СЛЕПЫЕ ИДУТ В АД
[предисловие] [главы 1-7] | [главы 8-15] [главы 16-24]

Авторизованный перевод с английского: О.Елисеева, С.Кизюков (гл.1,6-8)

Исторические консультации: Г.Елисеев

Москва, 1993

Анджей Бодун (1914-1984?) √ американский писатель польского происхождения. Родился в Кракове, в семье "православного шляхтича", мелкого служащего. В 1936 г. окончил филологический факультет Ягеллонского университета по специальности "русистика", пытался защитить диссертацию о Достоевском. С октября 1937 г. √ переводчик генерального штаба польской армии. В октябре 1939 √ марте 1944 гг. √ в концентрационных лагерях на территории Польши. Участник Варшавского восстания, потом √ в рядах Армии Крайовой. В июле 1945 г. эмигрировал в Норвегию, в 1949 г. √ в США. С начала 50-х гг. публиковался в американской прессе: исследование "Игрушки доктора Менгеле" (1953), рассказы на польском и английском языках. С конца 50-х гг. тяготел к детективно-фантастическому жанру. Автор нескольких подобных произведений, за которые подвергался критике со стороны "левого" и "праволиберального" истеблишмента США, обвинялся в "криптофашизме" и т.п. Наиболее известен вышедший в 1979 г. "филологический роман" "Султан Баристана и его народ" (в некотором смысле предшествовавший сочинениям С.Рушди). В феврале 1984 г. А.Бодун пропал без вести во время туристической поездки в Южную Азию.

Повесть "Слепые идут в ад" (букв. перевод; значение заглавия примерно таково: "Слепые всегда попадают в ад" ) написана в 1963 г. На русский и польский языки не переводилась. Сведения о ней мною были обнаружены в 1991 г. при чтении польского самиздата 70-х гг., сама повесть получена с очень большим трудом (сохранилось несколько сот экземпляров).

Распространяется как shareware √ цена $2 (для тех, кому понравилось). При намерении опубликовать просим сообщать на наш адрес почты: whale99@mail.ru.

ПРОЛОГ

В 1946 г. в Тибетских горах пропала экспедиция, организованная ООН. Цели этой экспедиции остаются до сих пор невыясненными, несмотря на ряд проведенных независимых расследований. Правительственные источники как Индии, так и США хранят на этот счет полное молчание. Единственный оставшийся в живых участник экспедиции так и не смог ничего рассказать.

⌠Эксплорер ревью■, март 1952 г.

Глава первая

МЮНХЕН

8 апреля 1946 года я сошел с поезда на вокзале моего родного Мюнхена. Шел мелкий холодный дождь. Толпа, вместе со мной хлынувшая из вагонов, устремилась в здание на перроне. Я никуда не спешил и медленно плыл по течению среди людей с чемоданами в руках. В дверях стоял американский оккупационный патруль и проверял документы. Началась давка, меня оттеснили в самый конец очереди.

Струи воды затекали за воротник мундира, волосы стали влажными. Хотелось укрыться чемоданчиком, но мысль о том, как странно это будет выглядеть со стороны, не позволила мне поднять его над головой. Я решил терпеть и огляделся вокруг. На путях валялись обрывки газет, пустые ящики, доски, и бесконечные раздавленные банки от кока-колы. Между рельсами спокойно разгуливали две огромные крысы с лоснящейся шерстью.

Орущая толпа рассасывалась медленно, и когда наступила моя очередь предъявлять документы, я уже очень сильно промок. Сунув в руки американцу удостоверение, я с большим удовольствием перекочевал под навес.

- Фридрих Лагер, обер-лейтенант вермахта, панцердивизион, из седанского лагеря для военнопленных. - прочитал патрульный, неправильно ставя ударения и коверкая слова. - Вы должны в течение суток отметиться в комендатуре округа Мюнхен.

На этом наш диалог окончился. Я вошел в здание вокзала. Меня вновь поразила царящая повсюду заброшенность. Не было ни одной скамейки, люди спали на тюках, укрывшись каким-то серым тряпьем. Там, где раньше находился ресторан, грудой валялись коробки. Пассажиры бесцельно бродили из стороны в сторону. Все это напоминало средневековые картины чумы из местной пинакотеки.

Продравшись между полуживыми телами и кучами барахла, я оказался на улице. Нельзя сказать, чтобы Мюнхен сильно пострадал от бомбардировок. Однако присутствие войны все еще ощущалось. То тут, то там попадались воронки, некоторые дома были разрушены почти полностью, и эти развалины, казалось, никто и не думал разбирать. Первое, что я увидел на пути, была американская военная комендатура, куда, как известно, мне предстояло зайти. Она располагалась в здании бывшего железнодорожного управления. Внутри было сыро и темно, в коридоре горела желтая тусклая лампочка.

Американка в брюках военного покроя сидела над картотекой, на окне среди высохших кактусов качал ногой комендант с бутербродом и бутылкой молока в руках. На меня он не обратил ровным счетом никакого внимания, а секретарша тупо переписала данные из моего удостоверения в карточку, выписала регистрационный бланк и молча поставила печать. Процедура была закончена. Я чувствовал себя деталью, которую обработали на конвейере.

Хотелось сказать им что-то обидное, чтоб они хоть на минуту оторвались от своих бумажек, но я довольно плохо говорил по-английски. Давным-давно, еще до войны, я убедил себя в том, что мне никогда не придется разговаривать с англосаксами, и я изучал английский лишь для того, чтобы читать научную литературу - если, конечно, англосаксонские статьи можно считать научными. Но вот странный поворот судеб мира свел меня с ними за одним столом, точнее, развел по разные стороны - и нам нечего было сказать друг другу. Я превратился в учетную единицу, весь смысл которой состоял в том, чтобы быть записанной в картотеку. Таких единиц в Германии насчитывалось несколько миллионов.

Двигаясь в сторону дома, я думал о том, как быстро удалось превратить обычных людей в стадо баранов с тюками в руках, которые едут куда-то, что-то жуют, уставившись в одну точку, живут в подвалах и бараках для хранения мануфактуры. Над парикмахерской, которую я когда-то посещал, висел ободранный плакат с надписью:

КТО ЛЮБИТ ГЕРМАНИЮ, ДОЛЖЕН НЕНАВИДЕТЬ ФАШИЗМ !

Опять нас учили любить Германию. Мне стало еще грустнее. Собственно, никакой Германии уже нет. И то, что будет дальше - это уже не Германия. Я шел по улицам и не узнавал их. Вот пивная, куда мы любили заходить после лекций в университете - стекла выбиты, внутри пусто. Вот опера, где я когда-то смотрел "Гибель богов" - здание отлично сохранилось, но на дверях табличка "Закрыто■. А в эту библиотеку я любил приходить, когда был ассистентом профессора Бауэра на кафедре социальной антропологии - она явно горела, и не так давно.

Кто-то ткнул меня в бок. Я обернулся. Рядом стоял невысокий человечек в ободранном пальто и протягивал мне какой-то сверток.

- Не хотите купить хлеба, господин офицер ?

- Сколько стоит ?

- Сто двадцать марок.

У меня было всего восемьсот марок. Но цифра, названная уличным торговцем, меня потрясла. "Интересно, - подумал я, - сколько же тогда стоит снять комнату?" Я еще не знал, что эта мысль не что иное, как самообольщение. Снять хорошую комнату можно было только имея связи в кругах оккупационных властей или очень большие деньги. Тем не менее я не удержался и купил не свежую булку из тяжелого теста с какими-то кусочками не то отрубей, не то опилок. А ведь даже в плену нам давали по утрам шоколад.

От своего похода домой я ничего не ожидал. Еще в марте прошлого года я перестал получать письма от родных. Сначала я решил, что это из-за общих условий войны. Рвались все возможные коммуникации. Но вот пал Берлин, заработала почта, а ответов так и не приходило, хотя я писал каждую неделю. Я знал, что Мюнхен несколько раз бомбили, знал, что в тылу погибнуть иногда даже проще, чем на фронте, и через полгода смирился с мыслью, что у меня нет уже нет ни матери, ни тетки, ни сестры.

Как и следовало ожидать, именно наш квартал превратился в груду развалин. Правда, здесь уже кипела новая жизнь. Завалы разбирали - рядом находился штаб оккупационных войск. Люди в хаки и дурацких пилотках ползали по грудам битого кирпича. Мне сказали, что в городе есть нечто вроде адресного стола, и я решил его посетить. К счастью, он оказался не так уж далеко. Простоватый архивариус сказал, что никаких сведений нет. После бомбардировок убитых было мало. Часть документов увезена в Бонн, так как они якобы имеют стратегическую ценность и можно послать туда запрос, что я немедленно сделал. Почтовые расходы составили сорок марок, и я с ужасом подумал, что жить мне придется на улице.

К счастью, мне повезло намного больше. К вечеру я нашел временное бесплатное жилье в бывших казармах немецкой армии на окраине, которые, правда, и без того были набиты до отказа людьми, ожидающими перемещения в другие оккупационные зоны, а также теми, чьи дела решали оккупационные власти. Жили здесь так, как я уже привык - на деревянных нарах, правда, запахи и обстановка были значительно хуже, чем в плену. Однако и дырявая крыша над головой √ все же крыша.

На следующее утро я пошел в университет. На кабинете профессора Бауэра висела табличка:

Г-ЖА Х.РОЗЕНБЛАТТ,

ПРОФЕССОР СОЦИАЛЬНОЙ АНТРОПОЛОГИИ

Я постучал и вошел. За столом, заваленном бумагами, сидела чопорная седеющая дама в роговых очках и пила кофе. Приемник издавал хрипение, сквозь которое слышались новости. Я спросил, не могу ли я вновь занять место ассистента. Фрау Розенблатт немедленно поинтересовалась, в какой области я специализировался, и получив ответ, сухо отрезала:

- На мой взгляд, изучение этнографии персов-зороастрийцев в нацистском рейхе было сильно идеологизировано. Я не думаю, что ассистент, ведший семинары после 1936 г. не может рассчитывать на место. Мне кажется, что с тридцать шестого года все честные люди науки были в эмиграции или в лагерях.

Судя по внешнему виду фрау Розенблатт, она скорее всего была в эмиграции. Я не стал спорить, молча повернулся и ушел.

Моя работа в следующие три недели состояла в хождении на так называемую биржу грузчиков, где я время от времени получал наряд в составе какой-нибудь группы. Мы погружали в вагоны то, что наши победители называли "жизненно важными ресурсами" и переправляли куда-то на северо-запад. Максимальная сумма дневного заработка составляла четыреста марок, на питание, в общем, хватало, но и только. После работы я возвращался домой чуть ли не через весь город, и почти всегда разными маршрутами. И вот в начале мая мне улыбнулась фортуна.

Как-то вечером я шел мимо дорогого ресторана, где платить нужно было в долларах, и на несколько минут задержался у стеклянной витрины. Внутри горел мягкий красноватый свет, за столиком сидели хорошо одетые люди. Я тупо уставился сквозь стекло на царство изобилия, но вдруг кто-то тронул меня за плечо, и я услышал знакомый голос:

- Это вы, Фриц ?

Я обернулся. Позади стоял доктор Бауэр, тот самый, у которого я был ассистентом целых пять лет, и который руководил моей докторской диссертацией (я ее так и не успел защитить в связи с тотальной мобилизацией). К моему громадному удивлению, доктор выглядел прекрасно. На голове его красовалась светлая весенняя шляпа, в руках поблескивала полированная ореховая трость.

Увидев меня, профессор пришел в неописуемый восторг и тут же предложил пообедать у него. Вытащив две двадцатидолларовые бумажки, он немедленно сделал заказ обеда на дом. Через полчаса мы уже сидели за столом в его уютной квартире.

Несмотря на разруху, доктор Бауэр своим довоенным привычкам не изменил. Профессор расхаживал в бархатном халате, накинутом на свежую едва не хрустевшую от крахмала рубашку, горничная готовила кофе. Доктор дождался, пока я съем свою порцию и потребовал описать все злоключения, произошедшие со мной после мобилизации. Собственно, моя служба в танковом батальоне ничем особенным, кроме плена, не ознаменовалась, и рассказ оказался слишком коротким. Я не преминул закончить его обидной, как мне казалось, для профессора фразой:

- Поскольку в так называемой новой Германии нормально могут жить только наши хозяева из англосаксонских стран и те, кто без таких друзей обойтись не может, то, видимо, на моем будущем в качестве антрополога следует поставить большой крест. Я до конца своих дней буду разгружать вагоны.

Некоторое время профессор молчал, потом достал дорогую голландскую сигару, зажег ее и вкрадчиво сказал:

- Видите ли, Фриц, вы сейчас во власти эмоций. А это плохо. Я был бы не я, если бы пригласил вас сюда только для того, чтобы раз в накормить хорошим обедом. Я очень рад, что встретил вас, потому что именно вам мне хотелось бы предложить сотрудничество. Сейчас я занимаюсь тем, что устраиваю немецких ученых, совершенно растерявшихся и утративших после войны все средства к существованию. Теперь при этих Объединенных Нациях пытаются создать нечто вроде комитета по научному и культурному сотрудничеству, и вот мне удалось попасть в комиссию по организации там немецкого отдела. Считайте, что вы спасены. Я беру вас к себе, и вы сможете сколько угодно заниматься своими персами. С завтрашнего дня можете приступить к работе.

Мной овладело странное чувство. С одной стороны, сообщение профессора меня обрадовало. По крайней мере, думал я, мне не придется каждый день при разгрузке ящиков вспоминать данные из полевых блокнотов, которые погибли после мобилизации. Но работать в рамках тех структур, которые создали оккупанты, мне казалось чем-то крайне неприятным, особенно на фоне всеобщей разрухи и хаоса. И я сказал об этом доктору Бауэру, а потом спросил:

- Интересно, а как это вы попали в американскую комиссию? Ведь вы всегда придерживались далеко не самых либеральных взглядов, и, если не ошибаюсь, именно вы входили в число тех самых трехсот немецких преподавателей университетов, которые сразу поддержали новый режим после назначения Гитлера рейхсканцлером? А ваши статьи по вопросам расовой культуры славян? Именно за них вас поставили во главе кафедры.

