Страшунчик Посмотреть бы на себя со стороны. Хотя бы в такие вот моменты. Смешно, наверно.
Я замер на третьей ступеньке пролета. Нога поднята и согнута в колене. Рот,
думаю, приоткрыт. Левая рука отчаянно сжимает перила.
Тут не поспоришь, я был не совсем в себе. Естественно. Потому что под дверью
нашей квартиры сидел жуткий зверь.
В первый момент мне показалось... не показалось мне вообще ничего
определенного. Я ужаснулся рефлекторно: непонятная дрянь лежала на моем
коврике и пускала слюни. Дрянь была, кажется, живая.
Потом я сообразил, что это какая-то экзотическая жаба. Такой вывод здорово
облегчил мое положение - экзотические жабы экзотичны, но реальны и не
потусторонни.
Потом я сообразил, что экзотические жабы на шестом этаже не водятся.
Потом до меня дошло, что это не жаба, а...
Что-то странное.
Тельце длиною в фут более всего походило на раздавленное веретено. Или на
подсолнечное семечко. Или на... что-то еще.
Примерно так.
Шесть крохотных лапок цеплялись за коврик, как десантник за стропы парашюта.
Длинный хвост. (Или это такая голова? Впрочем, нет. Голова с другой стороны; где клюв.)
Я решил, что сейчас заору, но в легких не оказалось воздуха. Воздух пришлось
втянуть - поспешно, но качественно, с запасом, чтобы вопля хватило надолго.
Не терплю халтуры. Я напряг голосовые связки, изготовился, и тут существо на
коврике застонало.
Глаза у него были синие и печальные.
Я выдохнул. И вытаращился еще сильнее.
Он был вовсе не страшный. Он был слабый и голодный. И, кажется, совсем
маленький.
Он умирал.
Мне удалось дотянуться до кнопки звонка с предпоследней ступеньки.
Животное сипело и неуклюже ворочалось на коврике. Я услышал легкие шаги. Дверь
открылась, раздался визг, а затем характерный удар затылком о паркет.
Я подумал, что объясниться с Леночкой будет нелегко.
Вот тут я ошибался.
* * *
Воду опять отключили, поэтому я облил бесчувственную Лену водкой. Не знаю,
может быть в этом причина, а может быть это обморок способствует
систематизации и классификации событий; только на меня она и внимания не
обратила.
Ее увлекла зверюга.
Все развивалось по стандартной схеме. Несчастное существо было подобрано,
уцеловано, обсюсюкано, затащено в квартиру и пристроено к миске.
- Бедненький, - плакала Леночка, дрожащими руками нацеживая в миску молоко.
Бедненький лежал на боку и готовился брыкнуть лапами. Я непроизвольно
хлюпнул носом. Валька, наша дворовая табби, издохла всего два месяца тому
обратно.
Животное скребло лапами пол и разевало клюв.
Пить молоко оно отказалось, и есть закаменелый кошачий корм - тоже.
Холодильник был вскрыт, распотрошен и разграблен, но зверя не заинтересовало
ни мясо, ни сосиски, ни соленые огурцы из банки. Леночка зарычала и вонзила
руку в какие-то неведомые недра морозилки. Холодильник содрогался в
предсмертной муке.
Я осторожно погладил ящерку (во всяком случае, это существо больше походило
на ящерку, нежели на экзотическую жабу). Она - он, оно - беззвучно приоткрыло
клюв и посмотрело на меня умными глазами. Взгляд этот был каким-то слишком уж
глубоким для животного.
Ленка вдруг оторвалась от холодильника. Во взоре ее сияло торжество; она
потрясала пачкой доисторических пельменей. По-моему они протухли уже несколько
лет тому назад, и глубокая заморозка едва ли улучшила их вкусовые качества.
- Кушай, бедненький, - сказала Леночка и подсунула зверю уродливый комочек
теста.
Тот неожиданно встрепенулся, ткнулся мордой в ленкину руку и пельмень сожрал.
Леночка огласила кухню победным криком, и началось кормление конвеерным
методом.
Съев полпачки, зверь отвернулся и с трудом уполз под стол. Сопение стало тише,
а когда мы заглянули туда, то увидели, что найденыш свернулся клубком и
закрыл глаза.
- Пусть спит, - тихо сказала Леночка.
- Капризный какой...
- Что ж мы делать будем?
- Захочет жрать - кочергу сгрызет, - неуверенно сказал я и получил кулаком
под ребра.
- Он же явно с голоду помирал... и не жрал.
Я пожал плечами.
