есть середина между проверкой почты и посещением новостного сервера. Личное и общественное.

Error
You must be logged in to view this protected entry.

Оригинал сообщения

сегодня, отоспавшись за двое суток, увидел кошку. из зада её выполз маленький наглый белый Глист и сказал: вот видишь, не удалось тебе скормить кошке Таблетку. ты думал удалось, а она небось всё извергла, и вот поди ж ты, у неё всё ещё мы, Глисты.

не таблетка, так укол, сказали мы и поехали к ветеринару. я сказал "поехали"? я взмахнул рукой?

изгнание Глистов посредством Укола состоит из нескольких архиважных этапов.





• этап нумеро нулло: заманить Жывотное в клетку.
  
  когда-то, во тьме веков ("мгле, млин", ехидно откомментировал Внутренний Редактор. глист. сказал "тьме", значит тьме), оно само охотно лезло в клетку. ибо у клетки есть Дверь, а значит туда Необходимо Попасть.
  
  но с тех пор выработался Условный Рефлекс, и Жывотное знает, что если клетку снимают со шкапа, кладут на пол, открывают вход и радостно Делают Вид Что Ничего Коварного Не Замыслили, значит повезут к Ветеринару. где Уколют, или Стерилизуют ("на месте" (c) сами-знаете-кто), или на худой конец будут Ковырять В Ушах. "не полезу", думает кошка.
  
  начинаем сладко улыбаться и сюсюкать, кладём в клетку конфетку. вкуууусную. "не обманете, гады", думает кошка и напрягяется. ходит кругами по внешнему периметру клетки, обуянная Дилеммой ("когнитивным диссонансом, млин", не унимается Редактор).
  
  звереем и начинаем Ловить и Запихивать. вы когда-нибудь пробовали запихнуть раздражённую кошку в дырку диаметром 20 см? голыми руками? размах лап кошки резко увеличивается за счёт лапорастопыривания, когтевысовывания и завсёцепляния.
  
  остаётся выжидание. Д. с книжкой, делая вид что Прогуливается, сидит около клетки. Жывотное теряет бдительность и подходит к клетке. Д. коварно подкрадывается и одобрительно гладит Жывотное, обещая ей Райское Наслаждение, ящик печенья и банку варенья. поддавшись на лживые уговоры, Жывотное залезает в клетку. клетка закрывается. уря.
  
  
• этап нумеро уно: дорогой длинною ("он почти сказал \"поехали\"", вставил свои 2 сотых у.е. Редактор).
  
  ну, едем. ну, страшно. ну "мяу". но не "мяу-мяу-мяу!"
  
  к ветеринару ехать не хочется, но зачем же в клетку мочиться?
  
  
• этап нумеро дуо: расправа.
  
  клетка водружается на Операционный Стол. Жывотное грозно рычит, плюётся и инфернально плещет мочой ("и мачта гнётся и скрипит" -- Р). оглохшие мы тупо, но радостно смотрим на Ветеринара.
  
  "она у вас агрессивная?" - спрашивает Ветеринар, блистая оч(к)ами и светлой любовью ко всему жывому.
  "да как Вам сказать..." -- мнёмся мы. ("ну, как вы там шалите-балуетесь?" - "да как вам сказать... вот, недавно учителя французского зарезали...").
  
  Ветеринар заботливо снабжает меня волшебными Смирительными Рукавицами. он снимает верх клетки. он разит Жывотное Шприцом. Жывотное, будучи Удержимо Рукавицами, страдает молча. клетка закрывается. мы уезжаем.
  
  
• этап нумеро тре: а ты боялась.
  
  дома мы бурно дебатируем, окунуть ли Жывотное в воду. тут дилемма: с одной стороны нам ещё жить хочется, с другой стороны (Жывотного), извините, амбре. в качестве компромисса, Жывотное поливается водой из душа. пол тоже. ненавижу компромиссы. Жывотное всячески обласкано, угощено и обсюсюкано.
  
  
• хеппиэнд
  
  вот сидим, пиво пьём. притомились. довольное собой Жывотное прыгает по нашим трупам и ловит мух.
  

Current mood: exhausted

(Навеяно постингом akov'а)

Году, кажется, в восемьдесят втором, водителя 7-го московского таксопарка Диму А., проезжавшего по Ленинградскому проспекту на своем "сарае" (то бишь, на "универсале") тормознули двое. "Шеф, - сказали, - тут такое дело... Брат у нас помер, надо его в Ленинград отвезти. В гробу". Дима задумался, и было над чем. Наша должностная инструкция категорически запрещала провозить в таксомоторах покойников, беременных женщин и пьяных - под страхом немедленного увольнения, а то и суда. При чем тут беременные женщины и почему их нельзя возить в таксомоторах - вопрос не ко мне, не я эту инструкцию составлял. "Нет, - ответил им Дима. - Это ж вилы". "Полторы штуки", - возразили мужики.

Тот, кто помнит, что такое полторы штуки в 1982 году, поймет, что после такого уточнения Дима колебался недолго. Только деньги, как водилось в таких случаях, попросил вперед. Получил. Ему в "сарай" загрузили гроб с покойником. Пришлось складывать задние сиденья и даже отвинчивать переднее правое. Для пассажиров места не осталось; посему они решили ехать поездом, а Диме вручили еще и свидетельство о смерти - для питерских встречающих. "Не довезешь - из под земли достанем", - пообещали отправители. "Сукой буду", - пообещал Дима.

Полторы тыщи, ясное дело, с собой он не повез, заскочил домой, оставил тыщу двести счастливой молодой жене. С собой же "на раздачу" взял лишь триста. Вот жадность-то фраера и сгубила. Полтинник пришлось раздать гаишникам только в Московской области. Дальше - больше. К Питеру Дима подъехал с 80 рублями в кармане. У самого въезда в город его остановил инспектор. "Сотня", - сказал он категорично. "Нет сотни, - запричитал Дима. - Возьми восемьдесят". Капитан был непреклонен. "Часы еще возьми, командир!" - кричал ему Дима. Но без толку. Капитан отобрал у него путевой лист и сказал: "Возьмешь еще денег у тех, кому жмурика везешь. А я тебя ждать буду".

С получателями, однако, дело не заладилось. У подъезда указанного в сопроводительной записке дома Диму встретила группа плачущих женщин в черных платках. На просьбу выдать ему хоть 20 рублей они ответили отказом. "Нам, - объяснили они, - позвонили из Москвы, сказали, что с тобой расплатились. Мол, если будет еще вымогать - не давайте". Попытка продать женщинам часы тоже не удалась. Удрученный Дима вернулся к капитану и сызнова попытался всучить ему 80 рублей. "Сто", - отвечал капитан. После часовых препирательств Дима плюнул, обматерил инспектора и, оставив в руках его свой путевой лист, укатил в Москву.

Дней через пять в парк пришла "телега" из Ленинградского областного ГАИ (понимаю, что надо писать "Ленинградской областной", - но это в литературной речи ГАИ - женского рода, а у нормальных людей - среднего). Директор парка Любинин по кличке "Чебурашка", фронтовик и прожженный волчара таксомоторного мира, Царство ему (Любинину, а не Чебурашке) небесное, вызвал Диму и коротко сказал: "Объяснительную напиши. Но все равно пойдешь под статью".

