В студенческие годы в общаге это было очень весело. Именно на Катькин день у нас украли ногу. Ногу эту мы некоторое время назад нашли в мужском душе. Это была прекрасная белая левая женская совершенно пустая изнутри нога. Мы ее прибили к книжной полке и бросали в нее окурки. И в Катькин день пришел кто-то из уже пьяных и ряженых вредителей и бросил в ногу незатушенный окурок. Нога задымилась и завоняла, ее пришлось выставить охолонуть в коридор. А мы, нацепив на швабру модель селедки в мастштабе где-то 1:100, пошли танцевать на вахту. Когда мы вернулись, усталые, но довольные, ноги уже не было. С тех пор эта нога стучит в мое сердце.

Сегодня в моём доме отключили электричество. А горячую воду не отключили.
С тех пор как от нас ушли Коммунисты, не стало в нашей жизни тщательности и глобальности.
Когда Коммунисты отключали например отопление, они тут же отключали электричество, чтобы не включали обогреватели, и перекрывали газ. Потому что понятно же что пока по радио не объявили Коммунизм, еще где-то есть несколько несознательных сволочей, которые начнуть греть свои Жопы над газовой плитой, вместо того чтобы отправить этот газ например положительным финским буржуям и купить нашим любимым женщинам финские сапоги, чтобы не мерзли у наших любимых женщин ноги и не простужались у наших любимых женщин придатки и чтобы нарожали они нам детишек здоровых и много, а то скоро одни узбеки будут в СССР жить, хотя против узбеков никто ничего против не имеет, очень хороший они хлопок выращивают на портянки нашим солдатам и ХБ нашим сержантам и ПШ нашим офицерам.
Вот как надо глобально мыслить, сейчас уже никто так не умеет.
А если кто сильно замёрз, тот может взять лом и обколупать лёд вокруг подъезда, тогда и сам завтра на этом месте руку не сломает, и людям приятно, а тепло-то как. А потом прийти домой, зажечь свечечку, зачерпнуть на балконе из эмалированного ведра квашеной капусты да с брусникой, и выпить стопку ледяной водки, а потом плясать и петь, а потом ебать жену под ватным одеялом, а там и утро и на работу. А на работе хорошо: там и свет и тепло и в столовой стакан сметаны дадут, только точи свою гайку, дери зубов побольше и рисуй свой чертёж огромный, чистый и прекрасный как Летающий Остров Солнца. И слепят за это с нас обобщённый барельеф с цыркулем и отбойным молотком на фронтоне городского педагогического института.
Ну да ладно, свет давно включили, а я что-то распизделся.

Нашел запись сна. Долго вспоминал, есть она в сети или нету.
Есть.
Выкидываю бумажку.
А вот раннеперестроечных времен рассказа "Как мы угоняли самолет" (как выяснилось - текста неслыханной профетической силы) нету.