- Интересно, что это за тварь?
- Какая разница? - спросила Леночка.
- Ну, интересно. К тому же если бы нам было известно, что это за фигня такая
ползучая, - мы бы знали чем ее кормить. Да еще вдруг оно ядовитое...
Ленка хмыкнула.
* * *
- Ну?
Я развел руками:
- Пусто.
- Черт, у меня тоже.
- Нет в природе такого зверя.
- Есть, вон же он; только о нем не знает никто. А кто знает - молчит.
- Мутант, - я нахмурился.
- Бедненький, - жалостливо протянула Ленка.
- Что ты "бедненький", да "бедненький" - прилипнет, потом не оторвем. Какой
он бедненький? вон, шуршит, - из-под кухонного стола действительно доносился
слабый шорох. - Жив будет, не помрет... Шуршунчик.
Ленка фыркнула.
- Ладно... Шуршунчик. Сходи-ка ты лучше за пельменями. Он же скоро жрать
захочет, небось.
Коврик у двери был изгваздан шуршунчиковыми соплями. Я аккуратно подобрал его
и сунул в мусоропровод.
* * *
Пельмени Шуршунчик жрать отказался. Мы скормили ему остатки древней пачки, и
сели думать.
- Надо их получше заморозить, он мороженое любит.
- Полярный ящер? - Леночка захихикала.
- Всякое бывает... надо проверить.
Пельмени были сунуты обратно в морозилку, а холодильник вздрочен и устрашен
обещаниями скорой расправы в случае недостаточной заморозки.
* * *
Ночью Шуршунчик забрался к нам в постель и устроился в ногах. Был он, как ни
странно, теплый и комфортный: лежал спокойно и тихонько сопел в две ноты.
А наутро было плохо. Мороженые пельмени нашему питомцу тоже не пришлись по
вкусу; он воротил от них клюв и жалобно плакал.
- Мороженые и тухлые? - предположил я.
Ленка воевала с собственной прической.
- Ага, и производства именно Пермской фабрики пельменных продуктов номер семь,
- сардонически рассмеялась она. - Нехрен трепаться, побежали уже... я на
обратном пути куплю всякого, что-нибудь да съест.
Я поскучнел; с деньгами наблюдалась жопа.
* * *
Вечером мы подошли к нашему подъезду одновременно. Такое совпадение считалось
у нас хорошей приметой. Но когда я отворил дверь в квартиру, я мгновенно
решил, что примета хреновая и верить в нее не стоит.
Очень хотелось блевать.
Ленка позеленела.
В квартире воняло. Воняло гадостно и густо.
Я погрешил было на блядского Шуршунчика, но вскоре выяснилось, что днем
холодильник - чрезмерно устрашенный - покончил с жизнью, и при тридцати
пяти-то градусах в нем все протухло. По кухне раползалось неглубокое болото.
Оно производило удушливые миазмы и жило своей собственной загадочной жизнью.
Шуршунчик сидел на холодильнике (вся дверца была в глубоких недлинных
царапинах от когтей) и немелодично орал. Судя по всему, его сводила с ума
недостижимая близость еды.
- Смотри, он просто тухлятину любит.
Леночка скривилась.
- Это выражение не идет к пикантной зелени твоего лица.
- Если ты думаешь, что у тебя на морде байроническая бледность, - ошибаешься,
- огрызнулась она. - Сам зеленый.
Мы выдали Шуршунчику кусок ароматного мяса, убрали лужу и открыли все окна, а
затем отправились продышаться.
На лестнице нас поджидали соседи: их интересовало, кого мы убили, и как
собираемся выкручиваться.
* * *
Я уже засыпал - может быть я уже спал - когда Ленка сказала:
- Самоубился... холодильник... - дальше что-то неразборчиво, и, - он перегрыз
шнур.
Я промолчал. Помимо того раза мы этой темы никогда не касались.
Да и насчет того раза я не уверен.
* * *
Теперь-то Шуршунчику ничто не угрожало - разве только месть разъяренных
соседей. Мы исправно кормили животное тухлятиной и со временем привыкли к
терпкому амбре, пропитавшему весь дом; так старые зверюшководы привыкают к
запаху собачьей мочи или к секреции половозрелого кота.
Шуршунчик рос, но медленно и солидно. Вымахивать в гигантского монстра он
определенно не собирался; это радовало.
Вонь, к счастью, не прирастала; однако нам хватало имеющегося.
В гости к нам ходили только насморочные. Впрочем, потом стало хуже; но это
уже было потом.
