Как мы попали в пятерку Миши Вербицкого

Первое, что выяснилось на платформе: А.Х.Шень, специалист по математической логике (в ближайшем будущем кандидат физ-мат наук, выпустивший в свет немеряно учеников и проч.), очень плохо умеет считать. Пересчитать школьников он пытался отчаянно, но получались разные цифры. А.Х.Шень человек ответственный, поэтому, не закончив счета, с платформы уйти не мог.

Позднее, на множестве примеров, я убедилась, что математики вообще очень плохо считают (за исключением, кажется, В.И.Арнольда): это профессиональное.

Чтобы помочь А.Х.Шеню уйти с платформы, придумали разбить школьников по-нечаевски на пятерки, и в каждой пятерке назначить командира. Командир должен был отвечать за число школьников в своей пятерке (так, чтобы оно равнялось пяти), а если это число изменилось, рапортовать начальству. Я попала в пятерку Миши Вербицкого. В той же пятерке оказался Саша Хачатурян, о котором я надеюсь как-нибудь рассказать отдельно, и, кажется, Паша Иванов, о котором один известный грузинский сценарист уже написал роман, а может, и не один. Кто еще был (и был ли) в этой пятерке, я, пожалуй, не знаю.

Поход был очень интересный, хоть и однодневный: по дороге (в лесу) студенты рассказывали истории, на привалах пели песни, а Шень всех считал. Он выглядел огорченным и все жаловался, что получается слишком много.

Гейдман его утешал: "Не тревожьтесь, Саня, Александр Ханьевич, все будет хорошо, выгоним половину." Действительно, до конца десятого класса человек шесть-семь не доучилось: Мишу выгнали в конце девятого (точнее, перевели в наказание в другую матшколу, в класс Маши Горелик и Димы Каледина) за хронические прогулы и опоздания, Пашу Иванова --- в начале десятого, за книжки из школьной библиотеки. Но это уже совсем другая история.

Походов было много; вскоре Миша и сам научился выбирать маршрут и водить по карте. Дело это непростое. Много лет спустя, сочиняя фантастический роман, мы с Димой Калединым старались передать главную особенность ориентирования на местности. Она заключается в том, что рельеф меняется в присутствии наблюдателя; с повышением точности карты растет и эта неопределенность. Нельзя слишком стремиться из пункта A в пункт B, если вы хотите, чтобы пункт A остался на месте, чтобы пункт B остался на месте, и даже просто --- чтобы эти пункты продолжали находиться хоть где-нибудь. О причинах этого явления можно прочесть в статье А.Г.Дугина "Русский маршрут", но в восьмидесятых годах прошлого столетия этой статьи еще не было, а сам Дугин, возможно, думал иначе.

Итак, раньше почти никто из нас этого не знал. Миша, к его чести, в роли ведущего всегда имел несколько взаимоисключающих точек зрения на то, как избрать единственно верный путь, и охотно излагал их всем желающим. На очередном привале говорил с удовлетворением: "Я был прав: мы пришли не туда." Друзья любят это вспоминать до сих пор.

Примерно в этой связи М.Р.Энтов настойчиво спрашивал меня (уже премного лет спустя), почему я не хожу за мужем с блокнотом для записей. Я отвечала, что у нас слишком разный режим: я ложусь спать, Миша встает, всего не успеть, и подробно записывать я могла бы разве только, как муж во сне разговаривает. Привела пример --- как раз на днях Миша спал-спал и вдруг говорит:

--- Трижды прочитав молитву, патриот решительным шипением прогнал Гаррика.

Я, работая в это время за компьютером, машинально спросила, кто же Гаррик по национальности. Миша, не открывая глаз, отвечал быстро:

--- Карпат.

Энтов одобрил эту историю (отметив, что во сне или наяву --- никакой разницы), и посоветовал завести все же блокнот. Блокнота пока что нет, но разрозненные сведения попадаются то и дело; надеюсь собрать их понемногу, привести в порядок (какой-никакой) и выложить здесь. (По правилам хорошего тона, тут уже следует выразить благодарность нашему однокласснику Мише Энтову, без чьих неоценимых советов эта... никогда не увидела бы... etc, хотя, по-моему, это он должен сказать мне спасибо.)

Хочу еще оговориться, что для меня самой интересной стороной Мишиной деятельности было и остается поэтическое ремесло. Это не только злободневные замечания на ходу, которые, действительно, без блокнота пропадают зазря, вроде

Кто не может без червей
Тот наверное еврей
Всюду ходят злые черви
Людям действуют на нервы.

Без ушей страдают люди.
Всюду ходят крокодилы.
Если ты и я дебилы,
Как же наши дети будут?

Взять бы с собой это лето и осень
Патриархальный порядок под кожей
Гулкое кладбище, где тебя носит
Ленин не Ленин, а кто-то похожий.


Ночью вода вертикальная в залежах
Радость течет приговором по водам
Политбюро и другие товарищи,
Освободите меня от свободы


Виснет звезда, в государственной комнате
Мечутся предки под тонкою кожей
А на земле, в историческом омуте
Бьется с копытцами кто-то похожий.


(Из поэмы "Глаза Барбары Стил", апр. 98)

Среди уходящего в небо пространства
Луну обнесли стометровым забором.
Я, член Всенародного Белого Братства,
Такие веду по ночам разговоры.


Труба за трубой отмечают заботу
От Омска до Томска, от Брянска до Тулы.
Ведут непосильное дело работы,
Среди самоварного гама и гула.


Потехи нельзя, пусть откроется небо!
Снега потекут самозванно и громко.
Сто грамм самовольного белого хлеба
На каждую женщину или девчонку.


(Из стихотворения "Белое Братство", 19 окт. 1996)

Смертельный водолаз, второй этаж в реке,
И пароход гудит в насущном далеке
Нам видится июль, венки да пироги
А за калиткой тьма, спокойные круги


А за калиткой снег, и чудится нам смерть
Как будто жизнь прожить -- как будто рожей в твердь
Нам снится водолаз, смертельные дома
А за калиткой снег, а за калиткой тьма.


И катится под нос последний океан
В глубинах бегемот, павлин и пеликан
Расходятся круги, как камешки во рту
И мерзнет часовой смертельный на посту


И чудится ему, венки до бороды,
Лягушки да трава, спокойные пруды,
И не схватить ружье, не вытащить ножа
Он рухнет как тростник, собой не дорожа.


...

Еще скрываю я, что словно бегемот
Сложил себе еду в томительный живот,
И смело улечу один, в голубизну.
А тварь, сиди в тоске, и тявкай на луну.


(Из стихотворения "Смертельный водолаз", 28 1 97)