КАК МЫ УГОНЯЛИ САМОЛЕТ

До вылета остается полчаса, а меня еще нет в аэропорту. Все очень нервничают и стараются регистрироваться помедленнее. Матвей заставляет взвесить свои чемоданы еще раз - ему чудится обвес. Оказывается, что все честно, и Матвея отправляют в кассу доплачивать за сорок шесть лишних килограммов багажа. Тем временем Дрюня заигрывает с тремя стюардессами одновременно, спрашивая, не боятся ли они летать. Девушки профессионально хихикают, милиционеры хмурятся. Аркаша куда-то засунул свой билет и усиленно ищет, напоминая страдающего педикулезом павиана из киевского зоопарка. Котлярский читает газету на болгарском языке, стоя за Аркашей. За Котлярским - какие-то незнакомые пассажиры туристического типа, за ними - Мухин Май Иваныч. Вот уж неожиданная встреча.
Я вбегаю через три минуты после того, как Дрюня в пятый раз произносит про себя в мой адрес какие-то армянские слова (не забывая при этом кокетничать с авиадевушками). Я, как и было договорено, делаю вид, что ни с кем тут не знаком, кроме Май Иваныча, конечно, с которым раскланиваюсь. Май Иваныч собрался к приятелю своему Бляхину Марату, "рыбалка там - милое дело". Бедный старый Май Иваныч и снасти закупил, и бутылочку прихватил для Бляхина Марата, вот теперь беспокоится, можно ли лететь с водкой, по нынешним-то временам? За мною в очередь яростно врастает Джек Гурвич - все наши в сборе.
Очередь подается вперед - это Матвей со своими бебехами пробился-таки в накопитель (интересное слово, между прочим). После этого регистрация идет быстро, потому что Матвей успел скрутить с весов какую-то блестящую штучку, в результате чего они упорно показывают восемь шестьсот. Все мы вооружены с ног до головы, но все наши пистолеты, кинжалы, автоматы, гранатометы и прочие базуки - целиком пластиковые. Проходя через аппарат, Матвей начинает звенеть украденной деталью от весов. Я вижу, как белеет Дрюня и слышу за спиной яростное матерное мычание Гурвича. Все разрешается благополучно: Матвей предъявляет полный комплект платиновых коронок и четыре странно знакомые чайные ложки. Движение опять ускоряется - после Матвея аппарат ведет себя подозрительно тихо. Все мы в накопителе делаем вид, будто незнакомы. Все это как в настоящем кино.
В самолете обнаруживается гэбешник. Он спит на заднем сиденье с видом притворного равнодушия. Мне приходится усесться рядом с Май Иванычем через проход от гэбешника. Все остальные усаживаются по одному. Пассажиров мало - в это время все летят на юг или с юга. Гэбешник просыпается и произносит, обращаясь ко мне: "Ого, народу сегодня сколько!" - "Разве много?" - притворно изумляюсь я. - "Ммм..." - гэбешник опять засыпает.
Самолет пробует силу, противно вибрируя. Май Иваныч разворачивает "Крокодил". Матвей вибрирует вместе с самолетом и держится за грудь. Вызванная стюардесса приносит ему воды в фирменном стаканчике. Еще один трофей Матвея. Зачем, зачем ему столько посуды? А самолет тем временем бегает по полю, жужжа все гнуснее, и, наконец, бежит по прямой, страшно ускоряясь, отрывается, отрывается от земли.
"Поехали!" - произносит гэбешник якобы сквозь сон. Аркашка погружается в чтение "Общей риторики" группы Мю. Гурвич яростно глядит в иллюминатор с тяжелой думой на челе. Котлярский крутит кубик. Дрюня осматривает стюардессу, объявляющую маршрут рейса, как он ей видится. Двое туристов (это все-таки парочка), кажется, целуются.
Начать должен был Колумбиец. Я о нем нарочно раньше ничего не говорил, чтобы подать во время кульминации как сюрприз. Но Колумбиец явился в сиську пьяный и никуда совершенно не годный, так что лучше о нем сказать прямо сейчас. Он как-то умудрился пройти регистрацию, но на это ушли все его тропические силы, и вот теперь он спит, как порочный агнец, выставив в проход свои черные туристические ботинки за три рубля семьдесят копеек.
По вышеназванной причине начинает Дрюня. Он встает и делает знак рукой. По этому знаку все наши извлекают респираторы и надевают их, а Гурвич яростно распыляет веселящий газ. Аркаша, конечно, потерял свой респиратор, так что он временно выбывает из игры.
Некоторое время все, кто не в респираторах, веселятся. Сильнее всех веселится гэбешник, на втором месте - Аркашка, потом идет Май Иваныч, который веселится, не выпуская "Крокодила" (жалко, не видит редактор означенного издания!). Парочка туристов засыпает, не веселясь. Колумбиец демонически хохочет во сне.
Гурвич продолжает яростно распылять газ, при этом выражение лица у него зверское. Его наконец останавливает Котлярский. Тут в салон выходит стюардесса, которую тоже начинает разбирать смех. Отвеселившись, все засыпают.
Я связываю гэбешника, после чего мы все вваливаемся в кабину к летчикам.
- Здрасьте! - это говорит пилот. - Чего вам тут всем надо?
- Угон самолета, всем сдать оружие! - яростно командует Гурвич.
Все мы извлекаем вооружение. Выглядит все это очень живописно. Пожалуй, хорошо, что Колумбиец и Аркашка уснули - все бы мы в кабину не влезли.
Летчики, понятливые, славные ребята, быстро сдают оружие. Пилот осведомляется, куда ему лететь.
Тут все начинают говорить вместе и вразнобой. С Котлярским все понятно было заранее. Дрюня предлагает лететь в Америку ("Вот папа удивится!") Гурвич яростно мычит что-то о каких-то горах и каких-то волках. Неизвестно откуда взявшийся Обатнин требует свезти его в Шамбалу. Матвей неожиданно присоединяется (интересно, что он собирается оттуда упереть?). Я настаиваю на Киеве. Я давно туда хочу. Гурвич яростно предлагает поставить вопрос на голосование.
- Послушайте, прямо в Иерусалиме вы купите билет на самолет и полетите в свою Америку-Шмамерику... - Котлярский пытается Дрюню на свою сторону перетянуть. Но тот заупрямился:
- Вы тоже можете в Нью-Йорке. Я не понимаю.
- Мужики, - это пилот опять говорит, - вы бы сначала решили, а потом угоняли бы. У меня керосина мало - дальше Швеции не улетим.
Дрюня, Котлярский и почему-то Матвей решают лететь в Швецию. Обатнин машет рукой и непонятно говорит: "Туюк!" Гурвич яростно мычит матом, чтобы лететь в горы, где, по его словам "волки срут". Все размахивают оружием. Я ною про Киев.
- В Киеве радиация, - говорит Дрюня.
- А в Швеции СПИД.
- В Швеции АББА. А чего это вы спида стали бояться?
- Я за вас, Дрюня, боюсь.
- Я лучше в горах жить буду, где волки долбанные срут...
- Послушайте, прямо в Стокгольме вы купите себе билет на самолет и полетите...
- Туюк!
- Мужики, у меня горючего на час осталось.
- Давайте у пилота спросим...
- Да, вот вы сам летчик. Вы бы куда полетели?
- Я бы по маршруту полетел, в Сестрорецк. Я, между прочим, до сих пор туда лечу.
- Э! Господа, он до сих пор в Сестрорецк летит. Как будто мы самолет не угнали.
- Угнали-угнали, - с неожиданным воодушевлением произносит Матвей, жмуря глаза.
Постепенно начинают просыпаться увеселенные и тоже стекаются в кабину, так что штурман жалуется, что "работать невозможно, дышать нечем".
Колумбиец орет по-испански какие-то левацкие католические лозунги. Май Иваныч испуганно жмется подальше от нас и осведомляется, есть ли на борту "запасные парашюты". Все смеются, а Аркашка объясняет Май Иванычу, что тут не детский сад, а угон самолета, и в случае чего парашют ему, Май Иванычу, уже никогда не понадобится. Май Иваныч в ужасе дрожит. Приходит связанный и обезоруженный гэбешник, щурясь со сна на свет, зевает довольно равнодушно и спрашивает, куда мы летим. Все очень смеются. Парочка туристов так и не появляется - должно быть пользуются одиночеством.
Я мог бы закончить рассказ на оптимистической ноте, написав, что в конце концов мы прилетели в Сестрорецк, что самолет повернул назад и доставил нас в исходный пункт, что я попал наконец в Киев. Но все это не имеет никакого отношения к действительному положению вещей.
Действительное положение вещей состоит в том, что самолет до сих пор так и висит между небом и землей, мы ведем различные беседы, курим сигареты пилота, а стюардесса разносит пепси-колу в пластиковых стаканчиках.
Время от времени появляются новые люди и выступают со своими версиями развития событий. Но мне кажется, что все это уже не имеет никакого значения.