Соседи строили коварные планы и строчили доносы старшому. Мы держались. В
аромате тухлого мяса нет ничего приятного, но Шуршунчик был совершенно
безобидным животным, ласковым и несуетным. Нельзя было даже представить,
чтобы мы выбросили его на улицу или усыпили.
Я бы лучше усыпил соседей, - и, думаю, Леночка со сной согласилась бы.
Хотя - что мы тогда понимали? нам и не снилось...
* * *
В недобрый час принесло к нам в дом Леху.
Леха - это такой специальный организм весом в полтора центнера; волосатый,
бородатый, шумный, зело вонючий и абсолютно нецензурный. Эдакий сугубо
национальный гибрид бурого медведя и грузчика-философа (говорят, такие
водятся еще в Канаде; но там почти вымерли). Мы учились в одном классе с
седьмого по девятый, а потом немало вместе выпили спиртсодержащего и
выкурили смешного. Пути наши разошлись давно и далеко, а вот традиция
совместной бузы осталась.
Я узнал его уже по звонку - он единственный из моих знакомых, кто не
отпускает кнопку, пока дверь не откроется.
Открывал я очень осторожно, потому что Леха любит помочь двери в этом
процессе хорошим пинком. На этот раз пронесло. Леха ввалился в прихожую
без человеческих жертв и повреждений матчасти.
- Сейчас будем водку пить, - сказал он без предисловий и пиратски подмигнул
мне. - Я водку принес.
- А, ну да... - я кивнул без особого энтузиазма. - Да у нас своя есть...
- Ничо, намальна, все употребим. Тока посцать пойду сначала, -
безапелляционно заявил он, отодвинул меня в сторону и рванулся в туалет.
Одна из самых пикантных особенностей лехиного поведения заключается в том,
что на условности он клал с прибором; клал, кладет и будет класть покуда жив.
Поэтому поход в туалет насчет посцать представляет собою в его исполнении
целый перформанс. Леха оставляет дверь открытой, шумно копается в недрах
платья своего, а извлекши потребное, журчит оглушительно и сопровождает
действо циничными комментариями; равно сопит, кряхтит и стонет с чувством
глубокого удовлетворения.
- Леха пришел? - Леночка выглянула из ванной.
Я пожал плечами. Из туалета неслась особенно задушевная тирада о пользе и
приятствии испражнения. Леночка заслушалась, а из-под платяного шкафа
высунулся клюв Шуршунчика.
- ... вот так вот, ф-фу-у... слава те, 'осподи, - подвел черту Леха, выходя
из туалета. Ширинку он застегивал на ходу.
Шуршунчик покинул свое убежище, подполз к лехиным ногам и умильно запищал.
- А это тот самый ваш уродец? Ути какой, - Леха осклабился и наклонился
погладить.
Шуршунчик подался вперед, зашипел и вдруг с громким треском взорвался, -
вместо небольшой ящерки перед лицом Лехи оказалось что-то вроде гигантского
ежа, между иглами которого были натянуты цветастые перепонки; самогог
психеделического окраса.
- О-А-А!!! - завопил Леха, хватаясь за сердце. - Блять, ебана корень! - он
отпрыгнул и врезался жопой в дежурную инсталляцию - хаотическую кучу лыжных палок.
Палки обвалились с диким грохотом.
- А-а-а-пиздец бля, ебаный в рот! - орал Леха, - что это у вас тут за хуйня?
С антресолей на Леху упало что-то тяжелое. Он прикусил язык и пожелтел. Я в
это время тихо отмокал в углу, а глазами Леночки можно было затыкать
магистральные газопроводы. Кажется, она описалась.
* * *
Сами мы отпоились водкой довольно быстро. Я глупо хихикал, а Леночка
расслабленно массировала себе затылок. На голове у нее стремительно вырастало
воронье гнездо.
На Леху ушло значительно больше времени и жидкости. После четвертого стакана
его уже можно было спутать с человеком.
- Только бл' еб'ные пр'дурки вр'де вас д'ржат дома т'кую х'ню, - повторил он
в двадцатый раз и налил себе еще дозу.
Шуршунчик ошивался где-то в прихожей. Мы полагали, что ему стыдно, и из
неколебимого зверолюбия своего позвали его на кухню, мириться. Через пару
минут он до нас добрался: высунул клюв в дверь и пискнул. Глаза у него
слезились очевидным раскаянием.
- М-микрия, да, - определил я.
- Страшу-у-унчик, - нежно сказала Леночка, протягивая к нему ладонь. -
Страшунчик-страшунчик...