Бауэр снова улыбнулся и спокойно ответил:

- Не мне напоминать вам, дорогой Фриц, что разница в возрасте между нами составляет более тридцати лет. Вы всю сознательную жизнь провели в государстве Гитлера, а на моем веку сменилось много властей. Я учился при кайзере, меня чуть не расстреляли при коммунистах, я помню всех этих Эбертов и Каппов... Гитлер был преходящ, оккупационные власти тоже. К счастью, американцы оказались глупее, чем я думал. Никто особенно не интересовался моим прошлым, у них вообще не каждый человек знает, что такое социальная антропология. Меня просто взяли на службу с окладом в полторы тысячи долларов, а в Германии, да и в Америке это ведь целое состояние. Я беру вас своим секретарем-референтом, вам будут платить восемьсот долларов, вы сможете безбедно существовать, более того, вы будете вести научную работу, сможете защититься даже в Оксфорде, если захотите. В ближайшее время нас ждет экспедиция в Центральную Азию совместно с американцами и англичанами. Ну как, устраивает такая перспектива?

Все сказанное Бауэром было слишком похоже на сказку. Впервые в жизни я не поверил моему старому учителю, я не мог себе представить, как человек с таким прошлым, как у него, не вызвал интереса американских властей и его ⌠просто взяли на службу■. Однако соблазн был слишком велик, и я, естественно, согласился.

Глава вторая

СУЕТА СУЕТ

На военном аэродроме под Мюнхеном стояла невообразимая суета и сутолока.

- Ну надо же, какой гевелт устроили ! - развел руками рыжий подслеповатый еврей в толстенных роговых очках с линзами. Он тащил огромный, не по росту, чемодан из светлой буйволовой кожи, перетянутый какими-то дурацкими тесемочками. - Будьте любезны, забросьте мой хабар вон на ту-у тележку, - обратился он ко мне, суетливо распихивая по карманам мятые носовые платки и какие-то удостоверения с кучей круглых и треугольных печатей. - Ой, нет. Стойте ! Вторые очки позабыл.

Он плюхнул чемодан прямо на асфальт и принялся тут же в нем рыться.

Порядка у него в "хабаре" не было. Я зло сплюнул травинку и поморщился. Хоть бы рубашки свои, что ли, научился укладывать!

- У вас паспорт упал - нехотя сказал я, указывая ему на вывалившийся из чемодана вместе с кучей разноцветных дорогих носок американский паспорт в истрепанной прозрачной обложке.

- Ну да ? А я его вчера весь день искал, - он воззрился на документ, как бы размышляя, стоит ли его подбирать.

- Как вас только пропустили ? - недружелюбно осведомился я. - Военный аэродром все-таки.

- Гевелт, гевелт. Один гевелт, - беспечно отозвался он,

засовывая паспорт за отклеившуюся картонку чемоданной крышки: - У меня такое количество всяких бумажек ! Я их пихаю все сразу - что-нибудь да подойдет. Кстати. Айзек Степлтон. Филадельфийский университет. Доктор антропологии. - Он протянул мне руку, я нехотя пожал ее.

- Фридрих Лагер, - как назвать себя дальше, я не знал и потому осекся.

- Лагер ? - радостно взвился он: - Я читал ваши статьи, пока мы еще получали немецкие научные журналы. Я страшно рад, что мы в одной экспедиции.

Честно говоря, я тоже был рад, потому что тоже читал его статьи. Будет хоть один специалист в этом борделе, называемом научной экспедицией. Для авантюры, в которую меня втравил доктор Бауэр, у меня не было ни одного печатного слова.

Полмесяца я прослонялся по Мюнхену, небрежно шурша зелеными бумажками и ловя на себе голодные, полные зависти взгляды сограждан. Я вновь научился бриться и бесстыдно благоухал дешевым французским одеколоном - четыреста марок ведро. Я купил себе на привокзальной толкучке хорошие довоенные ботинки с острыми носами и две белые рубашки. Впрочем, это все, на что у меня хватило задатка, полученного от секретаря лорда Карригана, главы нашего безнадежного предприятия.

Следует пояснить, что никто толком не знал, куда именно и с какой целью мы едем, а срок отправления все время откладывался "на ту неделю". Лорд Карриган, который сам до сих пор не соизволил появиться, занимал в этом вновь образованном всемирном курятнике какое-то весьма солидное место. Он был назначен чем-то вроде технического директора, и все средства на экипировку экспедиции поступали через него, а вернее через его секретаря Жака Лабримана, изящного молодого человека лет 25, с холеными белыми руками и несколько отстраненной манерой держаться. Он разговаривал, глядя сквозь вас, подчеркнуто вежливо и чуть с усилием, словно заставляя себя обращаться к неодушевленным предметам.

- Итак, вы пять лет работали ассистентом профессора Бауэра ? Ваша специальность зороастрийская антропология ? Мне говорили о вас. Займитесь вопросами экипировки вместе с Томсоном и Кларком.

"Заняться вопросами экипировки" значило на его языке перетаскивать из грузовиков в подвал университета тюки и ящики, набитые неизвестно чем. Подозреваю, что патронами (во всяком случае, так могут весить только книги и патроны, но, поскольку американцы книг не читают, то я придерживаюсь второго предположения).

Томсон и Кларк - две здоровенные гориллы, причем одна из них черная - беспрерывно жевали, лениво двигая кирпичными подбородками, и имели об антропологии такое же представление, как выпускница курсов кройки и шитья о квантовой механике. Эти двое экипировали себя так, точно собирались выброситься с парашютом где-нибудь в густо населенных каннибалами джунглях Центральной Африки, или зарыться в снег на глубину 200 метров, спасаясь от русских партизан. Их функции в экспедиции мне были более чем неясны. Но я принимал все, как данность, и ничему не удивлялся. Со мной они, слава Богу, не разговаривали, а на Жака Лабримана откровенно плевали: он не производил на них должного впечатления. Зато они, как по команде, подтянулись при появлении Майкла Кьюбита из Калифорнийского университета, видимо, чувствуя в нем старшего.

Сколько ни старался, я не мог припомнить ни одной его работы. Хотя, говоря по правде, я никогда особенно не налегал на американскую антропологию, но все же ...

Кьюбит был коренастым темноволосым человеком лет 35, с хорошо развитыми надбровными дугами, широким низким лбом и чуть приплюснутым носом. Он был белым с несомненной, хотя и очень давней, примесью негритянской крови. Особенно это выдавали тугие курчавые волосы и синеватые лунки ногтей. Я внимательно рассматривал его, с наслаждением разминаясь в своем забытом профессионализме.

Кьюбит держался вполне дружелюбно, хотя и с явными нотками превосходства в голосе. Впрочем, не столько по отношению ко мне, сколько к Томсону и Кларку. Его повелительный, не терпящий возражений тон сразу согнал с них вальяжную ленцу, и они включились в перетаскивание ящиков с удвоенной энергией.

Кажется, это слегка покоробило Лабримана, не умевшего или считавшего ниже своего достоинства справляться с бездельем американских подчиненных. Он прикусил губу и тихо невзлюбил Кьюбита. А когда тот как-то попытался с совершенно равнодушным видом проникнуть в содержимое одной из многочисленных коробок, разразился скандал.

- Кто вам позволил вскрыть ящик ?! - если бы Лабриман умел кричать, он бы кричал. Им овладел холодный гнев, затушить который можно было, кажется, только тут же принеся Кьюбита в жертву: - Кто вам позволил прикасаться к этому ящику ?!

Боже праведный, какая выдержка ! Я чувствовал, что Лабриман готов вцепиться бедному калифорнийцу в глотку и покатиться с ним по полу. Кьюбит был поражен не меньше меня.

- А, собственно, что случилось ? - он отставил коробку и поднялся с колен. - Я что-то не то сделал ? Но я хотел только посмотреть. Мне кажется, что ящик неудачно кантовали при разгрузке.

- Поставьте ящик на место. - Лабриман овладел собой. - Уверяю вас, там нет ничего, что можно было бы разбить. - он перевел дыхание: - И предупреждаю вас, мистер Кьюбит, все вопросы экипировки экспедиции возложены сэром Карриганом на меня, и я не потерплю здесь своеволия и распущенности. - Лабриман резко повернулся на каблуках и вышел.

- Вот это да ! - присвистнул калифорниец: - Сколько пафоса ! Тащи-ка этот бокс на место, - обратился он ко мне: - Кажется, парень совсем раздулся от собственной значимости.

В манере Кьюбита было что-то слишком беспечное, не вязавшееся с внимательным взглядом его умных настороженных глаз. Я отнес ящик к остальным вещам, и инцидент, казалось, был забыт.

- Насколько я понимаю, это и есть наш самолет ? - чей-то приятный, чуть хрипловатый голос прервал мои размышления.

Мы со Степлтоном обернулись. За нашей спиной стоял высокий подтянутый человек лет 40 в военной американской куртке без погон. Он не торопясь достал из левого верхнего кармана на груди "Кэмел", закурил и протянул нам.

- Опять вы, Эб ! - с возмущением воскликнул мой новый знакомый, раздувая щеки и подаваясь вперед: - И не стыдно вам подходить ко мне со своим эдомитянским зельем !

- Прошу прощения, Айзек. - наш собеседник отступил на шаг: - Я и забыл о ваших странностях.

Он затушил сигарету и отбросил ее в сторону. Но это, видимо, не удовлетворило мистера Степлтона.

- Странностях ! - буквально взвыл он: - Вот из-за таких, как вы.... из-за таких мы до сих пор в рассеянии. Вы все забыли ! Вам ничего не надо !

Он весь раскраснелся и походил на кипящий чайник, у которого подпрыгивает крышечка.

- Ну, дорогой Айзек, ну что вы в самом деле ? - развел руками Эб: - Никто же не виноват, что весь мир вокруг уже совершенно не подходит под ваши 613 заповедей. И я в том числе.

- Если мир не подходит, его надо изменить, а не отказываться от заповедей ! - запальчиво воскликнул Айзек: - Вот что значит - предки из России ! Вот что значит для нас гойский плен ! Вы предались богу чужому !

- Простите, Айзек, - сухо остановил Эб своего разорявшегося приятеля: - Во-первых, я, как это ни прискорбно, неверующий, во-вторых, мы не одни. И, в-третьих, ваша ортодоксальность не без изъяна: отправляясь в экспедицию вы испугались грязи, вшей и тому подобных восточных прелестей и сбрили пейсы.

- Я на вас обижен. - Степлтон надул губы.

- На меня легко обижаться - я добрый, - Эб весело рассмеялся и обернулся ко мне: - Разрешите представиться - Абрахам Шлиссенджер, доктор антропологии, Мичиганский университет.

Вот его статьи об узбеках я читал. Неплохие. Даже очень. Шлиссенджер вновь повернулся к Айзеку.

- Это, что ли, твой чемодан ? - он легко подхватил баул Степлтона и двинулся к самолету.

Нам предстояло лететь на довольно потрепанном грузовом "Дугласе", внутри которого было привинчено несколько крайне неудобных на вид металлических кресел. Зная по опыту, что на мою персону места среди "белых людей" не хватит, я сразу же устроился в углу на тюках с палатками. То же самое сделали Томсон и Кларк. Они стащили на пол по упаковке белья и принялись резаться в покер, поминутно надувая радужные пузыри жевательной резинки, лопавшиеся с противным треском прямо у них на губах.

- Доброе утро, Фриц, - услышал я голос Макса Штранге,

беспокойно расхаживавшего вокруг своих восьми коробок с медицинскими препаратами.

- Как вы думаете, моя маленькая аптечка здесь в безопасности ? - нервно спросил он: - А где герр Бауэр ?

- Не знаю. Он же везде опаздывает как минимум на полчаса, - ответил я: - Передвинуть вам коробки куда-нибудь в другое место ?

- Нет, нет ! - испуганно замахал он руками: - Пусть стоят. А то будет еще хуже.

С Максом Штранге меня познакомил у себя на квартире профессор Бауэр. Он был еще одной, как выразился мой учитель, "спасенной интеллектуальной единицей Германии". До войны Штранге имел собственную клинику в предместьях Мюнхена, написал несколько серьезных трудов, ставших новым словом в кардиологии и был вполне доволен. Теперь же он ехал в экспедицию простым полевым врачом и был на седьмом небе от счастья в связи с этой перспективой. Доктор Штранге нервно совал руки в карманы, оттопыривал их и нарочито свистел. Позавчера он признался мне, что никогда не летал на самолетах. Его можно было понять.

Все были уже в сборе. До назначенного времени вылета оставалось около трех минут. Явился даже профессор Бауэр, на редкость тепло одетый и пахнущий дорогим бразильским кофе.

- Ума не приложу, где Карриган ? - поминутно повторял он, обращаясь то к Штранге, то ко мне. Мне было все равно. Даже не очень любопытно. За все это время я ни разу не видел лорда Карригана и не испытывал ни малейшего сожаления.

В салон заглянул пилот в синей американской форме и досадливо крикнул:

- Вы в порядке ?

- Нет ! Прошу прощения, - затараторил Бауэр: - Лорд Карриган задерживается.

- Фак ю ! - рявкнул пилот и скрылся.

Наконец, к самолету подъехал черный "Роллс-ройс" и остановился у самого трапа. Из него выскочил на удивление сжавшийся и весь какой-то резиновый Лабриман и поспешно распахнул переднюю дверцу. Сначала оттуда высунулась изумительная палисандровая трость, которую сжимала сухая крепкая рука, затянутая в лайковую перчатку. Затем - длинная нога в английском, вовсе не походном, ботинке и черной брючине. Потом показалась всклокоченная птичья голова старика. Шляпу он держал в руке.

Лорд Карриган неторопливо прошествовал к трапу, опираясь на трость и вскидывая ее при ходьбе. Перед тем, как войти в самолет, он мгновение помедлил, вдохнул полной грудью и легко, молодцевато вскочил внутрь. Признаться, в первую минуту нашего знакомства лорд Карриган произвел на меня сильное, хотя не скажу - хорошее впечатление. Это был сухощавый старик лет семидесяти, с великолепными белыми бакенбардами, лысеющим лбом и крупным точеным носом. На указательном пальце его правой руки сиял перстень с бриллиантом, надетый прямо на перчатку. Его породистое лицо с чуть обрюзгшей желтоватой кожей выражало властность и высокомерие.