А вот про лом ещё.
Сейчас никто не пользуется ломом, никто. Редко редко встретишь на улице человека с ломом.
А ведь раньше миллионы людей ходили с ломом, с киркой, с кайлом, с сучкорубом.
Вот хоть кто-нибудь в этом ЖЖ умеет толком обрубать сучки? Хуй. Никто не умеет. А раньше все умели, и пели песни, и шли на парад, и рожали опять же детей здоровых и много. И нас тоже рожали здоровыми. Мы, когда родились орали басом и ссали в палец толщиной и разгрызали молочными зубами деревянные прутья. А потом ссутулились, сморщились, надели на нос очёчки, у нас повылезли волосы и стали мы фрустрированные невротики и латентные шизофреники. Как жизнь, спрашивают нас, да всё нормально, отвечаем мы, да.
А надо лом, надо колоть, лёд, асфальт, что под руку попадётся. И ещё топор-колун.
Если про лом ещё хоть кто-то помнит, то про топор-колун вообще никто не знает. Это такой топор, чтобы колоть чурбаны на дрова, не тот топорик для колки льда, которым челентано, мачо недоделанное, размахивало вместо чтоб как все нормальные люди пойти подрочить. Колун, он тупой и толстый, на длинном неструганном топорище.
Когда мне было лет четырнадцать, меня от этого колуна просто оттащить невозможно было. Как свободная минута, так сразу бегу на задний двор дрова колоть. Осину-то любое челентано расколет, а вот попробуй берёзу да с сучками, да всё внутри чурбана перекручено. Я такой чурбан бывало расколю и сразу стану Русский Геройский Богатырь. А с тех пор как я перестал колоть дрова топором-колуном, не осталось во мне нихуя совсем ничего Русского и Геройского.