Я застал Диму в кабинете начальника родной 1-й автоколонны, где он, сгорбившись за столом, писал совершенно бестолковый текст объяснительной. "Кто же так пишет? - сказал я ему. - Выбрось ее на хер. Сейчас новую составим". Через полчаса текст был готов.

Директору 7-го таксомоторного парка г.Москвы
тов. Любинину А.Д.
от водителя 1-й автоколонны Дмитрия А.,
а/м ГАЗ-2402 гос. 71-26 ММТ.

ОБЪЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА

Выступая на XXVI съезде КПСС, Генеральный секретарь ЦК КПСС, Председатель Президиума Верховного Совета СССР товарищ Леонид Ильич Брежнев призвал работников сферы облуживания, а значит, и нас, водителей такси, всемерно повышать качество обслуживания пассажиров, бороться за выполнение и перевыполнение государственного плана. Исходя из этих краеугольных указаний Генерального секретаря родной Коммунистической партии, я согласился отвезти гроб с покойником в город-Герой Ленинград, чтобы оказать помощь попавшим в беду пассажирам, а также перевыполнить дневной план на 200%.

Заверяю Вас, товарищ директор, что отныне указания Центрального Комитета КПСС и лично товарища Леонида Ильича Брежнева не вступят у меня в противоречие с должностной инструкцией водителя московского такси.

Подпись. Дата.

Любинин хохотал над объяснительной минут двадцать. "От прохиндей! - кричал он, вытирая слезы. - От мерзавец! И ведь не уволишь его теперь! От ведь кадры ростим! Не стыдно и на пенсию уйти!.." И наложил резолюцию: "Строгий выговор, лишить тринадцатой зарплаты, с "сарая" снять, считать возможным ограничиться товарищеским судом".

Дима обещал мне ящик водки. Ограничился бутылкой. И то - ящик мне было бы совестно с него брать.

Е.Х. сетует, как его с пятерки срезали на четверку. Балуют современную молодежь, балуют.

Расскажу-ка я, как первый раз в жизни сдавал экзамен по истории КПСС. (Что, не слыхали о таком предмете? Напрасно, молодые люди, напрасно...)

Виной всему, если заходить издалека, была моя школьная учительница истории Нина Ивановна. Помню, как она, встав у доски, и изложив нам граничные условия конца периода военного коммунизма, спрашивала: Теперь поставьте себя на место советского правительства. Что делать? Делать-то что? Как запустить хозяйство? Думайте, дети, думайте...

И мы должны были придумать НЭП. Сами.

И прочее в таком же роде.

В результате у меня сложилось совершенно превратное представление о предмете.

Я наивно полагал, что история КПСС это примерно та же история, которую мы изучали в школе, и что вести себя с ней можно примерно так, как и с той, обычной историей.

А не как с гремучей змеей.

* * *

Часть вторая. Железная маска.

Институтский преподаватель (семинарист) нашей группы являл личность Нине Ивановне противоположную. Если бы понадобилось указать памятник, являющий лучшее воплощение преподаваемого им предмета, то лучшего олицетворения было бы трудно найти. Это был легендарный (на свою голову, я лишь позднее узнал, что он легендарный) Пускаев. Легенд о нём ходило множество (поразительно, что о нем нет ни одного упоминания в яндексе).

Так, соавторство знаменитого сленгового слова изврат возводится молвой к Пускаеву и его постоянным отсылкам на извращение марксистско-ленинской теории которыми, помимо бесчисленных козней врагов партии, являлись недостаточно идейно выдержанные ответы студентов. Извращенцев Пускаев изобличал с железностью и жесткостью, не оставлявших сомнения, что в лучшие времена он составил бы великолепного борца с ересями в семинарии Помяловского. Его железность и жестоковыйность иначе не скажешь были старой, редкой в наши дни закалки. Он действительно был старым преподавателем своего предмета: позднее на подготовленной к 9 мая доске фронтовиков я видел его фотографию с подписью, что в годы войны тов. Пускаев вносил вклад в победу, преподавая историю КПСС в военном училище, отправлявшем на фронт на скору руку обученных лейтенантов.

Даже в наши, утекшие дни такие кадры, партийные метеоры 30-40-х годов, были редки.

Задумываясь сейчас, кого из киногероев Пускаев мне больше всего напоминает, думаю: Мехлиса.

. . .

Словом, после 2-3 семинаров мне стало не по себе (да, по совести, и зубрить суровую ортодоксию особой охоты не возникало), и на следующий семинар я не пришел. Не явившись на него, и не желая изъясняться на следующем по поводу своего абсентеизма, пропустил и еще один. И следующий за ним... И еще...

Думая, по школьной инерции: Ну, пропустил: выучу, сдам экзамен....

Как мог я знать тогда, что это шаг самоубийственный?!

Как мог догадаться, что посещение семинаров по истории КПСС это акт политический. Что оценка за этот предмет определяется не только и не столько знаниями студента, сколько его политическим поведением?

Посещение же семинаров было маленькой, но обязательной регистрацией политической лояльности... даже не так: не лояльности, а послушности, готовности вписываться в установленную структуру подчинения поведения и проявлений сознания...

...Покорности вот слово. Это была школа обучения покорности и демонстрации покорности.

В этом было ее главное содержание.

Конец второй сцены. Занавес опускается.

* * *

Сцена третья.

Последний семинар в семестре. После него только экзамены.

Я решил явиться с целью разведки, а также смягчения сюрпризности появления на экзаменах.

Увидев меня, Пускаев метнул в мою сторону железный взгляд (он у него всегда был железный, даже не чекистски-суровый, не каменный, а именно железный - железом же крошат камень), бросил пару суровых, но, в общем, неубийственных слов.

Пронесло, подумал я.

Плохо же я знал, что мафиози угроз не расточают, а преступившего понятия просто убивают.

* * *

Сцена четвертая. Экзамены.

Нужно сказать, что подготовился я и в самом деле плохо. Уж настолько не было сердца зубрить серый талмуд о съездах, статьях Ленина и грызне фракций, уж настолько...

Пятерка мне и была даром не нужна, но всё же я надеялся получить четверку. Тройку получать очень не хотелось, потому что это значило: не будет стипендии. Но тем не менее предмет был настолько тяжелым для сердца, для ума, что объективно я его знал (сумел заставить себя вызубрить: учить его было принципиально нельзя, только зубрить) на 3.7. Надеясь всё-таки на лучшее, т.е. на четверку.

Вхожу. Беру билет. Готовлюсь.

Билет, откровенно говоря, не очень удачный. Расскажу я его несколько минут спустя на 3.5-3.6., т.е. по совести, оценка должна бы колебаться между тройкой и четверкой, но чуть ближе к четверке.

В аудитории принимают два преподавателя, Пускаев и молодой, лет 35-ти, незнакомый мне человек с разумно-дружелюбным лицом (назовем его N). Подходит моя очередь. Пускаев занят, допрашивает другого студента. Я внутренне вздыхаю с облегчением и направлюсь N. Боковым зрением вижу горящий досадой взгляд Пускаева ("горящий досадой" - плохое описание; представьте, что в железе шевельнулся взгляд, направляемый удавом на ускользающую добычу). Что-то он мне предвещает, но что это мне еще только предстоит узнать.