Когда он вошел, все в самолете вскочили с мест, кроме Томсона и Кларка, которые нехотя принялись собирать свои карты. Старик полоснул их презрительным взглядом, но, поняв, что тут не на что сердиться, отвернулся к другим членам экспедиции. Бауэра он явно знал и едва заметно кивнул ему в ответ на весьма глубокий поклон моего учителя. На остальных он воззрился даже с каким-то удивлением.

- Разрешите представить вам, сэр, - засуетился Лабриман:

- Наш экспедиционный врач доктор Макс Штранге. - Секретарь беспомощно схватил Штранге за рукав, а тот неловко и затравленно заулыбался. Лорд Карриган недовольно сдвинул брови.

- Штранге, Штранге... Я же говорил вам - мне нужен доктор Губерман, - брюзгливо проворчал он и, не удостоив бедного Макса больше ни единым взглядом, обернулся ко мне.

- Губерман в Канаде. Он отклонил наше предложение. - попытался оправдаться секретарь, но старик остановил его.

- Ассистент профессора Бауэра, Фридрих Лагер.

- Вы плохо выглядите. Вы что, недавно перенесли тиф ? Я надеюсь, уже вылечились ? Советую вам держаться подальше от меня и моей палатки.

"Ах, ты, старое британское дерьмо !" - подумал я и, нимало не стесняясь, вернулся на свое место, считая себя уже представленным.

- Доктор антропологии Айзек Степлтон, - продолжал Лабриман.

- Очень рад. Очень.

Я даже вздрогнул и обернулся, настолько изменился голос Карригана, в нем появились даже теплые нотки. Айзек стоял, часто моргая своими подслеповатыми глазками, и радушно мотал головой. Тем временем секретарь перешел к Кьюбиту, которого старик милостиво не заметил, и остановился на Шлисенджере.

К моему удивлению, я заметил, что Шлисенджер сидит, развернув утренний выпуск "Нью-Йорк таймс". Когда его назвали, он нехотя встал и, подтвердив кивком головы все, что о нем сказал Лабриман, протянул лорду руку.

- С кем имею честь ? - в его голосе послышались насмешливые враждебные нотки. Старик просто обалдел от такой наглости. Клянусь, он сел бы на пол, если бы не хваленая британская выдержка.

- Ваши неудачные шутки, мистер Шлисенджер... - вмешался было Лабриман.

Эб скользнул по нему холодным взглядом своих зеленоватых глаз и снова уперся в Карригана.

- Лорд Карриган, если не ошибаюсь ? - продолжил он, оценивающе рассматривая старика: - Все же надо представляться, а то как в лагере, на нарах.

Он отвернулся и снова сел. Было видно, что настроение Карригану испорчено на весь оставшийся день.

Глава третья

МАЛЬТИЙСКАЯ СВЯЗЬ

Мы летели на высоте четыре тысячи метров. До Мальты, где самолет делал вынужденную посадку для дозаправки, оставалось еще чуть менее часа. Все дремали. Томсон и Кларк, так те просто откровенно храпели, растянувшись на полу и подложив под голову тюки с бельем. Бауэр и Штранге ушли в угол и там бубнили о чем-то вполголоса. Айзек то и дело вздрагивал и хватал Эба за руку.

- Мне сейчас будет плохо !

- Ничего не будет. На, соси конфетку. - Шлисенджер разворачивал очередной леденец и передавал его Степлтону. Тот ненадолго затихал.

Кьюбит вычерчивал что-то у себя в блокноте, время от времени бросая по сторонам внимательные взгляды, и широко зевал.

Я наблюдал в иллюминатор море. Синее, невероятно глубокое, нежное. В самолете стояла адская духота, пахло бензином, и я подумал, что, если мы сейчас рухнем в воду, то по крайней мере охладимся.

Бауэр закончил разговор со Штранге и, досадливо морщась, подсел ко мне.

- Несчастная, запуганная нация, - развел он руками: - Не люблю битых. Вы, Фриц, можете мне понадобиться в ближайшее время.

- Я к вашим услугам. - отозвался я, выпрямляясь.

- Тише, - оборвал меня Бауэр: - Что мне в вас, Фриц, всегда нравилось, так это готовность. Он огляделся, как бы оценивая, достаточно ли мы далеко сидим от остальных и, наконец, решился. - Окажите мне на первый раз небольшую любезность. - сказал профессор, потрепав меня по плечу. - Я должен был встретиться в Валетте с одним человеком, но обстоятельства несколько изменились.

Я заметил, что при этих словах он коротко взглянул в сторону кресел, на которых сидели Карриган и его секретарь.

- Я буду вам очень благодарен, если вы сделаете это за меня и передадите все, что он вам скажет. - продолжал мой учитель.

- Можете располагать мной. - я склонил голову в знак согласия.

- Заранее благодарю вас. - расцвел Бауэр. - На Мальте мы стоим более трех часов. Этого времени хватит за глаза. Ужасная жара, неправда ли ? - он вытер лоб клетчатым платком. - Так вот, из аэропорта Лука желающих возят на экскурсии в Валетту. Там есть, что посмотреть. Например, собор св. Иоанна. У портала вас встретит старик-экскурсовод. Подведя зевак к колокольне, он скажет: "Часы на ней всегда показывают 11". А вы, громко обращаясь прямо к нему, ответите: "Я видел в Мюнхене такие же, в пивной "Хофбройхаус"". После экскурсии вы задержитесь, чтобы задать ему вопросы. Он назовет вам имя другого человека, и скажет, как найти его в Каире. Вы передадите это мне. Слово в слово. У вас хорошая память. Напрягите ее. - последние слова Бауэр произнес почти повелительным тоном, и это несколько покоробило меня. Встреча со стариком на поверку оказалась обставлена разными дурацкими "аксессуарами", от нее так и веяло какой-то детской, дешевой бутафорией.

- Мы что, ловим шпионов ? √ спросил я недовольным тоном.

- Скорее наоборот, - рассмеялся Бауэр и, заметив, как меня передернуло, добавил: - Как только представится удобное время, дорогой Фриц, я изложу вам все куда подробнее. А пока окажите мне эту услугу, не задавая лишних вопросов.

Бауэр отошел в угол к Штранге, и они вновь забубнили о чем-то. Я понуро сидел на изрядно намявших мне бока палатках и последними словами ругал себя за покладистость. Если б не обещание, заранее данное мной профессору, я бы еще очень сильно посмотрел: стоит ли туда идти ? Удивительная глупость собственного положения была для меня очевидна.

Минут через сорок мы увидели в иллюминаторы крутые скалистые берега Мальты, окаймленные широкой белой полосой прибоя. Самолет начал снижаться.

- У меня закладывает уши, - жалобно заявил Степлтон.

- Открой рот. - посоветовал Шлисенджер.

Он потянулся, протер глаза и уставился в окно. Остальные тоже зашевелились.

- Мы застрянем здесь часа на три, не меньше ! - прокричал летчик, высовываясь из кабины, когда самолет уже сел, но пропеллеры еще продолжали крутиться, создавая страшный шум:

- Кто хочет, может смотаться в Валетту. Только быстро !

На улице жара была еще большая, чем в самолете. С моря дул спасительный ветер, но он был слаб и едва шевелил ветками платанов, под которыми на траве тут же растянулись Томсон и Кларк, решительно отказываясь куда-либо двигаться.

Лабриман пошел утрясать разные формальности с военным начальством аэродрома. Тут я впервые осознал всю его полезность: он не только внушил кривоногому английскому полковнику в выцветшей форме уважение к нам, но и выбил видавший виды джип для желающих отправиться по пеклу в Валетту. Таких дураков, как ни странно, оказалось порядком: я, Кьюбит, Шлиссенджер, Степлтон и сам Лабриман. Он подошел к нам с расстроенным видом и развел руками:

- У них нет свободного шофера. Кто-нибудь знает, хоть приблизительно, как добраться до города ?

- Все в порядке. Я поведу машину. - успокоил его Шлисенджер. - Здесь, насколько я помню, рукой подать. Мистер Степлтон нас подстрахует. Айзек, ты ведь тут был ?

- Был. - подтвердил Степлтон: - Но ничего не помню.

- А, ладно, - махнул рукой Эб: - Залезайте.

Дорога, вырубленная в известковых скалах, скользила серпантином, и я чувствовал неприятные приступы тошноты, когда смотрел вниз. Машина шуршала изношенной резиной шин на крутых поворотах, ее заносило к краю, мелкие камешки срывались с дороги вниз.

- Крестоносцы тут неплохо поработали ! - беспечно бросил через плечо Эб: - Продолбить шесть километров до моря ! Братья знали, чего хотят.

Он принялся насвистывать какую-то незнакомую мне мелодию, отдаленно напоминавшую латинский гимн.

- В Витториозо прекрасные букинистические лавки, - заметил Айзек. - Хочу по ним пройтись. Там никогда не знаешь наверняка, что тебе попадется в следующую минуту. Вот, например, Рональд Пайпс, Эб, ты должен его знать, он занимается структурной лингвистикой. Привез отсюда в прошлом году "Книги Гермеса Трисмегиста". Рукописный вариант! Выменял на четыре банки тушенки и свои зеленые брюки.

- Бедное наследие тамплиеров! - зло усмехнулся Шлисенджер. - Можно себе представить, как какой-нибудь беглый командор в 1307 году пробирался с юга Франции вместе с этой рукописью и другими реликвиями храмовников на Кипр, к госпитальерам. Они выдали бы его, обязательно выдали, и вернулся бы наш благородный мессир в инквизиционные застенки короля Филиппа, если бы не решение добрых братьев-иоаннитов штурмовать Родос. Каждый меч был в цене. На него посмотрели сквозь пальцы, и он, брат высокого посвящения, привыкший носить рытый бархат и парчу, пить тончайшие левантские вина и есть на серебре, благодарил Бога, от которого отрекся, за похлебку с отрубями и право спать на голых досках в Приоратской зале, вместе с еще двумястами латниками.

- Тебе бы романы писать ! - с восхищением воскликнул Айзек: - Извини, Эб, - виновато поправился он, почувствовав на себе недовольный взгляд приятеля.

- Действительно ! - с издевкой заметил Кьюбит: - Как можно запомнить такую кучу деталей ? Родос, золотая посуда, король какой-то ! Комиксы на ваши книжки были бы у нас бестселлерами.

- Да, и Америка наконец познакомилась бы с моими трудами - парировал Шлисенджер. Слова Кьюбита его явно задели. - Когда история пишется кнутом по вашей спине, ее трудно не запомнить, - тихо сказал он: - Некоторым кажется, что двести лет непрекращающегося обжорства - это тоже история, но я не взялся бы писать о ней.

- Некоторым кажется, что история - это бесконечные войны, костры, смуты, голод и репрессии ! - вспылил Кьюбит.

- Не стану разрушать ваши идеалы, - пожал плечами

Шлисенджер, но за всю свою жизнь я ничего другого не видел.

- Мне жаль вас, - с легким высокомерием заявил калифорниец.

- А уж как мне-то себя жаль, - усмехнулся Эб: - Вы просто

не представляете !

Слева показались очертания небольшого городка, выстроенного в колониальном стиле. Высокие пальмы с пожухлыми от жары листьями шелестели над аккуратными виллами, точно перенесенными сюда с болот старой Англии. Плотные изгороди жимолости окаймляли лужайки перед домами. От всего этого веяло такой тихой, спокойной жизнью, что у меня защемило сердце. Я отвернулся.

Мы въехали в пригород Валетты и вскоре оказались на широкой улице, пестревшей рекламами туристических бюро.

- Конечно, англичане могли нагородить в предместьях чего угодно, - заметил Шлисенджер, оглядываясь кругом, - но, думаю, старого города при всем старании им не удалось испортить.

- Это "Финикия". - сказал Айзек, указывая на массивный корпус слева: - Самая дорогая гостиница во всем городе.

- Ты здесь жил ? - живо отозвался Эб: - Ну и страшилище ! - Нет, - засмеялся Степлтон: - Моего жалования за год не хватит, чтобы оплатить здесь дневное пребывание. Если я и утрирую, то самую малость !

Я увидел, как перед залитым солнцем подъездом гостиницы затормозил серый "шевроле", дверца открылась и оттуда вылез лорд Карриган. Я вздрогнул. Сомнения быть не могло. Старик важно прошествовал по ступенькам. Швейцар с поклоном распахнул перед ним сияющие стеклянные двери, и они вновь закрылись за его спиной. Я бросил быстрый взгляд на Лабримана. Тот сделал вид, что ничего не заметил. От меня не укрылось выражение его лица, напряженно-равнодушное, как у прыгунов с вышки. Остальные ничего не видели, потому что глазели по сторонам.

Что Карриган мог делать в "Финикии", если мы прилетели всего на три часа? Почему он не поехал с нами в грязном джипе и взял себе другую машину, я еще мог объяснить: старик - сноб. Но почему он не взял с собой секретаря? И почему Лабриман не удивился, увидев своего хозяина здесь?

- Поздравляю вас, Лагер! Вы проворонили въезд в Валетту ! - услышал я над своим ухом насмешливый голос Шлиссенджера: - Уже дворец великих магистров . Да не там ! Видите, где арка и патруль ?

В тени строгой створчатой арки действительно курили два солдата с автоматами на плечах и вяло перебрасывались фразами по-английски. Безжалостное солнце, добела выжегшее камни мостовой, уже сильно напекло мне макушку. У меня разболелась голова, и я чувствовал себя настолько подавленно, что тупо воззрился на одну из главных достопримечательностей Мальты, не испытывая никакого интереса.

Вдоль оси улицы был выстроен массивный собор во флорентийском стиле. Наш джип юркнул в небольшой переулок и оказался у портала храма. Здесь кишмя кишел какой-то сомнительный народец, по-южному чумазый и вороватый.

- Айзек, держи карманы ! - предупредил Эб, спрыгивая на землю.

Но Степлтона уже трудно было догнать, он устремился к витрине одной из антикварных лавчонок и исчез в густой толпе.

На тесной площади перед фасадом собора св. Иоанна толкалась уйма уличных торговцев, разряженных шлюх, изнывавших от жары, и юрких оборванных мальчишек с глазами-маслинами.