А вот в двуручной распиловке брёвен на чурбаны нет ничего Геройского совершенно. Двуручная распиловка брёвен это дамское неспешное занятие наподобие вязание шерстяных носков.
Хотя если двуручно распиливать брёвна с приятной дамой, это может оказаться Огромным Наслаждением. А может и не оказаться, с дамами никогда заранее не знаешь.

Все на сегодня, хватит. Половина примерно просмотрена, половина этой половины - выброшена.
Найдено "Обширное похухнательное послание Ицковичу, который не пишет писем".
Оно не только не потеряло своей актуальности, но и приобрело дополнительную; поэтому помещаю его здесь.
Вот оно:

1.
Позор тебе Ицкович
Проклятый коммерсантЪ
Не зря твоя фамилья
Не рифмуется ни с чем
2.
Затем твоя фамилия
Рифмуется ни с чем
Что сам ты есть каналия
И ну тебя совсем
3.
Такая уж каналия
Что ну тебя совсем
Какая-то камелия
Чтоб хуже не сказать
4.
Я обращусь к Амелину
Чтоб он в Москву отвез
Отравленными буквами
Написанный стишок
5.
Отравленными буквами
Написанный стишок
Ты прочитаешь задрожишь
И на пол упадешь
6.
Ты упадешь каналия
На лаковый паркет
И будешь биться кудрями
Об этот свой паркет
7.
Ты будешь биться в судоргах
Об лаковый паркет
В ужасных страшных судрогах
Чтоб хуже не сказать
8.
И вот когда уж сумерки
Засветятся в глазах
Ты дочитаешь мой стишок
До этих самых пор
9.
А вот уже от этих пор
Не сможешь прочитать
Поскольку яд посредством пор
Произведет каюк
10.
Ужасный яд таинственный
Произведет каюк
И вспомнишь ты товарища
Который даже друг
11.
И вспомнишь ты товарища
С которым водку пил
И клятвы страшные давал
Навеки с ним дружить
12.
И вспомнишь ты подсобочку
Упавши на паркет
Где бородатым профилем
Виднелся твой портрет
13.
Где некогда Ермоленко
Та та та та та та
А после то есть сразу же
Та та та та та та
14.
Где некогда креветками
Усыпав грязный пол
Борис с Максимом Юрьичем
Курили димедрол
15.
И вспомнишь ты тарелочку
Опасную игру
Скамеечку пронзившую
Животик мой и грудь
16.
И вспомнишь ты наверное
Чего-нибудь еще
Меж тем как яд таинственный
Еще чего-нибудь
17.
Душа твоя несчастная
Свой подвиг совершит
От тела бородатого
Брезгливо поспешит
18.
От тела бородатого
Усатого совсем
Нечистого мохнатого
Пархатого совсем
19.
Такого неприятного
Когда оно лежит
Такого неподвижного
Что жилка не дрожит
20.
Ни на щеке ни на виске
Ни даже на спине
Прощай прощай любезное
И помни обо мне
21.
И ты душа Ицковича
В пространствах мировых
Ни с чем ты не рифмуешься
А так летаешь в них
22.
Внизу земные радости
Вверху небесный рай
А посредине гадости
И туч летучих рой
23.
Орлы летают горные
Крылом тебе грозя
Мол вниз тебе нельзя теперь
И вверх тебе нельзя
24.
Прощай прощай любезная
Ицковича душа
Клянусь тебе любезная
Не позабыть тебя
25.
Злодейство я ужасное
С тобою совершил
Все чистое прекрасное
В себе я задушил
26.
Исполненный раскаянья
От мира удалюсь
И палец отрублю себе
Навеки топором
27.
И буду жить до старости
Без пальца своего
И вот скончаюсь вскорости
Но это ничего
28.
Поскольку жизнь злодейская
Мучения полна
И все из-за Ицковича
То есть из-за тебя

Выписки из сборника стихотворений В. Аскоченского.

Мщение

Анатомическим вооружась ножом,
Он провонялый труп разрезывал поспешно;
И над истерзанным кровавым мертвецом,
Смеясь, кощунствовал, безстыдно и потешно.

Но страшно хульнику природа отомстила:
За смех кощунственный, за поруганье ей
И за сомнение в безсмертии людей,
Она весь ум его безверьем омрачила.

1845 года
Июля 25.