. . .

Мой ответ преподавателю закончен. Он тянет руку к моей зачетке; и тут из-за спины раздается пускаевский голос: Это самый плохой студент на всем потоке. Что вы хотите ему поставить?

Преподаватель замирает и, конечно, улавливает намёк (о, как я позже узнаю эти намёки). Ясно (для него, еще не для меня), что о четверке речи быть не может, но всё же и совершенного абсурда он совершить не может и отвечает:

Тройку можно поставить.

Давайте-ка его мне, говорит Пускаев.

Я перехожу к Пускаеву. Он задает мне несколько вопросов; я на них отвечаю. Успешно.

Затем следует коронный вопрос (который я запомню на всю жизнь):

Что сказал Ленин про газету?

Я на мгновение замираю, пытаясь вспомнить, что же сказал Ленин про газету. (Если тебе это кажется простым, читатель, попробуй, ответь, что сказал Лев Толстой про Павла I в 82 томах своих сочинений.) Но тут ура наглядной агитации и политпросвещению! спасительной вспышкой в памяти вспыхивает фраза, висящая на здании напротив Белорусского вокзала:

Газета не только коллективный пропагандист и агитатор, но и коллективный организатор!

Далее происходит немая сцена, описать которую не берется мое перо. Пускаев недвижно смотрит на меня взглядом, которым удавы смотрят на кроликов. Протекает 10 секунд... 20...

Я начинаю сомневаться и теряться...

Или нет... Нет, да...

Не отрывая взгляда, Пускаев протягивает руку к моей зачетке.

Неуд.

* * *

Сцена пятая. Пересдача.

Впрочем, не станем забегать вперед. Ей предшествует подготовка к пересдаче. Поскольку история КПСС осталась единственным несданным предметом, я берусь за нее со всей энергией. Через неделю я знаю ее так, как знавал редкий студент. И как редкий юный талмудист знавал Талмуд. То есть, знаю всё, абсолютно и насквозь.

Между прочим, на нашем курсе я не единственный заваленный человек.

Мой сосед по комнате Вадик Фадеев (внук конструктора самолетных двигателей НКМ Н.К. Матвеева и сын главного инженера в ракетном КБ; его отец позднее, чтобы не сорвать испытания, откажется ложиться на операцию, которую никак нельзя было отсрочивать, и умрет), перевелся в наш институт на первый курс!, отучившись два года в Бауманке, откуда его умоляли не уходить. Он мог бы засчитать сданные им экзамены по общественным предметам, но почему-то так не сделал.

Вадик, как потом я узнаю (а вообще наше первое знакомство началось чуть не с драки), относится к тем людям, которые совершенно, ни на миллиметр не гнутся, и не идут против своей совести и того, что они думают. Вот и тут: зачем он не засчитал эти экзамены?! Из того же, наверное, непостижимого порой упрямства (тут-то зачем упрямиться?).

Двойку Вадик получил не задаром. Сдавая экзамен по истории КПСС, он не нашел ничего лучшего, как выставить тезис, что американцы не навязывают нам своей идеологии и заставить своего оппонента и по совместительству экзаменатора признать этот тезис. Шел, я напоминаю, январь 1982 года, а оппонентом Вадика был доцент Пускаев. Дело было на экзамене по истории КПСС.

И вот, я сижу в комнате, и в ожидании пересдачи старательно читаю Талмуд. Вадик расхаживает вокруг меня и говорит: Ты что, с ума сошел, учить эту [нрзб.],

Иди, иди отсюда, махаю я рукой, не отрываясь от чтения.

Сцена шестая. Наконец пересдача.

Являюсь утром пораньше, к назначенному времени. Дверь в аудиторию, где должна происходить переэкзаменовка, прикрыта неплотно и из нее доносятся голоса. Явно, там несколько преподавателей. (Любопытно, что если экзамен у группы принимали всего два семинариста, то на переэкзаменовку всего лишь нескольких студентов собралась комиссия из 4-5 человек, включая, кажется, секретаря парткома и завкафедрой; но это я увижу чуть позже.) Пока из-за двери доносятся голоса: Пускаев рассказывает комиссии, что есть студент Фадеев, ярый антисоветчик, и что его нужно взгреть.

Передо мной проскальзывает какой-то бедолага, и минут 15 спустя вызывают меня.

Вхожу, беру билет.

. . .

О, как я отвечал! как я отвечал!!

1) Без подготовки.

2) Скороговоркой, ни на секунду не задумываясь, как от зубов отскакивало.

3) По всем вопросам меня остановили.

4) Были заданы дополнительные вопросы, по которым отвечал так же, и по которым меня тоже остановили.

И всё под внимательными взглядами малого парткома.

Объективно говоря, я вероятно был лучшим студентом не только на потоке, но может быть и за многие годы существования кафедры. И вот, из уст заседавшей в президиуме (но бывшей там не главной) дамы (не знаю, кто она была, но чувствовалось, что облечена не только преподавательским статусом, но и партийно-общественным), раздался вердикт:

Вообще-то, вы заслуживаете, чтобы поставить вам неудовлетворительную оценку, но так как вы хорошо отвечали, мы находим возможным, в порядке снисходительности, поставить вам три.

Часть седьмая. Размыслительная.

Читателя, может быть, удивит, что я не нашелся, что на сие заключение возразить. Однако, на дворе только зачинался 1982 год, мне было 17 лет, и я был если не антисоветчик, то лицо, примкнувшее к ним. Что бы мог я возразить парткому?

Но дело даже не в этом. А в том, что когда мне объявили вердикт, я почувствовал, что на меня снизошло откровение истины. Я узнал нечто такое о своём обществе, что-то очень важное, чего ранее не знал. Об обществе, и о некоторых людях, в нем живущих.

Я внутренне, инстнктивно ощутил, что это знание стоит стипендии. (И до сих пор придерживаюсь того же мнения. Если чего мне в жизни жаль то никак не этой тройки.)

Не говоря уже об эстетическом, художественном звучании момента: не всякому доводилось становиться действующим героем сочинений Замятина и Орвелла.

Часть восьмая. Второй семестр.

Злого следователя сменяет добрый.

Во втором семестре к нам пришел другой преподаватель, Борис Николаевич Бурятов. Обаятельный человек, партийный либерал, на голову выше остальных исткаповских семинаристов. Был прежде (по слухам) первым секретарем Дальневосточного края, за либерализм его оттуда, наверное и вышибли.

Не могу сказать, чтобы я возлюбил Талмуд, однако выработал эффективную превентивную и агрессивную тактику обращения с ним. (Эх, раньше бы догадаться!) Минут за 40 до каждого семинара я садился и просматривал материал, составляя опорные тезисы. Затем, на каждом семинаре я поднимал руку и ах, вы бы послушали, какой я был знающий и активный студент!

(А если мой рассудок соскользал с увилистых путей исткаповского талмудизма, я бросал взгляд в свои нескольки-страничные записки и продолжал речь. Записки!! Конспект по истории КПСС!! Видели ли вы когда-нибудь студента, который составляет конспект по истории КПСС?!!)