"Как же я найду здесь этого старого осла-экскурсовода ? - досадливо подумал я, озираясь вокруг: - Скоро час, а им хоть бы что !" У меня создавалось нехорошее чувство, будто доктор Бауэр просто посмеялся надо мной. Остальные тоже нерешительно переминались с ноги на ногу у машины, беспомощно оглядываясь кругом. В это время колокол на башне ударил один раз, и площадь перед собором начала стремительно пустеть.

- Торгующие изгоняются от храма ! - присвистнул Эб: - У нас повышаются шансы, друзья мои.

Что он имел в виду ? Впрочем, у меня не было времени додумывать эту мысль до конца. Я, кажется, увидел того, кто был мне нужен. Седенький старичок в широкополой соломенной шляпе сидел на ступеньках портала, положив подбородок на узловатую палку. Заметив нас, он протер очки и приветливо замахал рукой.

- Сюда, господа, сюда ! Я вижу, вы здесь впервые ! Всего за два доллара я проведу вас вокруг самого грандиозного собора Мальты ! - с чудовищным акцентом закричал он.

- Ну вот, а вы боялись ! - с издевкой заявил Шлиссенджер, подталкивая нас вперед: - Что-то нам поведает этот ⌠агроном профессор Шишкин■?

Я чувствовал, что у меня сейчас случится солнечный удар. Пока старик, бодро помахивая своей увесистой тростью, тащил нас вокруг чудовищно большого собора, останавливаясь у каждого кирпича, мои ноги подкашивались, и я ощущал легкий холодок на губах. Перед глазами мутилось. До меня долетали отдельные куски приподнятого монолога о Великой осаде, магистре де Ла Валетта, полах и потолках собора, гобеленах по картинам Рубенса, Пуссена и Прети. Остальное сливалось в общий шум пиратских парусов, скрип галерных весел и стук мастерков на строительстве храма.

- Эти часы всегда показывают 11, - донесся до меня голос старика, словно откуда-то из длинного коридора.

- Я видел в Мюнхене такие же, в пивной "Хофбройхаус" ! - почти выкрикнул я, но почувствовал, что мой голос прозвучал слабо и сдавленно.

- Пойдем-ка в тень, приятель. - кто-то крепко обнял меня сзади и скорее отнес, чем отвел к стене.

- Благодарю вас, герр Шлисенджер, - прошептал я по-немецки, опираясь спиной о прохладный камень и чувствуя, как мои ноги едут вперед по гладкой брусчатке мостовой.

- Не стоит, герр Лагер, - с легким баварским акцентом ответил он: - Садитесь, да садитесь же ! - Эб почти с силой нажал мне на плечи.

- Прямо на землю ? - я еще был способен удивляться.

- Не в театре, - отрезал он, расстегивая ворот моей рубашки. Потом Шлисенджер куда-то исчез и через несколько минут вернулся с жестяной кружкой в руке. - Пейте, - сказал он, доставая из кармана маленькую белую таблетку в прозрачной обертке: - Вам будет легче.

В другой руке Эб держал свою зеленую американскую кепку, с которой стекала вода. Недолго думая, он отжал ее прямо на меня и надел мне на голову.

- Если в итальянской архитектуре и было что-то хорошее,

так это фонтаны, - заключил мой спаситель: - Вам лучше ?

- Да, спасибо. Честно говоря, я даже не предполагал, что

жара на меня так подействует. Мне легче перенести холод, чем такое пекло, - попытался оправдаться я.

- У вас еще будет такая возможность, - заметил он: - Нам стоит догнать экскурсию, если вы не возражаете.

- Да, конечно. - я жестом отказался от его помощи и встал сам.

Теперь смысл многих пояснений нашего провожатого доходил до меня более ясно. Оказывается, в соборе захоронено 356 рыцарей.

- Кажется, у Кавальеро в его "Последних крестоносцах" приводится другая цифра, - скороговоркой выпалил Кьюбит, выразительно глядя на старика.

- Хорошо, хорошо, - закивал тот головой: - Все вопросы после экскурсии.

"Вот уж никогда бы не подумал, что Кьюбит интересуется посторонней литературой." - вздохнул я.

Теперь старик нес что-то о правой руке Иоанна Крестителя, якобы хранившейся в соборе до оккупации Мальты Наполеоном.

- Бонапарт был рыцарски великодушен, - неожиданно выступил вперед Лабриман. - Я слышал, что он позволил последнему из госпитальеров увезти реликвию с собой в Европу.

- Последнему из госпитальеров... - презрительно буркнул Шлисенджер. - На экскурсиях всегда узнаешь столько интересного...

"Странно, - думал я. - Вроде все приличные люди, а лезут со своими замечаниями. Да еще в наглую. Ну я - понятно. А Кьюбит ? А Лабриман ? Ведут себя, как Томсон и Кларк. Один Шлисенджер - нормальный человек. Бухтит себе что-то под нос. Кстати, что он бухтит ? Бред какой-то. Ну жар-ра !"

Старичок благодушно сложил ручки на животе и воззрился на нас.

- Ну, у кого какие были вопросы ? Только по очереди. Не путайте меня! - он почесал за ухом: - Подходите!

Все застыли в нерешительности, глядя друг на друга.

- Что же вы ? - подтолкнул меня Эб: - Вот мы с молодым человеком спрашивали про часы с кукушкой.

Более идиотского положения я себе и не мог представить. Шлисенджер стоял в стороне и довольно усмехался. Но старичок ничуть не смутился. Он взял меня под руку и, важно прохаживаясь вокруг чугунной пушки, охранявшей портал, пустился в объяснения.

- Видите ли, мой юный друг, эти часы остановились во время обстрела фашистской авиацией. Тогда еще разбомбили старый мальтийский госпиталь. Их взялся починить... Вы меня внимательно слушаете ? Некто ГАМАЛЬ РАВАТ. Уникальный часовых дел мастер. Он живет в КАИРЕ, на улице АЛЬ-ЮСУФ, 8. У него там часовая лавка. - старик сделал еще один поворот вокруг пушки: - Наши городские власти обратились к нему с просьбой: "НЕ СОГЛАСИЛИСЬ БЫ ВЫ ПОСМОТРЕТЬ ЧАСЫ НА СОБОРЕ СВ.ИОАННА В ВАЛЕТТЕ?" Если б он ответил: "НЕТ, Я МУСУЛЬМАНИН И НОГИ МОЕЙ НЕ БУДЕТ НА МАЛЬТЕ", - то тогда, конечно, нет. А то он сказал: "ДЛЯ МЕНЯ ЭТО БОЛЬШАЯ ЧЕСТЬ. Я ДАВНО МЕЧТАЛ ПОСЕТИТЬ ВАШ ОСТРОВ." Вот так, молодой человек.

Третий раз за день я почувствовал себя полным дураком. Старик отпустил мою руку и обратился к Лабриману. Тот нервно передернул плечами и было открыл рот, но дотошный экскурсовод опередил его.

- Помню, помню. Наполеон. Замечательно ! А вы знаете, что этот ваш корсиканец натворил в Египте ? Не знаете ? Так съездите - посмотрите на сфинкса !

Дальше я не слышал, потому что Лабриман резко развернул старика и пустился с ним в путешествие по ступенькам портала. Шлисенджер, как мне показалось, досадливо сплюнул.

- Что вы здесь топчетесь ?! - неожиданно взорвался Кьюбит: - У вас что, своих дел нет ?

- Нет. - равнодушно пожал плечами Эб: - Может, мне тоже интересно послушать про Наполеона. А вы о чем спрашивали, Майкл ?

- Ни о чем. - отрезал Кьюбит и пошел прочь.

- Да-а... - протянул Абрахам, доставая сигарету. - В конце войны нервы сдают у всех, но не до такой же степени...

Глава четвертая

СНЫ НА МАЛЬТЕ

У нас оставалось в запасе более двух часов, и я откровенно не знал, куда себя деть. Денег для похода к букинистам у меня не было, а прогулка по совершенно незнакомому городу в неизвестном направлении казалась откровенной авантюрой. Впрочем, я был склонен к авантюрам.

- Не составите ли мне компанию ? - Эб мягко тронул меня за плечо. - Я собираюсь хорошенько пообедать. - Он смущенно улыбнулся и взъерошил рукой свои короткие волосы. - Терпеть не могу галеты и сухпайки ! При мысли о них у меня начинается тоска в желудке.

- Я бы с удовольствием, - признался я, - но максимум, на что у меня хватит денег - это засиженная мухами медовая лепешка на улице, запивать которую придется опять-таки из фонтана.

- Вы что же думаете, я собираюсь обедать в какой-нибудь из этих свинских англосаксонских забегаловок? - на лице Шлисенджера выразилось такое презрительное высокомерие, что он стал похож на мраморного Зигфрида, попирающего мертвую голову Фафнера в университетском скверике перед библиотекой. - Удивительная необразованность, Лагер! Вы ведь находитесь в столице ордена св. Иоанна Иерусалимского.

Я хлопал глазами.

- Идемте, - покровительственно бросил он. - Надо свернуть

вот в тот переулок, и мы упремся прямо в стену госпиталя крестоносцев.

Узкие кривые улочки Валетты действительно были очень хороши, но об удобстве их говорить не приходилось: едва ли здесь разъехались бы две машины.

- Вы не правы, - сказал Шлисенджер. - Их очень легко оборонять, особенно если улица идет под скос. А здесь весь город на холмах.

- Откуда вы узнали, о чем я подумал ? - мое удивление чуть польстило ему.

- Когда современный человек попадает на средневековую улицу, он всегда в первый момент думает о двух разворачивающихся автомобилях. Я прав ? - он хмыкнул. - Здесь должен был проезжать один всадник в полном вооружении, положив копье поперек седла.

Я понимающе кивнул. Улицы-ущелья давали максимум тени, на которую можно было рассчитывать в этих местах. Выцветший клочок неба над головой, глухие белые стены, украшенные на уровне второго этажа резными деревянными балконами в мавританском стиле - все это придавало переулкам сходство с такими же улочками где-нибудь в Ширазе или Каире.

- Окна обычно выходят во дворики, - пояснил Эб. - Там тень от персиковых деревьев, плющ увивает дома от земли до крыши, шумит какой-нибудь фонтанчик. Если и можно где-то по настоящему отдохнуть, то я предпочитаю такие места.

Через несколько минут ходьбы мы действительно уперлись в стену высокого, по здешним меркам, 3-х этажного дома. Единственным, его украшением был строгий пояс ложных колонн, огибавших весь второй этаж. На плоской крыше шелестел листвой виноград, увивавший мощные деревянные подпорки.

- Вот сюда. - Эб шагнул к низкой полукруглой двери в тени чудом выбившейся из-под стены и разворотившей камень мостовой маслины. Над входом красовался вырезанный в желтом песчаннике восьмиконечный крест. Шлисенджер взялся за массивное дверное кольцо и с силой ударил им по окованной медью двери. Два раза быстро и один раз с оттягом. Повисла тишина. Наконец, залязгали засовы.

- Входите, братья. - услышал я мальчишеский ломающийся голос и только потом понял, что к нам обратились по-испански.

- Во имя Бога Живого. - отозвался Абрахам.

Дверь широко распахнулась.

С ослепительного света мы шагнули в узкий, совершенно темный коридор, где на нас повеяло погребной сыростью и пронизывающим холодом. В первое мгновение я точно ослеп, но Шлисенджер крепко взял меня за локоть и повлек вглубь коридора.

- Ну и вонища! - заметил я.

Изо всех щелей несло псиной, прокисшими в крови бинтами и паленым мясом.

- Запах эпохи. - развел руками Эб, легко поспевая по темному лабиринту за нашим невидимым провожатым. - Осторожно, здесь ступеньки!

Лестница, крутая и узкая, с каждым шагом становилась все светлее. Свежий ветер волной обдал нас, и мы оказались в просторной комнате второго этажа. Высокое стрельчатое окно было распахнуто в сад. Вдоль стен выстроились шкафы темного дерева со старинной посудой. На массивном столе стояли два тяжелых кованных подсвечника и горка серебряных тарелок.

- Садитесь, Лагер. - по-хозяйски бросил мне Эб, втискиваясь в неудобный узкий стул с высокой спинкой: - Ну, наконец-то, Рамон, - обернулся он к вошедшему вместе с нами юноше, - я вижу тебя в госпитале, а не с девками в порту.

- Вам не в чем упрекнуть меня, мессир. - возразил наш провожатый. - Во время осады я был не хуже других.

- Не хуже! - поднял палец Эб. - Вот именно: не хуже.

Рамон вспыхнул. Я с интересом разглядывал его. Он был одет в короткий белый супервест с шелковым красным крестом на плече. На вид ему можно было дать лет пятнадцать, не старше. Его смуглое загорелое лицо с зажившим свежим шрамом на левой щеке казалось серьезным и расстроенным.

- Ну, неси, что там у тебя! - Эб хлопнул в ладоши. - И учти, что, если мне попадется на столе хоть одно постное блюдо, я выброшу тебя в окно! Мы с мессиром Фридрихом зверски голодны.

Рамон поклонился и выскользнул за дверь.

- Где это мы? - понизив голос, спросил я. - Неужели здесь еще сохранились госпитальерские погребки? Не плохой, должно быть, заработок от туристов. А почему кроме нас никого нет?

Эб бросил на меня чуть удивленный взгляд и ничего не ответил. В комнату вбежал здоровенный пятнистый дог и, растянувшись у ног моего приятеля, весело затявкал.

- Ах ты чучело! - Шлисенджер опустил руку и стал ласково трепать пса за ухо. - Ну, живей, живей!-- прикрикнул он на нескольких маленьких пажей, буквально сгибавшихся под тяжестью серебряных блюд и кувшинов.

С трогательной, недетской серьезностью они расставили их на столе и удалились, почтительно склонив головы.

- Налетайте, Лагер. - Эб зашвырнул в меня свеженьким небольшим огурчиком. - Баранина! - воскликнул он, прищурив глаз. - С чесночным соусом! Вот как здесь стали питаться?

Он ловко подцепил ножом кусок мяса, бросил его себе в тарелку и принялся так легко и привычно разделывать, как будто всю жизнь ел руками.

- Ну, я сыт. - Эб отвалился от стола, и по его губам растеклась благодушная улыбка. - Держи, приятель! - он швырнул догу кость, но псина, проследив глазами полет лакомства, шмякнувшегося на пол шагах в двадцати от стола, не двинулась с места. Она облизывала лениво свесившуюся руку Шлисенджера, тихо поскуливая от удовольствия.

