Может ответ такой: гнусная моноаминоксидаза, фермент, окисляющий первитин во всякую поебень, нуждается в кислороде. А углекислый газ и никотин, насыщающие кровь из табачного дыма, не дают ей развернуться во всю силу...
    Или так: винт образукт клатрат с никотином, который гораздо более устойчив к окислению, чем винт-гидрохлорид.
    Хотя... Внутренние силы организма начинают бороться с табачным дымом, и шурупчик пользуется этим моментом чтобы сделать приход круче...
    А если... Энергия курения вращается в ту же сторону, что и энергия винта. Они сталкиваются и усиливают друг друга, а все их враги, плавающие в кровяке, из-за этого не могут к ним подступиться.
    "Но, - Решает Клочкед, - Все это однохуйственно и эквипенисуально. Главное - еетсь эффект и на кой хуй копаться, выискивая его причины. Главное - пользовать его!.."
    Кровь бурлит в перфорированных веняках Клочкеда. Это бурление наполняет его силой, за которую потом придется расплачиваться, но Клочкеду это до пизды-дверцы. Эта сила распирает клочкедовское тело, ища то ли применения, то ли выхода наружу.
    Он открывает глаза и видит перед собой лежащий на кушетке баян. Клочкед протягивает к нему вооброжаемые руки и пытается поднять. Сила мысли его такова, что кажется будто баян вот-вот оторвется от насиженного места и взовьется к потолку. Но чего-то не хватает, и шприц пока остается на месте. Но Клочкед не оставляет это дело. Попытки следуют одна за другой...
    Этим-то он и будет заниматься всю ночь...

Музей Низшего Пилотажа