Б.Н. иногда мою самопредлагавшуюся кандидатуру отводил, надо ведь и других опросить, но по крайней мере на 3/4 семинаров я выступал; причем выступал лучше всех. Словом, я был лучший и самый активный студент не только в группе, но вероятно и на потоке, а быть может и за многие годы работы кафедры.

В те годы существовала практика: лучшим студентам (а я не только принадлежал к их числу, но попросту пробивал потолок) оценка выставлялась автоматом, без экзамена, еще в зачетную сессию. Но Б.Н. заболел, и сам оценок поставить не мог. Он, однако (и это тоже была тогдашняя практика), оставил преподавателю, который должен был принимать у нас экзамен, записку, с указанием какую (+/-) оценку каждый должен был получить, на основании работы в семестре. Да, да, да: не экзамена, а работы в семестре. Вариации за счет ответа на экзамене допускались, однако не больше такой-то (указанной в списке) оценки и не меньше (указанной там же) такой-то.

Про меня, как я узнал потом, (ах, добрый Борис Николаевич, Борис Николаевич) в его записке было сказано: в семестре работал отлично, но принимая во внимание [тяжелую политическую наследствнность и проявленную в первом семестре неблагонамеренность...], следует поставить четыре.

* * *

Интересно, что я не обиделся.

. . .

И стоило ли: Ведь я опять приобрел новое знание....

Ну наверное не все, но очень многие. Книжные магазины (они же coffee-shop'ы) забиты народом, сидящим на полу и взасос читающим книжки, которые им не по карману. Студенты просто живут там за столиками с книжками и конспектами. Сельская библиотека (Skokie village - на самом деле это спальный район Чикаго) размером с Эстонскую национальную в Таллине наводнена публикой от младенцев до старцев. Оно понятно, вернее, непонятно, что они там вычитывают, но сидят. И вдобавок там же музыку слушают, на компьютерах щелкают.
На выставках и в музеях не протолкнуться. В Лирическую Оперу билеты продаются на 105 % (если кто отказывается, немедленно покупается по новой - второй раз деньги). На фильмы с Канн билеты не всегда достанешь. Ну и так далее.

Пришли гости, привели двух девушек по 8 лет отроду. Девушки сели в разные углы дивана и уткнулись в распечатки на русском Гарри Поттера. Девушки при этом ходят в нормальную американскую школу. Через часа 4 одна из девушек срубилась и заснула с Поттером в обнимку. А второй, чтобы ее увести, мама держала перед носом текст, пока та застегивала кроссовку. Одиннадцатилетняя дочка моей подруги читает все подряд взахлеб, хотя уже только по-английски. Уроки делать не заставить, а вот Голсуорси проглотить или Catcher in the rye за милую душу.

Бескультурие такое вот.

И на улицах у них стоят Пикассо, Миро, Шагал и Невельсон.

Да, так вот. Русские есть экстремальный вид спорта.

развязал в честь праздничка.
А на работе ожидал меня трогательный постинг К. Крылова о моей двуличности.
Похмелье провоцирует на пессимистические рассуждения.
Да, дорогие мои, я давно уже чувствую себя оккупантом в родной стране.
Я получаю другие деньги. Не такие, как мама-врач и папа-инженер.
Я не испытываю особенной любви к так называемому народу. Я его и не встречал. Не думаю, что бывает народ. Бывают люди.
Вот и ограничиваюсь любовью к нескольким людям и двум кошкам. На большее недостает ресурсов. Извините.
Стремление обеспечивать их необходимыми или приятными им вещами ограничивает узкий круг моих вполне материальных мотиваций.
Притом, что самому мне вообще мало что нужно.
Что меня объединяет с прочим населением? Да ничего.
Вероятно, когда я наконец высплюсь, мне будет несколько стыдно за этот текст.

Можно завести себе умного любовника или красивого мужа. Можно бросить курить. Можно увлечься альпинизмом, стать главным редактором или сесть на диету. Можно начать учить вьетнамский язык или учить жизни. Можно просто умереть
А мой начальник кусает себя пиявками.

В дни жарких баталий вокруг Высоцкого вспомнил о старом своем тексте, опубликованном в январе 1998 года, к 60-летию В.С., в "Автографе". Было такое еженедельное приложение к газете "Новости недели". Потом в "НН" пришел новый главный редактор, и произнес на первом собрании слова, сразу ставшие бессмертными: "В моей газете можно писать на любые темы, кроме двух: христианство и гомосексуализм". То ли "Автограф" был сочтен изданием слишком христианским, то ли слишком гомосексуальным... как бы то ни было, его вскоре закрыли. Но файл каким-то образом сохранился в компьютере одного из сотрудников. Выкладываю в LJ.

МЕСТО ВСТРЕЧИ ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ

Я уже не помню, когда впервые появился на экране фильм "Место встречи изменить нельзя" - в конце 79-го или в начале 80-го. Рыться в архивных телепрограммах, дабы точной датировкой придать своему рассказу достоверность, не хочется. Да и нет, по совести сказать, решительно никакой разницы в том, происходили ли эти события месяцем раньше или месяцем позже. Важно одно: они действительно происходили...



В ту пору я был внештатным корреспондентом газеты столичной милицейской многотиражки, носившей несколько прямолинейное название - "На боевом посту". Сотрудничество наше носило платонический характер: гонораров редакция не платила. Зато выдавала настоящие "петровские" удостоверения - красные, с золотым тиснением и гордой надписью "Главное управление внутренних дел Мосгорисполкома"... короче, те самые вожделенные "корочки", при виде которых трепетали сердца гаишников, тормознувших тебя за свинский поворот направо из третьего ряда... и дело кончалось не проколом и не штрафом, а пятью минутами беседы о том, скоро ли прибавят к жалованью обещанную десятку и когда же, наконец, выдадут новые тулупы с двойной прокладкой. Ах, маленькие радости жизни в брежневской России... что заменит вас ныне? Кредитная карточка? Льготная банковская ссуда?.. Да разве это сравнимо с тем чувством упоения, с которым отъезжал ты, безнаказанный, от промерзшей будки гаишника, ободренного твоими уверениями насчет скорой выдачи тулупов...

В один из дней той зимы я отправился в 114-е отделение милиции - брать интервью у участкового инспектора, умудрившегося в одиночку задержать троих рецидивистов, полтора года "висевших" во всесоюзном розыске. Рецидивисты попались, как и водится на Руси, по пьяной лавочке: кушали водку, не хватило, младшего послали за добавкой... и в очереди у дверей винного магазина (как принято было писать в подобных репортажах) "зоркий взгляд участкового выхватил из толпы знакомое по ориентировкам лицо". Рации у старшего лейтенанта не было, а посему он просто пошел вслед за гонцом, и арестовал всю троицу прямо на кухне, даже не расстегнув кобуры. По нынешним российским представлениям подобная история кажется совершенно невероятной: как так арестовал? Где же приличествующее ситуации оцепление прилегающих кварталов спецгруппами ОМОНа? Где же перестрелка, где освобождение взятой в заложницы алкоголички - хозяйки квартиры? Где, наконец, гонка на "Мерседесах" и БМВ по заснеженным московским улицам?.. Но дело, напомню, происходило в мрачные годы застоя, когда испорченные коммунистической пропагандой воры боялись милиции, а не наоборот. Тот, 18-летней давности арест на проспекте Вернадского выглядит теперь курьезным, едва ли не фарсовым: злосчастные рецидивисты понуро встали из-за стола и направились вместе с участковым в отделение. О времена, о нравы!..