- С вашего позволения, мессир. - Рамон взялся за литой кувшин с крышкой. -- Я ждал, пока вы изволите пообедать, чтобы сообщить вам: сэр Оливер приказал мне немедленно поставить его в известность, как только вы появитесь.

- Ну и что ж? Ты поставил? - Шлисенджер поднял ноги, как бы желая положить их на стол, но потом раздумал и перекинул одну через подлокотник.

- Сэр Оливер с минуты на минуту будет здесь. - поклонился мальчик. Такую стремительную смену настроений я наблюдал впервые. Эб вскочил так, точно его ошпарили. От расслабленности и вальяжной лени не осталось и следа.

- Убери все это! - приказал он Рамону. - Брысь! - дог удостоился довольно крепкого пинка. - Воды и полотенце!

Через минуту прежний бодрый и подтянутый Шлисенджер стоял у стола, вытирая руки холщовой тряпкой.

- Что происходит, Эб? - я тоже встал.

- Не время. - бросил он. - Сидите и слушайте.

Дверь скрипнула, и на пороге возник статный человек лет пятидесяти с властным умным лицом. Он был одет в точности, как Рамон, с той лишь разницей, что на шее его висела массивная золотая цепь с восьмиконечным крестом, а у бедра бился при ходьбе меч.

- Рад вас видеть, друг мой! - обратился он к Шлиссенджеру по-английски, но с каким-то очень странным акцентом.

- Мессир Оливер. - Эб склонил одно колено и опустил голову. - Чем я могу служить вам?

Человек огляделся, его вопросительный взгляд уперся в меня.

- Это со мной, сэр Оливер - поспешил заверить Эб. - Говорите свободно.

Сэр Оливер радушно улыбнулся мне и вновь повернул голову к Шлисенджеру.

- Плохие новости, мессир Эгберт! Очень плохие. Вы слышали о ране великого магистра?

Эб кивнул.

- Я скорблю всем сердцем. Поверьте.

- Дело не в скорби. - резко остановил его сэр Оливер. - Вы знаете мою преданность магистру, 30 лет я был его секретарем, он поверял мне многие тайные мысли... Обстоятельства, при которых 6ыл ранен монсеньер де Ла Валетт заставляют меня трепетать от ужаса и погружаться в сомнения. Как хорошо, что вы приехали! Я ни о чем другом не могу и думать!

- В чем дело, сэр Оливер? - В голосе Эба прозвучала неподдельная тревога. - Я весь во внимании.

Секретарь еще раз бросил на меня недоверчивый взгляд и продолжал.

- Дело в том, друг мой, что магистра ранили вовсе не турки...

Удивление, граничащее с непониманием выразилось на лице Эба.

- Одно слово, и вы оцените серьезность положения. - остановил его жестом сэр Оливер. - Удар, страшный удар, я не знаю, как монсеньер вообще остался жив, был нанесен сзади. Человек, нанесший его... Он из наших.... Он воспользовался сумятицей боя и .... - Сэр Оливер взмахнул рукой, губы его затряслись, не то от гнева, не то от жалости. - Магистр потерял сознание и упал, его нашли уже после боя, вечером. У него было сломано несколько ребер, размозжено плечо и... - Секретарь перевел дыхание, словно не решаясь выговорить. - Перстень...

- Он пропал?! - с досадой воскликнул Шлисенджер, хлопнув себя по колену.

- Да. - со стыдом признался сэр Оливер. - Этот человек... Он очень спешил и отсек магистру два пальца, чтоб снять его. - Почему два? - изумился Эб.

- Я же говорю вам: он очень спешил. - раздраженно отозвался секретарь: - Несмотря на всю свою слабость, великий магистр просил проводить вас к себе, как только вы появитесь.

- Я иду немедленно. - Шлисенджер сделал мне знак следовать за собой.

Мы вышли на улицу и двинулись ко дворцу. В соборе звонил колокол. Несколько конюхов у коновязи чистили лошадей. Под аркой, где еще каких-то полтора часа назад стоял английский патруль, нас встретили угрюмые, закованные в броню наваррцы, утиравшие ладонями пот с лица.

Мы прошли в просторный внутренний двор, свернули в галерею, окаймлявшую его, и потерялись среди леса стройных флорентийских колонн. Как видно, Шлисенджер прекрасно знал дорогу. Его повсюду узнавали и почтительно кланялись. Белая мраморная лестница вела к покоям великого магистра.

- Останьтесь здесь. - властно сказал мне Эб, указывая за тяжелый занавес, отделявший, видимо, спальню магистра от гардеробной комнаты. - Все, что вы услышите, держите при себе. Быть может, в дальнейшем это вам весьма пригодится. - Он шагнул вперед.

- Кто здесь? - услышал я сдавленный старческий голос.

- Не беспокойтесь, монсеньер. Это я. - отозвался Эб.

- Подойдите. Нет, ближе. Мне трудно говорить.

Я чуть отогнул край занавеси и в щель увидел полутемную комнату. В дальнем углу на кровати лежал величественный седовласый старик с благородными чертами лица. Его правая, обезображенная, рука была забинтована, левую он дружески протянул Шлисенджеру.

- Я хотел бы обнять вас, мессир Эгберт. - едва слышно сказал магистр. Но Бог не дарует мне такой возможности. Вы уже знаете о моем несчастье?

- Да, монсеньер. - Эб опустился на колени перед кроватью. - Да простит мне Господь, но я предупреждал Вас... не раз... Перстень Жака де Моле не может принести добра. Те, кто дал его несчастному магистру тамплиеров, теперь сделают все возможное, чтобы заполучить его обратно.

- Но я носил его, как память. - простонал старик. - Как память о великом человеке, столько сделавшем для крестоносного братства и пресвятой церкви... безвинно осужденном! Клянусь, я ни разу не употребил его во зло! Если б не он, - магистр схватил Эба за плечо здоровой рукой, - Мы, возможно, не выиграли бы Великой Осады.

- Если б не он, ее могло бы не быть. - сухо и неожиданно резко сказал Шлисенджер, вставая.

- Наверное, вы правы. - старик уронил голову на грудь - С тех пор, как я впервые примерил перстень, мне все время хотелось его снять. Но я не мог... Он словно врос в палец! У меня начались приступы беспричинной ярости. Когда защитники Сент-Эльмо умоляли меня позволить им покинуть безнадежный рубеж, я словно лишился рассудка от гнева. Я обвинил их в трусости. Они погибли. Все.

- Турки не пощадили даже раненных. - Шлисенджер говорил так, точно вколачивал гвозди. - Их истерзанные тела прибили к крестам и пустили по воде мимо остальных бастионов. Чтобы мы хорошо знали, что нас ожидает. Некоторые были еще живы...

Магистр закрыл лицо ладонью.

- Простите меня, монсеньер, - голос Эба стал мягче. - Я говорю это теперь только для того, чтоб в свой последний час на земле вы не находили себе покоя и там.... Вам было бы легче.

- Вы знаете, что я умираю. - безнадежно сказал старик. - Вы всегда все знаете. Так найдите же его! Найдите! - воскликнул он: - А то этот перстень еще натворит дел.

- Я сделаю все, что смогу. - Эб вновь склонил колени.

- Я мог доверить это только вам - прошептал магистр: - Я ждал вас. Теперь я спокоен. Ступайте. Не зовите ко мне больше никого.

Эб встал, низко поклонился и вышел быстрым шагом.

- Послушайте, что все это значит? - вылез я с вопросом в самый неподходящий момент. - Какого черта? Мне было очень неловко за свою роль тайного свидетеля: - Почему вы считаете себя вправе...

Эб обернулся ко мне, смерил меня коротким оценивающим взглядом и процедил сквозь зубы:

- Должен же я был дать вам шанс выжить.

Едва ли от этого объяснения мне стало легче.

- Ну? Что он вам сказал? - сэр Оливер, разбиравший за столом магистра бумаги, поднялся навстречу Эбу.

- То же, что и вы.

Лицо Шлисенджера выглядело крайне расстроенным. - Он очень страдает, - Эб помедлил: - Мне хотелось бы задать вам несколько вопросов, сэр Оливер. Секретарь кивнул. - Вы нашли того, кто нанес удар?

- Да. - сэр Оливер отложил бумаги. - Это мессир Робер д' Орсини, командор второго бастиона. До сих пор он считался очень достойным и честным рыцарем. -- Секретарь развел руками.

- Как вы узнали, что это он? - губы Шлисенджера сжались в твердую складку.

- Он сам сказал, - ответил сэр Оливер. - Пришел и признался. Заливается слезами, говорит, что не хотел... что на него точно что-то нашло...

- А перстень? - Эб весь подался вперед.

- В том-то и дело, - лицо сэра Оливера приняло растерянное выражение. - Он молчит и молит о смерти.

- Что это значит? - поднял брови Шлисенджер.

- Говорит, что это не его тайна. Что он с радостью сказал бы, но не может выговорить ни слова. И он пытался, мессир Эгберт! Клянусь вам! Я сам видел. - секретарь хватил кулаком по столу. - Он силится и не может выжать из себя ни звука. А когда ему начинают задавать вопросы... Поверьте, мессир Эгберт, я не трусливый человек, но его лицо... Сказать, что это ужас, значит, ничего не сказать! - секретарь перевел дыхание. - Он словно впадает в оцепенение. Привести его в чувство нет никакой возможности.

- Ни огнем, ни водой? - сдвинул брови Эб.

- Ни огнем, ни водой, ни железом. - покачал головой сэр Оливер.

- Вы сказали ему, что его сожгут? - губы Шлисенджера дрогнули.

- Да, он знает. - секретарь помедлил: - И только просит, чтобы поскорее. Он говорит, что демоны рвут его на части.

- Отведите меня к нему. - тихо сказал Эб.

Я, как безмолвная тень, следовал за Шлисенджером. Я ничего не мог себе объяснить, и это было ужасно. Но мои ощущения, кажется, меньше всего беспокоили Эба. Он мчался на третьей скорости по переходам дворца, и мы с сэром Оливером едва поспевали за ним.

- Возможно, мы уже опоздали! - на ходу бросил он. - Полнолуние сегодня? Скажите, к вам в последнее время не обращались местные крестьяне с сообщением о пропаже детей?

Его вопрос, кажется, удивил секретаря.

- Да. Случалось. - кивнул тот. - Такое бывало еще до осады. Но во время нее особенно часто. Из деревень Дингли и Вердала. Люди все списывают на войну. К тому же турки, пираты... Вы сами знаете.

- Та-а-а-ак, - зло протянул Шлисенджер. - Значит, пока мы дрались на стенах, здесь, внутри кто-то служил черные мессы о победе над христианами!

- Бог с вами, мессир Эгберт! - взмахнул рукой сэр Оливер.

- Здесь? В сердце ордена? На Мальте?

- Я сейчас с ним поговорю. И не мешайте мне! - отрезал Эб.

Мы спускались по крутой узкой лестнице. Казалось, она вела к центру Земли. На каждом повороте нас встречал часовой, над его головой тускло чадил факел.

- Вот здесь.

Замок лязгнул. Сэр Оливер отступил на шаг, пропуская нас вперед. Согнувшись в три погибели, мы вошли в низкую дверь. Подземелье с тяжелым сводчатым потолком походило на погреб в доме моей бабушки Цюрихе. Вошедший с нами стражник воткнул в кольцо на стене еще один факел, и стало светлее.

Кто-то зашевелился в углу, громыхнула цепь.

- Это он. - в голосе сэра Оливера зазвучало презрение и ненависть. - С тобой хочет говорить мессир Эгберт, скотина. - обратился он к узнику. - И если ты опять начнешь валять дурака, то, клянусь Богом...

Эб остановил его жестом. - Пусть подойдет.

Я увидел, как от стены отделилась сгорбленная фигура и шагнула к нам. Человек был измучен. Человек был разбит. Его глаза запали, и взгляд блуждал...

- Кажется, вы перестарались, сэр Оливер, - тихо сказал Эб.

Секретарь пожал плечами.

- Мессир д' Орсини, - обратился Шлисенджер к несчастному. - Сейчас вам никто не в силах помочь, кроме Бога. Просите его, и он не отвернется от вас, как вы отвернулись от него.

- Я не знал... - сдавленно простонал рыцарь.

- Неправда. - тихо, но твердо возразил Эб. - Вы просто не думали, что зайдете так далеко. Смирение надоедает, правда?

- Чего вы хотите от меня? - прошептал мессир Робер, опустив глаза.

- Место! Место, где вы бывали на черных мессах!? - спокойный голос Шлисенджера перешел в крик. - Ну?!

- Я был там всего один раз. - д' Орсини в отчаянии затряс головой. - Я... я не могу! Они держат меня.

- Бред! Соберитесь! Вы сильнее их. - Эб сверлил его взглядом. - Вы же смогли уйти оттуда. Я вам помогу. Принесите карту! - бросил он нам.

Через несколько минут карта острова была перед ним.

- Я буду водить по ней вашей рукой, - обратился Эб к узнику. - Там, где ничего нет, не делайте никаких движений. Расслабьте кисть. Когда я попаду на правильное направление, попытайтесь мне это показать. Ну хоть как-нибудь!

Мессир д' Орсини кивнул. Старинная карта на желтоватой арабской бомбицине была довольно большой, и Эб безнадежно возил по ней рукой д' Орсини с четверть часа. На лице узника не отражалось ничего, кроме горького разочарования. Но вот его ладонь, движимая Шлисенджером, наползла на западное побережье. Марфа Риджи, Меллиеха, Мгарр - незнакомые мне названия скользили между безвольно разжатыми пальцами д' Орсини. Как вдруг по лицу рыцаря пробежала тень, оно исказилось гримасой ужаса и бессильного гнева, локоть задергался. Он явно пытался указать Эбу пальцем какую-то точку на карте, но не мог. Кисть целиком не слушалась его.

- Что они со мной делают! - воскликнул мессир Робер. - Лучше бы я отрубил себе руку, которая меня не слушается!

- Все, все! Достаточно! - Шлисенджер разжал свои длинные сильные пальцы, крепко сжимавшие запястье д'Орсини. - Я понял. Между деревнями Дингли и Вердала?