Читатель! задумайся над этим, и тебе станет не по себе!
А вот еще, прямо в наш огород камешек:

Пьяница

Бродя по комнате неровною походкой,
В руке трепещущей держал стакан он с водкой;
И красные глаза, налитые вином,
Горели у него горячечным огнем;
И неприятно дик был голос его хрипкий
И пухлое лицо кривилося улыбкой.
Остановился он, и залпом проглотил
Вонючее вино и солью закусил.
Отплюнув в сторону, поник он головою,
И вдруг захохотав, стал рассуждать с собою:
<...>
И топнувши ногой, он на диван упал,
И страшно скрежеща, со стоном зарыдал....

1845 года
Августа 14.

Вот это я понимаю - поэзия.

Вчера отстойный Дэн довёл прикольную (ну вообще она тоже немного отстойная) Жанну до слёз. Я был в шоке.
Вообще отстойно, что не вернули прикольного Сашу, зато прикольно, что вернули прикольную Ольгу.
Но было бы прикольней, если бы убрали отстойного Дэна.
А Макс совсем стал отстойный, хотя раньше был самый прикольный.

России, помимо Православия, Самодержавия и Соборности необходим Глобальный Мудак.
У всех есть Глобальный Мудак: у америки есть бен-ладен, у бен-ладена есть джордж-буш-младший.
Если включить телевизор в америке, тебе покажут бен-ладена, если включить телевизор в арабских эмиратах, тебе покажут джордж-буша-младшего, а если просто прийти домой и включить телевизор, тебе покажут глеб-олеговича-павловского.
Глеб-олегович это конечно концептуально. И вроде бы всё у него есть для того, чтобы стать настоящим всенародным Мудаком: и очёчки, и умный дохуя. Но не он, нет не он ограбил детей и старушек, вместо него это сделали гайдар, чубайс да мавроди.
Нет, не получится из него Мудака, хуйня какая-то а не Мудак, тьфу на него.
Последним хорошим Мудаком для Русского Народа был Троцкий. У него было всё то же, что у павловкого, но он ещё ездил с наганом в бронепоезде и кого встретит, тут же расстреляет без суда и следствия. А потом он еще Родину продал и Сталина хотел убить. Пиздишь как троцкий, говорил Народ. Про кого он сейчас может так сказать? Нет таких. То есть мудаков-то конечно сколько хочешь: включай телевизор и выписывай столбиком, но мелкие они все, хоть в кулёк их ссыпай.
Если так и дальше пойдёт, то самым большим Мудаком в этой несчастной стране так и останется дэн-из-застеклом.

Уважаемый Андрей бывший министр!
Я нихуя не хочу нормально жить.
Я нихуя не хочу иметь нормальную работу и нормально зарабатывать.
Я нихуя не очень не хочу иметь своё дело и всё такоэ.
Лавчонку свою, бля.
Я хочу просыпаться по ночам от шороха шин воронков, от скрипа портупеи в коридоре, это вам, пидарасам, не на досочках с гор кататься.
Хочу, чтоб в стране было много стали и строили красивые высокие дома из камня, а не из стеклоговна.
Хочу, чтоб на западных рубежах красноармейцы рвали широкими скулами колючую проволоку заграждений.
Ню-йоооркская улица-а по городу идёёт...
Значит нам туда дорога.
Мне так кажется.

В Твери кандидат в местное законодательное собрание - по совместительству директор птицефабрики, додумался разместить на вверенных ему куриных яйцах надпись: "Голосуйте за Смирнова".
А вы говорите - политтехнологии.

Вот многие просят снова писать про медвежонка.
Но как это возможно?
Сами посудите: вчера он украл и сожрал целый тюбик клея "Момент", а потом в суфийском экстазе выкакал им на лестничной клетке шестиконечную свастику. Роза Андревна два часа оттирала, но безрезультатно (конечно, он же сразу это дело поджёг и там всё спеклось). Был скандал. Когда я пытался ему выговорить, он сослался на то, что у него "звёздная болезнь", потому что про него в :LENIN:е печатают и всё такоэ.
Как после этого про него писать?
Вчера он изрёк: "секс есть сублимация религиозного чувства".
Сначаля я подумал, что он умён, а потом вспомнил, что у него просто нет хуя.