Старшего лейтенанта Баранова, того самого героя-участкового, я нашел не в отделении, а непосредственно в штабе борьбы с преступностью на вверенном ему участке - в опорном пункте. Стеклянный транспарант с соответствующей надписью был разбит, дверь подъезда представляла из себя краткий вариант энциклопедии излюбленных слов и выражений советского человека. Возле лифта, прямо на стене, красной краской было начертано: "Опорный пункт ОП", а криво нарисованная там же стрелка указывала влево. Некоторое время я размышлял над тем, что такое "ОП". Опять-таки опорный пункт? Сомнительно. Тогда опорный пункт чего? Ордена Победы? Особого Подразделения? Отважного Пристава? Отменного Полицейского? Потом сообразил: Охраны Правопорядка, - и установив таким образом долженствующий порядок в мыслях, вошел.

Мое появление не вызвало у старшего лейтенанта Баранова никакого энтузиазма.

- Корреспондент? - вяло переспросил он. - А фули обо мне писать?

Прямой и бесхитростный вопрос требовал столь же прямого ответа.

- Мое дело телячье, - заявил я. - Мне сказали о тебе писать, я и пришел.

- Ну пиши, пиши, - иронически заметил старлей.

- Ты бы лучше чаю налил, - отозвался я. - Потому что холод собачий.

Баранов, не подымаясь со стула, изогнулся и воткнул в розетку штепсель электрического чайника.

- "Место встречи" смотришь? - спросил он, выпрямляясь.

Накануне как раз показывали четвертую серию.

- Ну! - ответил я, радуясь поводу для явно неформальной беседы.

- Вот это, фля, фильм, - заметил Баранов. - Это я понимаю, фля. Чем кончится, знаешь?

- Откуда ж?

- А я знаю. Мне сосед рассказал. У него книжка есть, братьев этих, евреев... Лайнеров. Убьют, фля, Жеглова, на фуй. Обидно. Мужик классный, фля.

- Высоцкий хорошо играет, - поддакнул я.

- Играет! - старший лейтенант посмотрел на меня с нескрываемым презрением. - Ты журналист, а знаешь с гулькин фер. Он не играет, он в МУРе сам работал.

Из-под стола повалили клубы пара. Баранов выдернул шнур, извлек из недр покосившегося ветхого стола две эмалированных кружки. Затем на свет появилась пачка чая с синим слоном на этикетке.

- Чифирнешь? - спросил Баранов.

- Да мне бы просто...

- Чифирни! - душевно предложил участковый. - Нет? Ну, как знаешь.

В свою кружку он высыпал не меньше трети пачки.

- Как же в МУРе, - попробовал возразить я, - когда он в театре на Таганке работает.

- Работает, - не стал спорить Баранов. - Это он теперь там работает, когда его на фуй из МУРа поперли. А раньше был лучший следователь.

- И "Черную кошку" ловил? - не удержался я.

Баранов посмотрел на меня снова, но уже не с презрением, а с обидой.

- Ты меня за фуделя не держи, ладно? Володе лет сорок, фля, а "Черная кошка" когда была? После войны. Не-ет, он до семьдесят четвертого служил, а потом его лично Щелоков попер.

- За пьянку?

- Ну, как бы за пьянку. А на самом деле...

Баранов поднял кружку, отсалютовал мне, будто бы бокалом, отпил, с удовлетворением выругался и продолжил:

- А на самом деле там все было по-другому. Я, фля, точно знаю, потому что мне рассказывали, ты понял?

Сраженный этим аргументом, я тотчас же дал себе клятву больше участковому не перечить, а только слушать.

- Он ни в каком отделе по борьбе с бандитизмом не работал, и нет вообще такого отдела в МУРе и не было никогда, ты сам знаешь. Работал он в следственном управлении на 1-м Колобовском, и был, между прочим, тоже капитаном. Короче, так. Выехали они на ограбление. Ну, в квартире все к фуям перевернуто, хозяйка на полу.

- Как в фильме?

- Спрашиваешь, фля! Он же сам этим евреям все и рассказал! Лайнерам. Володя зашел в квартиру, и чувствует, что дорогим табаком пахнет. Принюхался. "Мальборо", - говорит. А в те годы кто "Мальборо" курил? Большие, на фуй, люди курили. В общем, стал он крутить это дело.

Баранов снова схватил кружку, но на этот раз отхлебнул уже добрую половину.

- Пошли по базам, по торгам, и отследили по накладным, куда завозят "Мальборо". И обратно крутят. Кто к хозяйке ходил? Составили списочек. Там тебе и министры, и зам. министры, и вообще фуй кто, и все оттуда. - При этих словах старший лейтенант ткнул указательным пальцем вверх, ближе к испещренному желтыми пятнами протечек потолку.

- А к которым из них в буфет "Мальборо" завозили? Ну, составили второй списочек. Врубаешься?

- Совпало?

- Еще как совпало! По самое некуда совпало! Министр. Чего министр и как фамилия - не знаю, врать не буду. Но министр, это точно. Короче, надел Володя парадку и - к Щелокову. "Так, мол, и так, говорит, Николай Анисимович, подозреваю в совершении тяжкого преступления министра такого-то". Ну, Анисимович на него полкана: "Ты на кого, физдюк, замахиваешься, на кого, фля, копыто подымаешь?!.." А Володя ему так строго: "Товарищ министр внутренних дел Советского Союза, прошу вашей поддержки перед прокуратурой, потому что иначе меня там на фуй пошлют". Ну, Щелоков посмотрел на него, и говорит: "Фудак ты, Вова..." Володя повернулся по всей форме, и вышел. Приходит в управу, а там уже приказ из главка: "Капитана Жеглова уволить по несоответствию".

- Жеглова?

- Ну, то есть Высоцкого. Капитана Высоцкого по несоответствию уволить к фебеням. Так-то...

Баранов нервно вытащил из бокового кармана кителя смятую пачку "Примы", закурил.

- А дальше?

- Что дальше? Выпил Володя со своей опергруппой на посошок, поцеловал каждого, и ушел. Теперь вот в театре работает.

Наступила пауза. Старший лейтенант Баранов курил, я обдумывал сколько-нибудь разумные варианты дальнейшего разговора.

- Ну, а рецидивистов-то ты все-таки задержал, - начал я. - Рассказал бы.

Баранов махнул рукой.

- Возьми протокол в отделении, перепиши, вот тебе и репортаж. А физдеть про героизм - это мне неохота. Вот я с женой и двумя дитями в комнате живу, в коммуналке, на четырнадцати метрах, - это героизм. Об этом могу рассказать, только вы фер напечатаете.

- Фер, - согласился я.

- А фильм, - сказал участковый, - классный. Это тебе не "Знатоки". На Знаменского с этими двумя... Томиным и флядью этой старой... смотришь и уссываешься, натурально. Я вообще тебе так скажу: про милицию ни одного хорошего фильма не было, этот - первый.