Рыцарь затряс головой.

- Сэр Оливер, - обратился Эб к нашему спутнику: - Мне нужно двадцать вооруженных рыцарей и свежие лошади.

Секретарь склонил голову в знак согласия.

- При хорошей езде к вечеру мы будем на месте, - продолжал Шлисенджер. - Он поедет со мной. - Эб указал на д' Орсини. - В пещерах на юго-западном побережье сам черт ногу сломит, а мы не имеем даже четких координат. Прикажите снять с него цепи.

- Я отдаю его под вашу полную ответственность. - нехотя согласился сэр Оливер. - Если б не поручение, данное вам магистром...

- Прикажите снять цепи. - устало повторил Эб: - Эй, Лагер, вы тоже едете со мной! - повернулся он ко мне. - Вам не помешает знакомство с этой публикой.

В этот момент в подземелье вошел стражник и что-то тихо сказал сэру Оливеру. Лицо секретаря сделалось еще более озабоченным.

- Пропал мальчик. Из госпиталя. - сказал он. - Вы, кажется, его знаете.

- Рамон? - изумленно воскликнул Шлисенджер.

- Да. Пошел купаться с другими оруженосцами. Все вынырнули, кроме него.

- Сегодня очень тихая погода, - задумчиво протянул Эб. - Рамон хорошо плавает. А где они купались?

- В бухте Велла.

При этом названии д' Орсини побледнел и отчаянно замотал головой.

- Едем! Немедленно! - Шлисенджер резко развернулся к двери. - Возможно, мы еще успеем. Я был прав. Они намечают на сегодня.

Через полчаса небольшой отряд тяжеловооруженных рыцарей в белых плащах с алыми восьмиконечными крестами покинул Валетту.

- Да, вы совсем не держитесь в седле, Лагер! - презрительно бросил мне Эб, глядя, как я трагически не могу слиться с лошадью в единое целое и постоянно сотрясаюсь от ударов о седло. Он сам надел на свою куртку панцирь, накинул плащ и пристегнул меч.

Сумерки уже начали сгущаться. Безлюдная каменистая местность простиралась, сколько хватало глаз. Сильные свежие порывы ветра и отдаленный гул говорили нам, что мы приближаемся к морю. Над горизонтом медленно всплывала наглая голая луна невероятных размеров, взглядывая на которую рыцари торопливо крестились и отворачивали головы. Кони тревожно ржали.

Мы то ехали по остаткам прекрасной, вымощенной ровными плитами дороге с двумя забитыми землей бороздами сточных канав по бокам, то неожиданно оказывались на голой земле, где наши лошади увязали по колено и ломали себе ноги по буеракам.

- Эту дорогу проложили карфагеняне - сообщил мне Шлисенджер. - Они владели островом еще до римлян и много чего здесь оставили... - Он казался бодрым и даже чуть возбужденным, я же валился с седла от усталости.

- Бухта. - сказал один из рыцарей: - Истинно бесовское место!

Он был прав. Очаровательная, наверное, при дневном свете, лагуна, вечером представляла собой мрачное и даже зловещее зрелище. В сгущающихся сумерках очертания скал сливались, и только в отдалении одинокая скала чертовым пальцем торчала из моря.

- Здешние крестьяне стараются обходить это место, - заметил другой рыцарь: - Едва ли кто откликнется, если мы позовем на помощь.

- Они просто не услышат, - пожал плечами Эб: - Обе деревни расположены более чем в двух милях отсюда.

Мы спешились. Наши спутники недоверчиво озирались вокруг и переминались с ноги на ногу.

- Теперь дело за вами, мессир Робер - обратился Шлисенджер к д' Орсини, который тоже спрыгнул на землю и неподвижно стоял, положив руку на луку седла.

- Ждите - коротко ответил рыцарь - Я сделал все, что мог. Человека легко раздавить, но ее они не заставят молчать. Он указал на низкую совершенно белую луну. - Когда Чертов Палец разделит пополам этот блин, тень от него и будет дорогой.

С каждой минутой ночное светило становилось все ярче. В его млечном выморочном сиянии, заливавшем берег, все вокруг казалось иным, хрупким и враждебным. Наконец, она зашла за скалу, и Чертов Палец пересек ее диск ровно пополам. Его длинная тень упала прямо на одну из расщелин в береговых скалах.

- Туда! - властно приказал Шлисенджер.

Рыцари пешком спустились к воде и, тяжело переступая по песку, двинулись по пути, указанному черной, как сажа, тенью.

- Сюда! - Эб говорил уже тихо, но я слышал каждое его слово. - Здесь есть ступеньки.

Мощные гладкие ступеньки, высеченные в скале и хорошо скрытые со стороны моря валунами, вели вверх.

- Они так дьявольски уверены в своей безопасности, что даже не выставили охрану. - прошептал Эб.

- Почему вы думаете, что это не ловушка? - тревожно спросил я.

- Браво, Лагер! Вас, кажется, начинает интересовать окружающее - тихо рассмеялся он: - Держите оружие наготове.

Мы поднялись на небольшую плоскую площадку перед темным входом в пещеру.

- Тихо. Идемте. - Эб первым шагнул во мрак.

Мы сделали несколько шагов, и мой глаз начал различать низкие своды вырубленного в каменном лоне скалы коридора. Под ногами предательски шуршал щебень. Далеко впереди возник красный глазок огня.

- Они здесь! Вперед! - крикнул Эб, обнажая меч. - Во имя Господа нашего Иисуса Христа! Смерть дьяволопоклонникам!

Все бросились вперед с громкими криками, которые многократно усиливало эхо. Через секунду мы ворвались в просторный зал, ярко освещенный отблесками пламени. Сидевшие там люди в отчаянии заметались из стороны в сторону, оглашая воздух воплями и проклятиями. Их было человек тридцать обоего пола и разных возрастов. Некоторые схватились за оружие, но для большинства наше появление было столь неожиданно и страшно, что они метались по пещере, обезумев от ужаса, и падали под ударами боевых топоров моих спутников.

Я в ужасе отшатнулся к стене, не в силах наблюдать эту бойню. Стоны, топот ног, пляшущее по стенам и потолку пламя. "Какое дикое место!" - подумал я. Мы находились в пещере внушительных размеров. По бокам, у стен, были высечены из камня длинные широкие сиденья, как бы обнимавшие зал, подобно клиросу. В центре, на полу, была выложена из тлеющих угольев громадная пятиконечная звезда. За ней в глубине возвышалась чудовищная в своем безобразии статуя какого-то зверобога. При взгляде на нее по моей спине пробежали мурашки. Больше всего она походила на древние карфагенские изображения Молоха.

Это было чудовище с человеческим телом и бычьей головой. Оно сидело, скрестив свои безобразные бычьи ноги, над громадным очагом из грубого, необработанного камня, в котором пылал адский пламень. Сама фигура казалась высеченной из черного мрамора. То, что это изображение очень древнее, сомнений не было, но к нему, на мой взгляд, были сделаны довольно странные дополнения. На лбу быка красовалась накладная звезда из какого-то металла, между рогами был установлен довольно грубый факел. Наконец, под нижней губой висело мочало, что придавало существу отдаленное сходство с козлом.

У очага я увидел испуганно забившегося в угол священника в вывороченном наизнанку облачении. Его тянула за руку совершенно голая девица, гневно крича что-то. На полу возле самого огня лежал связанный человек, отчаянно извиваясь и пытаясь освободиться. В общей сумятице дело до них еще не дошло.

- Скорее! - кричала юная ведьма. Ее иссиня-черные, завивающиеся в тугие колечки волосы метались по спине. - Сделай это! Сделай! Я помогу тебе!

Она обернулась, и я увидел смуглое узкое лицо с тонким горбатым носом, горящие уголья глаз под полукружьями бровей и перекошенный ненавистью рот. Она была хороша так, как могут быть хороши только дочери Израилевы в миг гнева, готовые к бою, словно грозное войско царя Соломона.

Они со священником быстро склонились над связанным человеком и потащили его к огню. Несчастный дико закричал, мотнул головой, и я узнал Рамона.

- Эб!!! - я одним прыжком очутился у очага и схватил священника за руку.

Шлисенджер подоспел, когда пламя на супервесте мальчика уже занялось.

- Твари! Твари! - зашлась истошным воплем девица. - Будьте прокляты, изуверы! Вам все равно не помешать мне!

Она вырвалась из рук схватившего было ее воина, подскочила к священнику и, выхватив что-то у него из пальцев, с ловкостью кошки забралась на очаг. Теперь она стояла на коленях у Молоха, держась одной рукой за его огромный поднятый к небу фаллос.

- Зарра!! Не делай этого! - услышали мы голос мессира Робера. Д' Орсини бежал к очагу с окровавленным мечом в руках.

- А, это ты, ничтожество! - крикнула девица, высоко над головой поднимая руку. И тут мы увидели перстень: треугольник с алым рубиновым глазом внутри. Зарра проворно надела его на вытянутый указательный палец статуи и спрыгнула вниз.

- Ну! Возьми меня теперь! - хохотала она. - Слюнтяй! Трус! Предатель! Не думай, что ты сможешь отмыться кровью этих животных! - Она бросила безумный взгляд на груды тел, валявшихся на полу.

Мессир Робер резко рванулся вперед и, прежде чем мы успели что-либо сделать, обхватив Зарру обеими руками, прыгнул в горящий очаг. Пламя дико загудело, как в топке, и на пол градом посыпались искры.

- Что же это, Эб!? - закричал я, защищаясь от жара рукой и пытаясь пробраться к огню: - Что же вы их не тащите?!

- Остынь. - резко остановил меня Шлисенджер. - Он сам знает, как спасать свою бессмертную душу.

В этот момент столб темного пламени рванулся к потолку из факела на лбу Молоха, и дикий бычий рев сотряс всю пещеру. Стены зашатались, с потолка полетели камни. Кольцо на пальце чудовища вспыхнуло красным, как жидкий огонь, сиянием. Я закричал от ужаса и проснулся.

Глава пятая

ТЕРАФИМ

- Что с вами? - надо мной склонялось встревоженное лицо профессора Бауэра.

Мерно гудел мотор. Я лежал на груде палаточных чехлов и тупо глядел по сторонам. Доктор Штранге нащупал мой пульс.

- Вы принимали опий? - внимательно всматриваясь в мои остекленевшие глаза, спросил он.

- Н-нет. - неуверенно протянул я, с трудом поворачивая голову.

- Принимал, принимал. - крикнул со своего места Шлисенджер. - Я дал ему полтаблетки, док. Как тонизирующее. Иначе мы просто не довезли бы его до аэродрома.

- Что вы говорите? - мой голос прозвучал язвительно и недоверчиво.

Я попытался приподняться на локтях, но снова рухнул. Голова кружилась, в горле подташнивало, рот пересох.

- У него едва не случился солнечный удар. - не обращая на меня внимания, пояснил Эб доктору Штранге.

- Я вижу. - кивнул тот. - Ваше счастье, Фриц, что герр Шлисенджер такой ответственный человек. Вы могли бы сейчас лежать где-нибудь на улице.

- Я ничего не помню. - угрюмо заявил я.

При этих словах Бауэр побледнел и впился в меня злым испуганным взглядом.

- После того, как мы поговорили со стариком, - мягко сказал мне Эб, - я посадил вас в джип и отвез сюда. Остальные добирались своим ходом. Надо сказать, - добродушно рассмеялся он, - что у вас еще в машине начала ехать крыша. Вы несли что-то невообразимое.

- Что? - мне было мучительно неприятно случившееся. Я не считал себя впечатлительным человеком, склонным к галлюцинациям.

- Ну, я не помню, - развел руками Абрахам. - Бред какой-то. Что-то о самосожжении.

- Та-ак. - беспомощно протянул я: - А дальше?

- Дальше? - пожал плечами Эб. - На аэродроме вас совсем развезло. Томсон и Кларк помогли мне перенести вас сюда. Собственно, все.

- Мне снился очень странный сон. - в упор глядя в его безмятежные зеленовато-серые глаза, произнес я. - И вы играли в нем не последнюю роль.

- Я польщен. Интересно, какую? - со стороны выглядело так, будто он задает вопрос из вежливости.

- Под вашим руководством отряд мальтийских рыцарей разрушил древнее капище Молоха и перебил всех, кто там находился. - тихо сказал я, не отрываясь, глядя в его спокойное лицо.

Ни один мускул не дрогнул на нем.

- У вас героические сны, - насмешливо бросил Абрахам. - А мне все снится какое-то дерьмо: грязные нары, собачий лай. Извините, герр Лагер... - Он развел руками. - Я не думал, что полтаблетки так на вас подействуют.

"Почему всегда, говоря с этим человеком, я чувствую себя дураком?" - подумал я.

Доктор Бауэр, все это время нервно крутивший головой, подсел ко мне.

- Вы меня крайне, крайне подвели. - злым шепотом сказал он: - Вы были там?

- Да. - язык казался мне ватным.

- И нашли его? - не отставал Бауэр.

- Да. - "Да отвяжись ты!" - подумал я.

- Что он вам сказал? - Бауэр весь напрягся.

- Послушайте, господин профессор, я все, все вам расскажу. Только не сейчас. - моя голова снова упала на палаточный чехол.

Наш самолетик то нырял в воздушные ямы, то набирал высоту. У меня закладывало уши, и я свешивался со своего ложа, отчаянно глотая. Мой учитель то и дело бросал на меня презрительные тревожные взгляды. Наконец, мне это надоело, и я, сделав над собой титаническое усилие, сел. Мне понадобилось минут пятнадцать, чтобы, вымучивая из себя каждое слово, пересказать Бауэру все, что я смог запомнить из разговора со стариком.

- В Каире я пойду на встречу сам. - с раздражением в голосе сказал мне профессор, точно это должно было меня сильно оскорбить. Было видно, что я не оправдал его надежд.

"Ну и слава Богу" - подумал я, вновь укладываясь в своем углу.

Прошло часа полтора. Мне слегка полегчало, и я стал смотреть в иллюминатор. Мы кружили над бессмысленной грудой песка, рассеченной широкой синей лентой великой реки.

- Я читал, что вода в Ниле желтая, - сказал Айзек.

- Мы просто высоко летим - пояснил приятелю Эб.