- Хуюнчик, - буркнул Леха.
Страшунчик извинительно закурлыкал.
Мы еще не знали, что ему понравилось.
* * *
Той же ночью я сполна познал, что такое настоящий пиздец. Шуршунчик прихватил
нас за старым добрым makin' sex, в самый животрепещущий момент.
Под шумок он пробрался незамеченным в изголовье кровати, и провернул свой
трюк как нельзя более удачно. Копперфильд обосрался бы от зависти.
Скажу одно - перепонки на иглах ярко люминесцировали в темноте.
Услышав вопли, соседи вызвали милицию. Мы с трудом отбрехались, и
возблагодарили господа, что Страшунчик не выбрался из шкафа, куда был
посажен во избежание.
Потом долго не могли заснуть. Сердце мое трепетало, словно заячий хвост.
Ленка нервно курила.
- Вот бы мы сейчас, - хихикнула она на грани истерики, - вальсировали до
травмапункта. Еще повезло... Блядство какое...
- А может его... - я замолчал.
Мне было стыдно.
* * *
Дальше стало - нет, не хуже. Больше. К коронной хохме нашего Страшунчика
можно было немного попривыкнуть. Но все-таки имелось что-то тонко просчитанное
в узоре на его "крылышках", что-то такое, что действовало на уровне
безусловного рефлекса, вгоняя человека в шоковое состояние.
Я нашел в завалах пачку валокардина и взял за привычку всегда иметь ее при
себе.
Ленка постоянно бормотала себе под нос: "Где же он прячет эти блядские
иголки... блядь... удалить как-нибудь..."
Гостюшки-знакомцы и вовсе теперь не появлялись у нас после нескольких
неприятных случаев, и даже соседи оставили нас в покое: к тухлятине они уже
привыкли, а связываться со страшным зверем, слух о котором облетел весь
район, не хотелось никому.
Я пытался относиться к ситуации стоически, но у меня хреново получалось.
Леночка сильно сдала, жаловалась на головные боли и усталость, и все больше
и больше донимала ее идефикс об удалении у Страшунчика иголок.
В конце концов, в минуту слабости, я согласился. И на следующий день мы
поволокли испуганно мяучащего Страшунчика к ветеринару.
* * *
О визите в ветеринарную клинику я даже вспоминать не хочу. Был большой
скандал, много шума, и охранники выносили нас из здания под белы рученьки.
Шуршунчик сидел в переносной клетке и пищал что-то вроде "янеспецально".
Впрочем, позитивный результат тоже был - при нас упомянули профессора
Людакова, крупного, якобы, специалиста по гадам; а уж найти его телефон
оказалось делом техники.
* * *
- Алло?
- Профессор Людаков?
- Слушаю вас.
Я представился.
- У меня к вам довольно необычная просьба... некоторое время назад к нам с
женой попало... попалось... странное животное. Рептилия, насколько я могу
судить. Мы не смогли найти никакой информации о нем... подозреваю даже, что
это неизвестный вид. И нам очень нужна консультация по некоторым аспектам...
- Это не розыгрыш? - спросил Людаков после короткой паузы.
- Нет.
Опять пауза.
- Хорошо, приезжайте, жду вас на кафедре.
Я помялся.
- П-профессор... лучше вы к нам. Не хотелось бы выносить это из квартиры.
Это может быть неприятно для окружающих.
На этот раз пауза была значительно дольше.
- Хорошо, диктуйте адрес.
* * *
Не знаю, то ли Людаков страдал базедовой болезнью, то ли при нас он постоянно
находился в состоянии крайнего изумления. Скорее второе.
- ...такие дела, - мой рассказ был весьма схож с этим текстом, только суше и
сжатее.
Лена ломала себе пальцы; на лице у нее было какое-то странное выражение полной
конфузии и дезориентации.
- М-м-м, - профессор пригладил бороду и (в который раз) уставился на
Страшунчика.
Страшунчик ответил немигающим взглядом.
- Э-э-э...
Страшунчик зашипел и продемонстрировал свой фокус. Профессор крупно вздрогнул
и перекрестился.
- Я так понимаю, что вы тоже не можете нам ничем помочь, - сказал я.
- Ну почему же... Я могу кое-что предположить... Ursivorus terrorosaurus
Ludacovii, - Людаков сглотнул. - Пугать, значит, любит... Мясо тухлое ест...
Я кивнул; в предвкушении ужаса.
- Знаете, ребята... - Людаков смотрел на нас сумасшедшими глазами. - Мне
кажется, что вы приютили медведееда.