- Ну, а "Рожденная революцией"?

- Фуета, - отозвался Баранов. - Чтобы сыну дали крутить убийство собственной матери? У моей жены белье с веревок во дворе сфиздили, а я знал, кто. Так мне все равно и на метр не дали к этому делу подойти. А в последней серии? Где фраер из Ленинграда летит, помнишь? Ему же шить нечего, так чего ж он прямо в самолете колоться начинает? Не, это все - кино. А тут жизнь.

Зазвонил телефон, Баранов снял трубку.

- Кто тебя бьет? - заорал он через пять секунд. - Муж? А кто? Королев? А чего ж ты его пустила, дура? Ну, мать твою... Сейчас приду. В сортире запрись. В сортире, говорю, запрись!

Он бросил трубку на рычаг, встал и начал натягивать шинель.

- Пойдем со мной, - предложил он. - Я сейчас тебе покажу, что такое героизм.

Но я не пошел. Меня ждал еще поход в отделение, возня с протоколами... а потом надо было возвращаться в редакцию - там ждали статью о герое-участковом.

- Ты про фильм лучше напиши, - сказал мне Баранов на прощанье. - Так и так, старшему лейтенанту Баранову очень нравится фильм "Место встречи изменить нельзя". И особенно игра актера Высоцкого. Напишешь?..

На Петровку я приехал только под вечер - пришлось еще битых два часа просидеть в отделении, разбирая каракули протокола. Меня поджидал ответственный секретарь редакции - худой высокий человек с аристократической фамилией Волконский. Он усадил меня за пишущую машинку, а сам сел напротив и, куря сигарету за сигаретой, начал перебирать рукописные завалы. Искоса я наблюдал за ним, и думал, что манера держать мундштук у него и впрямь графская.

Через полтора часа интервью было готово. Волконский закурил очередную... я едва не написал "пахитоску"... а ведь даже не знаю, что это такое; впрочем, помню, что нечто аристократическое... и молниеносно прочел весь материал.

- Гладко, - сообщил он. - Ставлю на послезавтра. Только кое-где надо сократить. Подробности пьянки у уголовников, например. Ну, зачем читателю знать, что они пили именно "Столичную"? Просто - пили водку. И о том, что Баранов курит - лишнее.

- Но ведь вы тоже курите...

- Курю, - охотно согласился граф Волконский. - Но я не пишу об этом в газете. Да-с... И вот еще...

"Сейчас попросит вычеркнуть абзац про фильм", - подумал я.

- Заголовок, - сказал граф. - Какой-то скучный и банальный вы поставили заголовок: "Это случилось во вторник". А если бы в среду, то вы написали бы "Это случилось в среду"?

- У меня плохо заголовки получаются.

- Ну-с, тут все очень просто, - возразил Волконский. - В начале говорится, что каждый день старший лейтенант Баранов шагает навстречу неизведанной опасности. А в самом конце - про фильм. Так давайте поставим: "Место встречи изменить нельзя". Просто и со вкусом.

С этими словами граф вычеркнул старый заголовок и вписал новый.

- Смотрите фильм? - спросил я.

- Прекрасная картина! - воскликнул Волконский.

- Прекрасная. Даже не ожидал от Говорухина.

Граф оторвал голову от листов и пристально посмотрел на меня.

- Вы всерьез полагаете, - отчетливо произнес он, - что картину ставил Говорухин?

- Позвольте, но...

- Говорухин - это только имя, это прикрытие, в некотором роде благородное с его стороны. Я готов побиться об заклад на любую сумму, что картину ставил сам Высоцкий. Неужели вы не видите? Эти жесты... эта фраза: "Я сказал!"... Это пение: "Лиловый негр вам подавал манто...". Сначала Жеглов говорит, что у него образование - девять классов и три коридора, а потом играет на фортепиано и поет Вертинского! Побойтесь Бога, это же явный намек!

- Я как-то не подумал... - промямлил я.

- А вы подумайте, - сказал граф. - Вы подумайте.

И исчез в коридоре.

Deleted
This journal is deleted.

Оригинал сообщения

1. Девица есть лицо, намеревающееся выйти замуж, независимо от прочих обстоятельств. Возраст девицы начинается от 12 лет.
2. Мужчина есть лицо не готовое, но возможное для сего уготовления. Иные лица не суть мужчины.
3. Мужчину отличает способность склониться и стремление уклониться.
4. Женщину отличает способность решиться и умение пресечь.
5. Умение пресечь состоит в том, чтобы определить состояние.
6. Состояние есть момент аффекта и готовность быть.
7. Готовность быть есть краткая готовность быть мужем.
8. Готовность быть мужем есть готовность подчиняться. Но и не хотеть.
9. Тут и есть главный пункт.
10. Мужчины возбудимы и склонны к словам.
11. Слово можно превратить в дело посредством ума и обаяния.
12. Ум состоит в логике, обаяние в неопределённости.
13. Надо ждать.

14. Мужчины любят назначать свидания.
15. Пускай.
16. Свидания должны быть назначаемы под часами для наглядности.
17. Мужчины торопятся, женщины нет.
18. Женщины опаздывают. Первый раз на 20 минут, второй на 30, третий на 40 минут.
19. Опоздание на 40 минут означает любовь.
20. Мужчина, если он мужчина, ждёт.
21. Главное возбудить в мужчине мысль.
22. Мысль состоит в том, что данная женщина отличается от всех прочих в лучшем смысле.
23. Мысль должна свербеть, возбудив, её не следует питать.
24. Отличие женщины от всех прочих состоит в сходстве со всеми остальными.
25. Надо:
а) избегать разговоров;
б) стояния в подъезде.
26. Подъезд твоя гибель или счастье.
27. Подойдя к подъезду, следует, слабо махнув верхней конечностью, означая сим "пока", упорхнуть.
28. Не упорхнувши, попадёшь в сети.
29. Следи из окна.
30. Если, закурив, уходит, значит сволочь.
31. Если, закурив, глядит на свет окна, значит достоин рассмотрения.
32. Стоящий под окном 10 минут легкомыслен, стоящий под окном 20 минут нетерпелив, стоящий 30 минут основателен, стоящий 40 минут зануда. Избирай тридцатиминутника.
33. Мужчины делятся на достойных и недостойных. Женщины на молодых и старых.
34. Достойный мужчина уклоняется достойным образом, недостойный сбегает.
35. Пускай.
36. Достойный удаляется, договорив, не надо давать договорить. Не договорив, достойный не удаляется. В этом суть.
37. Достойный говорит: "Я готов, но ...". Тут его следует прервать.
38. Прерывать следует тактично, обращая его внимание на явления природы (луна, дождь) или на общественные явления (недостатки нашего общества или общих знакомых).
39. Прервавшись, мужчина теряет нить.
40. Конец прерванной нити надо держать в руках.
41. Мужчины любят объясняться. Объяснившись, растрачивают чувство. Не давать объясняться для сохранения чувства.
42. Главное звено видимость конкуренции. Если нет соперника, его надо выдумать.
43. Опасный момент провожание. Самое удобное время для объяснений. Чтобы пресечь бери с собой подругу.
44. Подруга должна быть безобразна и глупа, дабы оттенять.
45. Коварные методы мужчин:
а) смотреть;
б) прикасаться и поглаживать;
в) говорить на темы;
г) читать стихи.
46. Одно средство: отвлекать.
47. Если смотрит пристально, скажи: "Смотри какой милый..." (цветок, дом, троллейбус или иное), сим намекая гляди в другую сторону.
48. Если возьмёт за руку, ею же покажи на отдалённый предмет со словами: "Смотри какой милый (закат, пожар, гора)". Варьируй по обстоятельствам.
49. Если начнёт говорить на темы, говори: "Возможно", "Любопытно", "Да, ты прав", но тут же добавь, что Петя (или Коля), предполагаемый соперник, говорил иное. Мужчина, узнав, что его мнение не единственное, смотрит на вещи реальнее.
50. Самое опасное стихи. Особенно свои, т.е. его. Читая стихи, мужчина воспаляется и готов на поступки.
51. На стихи Пети (или Коли) тут ссылаться не следует, ибо в пункте поэзии мужчина самолюбив.
52. Говори: "Для поэзии нужно особое настроение". Можешь зарыдать.
53. Тут он растеряется и, дабы успокоить, предложит.
54. Быстро отерев слёзы, скажи: "Пойдём, огорчим маму" (хуже папу).
55. Приведя к маме (хуже к папе), пусть скажет сам. Мужчины редко отказываются от слов.
56.Мама (хуже папа), отерев скупую слезу, говорит: "Но она слишком молода. (Вариант "стара"). Впрочем согласна.
57. Тут уж нужен глаз да глаз. Уверь его, что он счастлив.
58. Счастье это разумная загруженность. Загрузи его, обращая внимание на недостатки его внешнего вида (ногти, шея, носки и пр.), указывая пути исправления.
59. Через десять дней, представив ему, что он исправился под твоим влиянием, бери голыми руками. Последнее есть метафора.
60. Будешь счастлива некоторое время.