Узкая полоска зелени вокруг реки - знаменитые нильские оазисы, породившие могучую цивилизацию древности - не произвела на меня благоприятного впечатления.

- Мы сядем на английском военном аэродроме под Газой, - обернувшись к нам, сообщил Лабриман: - И заночуем там.

- А Каир? Разве не в Каире? - всполошился Бауэр.

Лабриман сделал вид, что не слышит его. Я почему-то от всего сердца был рад тому, как нагрелся мой учитель. На аэродроме английские военные власти, проверив наши документы и сразу полюбезнев, предложили нам спать в казармах. Лорда Карригана седой, прожаренный на солнце, как финик, генерал, даже пригласил провести ночь у себя, в комнатах для офицеров. Но старик, к моему глубокому удивлению, отказался.

Мысль выспаться на нормальной кровати с панцирной сеткой и белой простыней вызвала у большинства участников нашей экспедиции, весь день промучившихся в душном чреве грузового "Боинга", взрыв оптимизма.

- А я, пожалуй, останусь в самолете - сказал Эб.

- Ты что, с ума сошел? - Айзек вытаращил на него глаза.

- Друг мой, - мягко произнес тот: - Я люблю ночные прогулки и ценю свободу маневра. Вы все дрыхли целый день и, клянусь тебе, ночью в полном составе поползете смотреть пирамиды. - он указал на очертания гигантских сооружений, маячивших в отдалении. - Так зачем же для этого сбиваться в тесную вонючую казарму и страдать там от гуталиновых миазмов? Британские солдаты очень исполнительны и никогда не забывают почистить свои ботинки перед сном: протестантизм располагает. - пояснил он.

В ответ Айзек только покачал головой, не зная, что и возразить. Как оказалось, доктор Бауэр не оставил своих намерений добраться до Каира и вскоре отправился туда на попутном военном грузовике, заявив всем, что у него там дело. К нему присоединился угрюмый Кьюбит. Томсон и Кларк сразу же ушли в казарму спать. Я некоторое время прослонялся с больной головой по аэродрому и последовал их примеру.

Как только моя голова коснулась подушки, я словно провалился в глубокий ровный сон без сновидений и проспал не менее шести часов. Было начало первого, когда я проснулся и тупо уставился в потолок над собой. Луна светила ярко, заливая казарму ровным светом. Напротив меня на койке спал Айзек, по-детски подложив руку под щеку. Слева две кровати пустовали - это все еще не вернулись из Каира Кьюбит и Бауэр, их постели были даже нетронуты. Я повернулся на другой бок и попытался заснуть. Не тут-то было. Сон не шел, и я таращил глаза еще минут десять, пока не решился выйти на улицу покурить.

Пробираясь к двери, я обнаружил еще две пустые кровати со смятыми одеялами. Под одной из них лежал кожаный чемодан лорда Карригана. Вторая, без сомнения, принадлежала Лабриману. Оба исчезли.

Я вышел на улицу и закурил. Ночь благоухала терпкими горьковатыми ароматами, стрекотали цикады. Низкое черное, как сажа, небо, было усыпано крупной солью звезд. Вдалеке виднелись очертания гигантских пирамид, и я с досадой подумал, что Шлисенджер ошибся, предсказывая всеобщее ночное паломничество в том направлении. Если б хоть кто-нибудь решился отправиться туда, я бы составил ему компанию. Но сам я плохо знал дорогу и боялся сбиться.

Как вдруг мне показалось, что из тени, отбрасываемой длинным низким зданием казармы, выскользнули две фигуры и уверенным бодрым шагом направились в интересовавшую меня сторону. Приглядевшись, я понял, что это лорд Карриган и его секретарь. В руках у них был мешок.

"Вот люди, которые явно знают, куда идут" - с сарказмом подумал я.

Догонять их мне не хотелось. Ни лорд, ни его молодой сотрудник не внушали мне особой симпатии, да и я им, кажется, тоже. Но они, видимо, знали дорогу. Я затушил сигарету и, еще не очень хорошо соображая, зачем это делаю, двинулся за ними. Через несколько минут мы прошли сквозь дыру в ограде аэродрома и выбрались наружу. Идти по кремнистой, белевшей в темноте дороге, было легко. Мои невольные провожатые не замечали меня, так как я следовал за ними на большом расстоянии, едва различая впереди их маленькие фигурки. Дорога оказалась длиннее, чем я сначала предполагал. К тому же страх наступить в темноте на какого-нибудь гада заставлял меня постоянно смотреть себе под ноги. Минут через сорок я потерял из виду силуэты Карригана и его секретаря. Но это было уже неважно. Мы почти пришли.

Моим глазам представилось мрачное величественное зрелище. Мощные силуэты трех пирамид надвинулись и словно заслонили небо. Блуждать между ними в такой час было довольно странным и, честно говоря, малоприятным занятием. В моей душе разом ожили все детские страхи, которых в темноте не стыдятся даже профессора анатомии. Роем поднялись в голове воспоминания о "проклятиях пирамид", ночных духах-убийцах - стражах царских гробниц, разграбленных сокровищах и тому подобном.

Я посмеялся над собой и сделал несколько шагов, как вдруг впереди мелькнул тусклый огонек. Я замер. Зеленоватый свет шел от одной из пирамид, самой большой и массивной. Он маячил где-то на уровне метров тридцати от земли и обозначал собой вход в гробницу. К нему по шаткой лестнице двигались две фигуры.

"Вот, значит, как" - сказал я себе и осторожно, стараясь не шуметь, последовал за ними.

Прежде, чем войти внутрь пирамиды, я затаился на верхней площадке лестницы и прислушался. Ни звука не долетало до меня. Мне пришлось заглянуть внутрь, чтобы убедиться, что путь свободен. Там никого не было. Узкий коридор, освещенный все тем же мягким зеленоватым светом, вел несколько под уклон. Стены его были испещрены многочисленными рисунками и иероглифами. Откуда исходил свет, я не знал, и это сильно смутило меня.

Впереди по коридору промелькнула какая-то тень. Я дал бы голову на отсечение, что это не был ни Карриган, ни Лабриман. Я всмотрелся пристальнее, и холодок прошел у меня по спине. Мне показалось, я узнаю его. У правой стены, пестревшей иероглифами, стоял, задрав голову и водя рукой по шероховатой поверхности камня, Шлисенджер. Он шевелил губами и был настолько сосредоточен, что не замечал меня. Неожиданно из боковой двери выбежало черное четвероногое существо, похожее на поджарую собаку с острой мордой и длинными стоячими ушами. Оно осклабилось и зарычало, но тут же поджало хвост, и, тихо скуля, попятилось задом. Не отрываясь от своего занятия, Шлисенджер засвистел и хлопнул себя по ноге. Животное боязливо подошло ближе, и Эб начал машинально почесывать его за ухом. Кончив читать, он вместе со своим жутковатым спутником свернул в дверь, откуда тот появился, и исчез из моего поля зрения.

Я осторожно двинулся по коридору вперед. На протяжении всего моего пути стены его оставались совершенно глухими, и, к моему глубокому удивлению, не открывали ни одного дверного проема ни справа, ни слева. Наконец, коридор резко пошел вверх и через несколько минут я застыл перед входом в небольшую камеру. Мне пришлось прижаться к стене и вновь притаиться, потому что оттуда до меня долетали приглушенные голоса.

- Вы думаете, что здесь он будет работать? - с опаской спросил голос Лабримана.

- Нам ничего другого не остается. - раздраженно ответил Карриган: - Если б мы не утратили тайных знаний наших предков, он работал бы даже в огороде!

- Возможно, мы изготовили его по неверной методике?

- Подержите-ка лучше мешок! - лорд явно не намерен был вступать в дискуссию: - Если нам не поможет сосредоточение всей мировой энергии, соединяющейся здесь с силами вселенной, нам не поможет уже ничто. - зло заметил он.

Я осторожно заглянул за косяк двери. Свет там был особенно ярок. Квадратная комната с низким потолком оказалась невелика и почти совершенно пуста. Посреди нее стоял высокий медный треножник. Возле него возились лорд и Лабриман. Они осторожно вынули из мешка картонную коробку и установили ее на треножнике.

- Снимайте. - свистящим шепотом приказал Карриган.

Лабриман, брезгливо морщась, приподнял крышку, и я инстинктивно отшатнулся назад.

На треножнике, в каких-то полутора-двух метрах от меня, стояла человеческая голова, почерневшая и обтянутая сморщенной кожей. Точнее было бы назвать ее головой мумии. Я почувствовал, что меня сейчас вырвет, и отвернулся, но через минуту сумел взять себя в руки и продолжал смотреть.

- Ну вот, дружок, мы и на месте. - издевательским тоном заявил лорд Карриган.

К кому он обращался? Испарина выступила у меня на лбу. Я понял, что голова как бы была не совсем мертва. Она словно находилась в полусне и тихо покачивалась из стороны в сторону. Ее жуткий черный рот был приоткрыт. Черты лица мумии, если в таком положении вообще что-то можно говорить о чертах лица, кого-то отдаленно напоминали мне.

- Вы правильно определили центр? - нервно спросил лорд Карриган.

- Да... Мне кажется. - неуверенно отозвался Лабриман.

- Подвигайте треножник. - потребовал его патрон.

Секретарь начал аккуратно двигать дьявольскую подставку вместе с головой по полу. Чуть вправо, потом влево и так по кругу.

- Стоп! - вдруг крикнул Карриган, вскинув руку.

Я увидел, как на голове неожиданно волосы поднялись дыбом, словно она попала в столб восходящего воздуха. Но то, что произошло дальше, не поддавалось никаким объяснениям. Черты лица мумии исказились невыразимым страданием, ссохшиеся веки раскрылись, и оттуда на мир взглянули два живых человеческих глаза, полных такой боли и тоски, что я едва удержался от крика. Я узнал ее. Передо мной на треножнике лежала отрезанная голова моего старого университетского товарища Леонарда Кемпке, тоже ассистировавшего на кафедре профессора Бауэра.

Тем временем лорд Карриган вытащил из внутреннего кармана своего пиджака портмоне и достал оттуда тонкую золотую табличку с вырезанными на ней значками. Эту табличку он осторожно вложил в рот Кемпке. В тот миг, когда Карриган отвел руку от лица мумии, я заметил у него на среднем пальце перстень: треугольник с глазом, в зрачке которого блеснул алый камешек. Я крепко прикусил себе губу и начал пальцами правой руки сжимать пальцы левой.

Голова Кемпке издала какой-то тихий нечленораздельный звук, похожий на дыхание с хрипами.

- Работает! - радостно воскликнул Лабриман.

Но лорд одернул его сердитым взглядом. Он подошел вплотную к треножнику и начал очень тихо что-то говорить. В ответ раздалось невнятное бормотание, исходившее из мертвых уст Кемпке. Я изо всех сил напряг слух, но почти ничего не смог разобрать. Они говорили на каком-то мертвом восточном языке, отдаленно напоминающем арабский, но менее напевном и более выразительным. Казалось, Карриган задает вопросы, а голова пытается ему ответить. По мере того, как старик слушал, он медленно багровел от ярости и вдруг с громким возгласом наотмашь ударил мумию, сбив ее с треножника.

Голова запрыгала по полу. Золотая дощечка выпала у нее изо рта.

- Убери это дерьмо! - раздраженно бросил секретарю Карриган, поднимая табличку и пряча ее обратно в портмоне.

Лабриман брезгливо взял голову Кемпке за волосы. Она еще жила. Ее глаза затуманенным взглядом скользнули по стенам комнаты и вдруг остановились на мне. В них появилось почти осмысленное выражение. Губы дрогнули, лицо невероятно напряглось. Казалось, он хотел мне что-то сказать, но не издал ни звука. В ужасе я отшатнулся назад и наступил на что-то мягкое. Раздалось жалобно-угрожающее собачье тявканье. За моей спиной стоял черный остромордый дьявол, о хвост которого я споткнулся, и, вытаращив красные глазищи, скалился на меня.

Я остолбенел, чувствуя, как какая-то неведомая сила начала медленно раскачивать меня из стороны в сторону и вдруг резко бросила к стене, сквозь которую я прошел, как нож сквозь масло, вместе с мощным потоком энергии.

Я очнулся только на улице. Уже светало. Я лежал навзничь у подножия главной пирамиды. Вокруг не было никого. На моем теле не нашлось бы ни одного живого места, словно по мне прошло стадо боевых слов в полном вооружении. Все кости, все мышцы, каждая внутренность давали о себе знать тупой непрекращающейся болью.

Что это было? Рецидив вчерашнего отравления опием? Расслабленность в результате недавнего солнечного удара? Но все, виденное мной, вставало в голове так ясно и четко, что я не мог принять это за галлюцинацию, пока мой взгляд не упал на отверстие входа в пирамиду Хеопса, через которое я, как мне казалось, этой ночью проник внутрь усыпальницы. Оно было заложено большими каменными глыбами, щели между которыми давно занесло песком.

Я тяжело встал и медленно поплелся к аэродрому. Кошмар сегодняшней ночи не шел у меня из головы. Мне вдруг сделалось невероятно противно от всей этой жары, песка и сознания длительности нашего путешествия. Я вспомнил, как мы с Кемпке пили светлое ячменное пиво в "студенческой" пивной за углом библиотеки и закусывали его горячими колбасками с чесноком. Нет, это было невыносимо!

На аэродроме все готовились к погрузке.

- Где вас носит?! - спустил на меня собаку доктор Бауэр: - Вы так распустились, Лагер! У меня просто нет слов. Под каким забором вы валялись? Если б я знал, я никогда бы не рекомендовал вас в экспедицию.

- Да что вы, в самом деле, герр Бауэр? - оборвал профессора Эб. - Подумаешь, погулял немного. Дело молодое. - он подмигнул мне и скрылся в чреве самолета.

Айзек сочувственно смотрел на меня.

- Дать вам анальгин? - спросил он. - Вас не побили?

- Нет, спасибо. - я благодарно взглянул на него. - Скажите, мистер Степлтон, вы знаете, что такое терафимы?

- Терафимы? - озадаченно переспросил тот. - Эб, ты знаешь, что такое терафимы?

Всклокоченная голова Шлисенджера высунулась из самолета. Он испытующе уставился на меня.

- А что, наш молодой друг нашел один во время своих ночных странствий? - насмешливо осведомился он.