Когда проводник в шесть часов утра в ужасе затарабанил во все двери: москва!!!! москва!!!, я сразу подумал что сегодня я обязательно пойду в МАВЗОЛЕЙ. Потому что Хуй с ним, что я никогда не видел и никогда не увижу петергоф и летний сад, но Дохлое Чучело зовёт меня, нам есть что сказать друг другу.
Почему они не положили в МАВЗОЛЕЙ Гитлера? Потому что они его убили, и детей его убили и жену его, и от Гитлера остались только Зубы, и они смеялись над этими Зубами, а потом решили что раз нет больше Гитлера, им теперь можно ВСЁ, например усесться без спросу за мой стол и жрать в семь часов утра котлету с картофельным блядь пюре, ежесекундно утирая рукавом сопли и читать при этом вслух курс валют.
Семь казней на вас и французское на вас нашествие. Чтобы вышел человек из ленинградского вокзала, а там французы кушают Падшую Лошадь, чавкают и жирные руки об штаны вытирают.

А в купе храпели три мужика, и каждый храпел по-своему: один басом и равномерно, другой тенором и прибулькивал, а третий вступал в самые патетические моменты. И я лежал на нижней полке и думал, что если бы мне тоже удалось заснуть и тоже захрапеть, я бы стал тем самым Четвёртым, и мы вчетвером создали бы Волшебную Гармонию, и наш поезд оторвался бы от рельсов и полетел бы весь сияющий над Чорной Тверью, потому что новый год же скоро и обязательно должно быть Счастье.
Только нихуя ничего не вышло, и я зевал, ходил курить и покупал в твери каменный пирожок. Потому что этот мир так устроен, что если в нём хоть в одном месте наступит Гармония, неважно из-за кого: из-за Мужчины и Женщины или из-за четырёх храпящих мужиков, то ему сразу же придёт Пиздец. И будут тогда и первый Ангел и третий, и саранча и полынь, и вылезут из вод морские гады и откусят вам всем Хуй. И мне откусят, потому что вот так оно всё блядь устроено.

А потом пришла сдобная московская проводница и сказала сдобным московским голосом: "Вставайте мальчики, Ленинград скоро"
Все москвичи до сих пор думают что есть на свете такой город Ленинград, город на неве, а в нём всё как в Москве: и Третья Улица Строителей, и ключи все подходят, и вообще всё-всё точно такое же только мельче и хуже конечно.

Если рано-рано утром возвращаться откуда-нибудь домой, например с поезда, то можно увидеть как возле метро проспект просвещения стоит толстая очередь Чорных людей. Эти люди никогда не говорят ни одного слова, у них только шаркают ноги когда они медленно медленно движутся туда внутрь где горят лампы. А внутри метро проспект просвещения в это время со всех четырёх эскалаторов снимают ступеньки и страшные Зубчатые Колеса перемалывают людей и все их руки и пальцы и волосы и Зубы, всё это медленно течёт по наклонной трубе сначала до станции озерки, а потом мимо других станций: площадь мужества и пионерская и рыбацкое и всех-всех, а в самом конце где кончается труба, стоит Аппарат с воронкой в которую всё стекает, и он из всех этих рук-ног делает полезные Вещи: и пиво-балтика, и кожаные сапоги и немецкий гарнитур и подарки детишкам к новому году, и всё это выскакивает из разных отверстий Аппарата, и это везут по магазинам, и другие люди приходят в эти магазины и радуются что вот какие полезные Вещи привезли.
А в девять часов, когда все Чорные люди кончаются, тогда на эскалаторы снова прикручивают ступеньки и впускают в метро старух с тележками и мальчика с гармошкой и нищих в камуфляже, и они там все галдят и ругаются, никакой от них пользы.

Помню я себя как раз примерно с того времени, когда семейство переехало с Щелковской на Серпуховскую. Было мне около двух лет тогда.

На Серпуховской в прихожей, над зеркалом, тогда висела голова черта. Вроде бы родители привезли из Каунаса. Черная голова, рожки, красные глазки, шерстка такая живописная со щек свисала. И этот деревянный черт мне испоганил все мое раннесознательное детство.

И вот -- почти каждую ночь мне снился один и тот же сон: приходит ко мне черт, с тощими руками и ногами, достает меня из моей детской кроватки -- и сажает на ящик с тапками, что стоит в кладовке в прихожей. В кладовке светло. Я сижу на ящике с тапками и боюсь. Черт куда-то уходит, а я сижу и боюсь.

Я тогда думала, что это оттого, что я заснула на неправильной подушке. Их в моей детской кроватке было две: одну звали Мякушка, другую -- Твердушка. Мякушка жила в белой наволочке в желтенький цветочек, Твердушка -- в бледно-синей. Если заснуть на первой, то должно было присниться Красивое (в моем тогдашнем понимании -- балерины и розы). Если на Твердушке, то -- черт и ящик с тапками. И перед сном -- еще не зная, конечно, что такое молитва, -- когда бабушка меня укачивала в кроватке, я приговаривала в такт раскачиванию: "Пускай мне приснится все самое красивое, что бывает: розы красные, балерины белые, розы красные, балерины белые..."