(Д.Самойлов "В кругу себя")

Error
You must be logged in to view this protected entry.

Оригинал сообщения

Error
You must be logged in to view this protected entry.

Оригинал сообщения

А я как всегда ночью на работе. И сейчас одна. Вышла в коридор - ряд темных отсеков. Меня это вдруг ввело в возбуждение. Как в детстве, когда подружка с горящими глазами шепчет заговорщически "Аааа! никого! давай зайдем!" И подбивает на что-то чуть-чуть запретное.

Я много раз была в конторе совсем одна. Хотя кажется, что все они здесь. Как будто человек, проводя много времени в одном месте, оставляет там часть своего тела. Если считать, что реальность, соответствующая каждому моменту прошлого и будущего, существует всегда (как параллельные миры статические), то человек не находится в какой-то точке, а размазан по всем местам, где побывал за жизнь. Возникла картинка, где я отмечена в мире синим цветом. Тогда дома все ярко-синее, с ярчайшими пятнами на диване и около стола. От дома до института протягивается синий поток с узлами на тех местах, где я жду электричку. Легкая дымка кольцами по всей Москве, синий слоистый туман покрывает родной город Королев. Так что какая-то часть моих коллег сейчас здесь, это чувствуется.

А в других местах сильно чувствуются просто люди, не конкретные. В пустом метро. В ночной электричке. Помню, пустая школа поздно вечером меня завораживала. Когда у нас были т.н. "огоньки", то бишь дискотеки в рамках класса, я любила тихо исчезнуть и пройтись по таинственным темным коридорам, там почти страшно. Легкий такой страх, от которого только приятно.

В течение дня редко оказываешься никому не видимой. И совсем ненадолго. Тогда можно, проходя по коридору, подпрыгнуть, изобразить немой крик, пошевелить лицом и состроить выражение, после которого тебя сочли бы идиотом. Я в таких случаях начинаю при ходьбе крутить задом, всеми частями двигаться под проигрываемую про себя музыку и разминать лицо изображением разных эмоций.

Прилюдно можно делать только то, что объяснимо. То есть можно даже зверски орать - окружающие это переживут, если будут знать причины. Но только попробуйте сделать что-то бессмысленное! Встать, положить свой стул на пол, три раза обернуться вокруг своей оси, поднять стул и сесть на место. Никому это не помешает, но все потребуют объяснений. Некоторые используют такое поведение, дабы поприкалываться над реакцией окружающих.

А когда остаешься совсем один в "казенном доме" надолго, иногда хочется делать странные вещи. Можно просто обойти всю комнату, залезая в каждый угол, можно дотрагиваться до чужих вещей, можно переставлять предметы, можно сесть за чужое рабочее место, можно залезть под стол. На что фантазии хватит. И никто не увидит. Это не то, что одной дома. Здесь - хитрое удовольствие от нарушения каких-то "нельзя". Здесь ты привык вести себя прилично. Многим же нравится заниматься сексом в казенных домах. Характерно наличие удовольствия не только в процессе, но и после - безнаказанно нарушили установленные нормы. И потом улыбаешься про себя, видя людей там, где вы согрешили - "сидите, ничего не знаете".

Интересно, как ведут себя другие, когда никто их не видит. Кто-то - точно также, как и на людях. Сам себя держит в рамках. А остальные? Я, когда одна дома, всегда громко разговариваю сама с собой, подкалываю себя по мелочам, подругиваю, смеюсь над собой. Вволю шевелюсь - растяжки всевозможные, такие приятные. Прилюдно только изогнись - сразу кто-то сочтет эротичным. Иногда я начинаю танцевать - для самой себя неожиданно. Под радио. Бешусь как могу. Как накатит ощущение сиюминутного счастья вопреки всему, и начинаю танцевать, например, в ночь перед экзаменом, при недосыпе страшном.

В детстве я любила подглядывать. Одной мне было не менее интересно, чем с друзьями. По сути, даже в детстве надо держаться в рамках в коллективе. Я любила тихо подкрасться к кому-то из родственников - как можно ближе, чтоб уже самой удивиться, как меня не заметили. И просиживала так часами.

Но это было не то, что я хотела. Они не знали, что я в метре от них, но знали, что я дома. И однажды, когда мама ушла на весь день, я написала записку папочке, что мы с ней уехали вместе, спрятала одежду и обувь, в которой должна была бы уйти, и стала ждать. Когда он пришел, я спряталась в шкаф. И - о да! - он вел себя не так, как при нас. Он разговаривал сам с собой, и даже (как я попала!) ходил по дому совсем голый. Он пришел смотреть телевизор в ту комнату, где я сидела в шкафу. Часа два-три я там пробыла, потом стала шевелиться все активнее, но он в упор не замечал. В итоге напугала его страшными стуками, вылезла, и на меня потом удивлялись.