Я отвернулся и пошел к казарме забирать свои вещи. Еще до войны в нашем университетском сборнике появилась чья-то идиотская статья о терафимах. Ничего более неправдоподобного я тогда не читал. За моей спиной Шлисенджер пытался пересказать Айзеку ее содержание со своими язвительными комментариями.

- Живого человека в масло? - с ужасом переспрашивал Степлтон. - И что, варили? Нет, не варили? Тогда зачем? Пока не умрет от голода? И разложится? Та-ам?

- А где же? - раздраженно бросил Эб. - До тех пор, пока голова сама не отделится от туловища.

- А дальше? - едва сдерживая отвращение, допытывался Айзек.

- Ну, она там поплавает, поплавает, потом они ее вылавливали. Я точно не помню, через сколько. И ставили сохнуть. Потом еще что-то делали. В общем, эта штука называлась "терафим". Жрецы-сабии с ее помощью "общались с Богом". Вкладывали в рот золотую табличку с Шем Гафарим, и она им тихонечко отвечала на их вопросы.

- Не может быть! - с возмущением воскликнул Айзек.

- Вот и я говорю, - кивнул Эб.

- Чего в Германии перед войной только не печатали! И кто написал этот болезненный бред?

- Не помню. - пожал плечами Шлисенджер. - Эй, Лагер, а чего это вас так заинтересовало?

Я сделал вид, что не слышу, и исчез за дверьми казармы.

Часов в восемь утра наш самолет покинул Газу. Поначалу Бауэр дулся на меня, но, когда пришло время второго завтрака, развернул бутерброды, открыл термос с кофе и благодушно махнул мне рукой.

- Все очень и очень хорошо. - сообщил мой учитель, понизив голос. - Какое счастье, что еще не все старые ниточки оборваны! Проводник в Катманду - мой давний знакомый. Хайдеггер! Его зовут: Томас Хайдеггер. Правда, мы с ним не виделись лет двадцать, но это все же лучше, чем ничего. - он налил мне кофе. - Я скажу вам адрес, и вы отнесете ему от меня письмо. Смотрите, не потеряйте!

Я не стал возражать или спрашивать что-либо. Мной овладела какая-то апатия. К тому же я чувствовал себя виноватым и не хотел злить профессора.

- Скажите, герр Бауэр, - обратился я к моему патрону, - чем занимался Леонард Кемпке во время войны?

- А почему это вас интересует? - глаза профессора сузились.

- Та-ак. - неопределенно протянул я. - Мы давно не виделись.

- Он был одним из консультантов доктора Менгеле по польско-семитской антропологии. - тихо сказал Бауэр.

Я отшатнулся.

Еще один день без особых приключений мы провели в Тегеране и только потом взяли курс на Катманду. Я чувствовал себя скованным и подавленным.

- Для меня, Айзек, все эти писания интересны, как исторический источник. Их сочинили гениальные люди - и только. Евреи до сих пор существуют лишь потому, что у них есть общий библейский миф, который Талмуд превратил в каменный абсолют Закона. Но у каждого места на Земле есть свой миф. Вот мы идем по Тибетскому плоскогорью, а ведь тут просто переплетаются мифи-

 

 

 

 

 

Глава седьмая

ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ

Второй переход занял у нас чуть больше времени. Мы шли по самому краю высокого плоскогорья, а внизу насколько хватало глаза расстилались степи и чахлые тугайные леса вдоль маленьких речушек. На горизонте поднимались громадные горы в бело-голубой дымке. Временами налетал снег с дождем, сквозь которые пробивалось солнце. Мулы с трудом находили себе пропитание. К счастью, ручьи здесь оказались довольно быстрые и не замерзали, так что проблемы с водопоем для животных не возникало. В одном месте такой поток образовал настоящий водопад, и мы устроили там почти часовую стоянку.

Я повел мула к ручью и, отпустив повод, начал разгружать своего "иноходца", когда почва под ногами несчастного животного сдвинулась и стала медленно оползать вниз. Насмерть перепуганный мул издал душераздирающий звук, больше похожий на вой походной трубы, чем на ржание, и дико забился, пытаясь выбраться наверх. Из под его копыт полетели камни вперемешку с глиной. Он съехал еще ниже, увлекая меня за собой. В последний момент я успел заметить, что мой ремень непостижимым образом зацепился за один из рюкзачных карабинов и расцепить его сейчас не было никакой возможности. Я инстинктивно схватился за рукав стоявшего спиной ко мне Айзека, но мои пальцы тут же разжались, так как проклятый осел сполз еще ниже.

Степлтон завопил благим матом, неуклюже завертелся на месте, стараясь высвободить конец веревки, которая была обмотана у него вокруг пояса, и после неимоверных усилий швырнул в меня моток своей страховки, чуть не сбив меня в пропасть. Я ухватился за спасительный шелковый жгут, Айзек стал тянуть, вопя во все горло. При очередном рывке он сам рухнул на землю, смешно задергал ногами и тоже стал съезжать на животе вниз.

Ближе всех к нам стоял уже совершенно разгрузившийся Лабриман, но вместо того, чтоб протянуть несчастному антропологу руку, секретарь в ужасе отшатнулся от края пропасти и присел на корточки, хлопая глазами. К счастью, вопли Айзека услышал Эб и со всех ног бросился к водопаду. Он совершенно хладнокровно спустился по сыпучим камням к барахтавшемуся уже на самом краю Айзеку, спокойно веял его за руку и потянул вверх. Естественно вместе со Степлтоном он вытащил и меня, но что самое удивительное, вслед за мной над краем склона показалась голова моего полупридушенного мула, который тоже выбрался на твердую почву.

- Айзек, Айзек, - укоризненно покачал головой Эб, ставя своего спасенного приятеля на ноги и пытаясь распутать морской узел, который Степлтон накрутил у себя на поясе, - ведь сказано же в "Иоре Деа" -- никогда не спасай иноверца.

- Талмуд дискуссионен! - подпрыгнул на своих коротеньких ножках Степлтон.

Я стоял, отрешенно слушая их всегдашнюю перебранку и ощущая дрожь в коленях. До меня медленно доходил смысл только что произошедшего. Я был спасен.

- Как Вы, Лагер? - Эб хлопнул меня по плечу. .

- Ничего. - вымучил я, пытаясь растереть сведенную от боли руку. -Спасибо мистеру Степлтону. - Я осознал всю неприличность своих слов, только когда Айзек и Шлиссенджер уже повернулись ко мне спиной и удалялись по направлению к своим мулам. Благодарить я должен был Эба. Слава Богу, он сделал вид, что не заметил моей бестактности, и я остался молча переваривать неуютный комок в середине груди.

Отдохнув, мы снова тронулись в путь и менее чем через час выехали на открытое пространство.

- Посмотрите! - неожиданно воскликнул лорд Карриган. - Он указывал рукой на белую блестящую пирамиду в человеческий рост, которая стоял у края обрыва. Еще одна такая пирамида торчала посреди поля метрах в шестиста от нас.

- Это строили буддийские монахи, - заявил Лабриман.

- Вы правы. - подтвердил лорд. - Они как бы ограничивают пространство, за пределы которого посторонним входить нельзя. В молодости в Оксфорде я изучал монографии об архитектуре буддизма.

При этих словах сэра Генри меня охватила неясная тревога, ведь мы и были те самые "посторонние", к которым относилось безмолвное предупреждение. Караван шел по открытой местности, светило солнце, было холодно, но не морозно. Невдалеке торчал невысокий, поросший ковылем пригорок, на вершине которого валялись бесформенные каменные глыбы.

Не успел я повернуть туда голову, как с холма ударил пулемет. Никто даже не сообразил, что произошло. Пули взметнули каменную крошку у наших ног, страшно заржал раненый мул, который тащил радиостанцию. Кларк и Томсон подняли беспорядочную автоматную пальбу. Пулеметчик отвечал короткими очередями, все время перемещаясь между глыб. На вершине пригорка мелькали фигурки людей.

- Их четверо! - крикнул Лабриман.

Лорд Карриган вытянул руку; он держал револьвер образца 1900-х годов, какие можно увидеть в музеях оружия. К тому же пистолет был украшен инкрустациями и покрыт резьбой. Прогремел выстрел и мы видели, как ручной пулемет с диском упал в траву между камней.

- Поздравляю вас, лорд! - сказал Шлисенджер, убирая оружие. Мне показалось, что он спустил курок на мгновение раньше. Лорд гордо поднял голову и победоносно огляделся вокруг.

Нападающие поняли, что силы слишком неравны. Один смельчак все же подхватил пулемет и под градом наших выстрелов исчез за камнями. Затем мы увидели, как трое разбойников короткими перебежками уходят через степь. Томсон еще немного пострелял им

вдогонку и завопил:

- В погоню!

- В погоню на мулах? - меланхолично удивился Шлисенджер. -Какая чушь...

Лорд Карриган спрятал свой чудовищный раритет в кобуру, давая понять, что бой окончен. Только тогда мы обратили внимание на наши потери. Из людей не пострадал никто, но наповал был убит один мул, а радиостанция, которую он вез, прямо-таки разворотило пулями. Вокруг валялись искореженные, радиолампы. Источник питания превратился решето, из него темными густыми струями тек электролит.

- Ужасно! - сказал Бауэр.

- Странные разбойники водятся в этих местах, - задумчиво протянул Эб,- Как будто специально вывели из строя именно радиостанцию. А смелость-то какая - вчетвером на полторы дюжины вооруженных людей.

- Это неспроста - решил пофилософствовать Лабриман. - Они хотят нас ограбить на другом участке, а теперь лишили связи с внешним миром.

Ему, потерявшему возможность слушать новости по радио, было о чем пожалеть.

- Ерунда - сказал Карриган. - Томсон и Кларк завтра соберут передатчик из запасных деталей. у нас все предусмотрено.

- Совершенно точно. - кивнул Кьюбитг - Я хорошо разбираюсь в радиотехнике.

Все слегка успокоились. Но моя тревога почему-то возрастала. Я ехали машинально вертел в руках незаряженный браунинг. Сбоку ко мне пристроился Шлисенджер и тихо сказал:

- Уберите оружие. Вы же офицер, неужели вас не учили обращаться с пистолетом?

Его фраза сначала вызвала у меня на лбу холодную испарину, я думал, что о моем прошлом здесь знает только доктор Бауэр. Но тон, которым Эб произнес свое предупреждение -казался вполне спокойным и даже доброжелательным.

- Ничего страшного впереди нет. По крайней мере, на нас больше не нападут. Я знаком с местными обычаями. Они просто к нам приценивались. Кстати, вы обратили внимание, что у пулеметчика были светлые волосы? В Тибете есть племена очень похожие на европейцев, но они живут далеко во внутренних районах и почти не приближаются к границам.

С этими словами Шлисенджер ударил своего мула в бок и обогнал меня. Я остался наедине с очередной неразрешимой загадкой.

Через два часа после атаки мы устроили привал. На этот раз охрана была выставлена серьезная - в караул ушли Кларк, Томсон, Рампа и Тохто. Ни разговора, ни даже видимости беседы у костра не завязывалось. Все разбрелись по палаткам, и только я остался курить у огня. Кьюбит сортировал радиодетали для сборки рации и злобно цедил сквозь зубы какие-то английские ругательства; пулеметные пули испортили жизненно важное оборудование, без которого он не мог обойтись. Я уже успел съесть свою банку консервов, когда из палатки вынырнул Шлисенджер.

- Послушайте, господа, - тревожно сказал он: - а где мистер Степлтон. Полчаса назад он ушел и до сих пор не вернулся у него плохое зрение, он мог заблудиться.

Поднялся переполох. Карриган, уже было решивший укладываться спать, недовольно высунул из-за полога своего шатра голову, увенчанную белоснежным колпаком с кисточкой, и принял командование на себя. Он пресек наше хаотичное перемещение по лагерю в поисках потерявшегося Степлтона и, распределив на маленькие группы, направил в ночную тьму за пределами нашего крошечного, освещенного костром мира.

Я сам почти сразу же оторвался от двух тибетских проводников, не без сомнений отданных лордом под мое начало, и пошел едва не на ощупь в чернильном мраке, окружавшем меня. Под моими ногами слегка шуршали мелкие камешки, по спине полз холодок, затылком я ощущал, что кто-то бесформенный и громадный следует за мной по пятам. В детстве я боялся темноты и всегда спал с включенным ночником. С годами страхи были подавлены, но сейчас мне казалось, что достаточно хруста ветки на земле, гадюки, метнувшейся из-под ног, или летучей мыши, задевшей крылом за лицо, чтоб выпустить из подсознания на волю прочно запертые высшим образованием детские ужасы.

Метрах в трехстах от лагеря возвышался небольшой холм, выходить за который мне не хотелось. Я предпочел бы подняться на его вершину и оттуда вновь увидеть отдаленные огоньки нашего костра. В темноте мне показалось, что на гребне холма лежит что-то похожее на корягу или большой необычно изогнутый .камень. Меня охватило недоброе предчувствие, но я заставил себя двигаться вперед. Уже через несколько шагов я понял, что это. Ночной долетавший с плоскогорья ветер слабо раздувал т╦мную рубашку под распахнутой курткой и шевелил волосы на голове лежавшего. В тот момент я остро захотел, чтоб это был не Айзек. Но кому еще было взяться среди обступавших нас безжизненных пространств? Степлтон лежал, запрокинув удивленное, почти детское лицо кверху и сжимая в правой руке жесткий полынный кустик, который он вырвал вместе с землей. Я наклонился над ним, чтоб пощупать, есть ли у него пульс, и в ужасе отшатнулся назад. Из горла Айзека торчал тускло поблескивающий нож.

Было ясно, что Степлтона убили всего несколько минут назад, Я быстро пришел в себя и бросился к лагерь с криками: "Он здесь! Айзек здесь" Те, кто не успел далеко уйти, поспешили вслед за мной к холму. Вид у них казался испуганный и недоверчивый. Каково же было мое удивление, когда, поднявшись на пригорок, мы обнаружили лишь примятую траву, да бурые пятна на земле, назвать которые кровью в темноте никто не решился. Труп исчез.

СЛЕПЫЕ ИДУТ В АД
[предисловие] [главы 1-7] | [главы 8-15] [главы 16-24]