А потом я засыпала, и мне снился надзеркальный черт.

Однажды -- когда мне было уже почти 4 года -- я наяву увидела, что он тянет ко мне руки. Которых у него не было. Но он их достал из-за зеркала и потянул ко мне -- черные, с локтей шерсть свисала. Я испугалась чудовищно, убежала на кухню, закрыла дверь. На кухне была мама, которая очень обрадовалась, что я пришла сама, и налила мне тарелку супа. Я от ужаса потеряла голос и не могла сказать ни слова. Традиция есть суп молча меня спасла. Потом как-то раз пыталась объяснить. Может быть, я еще плохо говорила, -- меня не поняли. Кажется, я сказала: "У него лапы. Он меня хочет схватить." Наверное, подумали, что -- кот.

Потом мы уехали в Англию. Без нас в квартире был ремонт, зеркало перевесили, черта сняли. И вот, бабушка -- в один из наших эпизодических приездов к ней в Москву -- как-то ужасно неудачно надо мной пошутила. Я попросила ее показать мне куклу -- была такая специальная кукла с шикарной золотой шевелюрой и в бархатном платье, которую от меня прятали в шкафу, и лишь иногда разрешали подержать-полюбоваться. А она принесла эту голову, про которую я успела забыть. По-моему, я никогда в жизни так не ревела. От ужаса. Совершенно панического ужаса, как будто моя любимая, ласковая, замечательная бабушка принесла мне конец света в своих теплых мягких руках -- и еще улыбается так мило. Бабушка тогда перепугалась, конечно. Но я ничего не смогла объяснить.

А потом черт куда-то пропал. Приходил в снах еще пару раз -- уже в Англии. Потом ушел совсем.

Навеяно вот этим рассказом dollyli.

Когда-то, на отцовской даче, я очень боялась спускаться ночью вниз со своей мансарды, где была моя комнатка. Потому что внизу жило Пятно. Зеленоватое, в темноте очень яркое. Я не знала, что это такое и боялась. При свете дня в том углу не было ничего такого особенного. Там лежали доски и какой-то еще строительный хлам. И еще рядом стояла миска Топса. Я стала тогда бояться за Топса -- мне чудилось, что какая-то мистическая тварь задумала изгубить моего кота. Я перетащила миску к себе, наверх, чтобы кот ел там.

Однажды не выдержала, говорю бабке: "Августа Васильевна, а если здесь погасить свет, то вон в том углу что-то светится зеленым." -- "Че-еее?" -- наморщилась моя суровая скептическая бабка. И погасила свет. Пятно было там, светилось от всей своей зеленой души. "Вон, вон!! Видите?" -- "Гм," -- сказала моя суровая скептическая бабка. Зажгла свет обратно. Пошла в тот угол. И извлекла из хлама слегка попортившийся кусок рыбы, который Топс, видать, прикопал в стружки. То ли про запас, то ли потому что такую дрянь есть не был намерен.

Кажется, я только после этого случая уверовала, что в рыбе есть фосфор...

Если со стороны Невы дойти до медного всадника и повернуть направо, там можно найти подвальное заведение Трибунал.
Сначала в этом трибунале посетителям кажется очень страшно: цепи, казематы, люди у стойки неприветливые, с прищуром: сейчас достанут наган и расстреляют. А потом, когда посетитель хорошо присмотрится и заметит, что они тут даже не додумались поставить хотя бы чучело берии, ему тут же становится не страшно, он заказывает себе пива, закидывает ногу на ногу и начинает пиздеть про дискурсы и симулякров. А когда человек начинает пиздеть про дискурсы и симулякров, такого человека можно брать за шиворот и засовывать в сумку он и оттуда будет пиздеть, потому что уже ничего не видит и не слышит.
А зря, потому что заведение это на самом деле не простое. Потому что официантки в нём все одинаковые. Не то чтобы похожи или одного роста, они всегда одного роста, нет: они Совершенно Одинаковые.
Это потому что они Клоны. В подвале этого подвала прикована цепями Блондинка и из неё берут материал для Клонов каждый день по три раза, потому что Клонов нужно очень много. Как известно, клоны очень недолговечные и живут от силы дня три, редко когда четыре, а потом разваливаются. В заведении даже есть особый управляющий, который следит, чтобы Клоны прямо во время работы не развалились, а то посетителям может быть неприятно, когда у официантки отвалится рука вместе с кружкой пива, да и ухо в супе найти тоже не всегда праздник.
Поэтому управляющий внимательно следит за официантками: как только у какой-то зубы посыпались или глаз вытек, он её сразу отправляет в морозильную камеру. Потом из тех Клонов, которые не очень ещё трухлявые, делают сухие бульоны и продают на Сытном рынке, будто бы это галина-бланка.
Ничего преступного в этом нет, потому что Клоны, они же не люди, их мясо считается синтетическим, наподобие говядины из соевых бобов.
Страшно то, что пиво там по девяносто рублей, это да. Вот это действительно преступно, за это нужно наказывать.