Я повторяла эти шутки в зрелом возрасте! Лет в 19, ожидая маму с работы, я навела видимость своего отсутствия и спряталась. Мама занималась хозяйством, а я переползала с места на место, и возбуждена была сдерживаемым смехом совсем как в детстве. Я стала шалить. Я выключала бытовые приборы, включаемые ею. Я издавала необъяснимые звуки. Я перемещалась по квартире кругами, приходя в то место, откуда она только что ушла. Кругами, потому что с лоджии можно попасть как в комнату - через дверь, так и на кухню - через окно. А я с детства привыкла проходить через окно в обе стороны за секунду (в последнее время таким образом ночью покурить вылезала). В общем, доведя маму до полупомещательства, я стала махать ей перед окном кухни простынями, развешанными на лоджии - в попытках изобразить привидение. Когда мама в ужасе помчалась на лоджию через комнату, я смоталась оттуда через кухню. Скоро я притомилась и сдалась. Мама не обиделась. Еще иногда я пряталась по необходимости. Я прогуливала институт, а объяснить предкам, что в этом нет греха, было невозможно. Иногда я утром одевалась, уходила, но никуда не шла, а оставалась в подъезде и ждала, пока все свалят на работу. Тогда тихо входила, чувствуя себя вором. И было пару раз, кто-то из них приходил домой ненадолго среди рабочего дня, а я пересиживала под столом. Зато потом не ждать целый вечер, что опять нудеть начнут.

А самое то было в детстве на даче. Я могла полдня перемещаться в паре метров от бабушки или деда, ныкаясь по кустам. Я не хотела увидеть что-то экстравагантное, просто такое занятие давало мне адреналина выше нормы. И еще мне нравилось залезать на соседние участки и поедать чужую малину - тоже адреналина ради.

А однажды на юге мы с предками гуляли, а потом я сказала, что побегу вперед, спрячусь, и от такого-то места буду за ними следить, а они меня не заметят - спорим? Они согласились, но не будь дураки, пошли другой дорогой - не там, где я их ждала. Но и я, надо сказать, спряталась не где сказала, а до всяких развилок - уйти от меня было нельзя. И полдня я следила за ними - вот это было да! Они и не подозревали! Потом они сидели на пляже, а я подобралась на расстояние метров пять - было за чем спрятаться. Только когда они снялись с места, заметили меня. Восхищались моей хитростью и даром выслеживания еще долго, а мне было прияаатно.

Иногда хочется выбрать кого-то в метро и пойти за ним следить. Я этого никогда не делала. Зато я регулярно представляю, что за мной кто-то следит. С определенного места. Смотрю на себя как на девушку из толпы, о которой ничего не знаю. И думаю о себе с позиции того, кто вдруг пошел за мной. Прикидываю, куда это она идет, наблюдаю за ее движениями, замечаю всякие мелочи, восхищаюсь, конечно же. Дослеживаю до дома, стою под дверью и прислушиваюсь. Потом вижу пришедшего к ней парня, и разочарованно испаряюсь.

Еще я люблю переодеваться на работе, когда кто-то ходит за незакрытой дверью. Я честно не хочу, чтоб меня увидели. Хочется развлечься маленьким испытанием "повезет - не повезет". Я стараюсь не торопиться. Я аккуратно скаладываю вещи. Я прочувствываю момент раздетости. А потом, когда мне очередной раз повезло и никто не вошел - ощущение, как в детстве, когда стащишь кусок торта и никто не заметит.

Потому я и люблю гулять одна. Я могу совершать необъяснимые поступки. Я могу сворачивать, не говоря никому "пойдем туда", я могу ходить зигзагами, поддаваться импульсам. Такой свободы не будет с самым родным человеком. Когда не раздумываешь, что делать, а как только возникла идея - тут же воплощаешь. Как по пьяни, когда можно просто неожиданно сорваться и пойти бродить.

Но даже одна дома - в рамках. Например, заорать во всю мощь стесняюсь. Не "ааа!" , а например произнести какой-то страстный монолог на повышенных тонах. Для упражнения в артистизме. Поорать на кого-то воображаемого. Даже наедине с собой - все ли можешь сделать, что хочешь?

А при муже я не могу вести себя дома, как одна. Я привыкла делать при нем все, что необходимо, никаких неудобств не чувствую. Но заголосить, запрыгать, как я регулярно делаю одна - не могу. Когда я прихожу домой одна в хорошем настроении, я даже, раздеваясь, изображаю стриптиз, по-дурацки танцую, глядя на свое отражение в темном окне, подвываю, махаю снимаемой одеждой и разбрасываю ее по комнате. А при муже - чинно-благородно.

Нууу... Начальство вернулось. Сказка кончилась, ощущение свободы исчезло. Да не покинут меня мои причуды назло рутине будней.

Сегодня изучали формы брака, среди них - полигамию и полиандрию. В полигамическом браке (один муж и несколько, обычно четыре жены) между женами обычно очень хорошие отношения, если мужу экономическое положение позволяет взять еще одну жену, а он этого не делает, то жена сама заставляет его жениться еще раз, так как работа по хозяйству делится между женами.
Полиандрия (одна жена и несколько мужей) - это не матриархат, как казалось бы, это патриархат в квадрате. Жена - служанка своих мужей. Общества, в которых распостранена полиандрия, очень бедные, нескольких мужчин с трудом хватает, чтобы прокормить одну жену с детьми. Куда деваются лишние женщины? Их убивают при рождении, женщины в этом случае не рабочая сила, как при полигамии, а обуза, от которой избавляются.
Надо же, а у меня были такие романтические представления о полиандрии...
Наконец что-то умное в дневник написала.

Error
No such entry.

Оригинал сообщения

Error
You must be logged in to view this protected entry.

Оригинал сообщения

Есть такой вид аргументации, когда аргументы против теории отвергаются сторонником теории потому, что выдвижение этих аргументов якобы мотивировано "внешними" проблемами, зачастую объясними самой теорией.

Ох, как это громоздко получилось.

Ну вот например Фрейд в поздний свой период нередко отвергал аргументы против психоанализа на основании того, что у критиков совершенно очевидные были психические проблемы (которые и заставляли их подвергать сомнению психоанализ).

Стандартная техника марксистов - отвергать аргументы против марксизма на основании того, что критики, понятное дело, наймиты мировой буржуазии.

Вот типичный случай в ЖЖ. В дискуссии про НЛП iana пишет: "НЛП есть наука. Признанная. Странно даже, что нужно об этом писать. Впрочем, генетиков репрессировали. Кибернетику не признавали. В средневековье зеркало считалось сатанинским предметом. Да простят меня за эту банальность.
Действительно странно. Отчего же такая нелюбовь к НЛП? Личностные проблемы, и Вы это понимаете - ключ к ответу."

Тут дело конечно даже не в нелепом утверждении, что НЛП - "признанная наука", и не в смешных сравнениях, а именно в "личностных проблемах" этих.

Много раз приходилось об этом думать. Действительно, все такие случаи, сколь разнообразными бы они ни были, можно назвать применением одной тактики. Эту тактику хотелось бы остракировать целиком и полностью; т.е. само её применение должно дисквалифицировать аргумент.

Недавно мне попалась интересная статья философа Питера Субера (Сабера? Peter Suber), посвящённая именно этому вопросу. Он называет эту технику "логической грубостью" (logical rudeness); я не в восторге от этого названия, ни лучше уж это, чем никакое. Статья вот здесь - длинная, но читается интересно.

В незнакомых квартирах женщины в первых раз ведут себя подобно кошкам.