Error
You must be logged in to view this protected entry.

Оригинал сообщения

Обряд погребения ЖЖ-юзера Романа Лейбова
с комментариями П.

Посвящается К. П.
Комментарий: "Что означает - "К. П."?
Константин Победоносцев?
Коммунистическая партия? Разузнать!

Впереди идет Еремей,
Несет глазета на сто рублей.

Комментарий: Глазет? Что такое "глазет"? Вероятно, следует читать - "газет", с некрологами, конечно. Если да, то выше - опечатка.

Далее идет Акулеата,
Ничем особенным не занЯта.
Рвет на себе волос,
Рыдает в голос
Комментарий: Почему только один волос?
А если:
Дождик каплет и моросит,
Все рыдает и голосит.
Самое то.

Идет Глеб Павловский,
Несет гуся, хоть не Паниковский
Комментарий: Какого гуся? Это что, намек?

Идет Егор Холмогоров,
Несет восемь штук дыроколов.
Комментарий: Это не поэтично и выглядит как подгонка под рифму.
Тут автор должен был проявить творческую смекалку.
Например:
Идет Егор Холмогор,
Несет один дырокол.
Так гораздо лучше.

Идет Константин Крылов,
Ведет украинских послов.
Комментарий: Неужто покойник обладал столь большим международным влиянием?

Идет, рыдая, Медиа,
Несет статью "Лейбов" из Энциклопедия.
Комментарий: Несусветная чушь. Нарушены все пропорции.
Если "Энциклопедия" - это родительный падеж, то именительный, выходит - "Энциклопедий"?
Нужно все-таки, батенька, уважать читателя. Читатель, он правильной рифмы жаждет.
Например:
А вслед за ним идет таксист,
Несет статью, что Лейбов - энциклопедист.
Совершенно другое дело.

Идет неизвестная мадама,
Читает в голос Мандельштама.

Идет Примаков,
Несет пять венков.
Комментарий: С золотыми лентами.

Идет Ольшанский-журналист,
Несет в руках похвальный лист.
Комментарий: Грамоту об успешном окончании покойником средней школы. По свидетельству очевидцев, он был круглым отличником.

Идет Вястик,
Несет хлястик
Комментарий: Без комментариев.

Идет Евгений Киселев,
За ним волочат девок трёх.
Комментарий: Неужели возрожден варварский обычай принесения в жертву девственниц? Ну да, будем надеяться, обойдется.

Идет Лимонка,
В руках картонка.
Комментарий: С надписью: "От благодарных соотечественников".

Идет Фома,
Ведет слона
Комментарий: Как зачем? Лучшее средство от Мосек и всяческих завистников

Идет Давыдов Иван,
Бьет в большой барабан
Комментарий: Очевидно, думает, что попал на парад.

Последним идет Вербицкий-брюнет,
Под которого рифмы нет.
Комментарий: А если Вербицкий - блондин?
Тогда:
Последним идет Вербицкий-математик,
Держит руку на автомате.
С газированной водой, конечно.
Теперь неплохо.

Процессия прерывается,
Церемония открывается

Первым слово берет Еремей,
Хвалит Лейбова восемь дней.
Комментарий: Ну, это уже перебор. Даже Господь сотворил мир за семь.

Выступает Примаков Евгений,
Говорит, что Лейбов - гений.
Комментарий: Избитая рифма.

Подходит Бычихин Денис,
На могилу бросает карниз.
Комментарий: Эти строки - плод разыгравшейся шизофрении автора. Никакого "Бычихина" не существует.

Подходит Фома,
Забивает слона,
Кровь хлещет,
Публика рукоплещет.
Комментарий: Ну, вот, я так и знал

А Павловский в траурУ,
Закрывает страну.ру.
Комментарий: Думая на базе всех своих сайтов создать мемориал Лейбов.ру.

Лейбов ухмыляется,
Церемония закрывается.

Error
You must be logged in to view this protected entry.

Оригинал сообщения